На золотом крыльце — 2

Глава 22 Принятие

Нет уж, никакого Барбашина в этой голове точно не водилось! Князь Владимир был наш, русский человек, и, как положено образованному русскому человеку легко мог читать и писать на латинице и на кириллице. Но не иероглифами! тут все было в иероглифах, все эти бесконечные кожаный тубусы с документами, папочки и фолианты, и какие-то грамотки со странными печатями, буклетики гармошками… Все это — на бамбуковых полках. Что за тип наглым образом стибрил меня с форпоста «Бельдягино»? Японец, чжурчжэнь, ханец, кореец? По большому счету — вообще пофиг! Сволочь последняя, это однозначно. А национальность тут имеет значение третьестепенное.

Вдруг послышалось рычание и лай, и из глубины Библиотеки ко мне помчалась рыжая псина с черной пастью: крупная, сантиметров шестьдесят в холке, похожая то ли на мастифа, то ли — на питбуля. На шее у нее я увидел шипастый ошейник, весь вид собаки говорил о том, что она готова растерзать непрошенного гостя! Ментальная защита? Очень может быть! Не дожидаясь, пока псина вцепится мне в ногу, я потянул за серебряные нити — и обрушил одну из полок прямо ей на спину, потом — еще одну сверху. Визг, скулеж и вонючая дымка — вот все, что осталось от местного стража мозга. Против атаки содержимым памяти носителя эту охранную систему, похоже, не настраивали?

Меня разобрала лютая злоба, если честно. Сначала крадут, потом — собаками травят? Ухватив обоими руками один из стеллажей я напрягся и обрушил его на каменный пол. Плевать на телекинез, мне хотелось выпустить пар, пусть и тут, в странном призрачном мире, сотканном из памяти врага и моей визуализации. Я пошел по книгохранилищу, с грохотом опрокидывая конструкции из бамбука на пол, пиная ногами все эти манускрипты из рисовой или фиг знает какой бумаги и вообще — вел себя очень разнуздано. Щепки летели во все стороны, документы и книги порхали в воздухе, вся Библиотека похитителя сотрясалась от пола до потолка!

Я не мог отомстить папаше за свое непонятное детство, не мог замочить каждого из тех, кто плетет заговоры и прочую дичь по мою душу по неизвестным мне причинам. Но я мог вздрючить мозги этого конкретного гада. И я делал это с полной самоотдачей, пока не добрался до дальней этажерки, сплошь собранной из исконно-посконных березовых полешек. и книги тут хранились исключительно русскоязычные. В основном — словари, разговорники, географические атласы, путеводители по разным городам, справочники по самым разным сферам жизни (военных — больше всего).

Шпион, однозначно — иностранный шпион! И я почти уверен, что японский! Шиноби, как пить дать… Читал про этих разведчиков-диверсантов много разного и противоречивого, но без сомнения — они потрясающие мастера иллюзий, кого угодно собьют с толку! Работают на стыке боевой и иллюзорной магии, развивают оба направления по каким-то своим, особым методикам… Да и пофиг мне на их методики, против Михи Титова, который гуляет внутри башки хваленого шиноби у них защиты нет!

Подцепив телекинезом верхний ряд книг на «русской этажерке» я сбросил их с полки, потом — те, что были ниже, и далее — пока не скинул все. Оглядев учиненный разгром я удовлетворённо отряхнул руки:

— Вот так как-то!

И двинул к выходу. Что там ждало меня? Может быть, я уже помираю, расфигаченный по всей кабине? А может, меня уже подельники этого шпионского шпиона за руки и ноги куда-нибудь грузят? Некоторое время постояв в сомнениях у выкрашенной в зелёную краску двери, я треснул кулаком в стену, прогоняя нерешительность — и вышел вон.

Голову я разбил, и на бедре у меня имелась теперь глубокая кровоточащая царапина, да и очнулся я в позе весьма странной: ноги — примерно на потолке, голова — в районе приборной панели. Но похититель выглядел хуже!

Во-первых, на Барбашина он теперь похож не был, явив из-под личины свое истинное азиатской обличье. Молодой ещё парень, лет двадцати пяти, с непослушной шапкой черных волос и какой-то странной повязкой на лбу, Гладкое лицо с четкой линией челюсти и подбородка, ухоженные брови (фу!), и совершенно отсутствующее выражение раскосых глаз.

У него зрачки в разные стороны разошлись, а изо рта слюна капала — прямо на броню! Похоже, я его доконал. Ну и ладно, грустить не собираюсь. Сменив позу на чуть более адекватную, а потом и встав на ноги, я в первую очередь зафиксировал своего похитителя: отломал телекинезом штурвал с приборной панели и, выгнув его нужным манером, соорудил что-то вроде колодок на ногах, зажав их намертво. Руки же с помощью опять же телекинеза связал собственным брючный ремнем. Получилось нормально, да и сам азиат никакого желания немедленно проявить активность не проявлял. Оставалось последнее: оглядевшись, я увидел указатель со стрелочкой. Огнетушитель располагался под приборной панелью!

Пошарив там и достав красный баллон небольшого размера, я размахнулся и врезал похитителя по голове. Тот обмяк, а я нащупал на его шее сонную артерию убедился: пульс есть, жить будет. Зачем по голове дубасить было? А чтобы никто про мой ментализм не догадался. Я ж не дурак, понимаю, что только благодаря скрытому талант справился. А похищать и убивать меня, похоже, будут регулярно, потому как тенденция к этому прослеживается весьма определенная…

Потом настало время бинтоваться и обрабатывать раны — благо аптечка тут нашлась там же, где и огнетушитель.

— Прием, прием Титов, говорит куратор…— зашипела вдруг гарнитура.

Я с ней и в катер этот сел, оказывается! А похититель-то и вправду — дилетант! Не обыскал, не проверил… На что рассчитывал? Что я как баран на заклание буду тихо и спокойно ехать с ним куда ему надо? Настолько рассчитывал на свои иллюзии?

— Прием, князь, Титов на связи, — откликнулся я. — Напомните, какой расы был налетчик, у которого я автомат из рук по пути в Пеллу выбил?

— Кхазад, — откликнулся князь. — И никакой не автомат, а гранату. Миха, ты живой? Что происходит? Голицын вышел на связь и сказал, что я тебя забрал!

— Забрал меня какой-то азиат на катере-амфибии, но я катер сломал, и самому ему по башке огнетушителем настучал. Теперь медленно погружаюсь в болото вместе с судном, азиатом и огнетушителем, где-то в районе берёзовый рощи километрах в трех от форпоста.

— Приоритет — остаться в живых, Титов, понял? Бросай все, лезь на дерево. Пусть тонет к чертовой матери! — приказным тоном выдал Барбашин.

— Не потонет! — заверил я, посматривая в окно. — Транспортное средство застряло меж двух березок, никуда не денется. За мной эвакуация приедет?

— Я приеду, Титов. И теперь это точно я буду, даже не сомневайся, — заверил меня куратор.

— А я проверю…

— Пятнадцать минут! — сказал он. — И связь не выключай, говори что-нибудь, чтобы мы слышали твой голос постоянно. Тут девушка сидит — очень серьезный специалист, если ты прекратишь трепаться — она князю Воронцову сообщит и он за тобой за шесть секунд явится. Но лучше бы нам его не тревожить, конечно.

Про Воронцова-старшего ходили легенды — он был телепортатор наивысшего класса, говорят, как-то перенесся в брюхо гигантского хтонического чудища и выпотрошил его изнутри, а в другой раз чуть ли не целый экспедиционный корпус на Балканах в тыл противнику перебросил. В общем — легендарная личность! Ну их, легендарных, пусть своими легендарными делами занимаются, а я тут сам как-нибудь…

— Михаил Титов? — раздался девичий голос. — У меня приказ — поддерживать с вами связь до прибытия капитана Барбашина к вам на встречу.

— Замечательно, девушка, очень рад вас слышать. А как вас зовут?

— Позывной «Волга», — откликнулась связистка.

— А у меня нет позывного, — посетовал я. — Всё «Миха» да «Миха», представьте? А давайте я вам буду рассказывать, что тут у меня вокруг происходит — так и время быстрее пройдет? Просто смешных анекдотов я не знаю, о чем с незнакомой девушкой говорить — не представляю…

— Рассказывайте, Миха, — мне показалось, «Волга» на той стороне улыбнулась.

Я огляделся и принялся чесать языком:

— Тут у меня лежит мужик восточного вида в черном бронескафе, я его огнетушителем по башке огрел. Мужика, не бронескаф. А еще сумка стоит, с ручками, и я сейчас в нее буду заглядывать. Не переживайте, я осторожно, вылезу из кабины и телекинезом пошевелю. И защитную сферу поставлю, меня товарищи из гарнизона научили… — пока я выполнял это свое обещание и вылезал из кабины, продолжал трепаться: — Я вот все думаю, а почему у нас на этой хтонической практике все не как у людей было? Никаких занятий по стрелковой и медицинской подготовке, никакой маршировки и чистки снаряжения… Я в армии не служил, не очень представляю себе как это происходит, но думаю, что за шкирки в воду столкнуть и заставить барахтаться — не самый лучший способ вырастить отличных воинов…

— Миха, вы путаете небо со звездами, отраженными в поверхности пруда, — неожиданно образно высказалась Волга. Наверное, цитировала кого-то. — Из вас не воинов готовят, а магов. Вы до сих пор удивляетесь их методам? «Котенка в омут за шкирку» — самый любимый из всех!

— А… — я даже заткнулся на время от глубины этой мысли, и как раз расстегнул ту самую сумку. — А я как-то в таком ключе и не думал. Я просто действовал изо дня в день исходя из ситуации и всё, время от времени думая, что могли бы подготовить нас и получше… Вообще — хоть как-то. Но если снова дело в магии — то у нас парочка ребят…

— … а вот об этом, Миха, лучше никому не говорить. Ваша практика получилась очень эффективной — по любым меркам. Голицын знает что делает, о нем в этом плане легенды ходят, даже не понимаю как он упустил момент с твоим похищением! — вовремя остановила меня связистка. — Что ты там делаешь?

— Достаю макарончики быстрого приготовления. У него там сухпай в сумке был, представляешь? Ща-а-ас распакую попробую! — телекинезом я достал упаковку с иероглифами из кабины, проверил на яд жабьим камнем, вскрыл и уставился на белые, прозрачные макаронины. — Знаешь, наши бич-пакеты гораздо аппетитнее выглядят. Тут паутинки какие-то…

Откусив кусочек, я пожевал и выплюнул:

— И на вкус как рисовая бумага. Только не спрашивай, где я пробовал рисовую бумагу!

— Фунчоза! — сказала Волга. — Это у японцев такие макароны из крахмала бобов мунг. Их со всякими соусами едят, а так они пресные. Ты что — правда там есть собрался?

— Ну да, да! Мы конечно неплохо посидели, но пока время есть — почему бы и и нет? — рассудил я. — А что — правда японские? Они чем-то отличаются?

— Конечно! У корейцев — чан рамен, у ханьцев — фэньсы, яуминь, нгауюкминь, дунфань… — начала Волга. — У чжурчжэней тоже много разновидностей!

— О-о-о, то есть по лапше можно национальность определить? — встрепенулся я.

— Да! То есть — нет! Я например чан рамен люблю, но я же не кореянка! — засомневалась связистка.

— Все равно — жрать улику нехорошо, — констатировал я и отправил вскрытую упаковку обратно в кабину.

На самом деле мне просто не понравилось на вкус, но надо же было как-то базу под это подвести! Честно признаться, наши земские бичпакеты «Нажирак» или «Моветон» даже в сухом виде гораздо вкуснее этой фунчозы. Главное горячей водой не запивать! Это я в свои восемнадцать хорошо усвоил, и никому моих ошибок повторять не рекомендую.

— Так что там вокруг происходит еще, Миха? — спросила Волга. — Давай, рассказывай. Как там похититель себя ведет?

— Очнулся, кажется, — присмотрелся я. — Но у него ноги рулем упакованы, а руки — ремнем. Не развяжется. А над башкой я ему огнетушитель повесил. Будет дергаться — въе… Ой! Тресну изо всех сил! О, хочешь послушать, что он там бормочет?

— А давай! — эта Волга на той стороне, похоже, была совсем девчонкой, даже странно что ей такое ответственное задание доверили.

С другой стороны — Анастасия Юрьевна Кузевич-Легенькая тоже своей в доску казалась, а на самом деле — свирепый специалист, психолог с большой буквы «Пэ»!

Я снял гарнитуру с уха и сунул ее в кабину катера.

— Онэгаи таскетэ… Киотскетэ… Худоку… — что-то такое он там бормотал, я нифига не понял.

— Японец! — оповестила меня Волга. — Ну, Барбашин разберется, куда его.

Над лесом в это время раздался гул конвертопланов. Целое звено винтокрылых машин на бреющем двигалось ко мне.

— Летят! — сказал я. — Сейчас тут будет шумно. Ничего не услышу.

— Так тебе не нужно слышать, Миха. Главное, чтобы я слышала. Ну хочешь — стихи читай, пока Барбашин за тобой не явится.

Конвертопланы были все ближе, Черное Болото пошло рябью… Деревья посреди воды зашумели, хтоническая ночь наполнилась отзвуками и отблесками. Глядя на всю эту фантасмагорию, я сказал:

— Наш директор, Ян Амосович — он любит Теннисона. Пусть будет Теннисон.

И начал декламировать:

— Когда скрыт в туче серп луны,

‎Я еду в темный бор,

И блеск в нем вижу с вышины,

‎И слышу гимнов хор.

Мне блещет храм из темноты,

И в нем слышна мне чья-то речь…

Конвертопланы зависли над водной гладью, и один за другим на тросах стали спускаться массивные фигуры опричников — в бронескафандрах, глухих шлемах, с оружием в руках они действительно напоминали легендарных рыцарей.

И вот гряда раскрылась туч,

‎И с рокотом орган

Мне льет торжествен и могуч,

‎Аккорды горних стран.

И дрогнул дол, понинул лес

И слышен голос средь громов:

'О, рыцарь Божий! Друг небес!

‎Иди, венец готов!' — продолжал читать я.

Они шли к месту аварии по пояс в болоте, рассекая броневыми пластинами черные воды, и я все больше удивлялся: как и я, и Голицын могли спутать дешевую подделку с этим доспехом? Воистину — иллюзия высочайшего качества! Вот в чем этот японец не был дилетантом — так это в иллюзиях…

— Титов? Что это ты тут делаешь? — прогудел из-под забрала голос Барбашина.

— Теннисона Волге читаю, — пояснил я. — Хотите послушать? Тут самый конец остался!

Забрало Барбашина открылось, и еще кое-кого — тоже. Например, я увидел Лаврентия Нейдгардта, а еще — Голицына, конечно.

— Вы поглядите на него, — сказал Нейдгардт. — В прошлый раз, когда он попал в переделку — цитировал герцога Абрантеса. Теперь — Теннисона читает. Валяй, Миха. Дочитывай до конца, будет эпично!

— Так мимо замков, хижин, сел,

По рвам, лесам, стремлюсь я в даль,

С мечом, с копьем, с святым огнем,

Пока найду тебя, Грааль! — закончил я максимально пафосно, и раскланялся, прижав руку к сердцу и мотая волосами во все стороны.

А потом из кабины раздались рыкающие звуки и пришлось мне нарезать уже в совсем другом ключе:

— Господа, там японец рыгать изволит, как бы в блевотине не захлебнулся…

Опричники начали ржать, и уже готовы были паковать незадачливого похитителя, но голос Волги в моей гарнитуре заставил меня перемениться в лице:

— Миха, попроси капитана Барбашина назвать кодовые слова в правильной очередности. Сохраняется вероятность что перед тобой — противник. Хтонь фонит, я не вижу расположения группы эвакуации…

— Секундочку! — я поднял вверх правую руку. — Новая вводная: князь, назовите кодовые слова так, чтобы их слышала Волга в моем наушнике. Если этого не произойдет — я размозжу голову пленнику.

— Э… — опричники переглянулись. — Она что — не видит нас на экране? Или помехи какие-то?

Голицын вздохнул:

— Твою ма-а-ать… Тут компы сутки как работают, конечно — помехи! Давайте князь, а то и вправду ведь лишит нас «языка»!

Мой куратор состроил постную мину и зачитал по памяти:

— Желание. Ржавый. Семнадцать. Рассвет. Печь. Девять. Добросердечный. Возвращение на родину. Один. Товарный вагон, — закончив, он ворчливо спросил: — И кто эту бредятину вообще выдумал? Что это в принципе значит? Лучше бы вон, как Миха — стихи декламировали!

— Нормально, это они, — удовлетворенно сказала в гарнитуре Волга. — Глянь через эфир и можешь отключаться.

— Через эфир Барбашин выглядит как геомант, Нейдгардт — как металлист-телекинетик, а Голицын — это вообще человек-факел, — отрапортовал я. — Голицына наблюдал месяц, ни с чем не спутаю.

— Ну и порядок. Будешь в Александровской Слободе — Селезневу спроси, чаю выпьем вместе. Конец связи!

Алиса Селезнева! Та самая попаданка! Вот кто со мной разговаривал! Пока опричники вытаскивали японца из катера, пока обыскивали всё — я терся рядом с Голицыным.

— Чуяло мое сердце, — сетовал поручик. — Гребаные иллюзии! Надо зеркало Нехалены еще купить, в штаб, в коллекцию, чтобы иллюзии распознавать. Ничего, с трофеев нормально деньги подняли, будет у нас в болоте Лена, а на стене — Нехалена! Больше такого не повториться… Позорище, а? А я еще на Ртищеву гнал. А сам-то?‥

— Вы что же — за свои деньги покупаете? — удивился я. — Я думал — такое только в школе.

Голицын дернул щекой и посмотрел на меня скорбным взглядом:

— О сколько нам открытий чудных… — продекламировал он. — Давай, теперь точно — до свидания. Тебя на допрос в Козельск забирают, ты ж иностранного шпиона обезвредил. Герой, а?

— Ну б его нафиг, этот героизм, — теперь щека дернулась у меня.

Может, это заразно? От поручика моя гримаса не укрылась и он усмехнулся:

— Магния попей с месяцок, как с практики вернешься. С витаминами группы бэ! И девчонку заимей. Регулярно! Иначе нервы посадишь.

— А вы?

— А я уже посадил, — откликнулся он.

Конвертоплан слегка покачивало на воздушных ямах, шумели двигатели, опричники переговаривались и шутили, перекрикивая шум. В ногах у нас болтался японец, который чего-то там бормотал, периодически перемежая все это странным словом «ксо-о-о» или «кус-о-о-о» как-то так, расслышать было практически невозможно.

Куратор сидел напротив меня, в десантном отсеке.

— Князь, — позвал я Барбашина и кивнул в сторону японца. — А что с ним теперь будет?

— А его кто-нибудь из Рюриковичей заберет для потрошения. По кусочкам все из мозга вытянут… — куратор с сомнением посмотрел на японца. — Крепко ты его приложил, видимо. Осложнил работу специалистам!

— Ну извините! — развел руками я, внутренне холодея.

Наверняка от Рюриковичей — лучших менталистов в мире (кроме Грозных, конечно) не укроется факт вмешательства в сознание. Мне что — убить его лучше было? В принципе — не жалко, но я как-то пока вроде никого еще лично и не приканчивал, и провернуть такое было бы, мягко говоря, стремно…

— Все уже кончилось, Миха. Сейчас его подельников два опричных полка ищет и земская дивизия, — «успокоил» меня Барбашин. — И с этой твоей лягушкой переговоры ведут, чтобы она по своим хтоническим каналам их местонахождение пробила, если вдруг они в Черной Угре где-то прячутся. Найдут!

— Так там группа была? Слушайте, князь, чего им всем от меня надо? Они к бате моему подобраться хотят, да? — меня на самом деле всерьез эта ситуация раздражала. — Может мне публично от него отречься? Типа — стань сам себе предком, и все такое, ну, как у Абрантеса, помните?

— Знаешь, Миха… — князь тяжко вздохнул. — Иногда ситуацию нужно просто принять и жить внутри нее. Поверь мне, кто бы на тебя ни охотился — им глубоко насрать на тебя, на твои слова, клятвы, отречения и присяги. Вообще — на тебя лично им более чем все равно. Ты для них — одна из дорожек к твоей родне. Я не знаю твою родню, Титов. Но уверен — это кто-то с самого верха.

— Дичь какая… — я потер руками лицо. — Просто смириться? Пропустить торг и депрессию и перейти к принятию?

— А гнев? — поднял бровь куратор.

— А я в нем, блин, живу последние полтора года, — буркнул я. — С того самого момента как меня у деда Кости и бабы Васи забрали и в интернат перевели. Князь, я с вашего разрешения подремлю? Если еще и допрос будет, то до утра поспать мне явно не удастся. Хоть сейчас полчасика покемарю…

— Если получится — спи, — покосился на меня Барбашин. — У тебя не нервы, Миха, а стальные канаты.

— Я уже начинаю, — откликнулся я.

— Что — начинаешь?

— Принимать ситуацию. Если нифига изменить нельзя — так хоть высплюсь, — и демонстративно закрыл глаза, откинувшись на неудобном сидении.

Спать — это всегда запросто. Менталист я или не менталист, в конце концов.