На золотом крыльце — 2

Глава 2 Саарская Мыза

Шушпанцер Лейхенберга внушал уважение уже одним только своим видом. Кажется, если бы случился распиаренный некромантами зомби-апокалипсис, его машина стала бы настоящим уберваффе — супероружием. Огромный фургон с мощными колесами, раскладными солнечными батареями, массивным кенгурятником спереди и манипулятором сзади, он выглядел очень внушительно. Не хватало только бульдозерного ковша и шипов!

— Боевая машина! — похвастался Людвиг Аронович. — Броня держит пулеметную пулю. И взрыв ручной гранаты переживет. Я ее на Магнитке купил, на барахолке, у наших хэрсиров. Сняли вооружение, и все, аллес гут! Вместо десантного отсека у меня теперь грузовой, вместо оружия — инструменты, и оружие тоже…

— Что-что? — глянул на него я.

— Ничего-ничего, мин херц, грузим роботиков! — и кхазад пошел открывать заднюю дверцу.

Дождавшись, пока он спустит трап, я стал закатывать роботиков наверх. Центнер, минус мусор — семьдесят килограмм в каждом уборщике точно было! Хорошо хоть кроме гусениц на брюхе у них выдвижные колесики имелись… А еще — я постоянно сыто отдувался, потому как в животе булькало — обед выдался серьезный. Нет, «свейский стол» по летнему малолюдству не готовили, но борщ с пампушками и макароны по-флотски я употребил по две порции. От местной кормежки я даже вес стал набирать, а учитывая плотный спортивный график — вес этот был очень ничего себе, в зеркало смотреть точно не стыдно! Телосложение продолжало приближаться к атлетическому.

— Ну что, справился? — поторапливал меня гном. — Шнель, шнель, Миха, у нас сразу два дела, не забывай!

Мне начало казаться, что он дурит голову с этой своей тросточкой-трубочкой, чтобы не работать. Лейхенберг был крепкий, как кусок гранита, а зелья Боткиной — очень действенные… Зачем ему этот спектакль с хромотой — понятия не имею. Так или иначе, я затолкал четверых маленьких железных братцев в бывший десантный отсек, вытер пот со лба и полез в кабину.

— Поехали? — уточнил я.

— Барбашину твоему только позвоню. Ты у нас — лицо поднадзорное, мин херц, так что доложить надо.

Он отзвонился куратору, а потом — взялся за руль. Машина тяжко тронулась с места и, слегка гудя мощным электромотором, покатила в объезд территории колледжа, вдоль самого барьера. Когда мы выезжали через ворота, над нами завис квадрокоптер опричников и следовал дальше над крышей фургона — все время, пока мы ехали до Саарской Мызы.

Я уже навскидку отличал опричные, земские и доменные-удельные населенные пункты. На самом деле разница бросалась в глаза. Видишь стекло, пластик, траволаторы, гироскутеры, парящие в воздухе дроны-доставщики? Люди в унисекс-комбезах и другой функциональной, но странноватой одежде, и с кучей гаджетов в руках и на головах? Это опричнина, царство современных технологий и академической магии.

Если перед вами скучные, серые, явно депрессивные, но вместе с тем уютные городские пейзажи — значит, проезжаем земщину. Как выглядит земщина? Панельные многоэтажки, белье на ржавых балконах, бабушки у подъездов и мужики в беседках. Частный сектор из домов со ставенками, с курами у калиток и котами на заборах. Бетонные опоры с аистиными гнездами и кедами на проводах, нестриженые газоны с лохматой травой и полевыми цветами, над которыми бабочки летают… Так как-то.

Юридики или — если угодно — домены, уделы, выглядели по-разному, очень эклектично. Огромные, чуть ли не парящие харвестеры над плодовыми садами и телега, запряженная лошадкой, и дед в кирзовых сапогах на облучке… Самым, пожалуй, характерным признаком было открытое применение магии аристократами. Мы как раз проезжали чье-то поместье, и я увидел красочные иллюзии в небесах над шикарным особняком, демона на привязи у ворот, бьющий метров на сорок в воздух фонтан, переливающийся всеми цветами радуги, и порхающих над розарием феечек.

А еще — в юридиках обитало просто невероятное количество людей с кибернетическими улучшениями.

— Киберкрестьяне, — сказал я. — Глядите, вон коров пасет мужик со стальными ляжками!

— Он за эти ляжки кабальный контракт на десять лет подписал, — пояснил мне Людвиг Аронович. — Ну бы их к черту, такие ляжки. Хотя варикоз заработаешь — не так раскорячишься… Давай-ка объедем, как Ян Амосович советовал. Будем двигаться строго по трассе!

Вдруг у меня родилась идея, и я тут же ее озвучил:

— Дадите порулить? — вопрос вырвался сам собой.

— А ты умеешь? — с сомнением глянул на меня гном.

— Водил внедорожник деда Кости и на урукском байке катался! — гордо ответил я.

О том, что мой опыт в этом плане — два раза на одном и один раз на другом транспортном средстве — я, конечно, умолчал.

— Поломаешь шушпанцер — отработаешь, — пожал плечами кхазад. — Садись! А я пока клиенту нашему позвоню. Рули все время прямо по Красной дороге, и потом на Московское шоссе.

Я и сел. Присмотрелся, освоился, нажал на кнопку пуска двигателя, притопил педаль — и вцепился в руль, чувствуя, как трогается с места тяжеленная машина.

В отличие от Европы, в Государстве Российском никакого особенного документа для вождения не требовалось. Запрещено было водить машину до 16 лет, и только. Но и наказывали за ДТП чрезвычайно строго: если кого-то убил или покалечил — возмещаешь ущерб и отправляешься на каторгу. Если пьяный или обдолбаный при этом — публичная дыба и порка, что почти равносильно смерти. Я ехал аккуратно, медленно вел гномский фургон и чувствовал себя совсем взрослым. Ощущения — непередаваемые! Даже спину выпрямил и плечи расправил. Шофер — это звучит гордо!

В какой-то момент тот опричный квадрокоптер, что висел над нами, обогнал фургон и устремился вперед, и я с удивлением рассмотрел целую стаю таких же механических птичек, которые рванули следом за ним. Спустя полминуты, над нами с гулом пролетел черный конвертоплан с эмблемой из метлы и собачьей головы.

— Ай-ой! — обрадовался почему-то гном. — Опричники полетели кому-то мозг вправлять.

А я ни разу не обрадовался. По всему выходило — на меня все еще охотились. Или не на меня — на любого студента колледжа? Всяко могло быть. Скверное дело! Недаром за Ермоловой приехал ее брат — лично! Такому никакие квадрокоптеры не нужны… На душе стало тревожно, но, поскольку Людвиг Аронович и не думал нервничать — знай, трепался на шпракхе с кем-то по телефону — то и я рулил себе на крейсерской скорости, посматривая на небо. Время от времени вежливо и приглашающе мигал поворотниками всем, кто хотел меня обогнать, не лихачил и вел себя вполне прилично. Когда мы проехали интересный въездной знак в виде арки и двух античных колонн, Лейхенберг, закончив, наконец, трепаться с кем-то по телефону, сказал:

— Все, останавливай машину, будем меняться. Я вижу, как ты ездишь — тебе по городу нельзя. Если хочешь — еще дам потом порулить, на обратном пути, на трассе…

— Хочу, — откликнулся я. — Может, еще и специальность таксиста освою!

— Тьфу, какой таксист? Окстись, мин херц! Автослесарь — я еще бы понял, но таксист… Позорище! Как у тебя язык вообще повернулся? — он долго еще ворчал и бурчал, почему-то отождествляя в своей речи таксистов и снага, как будто не бывает, скажем, таксистов-людей или таксистов-кхазадов!

Не знаю, что у него за пунктик такой был, и какой таксист его в детстве обидел, но вот, поди ж ты — оказывается, я наступил на больную его мозоль и был вынужден все время поездки по Саарской Мызе слушать его возмущенные выпады в сторону таксистов.

Город, кстати, хотя и считался опричным, выглядел симпатично. Саарская Мыза представляла собой прекрасную эклектику из старинной архитектуры — тенистых скверов, уютных двух- и трехэтажных зданий, церквей и административных построек конца XIX — начала ХХ веков, и всех этих высоких технологий. И народ тут не походил на сумасшедших ученых, магических теоретиков и компьютерных гениев. Так — интеллигенция с примесью футуризма.

Только огромная сверкающая надпись «Мастерская братьев Цубербюлер» заставила Лейхенберга перестать ворчать. Мы подъехали к большому ангару, ворота которого были плотно закрыты. Изнутри доносились звуки сварки, визг шлифмашинки и гудение какого-то мощного оборудования. Гном скомандовал:

— Вылезай, мин херц, будем выгружать технику! И не сметь больше говорить такие гадости! — и громогласно посигналил, безжалостно вдавливая кнопку клаксона, и заорал в окно: — Хуябенд! Есть там кто? Открывайте!

Ворота открылись. В проеме стоял плечистый рыжебородый кхазад в сварочной маске, сдвинутой на макушку, рабочем комбинезоне и больших защитных перчатках.

— Хуябенд, старый бандит! — крикнул он. — Отстань от пацана, вы в опричнине — здесь не нужно таскать руками… Га-а-анс, выгрузи, что там нужно Лейхенбергу, на машинке!

На машинке? Изнутри ангара появился, грохоча огромными стальными ногами, натуральный человекоподобный робот, как в фильмах про корейскую войну, только современнее и круче. Желтого цвета! Внутри него, за прозрачным стеклом, в специальной кабинке восседал еще один рыжий гном и при помощи двух джойстиков управлял движениями гиганта. Робот был метров пять в высоту, не меньше.

— Ла-а-адно, — скривился Людвиг Аронович. — Позеры… Миха, открой им заднюю дверь, а?

Конечно, я пошел открывать дверь! Мне ужас как интересно было посмотреть на работу Огромного, пусть не Боевого, а Хозяйственного, но все равно — Человекоподобного Робота! Кого из пацанов вообще не разматывает от таких штук? Не знаю ни одного.

Вот бы в кабине посидеть, а?

Мы оперативно сделали все дела, сбагрили Цубербюлерам роботиков, так что имели полное право на пообедать. И Людвиг Аронович, как и обещал, повез меня в Творческий дом. Он и вправду так назывался!

— Сигурд Эрикович — очень уважаемый кхазад, — объяснял мне Лейхенберг. — Занимается реставрацией артефактов! А дом культуры у него для души. Там вечера поэтические проходят, выставки художественные и разные другие культурные мероприятия. Зарегистрировано как коровкин… Кровавкин? Ковёркин?

Гном задумался. А потом выдал:

— За каким бесом вам в русском языке эти авалонские термины? Есть же красивое слово — гемайнсаменарбайтенхалле!

— Коворкинг, — сказал я.

— Вот! Ковры какие-то… Хотя ковры там есть, посмотришь — обзавидуешься. Но главное, мин херц, там еще и покушать дают. При Творческом доме — Творческая кухмистерская! И я скажу тебе как ценитель — ценителю, кормят — просто объедение. Лучший показатель — Сигурд Эрикович там сам обедать изволит. Мы его как раз застанем и все с ним обсудим, йа-йа!

Он пребывал в очень оживленном состоянии духа.

— Тебе надо попробовать библейской похлебки, — сказал он. — Всем спортсменам надо. И сочней!

— Людвиг Аронович, — прищурился я. — А ваши шахматы это…

— Боевые големы! — рявкнул он.

— Что-что? — оторопел я.

— Ничего-ничего!

Вот это дичь так дичь! Вот это столяр! Если он не дурил мне голову, то суета и ажиотаж вокруг фигурок становилась понятной. Боевые големы… Это что же — они типа мелких диверсантов? Или в размерах растут? Подумать только: на территории магического колледжа какой-то бородач реставрирует целую армию боевых големов! Тридцать две штуки!

— Приехали, — сказал Лейхенберг. — Держи расческу, приведи себя в порядок… И вообще, снимай эту куртку свою, нужно выглядеть прилично!

Сам он действительно поправил свою тюбетейку, расчесал бороду, сменил спецовку на что-то вроде сюртука и даже нацепил на нос очки, которые держались исключительно за переносицу. И вдруг преобразился из столяра в важного мастера! Это ж надо! Вот это — магия!

Пришлось и мне снимать серо-красную куртку, оставаясь в черной футболке. Джинсы, кроссы и черная футболка — вполне прилично для голодранца и для помощника столяра, и для рабочего сцены, и… Для водителя фургона — тоже очень даже! Эх, еще бы роботом порулить… Аронович тем временем зажал под мышкой коробку-доску с шахматами и полез из машины наружу. Ну и я за ним.

Саарская Мыза впечатляла: сквер с огромным золотоглавым белым собором, какие-то здания в неоклассическом стиле с колоннами, бульвар с зеленой зоной… Ну, да — голографическая реклама, люди с бесконечным количеством гаджетов, электросамокатчики и гироскутерщики, ну, и что? Главное — уютно и приятно!

И сам Творческий дом тоже внушал — эдакая серая угловатая громада с живыми картинами в окнах. Афиши планируемых мероприятий сменялись рекламой фирменных блюд здешней кухмистерской, лица музыкантов и художников, которые собирались тут проводить свои творческие вечера, меняли жизнерадостные мордашки кхазадок, предлагающих попробовать всякие кулинарные изыски. Не, ну, а что? Кхазадки — тоже очень симпатичные бывают, и никаких усов и бород у них нет… Или они освоили эпиляцию?

— О чем задумался, мин херц? — дернул меня за рукав Лейхенберг. — Пошли!

Ни за что на свете я бы не ответил ему, о чем задумался!

— Герр Гутцайт пока не может вас принять, но скоро спустится сам, — сказала та самая кхазадка с афиши.

Она стояла за стойкой. Румяная, голубоглазая, молоденькая, сбитненькая, с задорным выражением лица, девушка успевала варить варенье в мультиварке без крышки, помечать что-то в планшете и общаться с нами. Из мультиварки шел одуряющий запах абрикосов, все вокруг сверкало чистотой, глаза просто разбегались от обилия привлекательных элементов интерьера. Портреты, посуда, баранки в связке, баночки с вареньем и емкости с алкоголем на полках, бутылочки с молоком в холодильнике (каждая от конкретной коровы!), занавесочки, статуэточки, книжечки… Книжечки! Я завис у полки, пока Аронович делал заказ.

Отвлекся от «Штальхельма вместо подушки» за авторствомом Роба Лаки — отличной мемуарной книги про Вторую Великую войну — я только в тот момент, когда заботливая кхазадка уже закончила накрывать на стол и сказала:

— Ваша библейская похлебка! Обязательно выдавите лимон и капните чуть-чуть табаско.

Я удивленно воззрился на стоящую передо мной тарелку с коричнево-зеленой жижей.

— Давай-давай, — подбодрил Лейхенберг, который себе заказал долму, эдакие голубцы в виноградных листьях. — Действуй по инструкции. Тут основной ингредиент — чечевица! Тебе понравится.

И я выдавил лимон и капнул табаско, и ухватил ложку, и принялся наяривать библейскую похлебку, поминая Авраама, Исаака, Якова и Исава, который за точно такую же похлебочку, похоже, продал право первородства братцу. И, что характерно, я его теперь прекрасно понимал! Страшно было подумать — какие на вкус будут сочни, потому что я всю тарелку сожрал секунд за сорок и хлопал глазами, пытаясь осознать свои ощущения.

— Магия, что ли? — наконец спросил я. — Что вы туда добавляете? Хочунчики?

Кхазадка рассмеялась, явно довольная, и смотреть на нее было очень приятно. А потом принесли чай с сочнями, и я понял, что за них не только продал бы право первородства, но и кабальный контракт подписал бы, пожалуй.

— Аронович, — сказал я. — Если вы больше никогда меня сюда не привезете, я вас убью.

— Не надо никого убивать, — прозвучал рокочущий бас. — Особенно — одного из моих лучших реставраторов. Хуябенд, молодой человек, и ты, немолодой старый тойфель. Рад тебя видеть в добром здравии и — с готовым моим заказом! Эрика, майне кляйне либе пупхен, принеси мне кофе на песке и вот точно такой же сочень, как у молодого человека… Не знаю вашего имени…

— Михаил Федорович Титов, — вскочил я.

Почему вскочил? Потому, что этот кхазад действительно был КРУПНЫМ ДЕЯТЕЛЕМ! И в реальном мире он смотрелся впечатляюще в своем малиновом стильном костюме, широкоплечий, с ухоженной бородой, хитрым прищуром и крепкими ручищами, сплошь унизанными перстнями. И в эфире от него не фонило — сверкало! У гнома не было ауры как таковой, просто вокруг всей его фигуры летали горящие рунные символы, целыми кольцами — как у Сатурна, а еще — созвездиями, скоплениями… Как говорил Денис Розен — «Силен!»

— Садись-садись, Михаил Федорович, — рокотал кхазад в малиновом пиджаке. — Меня зовут Сигурд Эрикович Гутцайт, я предприниматель. Предпринимаю то одно, то другое для повышения материального благополучия меня, моей семьи, этого благословенного города, всего кхазадского народа и нашего богохранимого отечества в целом.

Вот такая вот заявочка! Ни больше, ни меньше. Я сел и вцепился в кружку с чаем. С нормальным, черным, раджпутским, байховым, а не со скоморошьей отравой. Самое милое дело — попивать чаек при разговоре с большими и важными дядями, можно делать вид, что занят. С Полуэктовым прокатило! Вот и теперь я помалкивал, когда Лейхенберг выложил на стол перед Гутцайтом коробку с шахматами. Сигурд Эрикович неторопливо придвинул ее к себе, отщелкнул запорчик и вынул одну из фигур — самую обычную пешку.

Я смотерл в эфирном зрении и чувствовал — статуэточка фонила. Не как та алюминиевая банка, по-другому, но — сильно.

— Зер гут, — сказал Гутцайт. — Данке шен, Людвиг Аронович. Мы в расчете, и с меня — двадцать сверху. Эрика, милая, расставь эти фигурки во-о-о-он на той полочке, у входа. А коробочку отнеси в мой кабинет, оставь на столе. Кстати, как там варенье, девочка моя?

— Подходит, зэйдэ! — что это еще за «зэйдэ» такая — я не понимал, но по всему выходило, что они то ли дед с внучкой, то ли дядя с племянницей, может — папа с дочкой, но вряд ли.

— Михаил Федорович… — задумчиво проговорил Сигурд Эрикович. — Скажи, ты и вправду помог Людвигу Ароновичу победить пагубную зависимость к некоему снадобью?

— Эм-м-м… — я почесал голову. — Я причастен к этому, определенно.

Лейхенберг зыркал то на меня, то на своего сородича, и помалкивал.

— А ты смог бы помочь кому-то еще? Скажем, человеку творческому, с пагубным пристрастием к запрещенным веществам? — Гутцайт даже вперед наклонился.

— Без гарантии, — вздохнул я. — Хотелось бы мне сказать, что да, верите? Но я не могу. Получилось один раз. Для того, чтобы делать выводы и анализировать — маловато будет!

— Видишь? — сказал Аронович. — Толковый.

— Попробуем? — пытливо продолжал смотреть на меня хозяин Творческого дома. — У меня там сверху — паренек страдает. В ванной комнате.

— Попробовать можно, — я потер лицо. — Может быть, он должен спать или быть в состоянии… Ну, в несознанке. Я не знаю.

— Сделаем. Прочистишь ему мозги — в накладе не останешься,— пообещал Гутцайт. — И без работы — тоже. И трепаться никто здесь не будет, это само собой. Все мы понимаем общую выгоду и возможные последствия.

Я огляделся — действительно, кроме нас троих никого больше в помещении кухмистерской не было. Поэтому — кивнул:

— Пошли паренька смотреть!

Большой железный братец))

Сигурд Эрикович Гутцайт

Эрика