— Со духи праведных скончавшихся души чад Твоих, Боже, упокой, сохраняй их во блаженной жизни… — распевный бас повара Юрайдова, который внезапно оказался гарнизонным капелланом, плыл над форпостом Бельдягино вместе с клубами ароматного ладанного дыма.
Я подозревал повара в склонности к мистицизму, но вот чтоб так напрямую — ни за что бы не поверил. Облик Юрайдова сейчас был живописен и грозен: вышитая золотой парчой епитрахиль и такие же наручи, поверх черной тактической формы, залитой кровью, кадило в руке, автомат Татаринова на плече, и этот бас, заполняющий собой весь воздух на сотню метров окрест. Наверное, так и должен выглядеть настоящий опричный боевой поп?
— Во блаженном успении вечный покой подай, Господи, усопшим чадам Твоим, и сотвори им вечную память! — отец Александр Юрайдов по кругу обошел гробы с погибшими воинами, клубы дыма окутали военное кладбище у стен форпоста.
Вместе со всеми я затянул «Вечную память». Я, конечно, не знал этих опричников лично, но они были настоящими мужчинами и настоящими воинами. Их было жалко, в конце концов — могли бы жить и жить… Однако — погибли геройски, прикрывая собой мирные города. Опричные, земские, удельные или сервитутные — никто тут не думал об этом, когда воевал с тварями.
— Ты че — верующий, рхишк? — ткнул меня в бок урук Аста.
Они тут топтались у нас за спинами вчетвером, им было любопытно на Юрайдова с кадилом посмотреть.
— Знающий, — сказал я. — Мне доподлинно известно, что со смертью жизнь не заканчивается, что наш мир — не один, и что все не просто так, а гораздо сложнее.
— Гарн! А откуда сведения? — не отставал урук.
— От Руслана Королева, — с каменным лицом сказал я. — Я ему доверяю. Он правильный мужик.
— Познакомишь? — не унимался орк. — Мне просто дико интересно, я все думаю — а че будет, когда сдохнешь? Но ждать, пока сдохну — долго, а знать хочу сейчас!
— Нет, пожалуй, познакомить не получится, — с уруками нужно было быть очень терпеливым, они умели знатно выбешивать, просто парой фраз. — Я не знаю, где его сейчас искать.
И собрался уже было подойти поклониться погибшим ребятам, отдать последние почести, как и все — по очереди, но урук дернул меня за рукав:
— Щули, щули, рхишк! Ты в Калугу едешь?
— Ну да, после панихиды сразу, — мне уже было неловко.
— Заскочи на Бушму, у меня там сестра — Хорса ее зовут, сразу узнаешь, она ордынская, у нее фургон. Передай от меня кое-что, ага? — и он сунул мне в ладонь подвеску с клыком хтонического медведя.
Похоже, сделал буквально утром, на коленке. Но выглядело стильно и брутально, ничего не скажешь: кожаный гайтан, отполированный клык — этакий дикий минимализм. Любит сестру, надо же!
— И мясца, лосиного, пряного посола, тоже ей передашь… — засуетился он. — Ща-а-а-ас, где это оно у меня, а-а-а бубхош багронк, где я положил… Подожди! — он скинул со спины кожаный мешок и влез в него чуть ли не по пояс, бормоча изнутри: — Гимбатул… Гимбатул, а-а-а, ять, где это морготово мясо?
Я уже видел, что повар-священник косится на нас неодобрительно, да и опричники явно начинают тихо ненавидеть урука, но Аста вовремя вылез наружу со свертком.
— Только не говори, Аста, что это мясо ЭТИХ лосей! — пробормотал я, осененный страшной догадкой.
— Я что — дурак, что ли? — ухмыльнулся урук. — Хотя-а-а-а… Надо пацанам идею подкинуть, может, замутим вечером шашлычок, я тебе оставлю, если что…
— Не надо мне оставлять, — тошнота подступила к горлу. — Значит, Калужский сервитут, район Бушма, искать Хорсу, твою сестру на ордынском фургоне, так?
— Так. Она, кстати, тебя шаурмой угостит, а еще — постричь может. Тебя надо постричь! — он вцепился мне пятерней в волосы со всей урукской непосредственностью. — Оброс, как псина!
— На свою гриву посмотри! — возмутился я. — Во все стороны торчит! Что за двойные стандарты?
Мы едва прямо тут драться не начали, но были прерваны вмешательством командования:
— А ну-ка, тихо! — шикнул подкравшийся поручик Голицын, и мы вместе с Астой аж присели.
Все-таки настоящий командир — он внушает. Даже орка проняло! Но вообще — да, мне было, если честно, стыдно. Ужасное неуважение к павшим товарищам. Ладно урук, им вообще на всё пофиг, они, говорят, своих покойников в покрышках сжигают, но я-то чего завелся? Подвеска, мясо, сестра орочья какая-то… Тут вон товарищей боевых хороним! Панихида идет!
Я решил реабилитироваться и попросил у одного из опричников лопату и, поминая Руслана Королева, и его первую заработанную сотню тамошних денег, перехватил инструмент поудобнее. Нет, закапывать прямо сейчас было не нужно, стоило дождаться, пока каждый из опричников бросит по горсти земли в могилы — такая традиция. Я мог это себе позволить, ведь Оболенский явно еще примерно полчаса провозится с погрузкой, так что я собирался хотя бы в некоторой степени загладить свое дебильное поведение. Правду говорят: с уруками поведешься — дичи наберешься…
Земля гулко стучала о крышки гробов, опричники один за другим подходили к могилам, крестились и бросали новые и новые горсти. А потом я и другие юнкера, которые решили последовать моему примеру, пустили в ход лопаты. Я надеялся — эти славные и храбрые мужчины понадобятся Богу в каком-нибудь действительно хорошем и интересном мире из великого множеств сотворенных.
Так начался мой день рождения.
— Плесовских сказал — ты броневик водишь? — поинтересовался корнет, подходя к машине. — Поведешь? Мне надо в «Молодёгу» позвонить, Наташка вроде там сегодня работает.
«Молодега», «Наташка»… Оболенский явно собирался провести время с пользой. Ну, и я был не против погулять по настоящему сервитуту, поэтому пожал плечами:
— О, так и мне тоже в пару мест надо заскочить. Если поможете мне в сети найти то, что нужно — буду благодарен. А за рулем посидеть — посижу!
— Нет проблем, — улыбнулся одними глазами корнет. — Конечно! Да и вообще — я Калужский Сервитут знаю, ты меня спроси — я тебе всё расскажу! Но не сейчас, а потом. Сейчас мы, как только из зоны хтонического воздействия выедем — я буду в «Молодёгу» дозваниваться.
Бронемашина оказалась той самой, на которой мы сюда добирались, то есть — мне хорошо знакомой. Десантный отсек её был забит пластиковыми контейнерами с самыми крупными черными сердцами: медвежьими, лосиными, орлиными. Я и не думал спрашивать, куда все это добро везут. Понятно — не государственным приемщикам! Как и всякий хороший хозяин, Голицын предпочитал диверсифицировать источники дохода и не складывать яйца в одну корзину. Все правильно! Я и сам такой.
Так что я вел машину спокойно, вертел головой, удивлялся спокойствию Хтони и думал о том, что десять дней назад по пути из Козельска в Бельдягино опричники нас, похоже, красиво развели. Точнее — устроили настоящую проверку на вшивость. Как-то я не задумался сразу: вахмистр тогда сказал, что броня «держит аиста». И какого фига мы просто не поехали дальше? Барсука-то я переехал и не заметил! К чему эта пальба из пулеметов? И почему он сунул мне светошумовые гранаты вместо настоящих, если хотел разделаться с тварями? Похоже, нас действительно проверяли. Вон, как резво мангруппа навстречу карете научников выскочила, и нас бы встретить могли… И ничего они тогда не перепились! Люди Голицына вообще пили мало, позволяя себе по чарке только между сменами, перед сном, «для снятия душевного спазма».
В общем — показывали молодым кузькину мать. Все в рамках методики Голицына — практика должна быть практической! Оно и неплохо: по крайней мере, мы морально подготовились к тому, что нас потом ждало на форпосту… Да и проявили мы себя молодцами, Плесовских нас тогда Голицыну отрекомендовал с положительной стороны.
— Да, ягодка моя, сделаю дела — и сразу к тебе, — вдруг жизнерадостно зачастил Оболенский по смартфону. — Да, давай вип, конечно! Ну, и чтобы всё, как ты умеешь… Ну, пусть будет «Абрау-Дюрсо», не важно, ты лучше в этом разбираешься… Только до вечера… Так инцидент едва закончился, дел полно, начальство не отпускает! Симпатичного друга? Ну-у-у, я сейчас спрошу!
Он повернулся ко мне, с сомнением осмотрев всю мою фигуру, ссутулившуюся над рулем:
— Титов, тебя девочки интересуют?
— В целом да, проститутки — нет, — тут же выдал я. И мигом добавил, чтобы не обламывать ему досуг: — Я найду, чем заняться. Не переживайте.
— Фу, Титов, ты нудный, — сказал корнет и тут же выдал в телефон. — У него другие планы, небось — пассия какая-то в городе… Я ему скажу, что он многое теряет, да. Фотки показать? Окей, и фотки покажу… Да что у вас там за ажиотаж такой? Ла-а-адно!
Он явно пытался подражать Голицыну, но получалось так себе. Все-таки корнет, хоть и был парнем что надо, но до мощной харизмы командира форпоста «Бельдягино» не дотягивал. Проговорив с неизвестной мне Наташенькой еще немного, он наконец нажал «отбой» и спросил:
— Так куда ты там хотел? — и показал мне на экране смартфона фотографию с двумя молодыми женщинами лет двадцати семи-тридцати, обе — в кружевном нижнем белье.
Одна из них имела хромированные ножки ниже коленей и волосы алого цвета, вторая — лисьи ушки и хвост. И, несмотря на это — они точно были симпатичными. И фигурки, и все остальное — вполне и вполне. Но, если честно, никогда в жизни я не мечтал отметить восемнадцатилетие с проститутками, пусть и такими симпатичными. Ну, вот как-то претит оно мне, не знаю… Не круто, в общем.
— Нужен хороший книжный рынок, — сказал я, старательно переводя взгляд с фотографии на дорогу. — А то Светония я уже дочитал, а снова лазить в шкаф к поручику как-то неловко. В общем — старинные книги интересуют, в идеале — по истории магии.
— А, так это тебе нужен Развал, на Театральной. Легко найти. Я тебе покажу. А еще что? — он снова тыкался в смартфоне, возможно — изучал карту.
— На Бушму мне надо, кое-что передать, — с некоторым сомнением в голосе произнес я.
— Э-э-э-э… Это же настоящий дурдом! Тебе туда зачем? Орочий район! — голубоглазо уставился на меня корнет.
— И что? — пожал плечами я. — Ну, орочий и орочий. Меня нормальный мужик попросил передачку сестре отвезти, я что — отказываться должен? Тем более, постричься хочу и шаурмы ордынской поесть. Обещали — по блату сделать.
— А! Да… Фургон там иногда стоит, с белой дланью. Поспрашиваешь — найдешь, — Оболенский посмотрел в экран смартфона и сказал: — Здесь налево. Потом будут Анненки — и мы в сервитуте. Проедем по проспекту Гагариных и через Рощу Эльфийских Добровольцев.
— Там что — галадрим живут? — удивился я.
— Нет, галадрим в Бору живут, его, кстати, тоже будем проезжать — отмахнулся корнет. — Нам к Пятницкому кладбищу.
— Кла-а-адбищу? — настало время мне на него таращиться. — Послушайте, я и по городу-то никогда не водил еще, а вы — Роща, кладбище…
— Около блокпоста пересядешь. И вот еще что: переодеться надо бы, опричников в сервитутах не очень любят, так что черную форму и песью голову с метлой лучше не светить. Я тебе захватил кое-что…
Мне это показалось обидным. Вообще-то опричники — авангард Государя, щит и меч России, защита рода людского, самые преданные и самоотверженные! В конце концов, мы девять человек похоронили! С тварями сражались! Ну да, зайчиков среди опричников не водится — все они люди матёрые, но…
И тут я себя одернул. Вот оно как интересно получилось! Это что же — я про «мы» думаю? То есть, подсознательно себя причисляю к гарнизону Бельдягино? Это и десяти дней не прошло? Интере-е-есно! Ну да, вместе ели, вместе дрались… Но все-таки — я ж не опричник! Я сам по себе. Наверное.
Мы переоделись, остановив броневик на обочине в прямой видимости блокпоста «Анненки», над которым реял флаг Калужского сервитута — голубой, с белой волнистой широкой полосой посередине.
Черную опричную форму мы отправили под сидения, ей на смену надели новенькую земскую «оливу» элитных частей. Учитывая наш броневик допотопной модели — все вполне укладывалось в легенду, которая была крепко замешана на полуправде. Мы — солдатики одного из подразделений второй линии, которых сослуживцы отправили сбыть добычу в сервитут. Нормальная схема, в земских частях на нее смотрели сквозь пальцы: снабжение и денежное довольствие там было куда более скромным, чем в опричнине.
— Будем проезжать блокпост — постарайся не отсвечивать, — предупредил Оболенский, садясь за руль. — У нас с ними договорняк, но если ты будешь светиться в эфире, как рождественская ёлка — это зафиксируют приборы. А! Кстати, мне ваши ребята сказали, что тебе вроде как одежка лишней не будет… «Олива» — подарок на день рождения. От поручика и от меня.
— Ого! — обрадовался я. — Спасибо, господин корнет!
Нет, определенно — с гардеробом ситуация наладилась стремительно!
— Да какой «господин», Миха? — отмахнулся Оболенский. — Пока не в гарнизоне — давай, просто Егор? Я всего-то на два года тебя старше! И на «ты», будь любезен. В конце концов — мы оба дворяне, оба — маги, и мне плевать на остальное.
— Нет проблем, Егор, — с некоторым внутренним усилием проговорил я.
Все-таки между личным дворянством и потомственной аристократией имелась большая разница. Например, у Оболенских — имение под Калугой на три тысячи душ разного населения и семнадцать квадратных километров площади. Понятно — не Демидовы и не Вяземские, но… Тоже — юридика!
Однако, если хочет — пусть будет на «ты». Мне не сложно.
Блокпост представлял собой сооружение из бетонных, металлических и деревянных зачарованных элементов. Острые колья из арматуры усеивали пространство перед укреплениями. То ли шутник, то ли мрачный эстет тут и там понадевал на стальные острия бошки убитых хтонических тварей. Выглядело такое украшение устрашающе, но, конечно, испугать могло разве что женщин и детей: монстрам на такие штучки было наплевать. Да еще и воняло.
— Стоп-машина-ять! — сказал снага с автоматом неизвестной конструкции в руке, выходя из-за блокпоста. — Предъявите документики-врот! Калужская муниципальная полиция!
Он на кого угодно походил, только не на доблестного стража порядка! Но корнет отреагировал спокойно, видимо — разглядев на груди орка блестящий значок. Такие вроде как нельзя подделать или украсть — они всегда завязаны на личность полицейского.
— Привет, Заварка! — махнул рукой Оболенский. — Мы как обычно — к Нафане, на Пятницкое.
— А-ска, Егорушка-нах! — обрадовался орк. — Вы, главное, про Фонд-х помощи семьям ветеранов полиции-ять не забывайте, благотворительность, ять, это дело всех и каждого-врот!
Оказывается, эти двое были знакомы!
— Рука дающего не оскудеет! — заверил опричник снага-полицейского. — Давай, пропускай.
И нас пропустили. Я пялился на других служивых орков с сильным удивлением. И Корнет, выруливая на трассу, пояснил:
— Это сервитут, тут и не такое бывает. В Калуге у муниципалитета такая политика: орки служат в эльфийском Бору, галадрим — на Лампочке, кхазады с Лампочки — в центре, на Гантеле, где живут в основном люди, а люди, соответственно — в Бушме и вообще везде. Разделяй и властвуй, короче. Гоблины с Красного Городка, правда, нигде не служат, но гоблин и служба — это в принципе что-то несовместимое. Ну, посмотришь, как тут всё устроено, поймешь. Сервитуты — это тоже своего рода тутто пер тутти, здесь каждой твари по паре.
И я смотрел.
В Бору рассмотреть особенно ничего было нельзя — галадрим народ скрытный, а лес там — темный, да и живая изгородь по периметру. Разве что КПП на въезде впечатлили: эдакие резные терема с крышей из дерна, на которой цветочки растут! И стражники — эльфы со снайперскими винтовками, а вместо сторожевых собачек — медведи с шипастыми ошейниками. Обычные приличные мишки, не хтонические. И у галадримов взгляд из-под зеленых балаклав ни разу не добрый… Вот тебе и младовегетарианцы-пацифисты.
На выезде из Бора мы миновали гигантскую скульптуру Константина Циолковского — великого звездного мага, основателя космической программы Государства Российского. Волшебник и ученый крепко стоял на бронзовых ногах, задумчиво глядя куда-то в сторону Черной Угры, и непонятно было — одобряет он нынешнее положение вещей или осуждает.
— Во-о-он там его дом-музей, — ткнул пальцем куда-то влево Оболенский. — Между многоэтажек практически не видно.
Когда мы ехали по проспекту имени князей Гагариных, я во все глаза смотрел на происходящую вокруг дичь. По проезжей части перемещались транспортные средства всех конфигураций: от гужевого транспорта до шагоходов и авто на магических кристаллах. На тротуарах и у дверей бесконечных кафешек, мастерских, магазинчиков и других заведений бродили, сидели, общались, перекусывали и дрались самые невероятные типажи: хвостатые зверолюди, сверкающие хромом и неоном аугментированных частей тела киборги, зеленые быдловатые снага и серые носатые суетливые гоблины, бородатые деловитые кхазады, изящные эльфы, роботы-доставщики, чьи-то домашние элементали и полупрозрачные голограммы. В уши шибала жуткая какофония звуков — музыка и реклама грохотали из десятков и сотен динамиков.
А над проспектом медленно проплывал белый дирижабль с огромным билбордом на борту. «Хьянда Инвиньятаре — клиника, которая причиняет радость!» — значилось на нем. Под надписью с рекламного плаката жизнерадостно улыбался страшный черный урук, скалясь на весь мир зубами, выкрашенными во все цвета радуги. Вот это и называется — матёрая дичь!
У меня даже в висках закололо от обилия впечатлений и я откинулся в кресле, радуясь, что за рулем сидит Оболенский.
— Что? — спросил корнет. — Никогда до этого не был в сервитуте? Обожаю здешнюю атмосферу! Если и есть где-то свобода, так это здесь! Чуешь, как легко дышится? И никто пальцем не тыкает — туда ходи, сюда не ходи… А, кстати! Держи смартфон, почитай выжимку из местных правил. Соблюдай их — а на остальное плевать, хоть без трусов бегай.
Я взял из его рук гаджет и, прежде чем вчитаться, глянул еще раз на серое, покрытое тучами небо: кроме дирижабля в воздухе постоянно висели дроны с камерами, десятки дронов. Да и на фонарных столбах на кронштейнах я разглядел целую кучу следящих устройств и практически над каждой дверью — тоже. Свобода? Ну-ну…
«Такая свобода скрипит на зубах» — вспомнилось мне что-то из репертуара Руслана Королева.