На золотом крыльце — 2

Глава 20 После боя

— Король, ять! Ты что — пьешь? — голос Пимена, Юрки Пименова, адреналинщика и хулигана, был удивленным до крайней степени. — Люди, а Король-то пьяный!

— Дык, — сказал я. — Ёлы-палы.

— Поня-а-атно, — Пимен сел рядом со мной на деревянную скамью и осмотрелся в полумраке любимого ирландского паба. — Бабы?

— А то, — я потянулся за бутылкой виски и наплескал в стакан, наверх на нерастаявший лед.

Алкоголь в принципе никогда не был моей страстью. Он делает человека слабым, разум — тупым, душу — размякшей и вялой. Но как средство сбежать от проблем на пару часов, крайне редко и дозированно — почему бы и нет? Нельзя же все время фонтанировать оптимизмом и бешеной активностью, как энерджайзер! Бывает время, которое просто стоит переждать, чтобы не натворить беды. Мне казалось — сегодняшний вечер был именно таким. Легкий туман в мозгу помогал не крутить в голове одни и те же вызывавшие оскомину мысли.

— Так! Это из-за Машки твоей? У вас все же вроде в правильном ключе развивается… На пути к горизонтальной плоскости! — он довольно бесцеремонно отобрал у меня бутылку и налил себе алкоголя прямо в пивной бокал. — Женись, дурень!

— Я за, — сказал и потер лицо ладонями. — Но понимаешь, Яна — она…

— Яна? — он посмотрел на меня как на идиота. — Рус, так ты переживаешь, что трахался с Яной, пока Машка тебя динамила?

Пимен всегда всё упрощал. Ну да, когда я встретился с Марьей, и она мне понравилась, но еще ничего не было понятно, и мы присматривались друг к другу — пару раз я встречался с Янкой. Я думал — Машка меня на хрен пошлет, если честно. Хорошая, чистая девочка, из приличной семьи, настоящая красавица… Зачем ей я — из дикого леса дикая тварь?

— Ну, насчет Яны я тебя могу успокоить… — товарищ, с которым не раз и не два стояли плечом к плечу, отхлебнул виски из пивного бокала, крякнул и выдал: — короче, не ты один с ней спал. Янка у нас темпераментная.

— Так! — я сфокусировал зрение на Пимене. — Ты что — трахал Яну, пока я трахал Яну?

— Не-е-е, это только в порнухе такое показывают, это противоестественно вообще-то! — возмутился парень. — Мы за традиционные ценности! Один мужик, одна девчонка — и поехали!

— Да ёлки, Пимен! Не передергивай! — махнул рукой я.

— Во-о-от! Чтобы не передергивать, я к Янке и хожу. После того, как ты был у нее в пятницу, я был у нее в воскресенье. Ей — нормально. Мне — нормально. А ты — мучаешься. Женись, дурень! И выкинь Янку из башки, она один раз бабьими слезами утрется, мол, какого мужика у нее профессорская дочка увела, а потом мне позвонит — и мы классно потрахаемся. А тебе такого не надо. Ты, Король, хоть и притворяешься вольным викингом, на самом деле…

— Ну, ну…? — мне хотелось дать ему в рожу, если честно.

Но Пимен ведь резал правду-матку, пусть правда иногда и не нужна вовсе. Но в этом случае… В этом — может, и нужна. В конце концов — ответы порой появляются в самый неожиданный момент и от самых неподходящих людей.

— На самом деле — интеллигенция! — выдал мысль он. — Боевая интеллигенция, как каппелевцы в черно-белом фильме про Чапаева. Смотрел?

— Не смотрел, но посыл уловил. Сравнение льстит, но ни хрена не понятно, — развел руками я.

— Да чего тут непонятного? — возмутился уже изрядно подпивший Пимен. — Я у одной телки в инсте читал: «Мужчина у девушки должен быть первым, а она у него — последней!» А?

— Бэ! — я огляделся. — О, глянь — красный шарф! Анархисты?

— Окстись, пьянь, это просто чувак с красным кашне! Пошли уже отсюда, а то сейчас влезешь во что-нибудь… Нелицеприятное! И телефон положи, не смей Машке своей в пьяном виде звонить и в любви признаваться! Если неймется — СМС напиши, но разговаривать с ней и не думай, понял?

— Понял. Пимен, ты — настоящий друг, — я схватил его за руку и крепко сжал ее.

— Король, отъе…вяжись от меня, сломаешь же нафиг! — выдернул ладонь настоящий друг. — Плати — и пошли.

В гробу я друзей таких видал. Почему если плати, то сразу я?

Бронетранспортер ходко двигался по водной глади, рассветное солнце окрашивало клубящийся туман в оранжевый цвет, бликами играло на поверхности Черного Болота и в кронах замерших посреди разлива деревьев. Я пытался проморгаться и понять, где нахожусь и что вокруг меня происходит.

— Красавчик, Миха, — сказал Голицын. — На броне, посреди Хтони — дрыхнешь, как младенчик. Молодцом! Настоящий солдат. В опричники ко мне пойдешь?

Я с трудом перевел тело в положение сидя, помотал головой я и поморщился: голова болела:

— Не-а, — прямо ответил я на вопрос поручика.

— Ну и дура-а-ак. Ты — прирожденный воин. У меня на такие вещи — чуйка не хуже, чем у Пети Розена. Кстати, о Розенах — Роксана тебе отдельную большую благодарность передает, за девчонок.

— Дайте? — я протянул руку и пошевелил пальцами.

— Чего — дайте? — состроил удивленное лицо поручик.

— Благодарность, — ухмыльнулся я.

— Ай да сукин сын! — его глаза блеснули. — Как узнал?

Он достал из подсумка шоколадку в крафтовой обертке и протянул ее мне. Я разломил угощение прямо внутри, не вскрывая, а потом поделился со всеми опричниками квадратиками черного, как ночь, шоколада — горько-сладкого, бодрящего. И, разгрызая твердую плитку, проговорил:

— Она не показалась мне глупой женщиной, эта ваша Роксана. Не стала бы она просто благодарить и всё… Такие обычно знают, чего хочет мужчина. Особенно — молодой, растущий организм!

— Действительно, — поручик веселился вовсю. — Жрать, спать и трахаться!

— И беседовать о Первой Империи людей эпохи Принципата в контексте устройства лагеря Шестого легиона «Феррата» в Рафанее… — поднял палец я. — Всякий мужчина хоть раз мечтал бросить все и завербоваться в Римский легион.

— Хоро-о-о-ош! — Голицын вытянул вперед кулак, явно демонстрируя удовольствие от беседы, и я стукнулся с ним костяшками. — Но вообще, она тебе должна, как земля общине, понимаешь? Это ее косяк. Ну да, отправилась в обучающий рейд с половиной группы, а кого за себя оставила? Алкоголичку!

— Земля ей пухом, алкоголичке этой… — перекрестился я. — Двенадцать укусов кого хочешь уконтрапешат, а если ты пьяный в стельку, то никакая защитная магия не поможет. Она кто — геомант была?

— Ой, да пошла она, пьянь! — поручик отмахнулся. — Мешать алкоголь и драки — последнее дело. Находишься на боевом дежурстве — всё в сторону, бди и не бзди! А волшебница ты, пустоцвет или вообще — нулевка, это никого не парит. Мрут все одинаково… Вот и эта — сдохла. Так что уверен, Ртищева… То есть — Розен она, конечно, уже — Розен… Она тебе еще благодарностей пришлет.

— Увидите — передавайте, что признательность, выраженная в шоколадном эквиваленте, меня вполне устроит. Нормальная штука, заряжает всерьез! — покивал я и сунул в рот еще один квадратик шоколаду. — Но и тушенкой можно. Главное, чтобы процент содержания мяса не ниже восьмидесяти!

Впереди над сверкающими водами Черного Болота уже виднелась воздвигнутая за ночь колоссальная дамба и бетонные башни форпоста «Бельдягино». «Мы почти дома!» — подумал я, а потом вздрогнул. Дома? Нормально так хтоническая практика людей ломает!

Встреча с товарищами была бурной. Обнимались, хлопали друг друга по плечам, дебильно шутили, много ржали. Ребята на самом деле показали себя молодцами. Пока я там фигней занимался и на лягушке скакал, они трудились. Подпоручик Слащев — гарнизонный геомант — вряд ли справился бы с таким объемом земляных работ, если бы не поддержка целой толпы батареек. Все-таки резерв маны — одна из основополагающих составных частей успеха в магическом деле. Ну, и караульную службу несли, пока основной состав гарнизона Николу-Ленивца зачищал.

А еще — Розен инициировался. Как-то буднично, спокойно, без суматохи и паники. Просто превратился в крутого мага-целителя и спас кучу людей.

— Так совпало, — невозмутимо сказал Ден, попивая напиток из цикория в столовой. — Раненых нужно было лечить, я и вылечил. Урук этот, еще трое трехсотых из рейда и тяжелых семь, которые после инцидента тут остались… Я как-то осознал: без них нам не выдюжить. Пришел в лазарет, посмотрел на всех… И — пуф! Правильно сделал: когда целая стая хтонических пташек решила нас на прочность попробовать — что бы мы без них делали? Кто бы за пулеметами стоял?

И снова попил цикория. Розен, блин! Скала, а не человек!

— Пуф? Доннерветтер, да нас всех пробрало! У меня прыщи на жопе исчезли! — заорал Авигдор. — А я на дамбе был — корневую систему укреплял, чтобы земля не осыпалась! Это — двести метров! А прыщи — прошли! А у Плесовских плешь пропала!

— Юнкер Беземюллер-р-р-р!!! — раздался рык вахмистра. — А ну — глянь на экран телевизора!

Глянули все. Телевизор висел в углу столовой, под потолком: дурацкий, старинный, с лучевой трубкой. Правильно — потому что компы раньше не работали, никаких микросхем и всего такого прочего на форпосту «Бельдягино» не имелось.

— Кого-то сажают на колы, — прокомментировал Юревич. — Намек понятен. Ави, не смей упоминать про прическу вахмистра, понял?

— Ай-ой! — откликнулся гном, который во все глаза смотрел на экран.

Страшной казни там подвергались давешние научники. Те самые, что лягушонку в коробчонке подвезли. И еще какой-то дяденька в когда-то приличном костюме. Звук на трансляции милосердно отсутствовал, но корчились и разевали рты они просто кошмарно. Лучше бы я еще раз с аспиденышами подрался, чем такую дичь смотреть.

— За что их? — спросил кто-то.

— Не за что, а куда, — проговорил Макс Серебряный.

— В жопу, — констатировал Ави. — Им арсшлехт!

Я вспомнил про бумажку, которую демонстрировали научники, аргументируя свою борзоту и неподвластность местному гарнизонному начальству. Там, кажется, стояла подпись Дмитрия. Наверняка — Иоанновича, то есть — старшего царевича. Выходит — не угодили своему господину? Переборщили? Или наоборот — недоборщили? Что-то со всей этой историей было нечисто, но разбираться мне в этом категорически не хотелось. Меня занимали куда более насущные вопросы.

Например — цикорий в стакане, пюрешка с котлетой в тарелке, пирожок с повидлом… И то, что я подсмотрел у Эльвиры в Чертогах Разума. Вспомнив про это, я почувствовал, как у меня начало гореть лицо.

— Ты чего, Михаэль? — спросил меня Руа. — Что с лицом? Жарко, что ли? Тебе плохо? Пошли, на воздух выйдем, может быть?

— Мне не жарко. Мне непонятно!

До того, как я запихал всё, что касалось Эли, на антресоль, у меня не Библиотека была, а комната сумасшедшего фаната. С ее портретами во всех ракурсах, дурацкими плакатами про то, как она мне нравится, с кучей стикеров с ее словечками и целой стопкой книг на самом видном месте, где значилась каждая фраза Ермоловой, даже самая незначительная. Потому, что мне казалось, что в любом ее слове есть сокровенный смысл, намек, подтекст.

Если бы не Руслан — мне бы в голову не пришло, что у Эли в голове точно так же насрато, как у любого человека в семнадцать. Нет там никаких особых подтекстов, там каша полная, перемешанная с эмоциями, комплексами и детскими травмами. Или как это всё называется?

А если бы я не подсмотрел в приоткрытую дверь — то никогда бы не узнал, что она прется от меня не меньше, чем я от нее. Да, да! У нее там была картина с моими глазами: голубым и зеленым, здоровенная! И отдельно — картины с ключицами, с запястьями и с затылком. И почему-то — с задницей. Никогда не пойму девчонок! Какой им прок от пацанской задницы? Самый обычный предмет… То ли дело задница девчачья — вот это произведение искусства!

Это в башке у меня не укладывалось: там, в Ермоловской библиотеке, повсюду висели мои фотки — в каждой из смен одежды, что у меня была, начиная от спецовки и заканчивая черной опричной формой. И огромная доска с заголовком «Михины фразочки. Дичь, скучно, интересно». И рисунок карандашом, где мы танцевали между деревьев, на балу после вручения аттестатов. Если я хоть что-то понимал в людях — она тоже была влюблена в меня! И меня от этого прям трясло. Это было очень странное чувство — знать такие вещи наверняка.

Все эти штуки, связанные с Михой Титовым — то есть со мной — они светились теплым желтым светом. Были там и другие золотые огни, внутри ее Библиотеки — от книг, картин, каких-то безделушек. Но в целом… В целом там царила тьма. Лампы не горели, свечей не было. Просто мрак, как за закрытыми веками. Не скверна и хтонь, как в Аномалии, а теплая, убаюкивающая темнота, которой так желаешь после насыщенного дня, полного трудов и переживаний. Смежаешь глаза — и вот она!

Я знал, что это такое. Это — семейное наследие Ермоловых. Оно довлело над девушкой, не давало разглядеть прошлое, будущее, окружающий мир, даже — себя саму! Комфортное, но тревожное существование, примерно как у лошади, глаза которой закрыты шорами… Жалко ее! И что с таким моим знанием делать — непонятно.

А еще была Хорса. И то, что между нами случилось. И воспоминания Короля, которые, как всегда, вовремя распаковались в моем мозгу…

— Миха-а-а! Ты доедать будешь? — ткнул меня в бок Авигдор. — А то я котлетки-то твои прибрать могу…

— Щас! — ляпнул его по загребущим гномским лапам я. — Руки прочь от котлеток!

Потому что дела сердечные — это, конечно, штука важная, но что за головняк придумает по нашу душу Голицын через пятнадцать минут — сие науке неизвестно! Так что мы быстро дожевали, периодически поглядывая на экран телевизора в углу. Там демонстрировали колесование какого-то бородатого кхазада, а после — четвертование двух снага, фиг знает за какие провинности. Аппетит это не портило — мы были чертовски голодны — но оптимизма, конечно, не добавляло.

— Господа юнкера-а-а! — раздался голос Оболенского. — Через три минуты — закончить прием пищи, построиться на плацу!

И мы заработали челюстями с бешеной скоростью, и думать забыв про колесование, четвертование и всё такое прочее.

Пахло болотной тиной, порохом и одеколоном от гладко выбритого лица Голицына. Поручик ходил взад-вперед вдоль нашего строя, задумчиво разглядывая наши вытянутые в струнку фигуры. Ладно, ладно — мы не кадровые военные, вытягиваться в струнку за три недели не научились. Но таращились на него весьма по-военному.

— Господа юнкера, ваша практика подходит к концу, — проговорил поручик. — Думаю, завтра вы сядете на броню и уедете в Козельск. Точнее — уплывете. У нас тут сраное болото вместо сраного леса теперь. Рад, что все вы пережили практику, а кое-кто из вас — даже инициировался второй раз.

Юревич горделиво выпятил грудь, а Розен — он и бровью не повел.

— Каждый из вас расширил пределы своего резерва не менее, чем в полтора раза, — здесь поручик почему-то задержал свой взгляд на мне. — Каждый — приобрел бесценный опыт. Хочу, чтобы все вы знали: любого из вас по достижению совершеннолетия я с удовольствием рад буду видеть среди бойцов моей роты. Любого, кроме Титова.

— Э-э-эу? — не удержался я.

Вообще-то это было обидно.

— Ты слишком ушлый, — ухмыльнулся Голицын. — И с жабами целуешься!

— Га-га-га-га!!! — строй заржал, и я заулыбался вместе с ними.

— Ладно, шучу. Тебя, Титов, я бы на курсы младшего комсостава рекомендовал. Когда Оболенский свою роту получит — у меня место штатного проходимца как раз освободится… Господа юнкера, это же решительно невозможно: спасать девиц и при этом думать о прибытке! Миха, можно я озвучу сумму?

— Э-э-э-э… — я понятия не имел, о какой сумме шла речь.

— На головах аспиденышей этот тип заработал двадцать тысяч! — поручик дернул щекой. — Двадцать! Это две месячных зарплаты опричного поручика! Каков шельмец!

— У-у-у-у! — восхищенно повернулись ко мне головы товарищей-юнкеров. — Миха-а-а-а, с тебя проставон!

— Нет проблем! — я малость обалдел от озвученной суммы. — То есть — так точно! Господин поручик, разрешите обратиться?

— Обращайся.

— Где тут ближайший магазин?

— В Извольске, там и магазин, и пирожковая. Думаешь, Титов, стоит включить тебя в состав маневренной группы по патрулированию тылового района? — прищурился он.

— Думаю, мы должны предпринять все меры для ликвидации как можно большего объема продуктов питания, господин Поручик! Предпочтительно — колбасных изделий, сыров, выпечки, консервированных фруктов и легких алкогольных напитков.

— А почему легких? — уточнил он.

— Потому что драки и алкоголь мешать — последнее дело! — отчеканил я.

— Молодцом! — с самым серьезным лицом кивнул Голицын. — Корнет Оболенский, слушай мою команду! Как только закончим тут с раздачей слонов — бери с собой ефрейторов Вакутагина и Соколова, а также — юнкеров Беземюллера и Титова. Прошвырнитесь до Извольска, посмотрите, не угрожают ли цивильным недобитые твари, как далеко подступила вода, и вообще — проведите рекогносцировку. В магазин заехать разрешаю, времени на все про все у вас — четыре часа… А теперь — равня-а-айсь! Смир-р-р-рна! Нале-ву! За получением денежного поощрения шагом марш!

Никогда еще на форпосту «Бельдягино» ботинки юнкеров не грохотали по бетону так весело.