На золотом крыльце — 2

Глава 15 Научный эксперимент

Интерлюдия

— Однако, у него есть вкус, ваше высочество! — проговорил молодой человек южной наружности, махнув рукой в сторону экрана. — Какая шикарная дикарка, а? Я бы посмотрел, что у них там происходило, за фургоном!

— Вкус у него, определенно, есть, — ответил рыжий мужчина в белом халате. — Но то, что ты предлагаешь, Латиф — это чистой воды вуайеризм. Подглядывать, серьезно? Взрослый мужик, у тебя любовниц — половина Александровской Слободы, а все мало… Даже я не собираюсь контролировать каждый его шаг: парень взрослеет, пусть учится решать проблемы сам и интимные — в том числе. Жаль, что парень — телекинетик… Прогресс у него хороший, мог бы вырасти в стоящего менталиста. И характер у него есть. Орка ведь он уработал, я уверен. Такая досада, право слово… Такой перспективный мальчик…

— Но вы только гляньте, ваше высочество, как она его целует! У-у-у-у, хотел бы я быть на его месте, знойная девушка! У них точно что-то было! Не переживаете, что Михаил к орчанке уйдет? — Латиф не торопился выключать видео.

— Выключай, — сказал рыжий. — Не переживаю. Мой сын никогда не сможет играть вторым номером. А она ведет с ним себя так, будто это она его трахнула, а не он ее. Даже если они встретятся еще пару раз — на этом все будет кончено. Ее унесет кочевая жизнь, а ему станет поперек горла такой напор и урукский темперамент. Что из этого произойдет раньше — сложно сказать, но случится обязательно.

— Вы так говорите, как будто действительно знаете… — покосился на своего господина Латиф.

— Давно без писюна не ходил? — поднял бровь рыжий. — По железной заднице соскучился?

От него это прозвучало очень неуместно, но, похоже, за такой угрозой стояла какая-то давняя история.

— Молчу, молчу… — вздрогнул бессменный секретарь царевича.

— Вот и молчи. Совсем распоясался! Лучше дай мне выкладку по этим научникам. С какого это перепугу ребята из Диминой подшефной конторы в мою Хтонь полезли? И что за лягушонку в коробчонке приперли в Бельдягино в тот самый момент, когда там мой сын практику проходит? — нахмурился Феодор Иоаннович.

— Вы не поверите, ваше высочество…

Такси мне поймал Сидор. Золоченый человек был невозмутим, в его живых глазах не читалось и тени эмоций, как будто и не пихал он только что огромного черного урука в мусорный контейнер, и как будто его коллега (хозяйка?) только что не целовалась с незнакомым до сегодняшнего дня парнем взасос, а до этого… О, блин, чем только мы до этого ни занимались!

— Ты и не думай в нее влюбляться, — сказал Сидор. — Хорса такая… Искренняя. И импульсивная. Хорошо, что ты ей попался, а то сошлась бы с таким мудаком, как Гантур. У нее год никого не было. А тут — ты! Но теперь мы точно уедем. В Сан-Себастьян, Камышин, Братск или вообще — в Паннонию. Морда теперь будет очень злой, он добьется своего — или убьет ее.

— Морда? — поднял бровь я.

— Гантур, — моргнул Сидор. — Гантур Морда. Но он не ордынский. А Хорса — да. Это в Калуге из ордынских — только мы с ней, вот местные иногда и наглеют. А в других сервитутах Орда — капитальная сила, не хуже той же Зоотерики или Формации. Там и на Гантура плевать будет! Так что ты не суетись, не надо вот это все подростковое типа «я подарю тебе солнце и поля», «я влюбился после первого секса», «я не могу без тебя»…

— Чего это не могу? — дернул головой я. — Могу. Просто понравилась она мне очень. Но… Хорса любит командовать, да?

— Да, — он бы кивнул, если бы мог, и вздохнул бы, наверняка. — Она всегда знает, как надо, и чего хочет. У нее многое получается просто отлично, но она не умеет вовремя тормозить. А ты, я смотрю, парень с норовом, терпеть такого не будешь. Да и не надо оно.

— Контакт какой-то оставишь? — спросил я.

Не знаю, зачем я это сказал… В конце концов, все было понятно. Ей хотелось, мне хотелось, нам было хорошо. Никакой романтики и никакого продолжения. Для нее это — способ сбросить напряжение, для меня — невероятный подарок на день рождения. Фантастический! Поцелуй в арке был прощальным. И это, наверное, было правильно. Но кошки на душе скребли — просто дико. Прям тошно было.

Я ж не железный.

— Вот, такси твое, — Сидор ткнул золоченым пальцем в сторону маленькой машинки с открытым верхом. — Езжай и будь здоров, парень. И на хозяйку не обижайся. Это — черные уруки, не люди. Они другие. У них — по-другому.

— Да знаю я, — прозвучало это ворчливо, а Сидорг… То есть — киборг Сидор ни в чем виноват не был. — Всего хорошего.

Я едва втиснулся на заднее сидение машины, посмотрел на бритый затылок снажьей девчонки-таксистки и сказал:

— К Гостиным Рядам, пожалуйста. Туда, где сквер Ивана Четвертого.

— Доедем пулей-нах! — откликнулась зеленая орчанка. — Че там, к Хорсе заскакивал башку подрихтовать? Классный причухан-врот, ты просто крас-с-сава-ять!

Отлично, я становлюсь популярен среди орочьих женщин. Дичь, которой можно гордиться!

Честно говоря, я очень жалел, что так и не поел шаурму у Хорсы. Ну да, да, утроба ненасытная, после всего, что между нами случилось, я все еще думал о еде! Ну, а что, я только позавтракал, и то — сухомяткой! А Хорса все делала очень классно, наверное, и шаурма у нее была что надо.

Но голод — не тетка, вместо шаурмы я затарился треугольными пирожками с мясом в какой-то забегаловке на углу. Название забегаловки было пафосным — «Греческий бог», пирожки тоже назывались замысловато — «Краэтапитакья». И вроде приготовлены неплохо, но, сдается мне, как замена шаурме — полная фигня. Но когда желудок винтом закручивается — и не такое сожрешь… Так что я сидел на скамеечке у памятника Ивану Васильевичу, который со значительным выражением лица тыкал бронзовыми пальцем куда-то направо, как раз в сторону греческой закусочной, жевал пирожки и запивал их газировкой.

А потом у меня стало жечь в груди и я очень не сразу сообразил что дело в парном талисмане! Я подумал — пирожки меня сведут в могилу. Но, по все видимости, с Оболенским происходило что-то нехорошее! И тянул меня талисман как раз в сторону «Молодеги»! Делать было нечего: я сунул оставшиеся пирожки в рюкзак, закинул его за спину и побежал со всей скоростью, на какую только был способен. Ночной клуб «Молодега» располагался с обратной стороны Гостиных Рядов, так что кросс получился приличный, но и прибыл я практически вовремя, хотя и получил, похоже, серьезный ожог от талисмана.

Под бело-красной вывеской, из двери, обитой кожей неизвестного мне животного, спиной пятился мужик в атласной фиолетовой рубахе и кричал:

— На выход, на выход, сученыш, или я прострелю тебе живот!

На голове мужика можно было увидеть солидную лысину, в руках — футуристического вида арбалет, а на ногах — сапоги с заостренными носами и фиолетовые же атласные шаровары.

— Опусти оружие, Каган, девчонки тут ни при чем! — раздался голос Оболенского. — Мы выйдем на улицу и поговорим как мужчина с мужчиной, не вовлекая в наши дела дам…

— Не буду я с тобой разговаривать, скотина, я убью тебя, а потом разделаюсь со шлюхами!‥ — он разве что пеной изо рта не брызгал, этот Каган.

Мне слушать дальше не было никакой необходимости. Наших бьют! Всё предельно понятно. Я выдернул дюссак из ножен и телекинезом запустил его в полет — ровно до того момента, пока он не прикоснулся к затылку мужика.

— Бросай арбалет, — громко сказал я, подходя. — Или я шевельну рукой — и у тебя в башке окажется много лишнего железа.

— Та-а-ак! — озадаченно проговорил Каган и попытался обернуться, но добился только того, что лезвие распороло ему кожу, и потекла кровь.

Немного, несколько капель. Но он точно это почувствовал.

— Арбалет на землю, — повторил я, перехватывая рукоятку оружия уже рукой: я подошел достаточно близко.

Оружие брякнулось на асфальт, и тут же изнутри клуба пулей вылетел корнет, который в два прыжка пересек расстояние, отделявшее его от Кагана, и резко, с оттяжечкой, врезал ему в челюсть. Мужик рухнул на землю, а Оболенский сказал:

— Сутенер, падла. Не понимает, что у дам бывают выходные, которыми они вольны распоряжаться так, как им вздумается… Ничего, теперь на больничку поедет, подумает о своем поведении. Ты вовремя появился, Миха, но сейчас нам срочно нужно сваливать — если нагрянет полиция, зависнем здесь до ночи, хотя мы в общем-то в своем праве. Еще бы телекинезом не светил во все стороны — вообще счастье было бы. Ну, плевать. Погнали, погнали! Вон там наша машина!

И мы, топоча ботинками, рванули к броневику, втиснутому между каким-то учебным центром и Музеем стекла. Оболенский запрыгнул за руль, я — на пассажирское место, корнет запустил двигатель, и машина с визгом покрышек помчалась по улице Воробьевской.

— Переодевайся быстрей, потом сменишь меня! — скомандовал он.

Сменить «оливу» на черную опричную «тактику» в кабине бронемашины на полном ходу — задача нетривиальная, но я справился, и потому в «кармане» на Набережной смог подменить корнета, который переоделся гораздо быстрее меня и сказал, отряхивая с формы несуществующий мусор и разглаживая шевроны с метлой и собачьей головой:

— Поехали к блокпосту. Теперь нам и сам черт не брат!

Я вел гораздо спокойнее, чем он, и, конечно, остановил броневик, когда спереди и сзади пристроились полицейские электрокары с мигалками. Из головной машины выбрались кхазады в бронежилетах, вооруженные дробовиками, из задней — два эльфа: блондин и брюнет, похоже — галадрим и лаэгрим. Все — в полицейской форме, с жетонами. Чернобородый гном стволом своего оружия постучал в водительскую дверцу. Я вопросительно глянул на Оболенского, и тот сказал:

— Ну, открой.

Я и открыл.

— Хуябенд! — сказал полицейский. — Унтер-офицер Баренбаум, муниципальная полиция Калуги. К вашим услугам. Вышли из машины и положили руки на… Так, ять! Иога-а-а-анн!!! Это опричники, а не солдатики!

Один из эльфов тоже заглянул в дверь и выругался на ламбе:

— Валарауко лин хакканда! — вряд ли это его звали Иоганн, конечно…

— Слово и дело Государево, — невозмутимо проговорил Егор Оболенский. — Везем груз чрезвычайной важности для повышения обороноспособности форпоста «Бельдягино». Если у вас есть к нам вопросы, вы можете сформулировать их в письменном виде и отправить на имя командира форпоста поручика Константина Голицына.

Лица у полицейских были такие, как будто они лимончиков только что зажевали — и у эльфов, и у гномов.

— Проезжайте, — сказал чернобородый кхазад. — Вердамте хундекопфе.

— Что-что? — поднял бровь Оболенский.

— Убергаупт нихт гутес, — буркнул полицейский и отошел в сторону. — Лос, лос.

Ну я и сделал «лос» — захлопнул дверь и вдавил педаль, вперед — к Анненскому блокпосту и дальше в сторону Бельдягино.

Примерно на середине пути Оболенский меня спросил:

— Нашел свою орчанку?

— Нашел, — сказал я. — А что ваша Наташенька?

— О-о-о-о! — он закатил глаза. — Я должен тебя поблагодарить. Мне достались сразу две! И знаешь, что? Честь опричного мундира я не запятнал! О, черт, я буду об этом до следующей увольнительной вспоминать… А сам-то? Как день рождения отметил?

— Отлично, — сказал я. — Кофе с Хорсой попили. Постригся — видишь?

— Ну да, тебе и вправду идет. Так повзрослее, побрутальнее… Точно орчанка стригла? Не эльфийка? Ну, ла-а-адно. Давай, веди машину, разбудишь, если что случится. Затра… Устал я, подремлю, — он чуть откинул кресло, поерзал, устраиваясь поудобнее — и задремал, зараза опричная!

Форпост встречал нас распахнутыми воротами, сиреной и толпой опричников в атриуме. Кажется, весь гарнизон и юнкера собрались здесь, окружив группу научников, которых распекал разъяренный Голицын. Научники имели вид потрепанный, при этом ни уруков, ни кареты в Бельдягино не наблюдалось.

Мы выскочили из броневика и, короткими кивками поздоровавшись со знакомыми, стали протискиваться в гущу событий, где неистовствовал командир форпоста:

— … ва-а-а-ашу ма-а-ать, просто взяли и оставили⁈ Просто — в Эпицентре, где делят власть два Хранителя Хтони? Боевых товарищей кинули, как последние…

— Господин поручик! — наглым тоном произнес самый противный из научников — Тихон. — Взгляните на документ.

— Да-а-ай сюда, — Голицын выдернул у него из рук гербовую бумагу и прочитал вслух: — «То, что сделал предъявитель сего, сделано по моему приказу и на благо Государства Российского. Дмитрий».

Щека офицера дернулась, в глазах заплясали огоньки пламени.

— Мерзость вы сделали, господа, — его тон стал официальным и холодным. — Хоть и на благо Государства Российского. А посему — немедленно покиньте форпост «Бельдягино», у вас пять минут на сборы. Время пошло и по его окончанию я велю моим людям гнать вас прикладами. У нас карантин вот-вот начнется в связи с подозрением на вспышку хтонической диареи. Ощутимо дерьмецом воняет, зна-а-аете ли.

Голицын качнулся с носков на пятки и обратно, и гаркнул:

— Га-а-а-а-арнизон! В ружье-е-е! Подготовиться к вылазке в Хтонь, экипировка и вооружение — по штату спасательной эвакуационной операции. Господа юнкера — поступаете в распоряжение корнета Оболенского. Корнет, здорово, что прибыл. Вы — мой стратегический резерв. Подпоручик Слащев — со своим взводом остаетесь охранять форпост. Мы вытащим боевых товарищей, слышали?

— Так точно! — рявкнул гарнизон.

Кто-то из опричников буркнул:

— Много чести урукам.

Другой ткнул его бронированным локтем:

— Вместе тварей рубали. Видал, как они в атриуме бились? Во-о-от!

Третий подытожил:

— Дело принципа! Мы, русские, своих не бросаем. На том стоим, ёлки! Уруки там, не уруки… Дело десятое. Свои! А эти конченые — бросили. Так дела не делаются, будем исправлять.

И всё завертелось. Опричники экипировались, набивали подсумки и рюкзаки боеприпасами, примеряли защитные артефакты, проверяли оружие. Груз накопителей маны был встречен с крайним одобрением — даже пустоцветам должно было хватить кристаллов! Что такое лишний файербол, разверзнутая яма, воздушное лезвие или водяная плеть во время боя — об этом никому тут объяснять было не нужно. Сам поручик в полном боевом облачении, с шашкой на одном бедре и гигантским пистолетом — на другом, лишь заглянув в десантный отсек броневика, протянул:

— Норма-а-ально, корнет! Молодцом!

И Оболенский расцвел от похвалы. И кинулся снаряжаться. Хорошо ему — передремал ведь по дороге, а меня рубило страшно и я ничего не соображал: слишком насыщенный выдался день. В таком состоянии меня и застали ребята.

— Какой-то ты затраханный, Миха, — сказал Авигдор. — У него мешки под глазами черные, видите? Чего ты там в той Калуге делал?

Я почесал затылок:

— Тут скорее можно было бы сказать, чего я там НЕ делал, пацаны… Розен, будь человеком, дай мне чего-нибудь бодрящего, или, может…

— В круг, — просто сказал он. — Зря учились, что ли? В Хтонь скоро идти, а у нас один боец — не боец. В круг, господа.

И уже спустя минуту я вдохнул полной грудью: волна жизненной энергии с толикой маны прокатилась от кончиков пальцев до пяток и макушки, я снова почувствовал себя живым! И проговорил:

— Спасибо, ребята. Спасибо, Ден. Всё, я в строю, я в порядке…

— Так чего — в Калуге? — спросил Серебряный.

— Ну, день рожденья, — я развел руками. — На катафалке катался, кофе в орочьем районе пил и стригся у ордынцев, урука по голове бутылью огрел, от полиции удирал, сутенеру угрожал, с гоблином торговался…

— Вау, — восхитился Юревич. — Огонь! Если бы ты еще рассказал про ковры, благовония и блудниц — картина была бы полной…

— Блудницы были. Но не у меня. Я пошел другим путем, — ухмыльнулся я, но в подробности вдаваться не стал. — Но это всё фигня. У вас-то что за дичь произошла?

— У-у-у-у! — хором завыли все, но ответил невозмутимый Розен: — Научный эксперимент, Миха. Представь — они тут в карете посреди форпоста в стазисе Хозяйку Хтони держали. Царевну-Лягушку из Верхнеяузской Аномалии! А после инцидента, прямо сегодня с утра, как только вы уехали — собрали манатки, погрузились на карету и в сопровождении уруков усвистали в Хтонь — тваринушку эту выпускать, чтобы она с местным Хранителем, или, если угодно — Хозяином — силами померялась.

— А нафига? — выпучил глаза я. — И где уруки?

— Я так понял — в рамках изучения Аномалий, — пояснил Розен. — Сунуть горящую палку в осиное гнездо и посмотреть, что будет. Голицын рвет и мечет, уже предупредил все форпосты и земские войска о возможности повторного инцидента, но сделать ничего не может. Эти — Димины, понимаешь?

— Димины… Дичь-то какая…

— Дичь еще в том, что уруков они где-то там оставили. В Хтони. Урук-хай — народ живучий, но в такой ситуации, вчетвером, посреди Черной Угры — сам понимаешь, шанс на долгую и счастливую жизнь очень призрачный… Так что идем спасать, — флегматично закончил Розен.

— Сейчас, подождите, — сказал я. — Пирожки доем — и пойдем. Есть у кого-нибудь что-нибудь попить? И автомат. Где мой автомат?

Доблестная муниципальная полиция Калужского Сервитута