На золотом крыльце – 4

Глава 5 Начало пути

Опричники отвезли меня обратно, к самому кафе «Альфа», и теперь мы сидели внутри и обсуждали происшествие. Посетителей как сквозняком сдуло: десяток парней в опричной броне одним своим видом у кого угодно аппетит отобьют! Однако персоналу заведения было грех жаловаться: бронированные громилы заказали себе покушать и теперь рубали тушеную капусту с сосисками, рис с котлетами и рассольник, по две порции, с явно видимым энтузиазмом. Я пил кофе «три в одном» и слушал, что говорят штабс-капитан и поручик.

— Нет, определенно — ее нужно объявлять персоной нон-грата! — кипел Барбашин. — Совсем островитяне офонарели, вербуют нашу молодежь прямо у ворот учебного заведения! Это подумать только, а? Дипломатическая неприкосновенность, проклятье!

— Как будто впервые, — пожал плечами Голицын. — Норма-а-а-ально. Видели — у Михи в руках уже свинорез был. Он бы ее выпотрошил, если б она давить попробовала.

— Не стал бы я никого потрошить! — возмутился я. — Что за идея? Нет, если б она там колдовать принялась или еще что-то — то секанул бы по руке или по ноге, для острастки. Но прям потрошить… Фу! Девчонка же!

— Фу? Она — природная ведьма, страшное чудовище похуже Аспида! — заявил поручик. — Хотя, конечно, красивая, зар-р-р-раза. Понятно, почему к парню ее послали, а не этого их Гилдора… Но ты, Миха, у нас кремень, да? У тебя же девчонка была, черненькая такая, тонкая-звонкая…

— Чего это — была? Есть! — с немалой долей гордости откликнулся я. — А эти эльдарки, они как… Ну… Как из рекламы майонеза. Такие приторные, аж противно. Хотя если говорить с точки зрения эстетического объекта — то да, очень красиво. Но тошно.

— Тошно ему… Увели бы — и пиши пропало! — Барбашина передернуло, в его глазах на секунду появилось выражение вселенской тоски. — И всё, конец нам всем.

На секунду в глазах этих героических мужчин и великолепных воинов сквозанула такая черная тоска, такая безысходность, что мне стало предельно ясно: они знают!

— КТО Я ТАКОЙ⁈ — неожиданно даже для самого себя рявкнул я, хлопнув обеими ладонями по столу.

И вдруг все опричники вскочили — по стойке смирно, и жахнули бронированными кулаками в левую сторону груди. А Барбашин, моргнув несколько раз ошарашенно, не отнимая кулака от грудной бронепластины, проговорил странным голосом:

— Михаил Федорович, Христом-Богом прошу, скажите, что вы ничего не спрашивали, и нам послышалось? Ради всего святого!

Мне стало его жалко. И его, и Голицына, и Оболенского, и Вакутагина, и Соколова, и остальных. Блин, мужики — на службе, а я тут со своими личными моментами и проблемами отцов и детей. Им и так сложно: похоже, дежурят черт знает сколько часов в сутки именно из-за моей персоны! Подобраны-то один к одному, каждого из них я знаю, каждому — доверяю! Эх, Барбашин, а говорил, мол — закончилось кураторство…

— Ладно, ничего я не спрашивал, — кивнул я через силу. — Это была слуховая галлюцинация. Все равно, как я понимаю, очень скоро многое прояснится.

— Ху-у-у-у… — раздался слитный вздох, и опричники уселись на свои места и снова заработали вилками и ложками.

— Вообще-то эльдарка — не первая, — сказал я, хмуро глядя в стакан с отвратительным кофе. — Меня уже звали в кланы.

— И кто же? — поинтересовался Голицын. — Радзивиллы?

— Почему — Радзивиллы? — удивился я.

— Так у них там это… Демографическая яма, — ухмыльнулся он. — Семь лет как.

— Я бы сказал даже — проплешина, — кивнул Барбашин. — Выжженная земля. Им теперь не до чистоты крови и дара, готовы в клан любых великих волшебников принимать хоть с улицы, только на условиях принятия кровной клятвы и смены фамилии… Не смотри на меня так, это твой знакомый полесский интеллигент постарался.

— Пепеляев, что ли? Он же вроде адекватный! — засомневался я. — Или как?

— Ага, если дело детей не касается, — пояснил Голицын. — У него тогда сразу все клеммы срывает… И у дракона — тоже. Кто звал-то?

— Клавдий Ермолов и Афанасий Вяземский, — пожал плечами я. — Думаю — не последние. Все-таки с этим мостом я здорово засветился.

— Твою ма-а-а-ать, князюшко, представь, какие у них будут лица… — опричники переглядывались и давились со смеху.

Наверное — это было нервное.

— Не соглашайся, Миха, — посоветовал Барбашин. — Даже если предложат полцарства и принцессу.

— Полцарства мне и нафиг не нужно, принцесса — тоже, у меня девушка есть. А вот снаряжения — нет! — развел руками я. — Что делать-то?

— Снаряжения? — на меня синхронно повернулись и поручик, и штабс-капитан.

— Ну да, да… В этом «Рыбацком дворике», говорят, можно было достать опричную снарягу, которая выглядела бы как земская! А теперь мне в чем в Хтонь идти? У нас сутки на сборы… — развел руками я. — И «Рыбацкий дворик» на ремонт закрылся, после того, как ваша милая компания бронированных носорогов там погостила.

— Так… — Голицын побарабанил пальцами по столу. — Это решаемо. Сколько вас будет?

— Двое. Я и Эля.

— Э-э-э-эля, то-о-о-чно! — щелкнул пальцами он. — Ермолова!

— Кантемирова, — поправил его Барбашин.

— Бывает, — кивнул поручик. — Значит, два комплекта, плюс нелетальные средства. Извини, Титов, «татариновы» я тебе через «Гуси-Лебеди» не отправлю. Зайди лучше в тамошнюю «Орду», назовись вольным сталкером, попросись в Общество Хтонической Самопомощи, они с оружием поспособствуют…

— Там есть Орда? — обрадовался я. — Это многое упрощает! Я знаю одного тролля…

— Да его полстраны знает, — вздохнули опричники. — В общем, вперед, Федорыч, иди, выполняй свои боевые задачи, а мы свои продолжим выполнять. Кстати — про магазинчик тот забудь, нет его больше в природе. Помещение — есть, магазина — нет. Шагай, Титов, шагай, а мы тут доедим и отчеты составлять станем… Эльдары ведь вой поднимут, что мы тут их дипломатиху угнетаем! А мы и не угнетали вовсе…

— А хотелось! — гыгыкнул кто-то из бойцов с соседнего столика. — Дипломатиха-то ого-го! Там есть чего поугнетать, ух, я б поугнетал!

Это, наверное, какой-то прикол у них был, про «дипломатиху». «Директриса» слышал, «авторка» — тоже слышал, «дипломатиха» — никогда не слышал.

— Гущенко! — рявкнул поручик. — Я твоей Наташке ка-а-ак расскажу!

— Господь с вами, поручик! Чего вы сразу…

Опричники загоготали, я попрощался с офицерами и двинул в колледж в полном смятении.

Они знали! Знали про меня кое-что, и я сделал что-то такое, что чуть не заставило их посыпаться! «Выдох Силы» — вот как это называлось. Самая первая интуитивная техника любого менталиста. Но не у меня, потому как я менталист не очень такой настоящий… А тут — прямое подавление воли, приказ, который действует на уровне инстинктов. И они вскочили с мест и стали звать меня по имени-отчеству! Нифига себе, а?

Наверняка у опричников стояла какая-то ментальная защита, или в боевой комплект входили специальные амулеты, вот они и удержались на грани. Хотя этот самый «выдох» некоторое время шлейфом действовал, похоже. Иначе с чего бы служивые меня «Федорычем» назвали? Это я — Федорыч? В восемнадцать-то лет? Дичь какая-то, а?

Но в сторону, все — в сторону! Это — мысли завтрашнего дня, как писал один из моих любимейших современных авторов.

Эля, конечно, удивилась, что я пришел без обещанного снаряжения. Но я ее заверил, что все необходимое для экспедиции будет ждать нас в Братске, и такое объяснение ее вполне устроило. У нас имелся мой большой рюкзак на семьдесят литров и ее маленький — на сорок, и там вполне помещался минимальный запас еды, холодное оружие, сменное белье, одежда и кроссовки, еще и место оставалось. Зачем все это? Так Бабье Лето в Васюганской Аномалии в этом году зимой началось. Самую большую Российскую Хтонь ожидало глобальное потепеление на три недели. Меховые боты там без надобности…

Никто нас особенно не провожал. Кузевич на воротах пожелал удачи и проконтролировал, чтобы мы надели перстни — вот и всё. А еще сказал, что любой детектор наши айди-браслеты будет считывать, как положено, ни единой отметки о статусе магов второго порядка никто не найдет, разве что спецслужбисты, но тем и так все, что нужно — известно.

Это было странно и непривычно, все-таки с нами тут всерьез возились до этих пор. А как же — молодая поросль, надежда и опора… Хотя теперь из разряда «надежд» мы уже перешли в категорию «становой хребет Государства Российского». Ну, а как? Мы — маги. И за каким фигом двух таких распрекрасных магов низводить сначала до уровня пустоцветов, а потом и вовсе — цивильных? Только ведь плечи расправили, только силу почувствовали! Обидно, а?

— Штурман, — сказал я, обращаясь к Кантемировой. — Какая первая точка маршрута?

— Якорная площадь, — откликнулась Эля. — У нас через пятнадцать… А, нет, уже — через двенадцать минут маршрутка на Псков!

Я посмотрел на нее ошарашенно.

— Как — Псков? Это же в другую сторону! Мы же в Братск должны ехать!

— Кто тут штурман? — деланно нахмурилась она. — Сам доверил мне маршрут прокладывать! Вот и страдай теперь, томись в неведении! Нефиг было с опричниками своими кофе пить, мог зайти и со мной все билеты позаказывать!

— Кофе, — покивал я. — С опричниками. Ладно, доверюсь женщине.

Я не стал ей рассказывать про авалонскую эльфийку и платье с вырезом, дурак я, что ли? А про Барбашина с Голицыным — поведал. Вот она и думала, что я там фигней занимался.

Спустя шагов двадцать Эля сдалась:

— Ну все, Миха, я пошутила.

— Не едем в Псков? — обрадовался я.

— Едем! Но не в сам Псков, а в аэропорт. Имени княгини Ольги, между прочим! Оттуда — самолет в Иркутск, без пересадок и дозаправок. Десять часов — и на месте, прики-и-инь! Вылетим в девять вечера, прилетим в… Вот блин! А во сколько мы прилетим, там же другой часовой пояс? — остановилась она. — По-нашему понятно, примерно в шесть. А по-тамошнему?

— Разберемся, — уверенно сказал я, подтянул шлейки рюкзака, взял Элю за руку в вязаной красной варежке, и мы пошли на маршрутку.

Никакой уверенности я, на самом деле, не чувствовал. Во-первых, потому, что слыхал, мол, с колюще-режущим на борт самолета даже дворян не пускают, все в багаж надо сдавать. А во-вторых — я на пассажирских авиалайнерах не летал никогда. На конвертопланах — да, но конвертоплан — это совсем другое дело! Это ж не десять тысяч метров над землей! Бр-р-р-р…

Еще и перстень этот дурацкий. А ну, как навернется, а я и среагировать вовремя не смогу? А если и смогу — удержу целый самолет, или как?

— Ты чего такой бледный? — спросила Кантемирова.

— Ничего, ничего. Холодно. Пошли быстрей! — отреагировал я.

Маршрутка была самая обычная — «Антилопа». Точно такая, как те, которые под «Мостом глупости» себе крыши плющили, только в пассажирском варианте. Народ уже грузил багаж в задние дверцы, и баулы там были что надо — величиной со среднестатистического кхазада примерно. С тоской глянув на свой рюкзак, я решил:

— Вещи берем с собой в салон.

Расплатившись с толстым дядькой в дубленке, который тут играл роль водителя, мы протолкнулись на последние свободные места — сзади. Спустя три минуты пыхтения и страданий у окошка устроилась бабуся в красном драповом пальто и бёрдском пуховом платке, после нее — Эля, потом, выставив ноги и рюкзак в проход — я, и далее — два кхазада, которые страшным шепотом ругались на шпракхе. Я старался не прислушиваться, потому что костерили они друг друга просто невероятно, можно даже сказать — эпически.

Остальные пассажиры представляли собой классических обитателей земщины: прокуренные дядечки, тетеньки с волосами странных цветов, студенты… Что им всем понадобилось в Пскове? И что там вообще, в этом Пскове? Опричнина, земщина, сервитут или такая же дикая мешанина, как в Ингрии?

— Поехали! — радостно объявил водитель, запустил двигатель, подождал немного — и вывернул с парковки на трассу. И включил музыку.

— Я водки как-то выпил

Потом в тюрягу сел!

Через два года вышел,

И снова водку пил! — захрипел динамик.

Бабуся рядом с Элей перекрестилась, кхазады перестали ругаться, дядечки оживились, студенты надвинули на головы капюшоны и шапки. А Кантемирова — та оказалось очень хитрой. Она сняла варежки, достала беспроводные наушники и сунула их в уши. Еще и язык мне показала:

— У «Неизвестных» новый альбом вышел! Все никак руки не доходили, а вот теперь — послушаю. Дай сюда свое плечо, я на нем буду лежать!

Это было, конечно, приятно, но не очень удобно. Рюкзак, гномские локти, Элина голова, песня про водку, тюрьму, чертей и братанов, запах от ароматизатора-ёлочки, бабулиных духов и какой-то чесночной еды — все это потихоньку начало меня допекать, так что я не выдержал — и нырнул в Библиотеку. Эскапизм чистой воды, но что делать?

И да, есть на свете восемнадцатилетние парни, которые знают, что такое «эскапизм». Правда, вслух я такое не говорю, поймут неправильно.

Я уже научился удерживать себя в состоянии полусна-полубодрствования, не выключаясь из реальности окончательно, и при этом работая с Чертогами Разума. На сей раз меня интересовала Клятая Багна и восстановление после нее: я точно читал обо всем этом в трактате не то Сильвестра Медведева, не то — Ивана Висковатого. Клана Ермоловых тогда еще не существовало, он в эпоху покорения Кавказа усилился, а вот Темных — хватало…

В общем, я принялся искать книгу, потом — вчитываться в хитросплетения старорусского витиеватого языка. В итоге — понял, как работала темная дрянь, которую применил Ермолов: она не только впитывала резерв, но еще и забивала эфирные каналы, как тромбы и холестриновые бляшки забивают сосуды. Если у пустоцвета они были, скажем, как соломинка для коктейлей, а у нормального молодого мага второго порядка — как садовый шланг, то у меня — размером с ливневую канализацию. Поэтому ничего критичного со мной и не случилось. Резерв своими целительскими методам Боткина с Розеном в порядок привели, но для полной реабилитиации требовалось еще и «ливневку» прочистить, этим я и занялся — настолько, насколько возможно в полной пассажиров маршрутке. Уж гонять ману внутри себя я умел виртуозно — спасибо Голицыну за его «батарейковую» практику. А тогда ведь таким дебилизмом казалось, просто ужас! Аналогия тут напрашивалась все та же: если, к примеру, на стенках труб налипла какая-нибудь органическая дрянь, то можно включить сильный напор — и ее снесет нафиг.

Этим я и занимался, пока бабуся не захрапела самым бесстыдным образом. Я бы никогда не подумал, что худенькая и маленькая бабушка может так надрываться! Однажды я слышал, как ревет взбесившийся дикий кабан, и тут ситуация была примерно такая же. По крайней мере, по уровню ощущаемой угрозы — точно.

— Химмельхерготт, — удивился один из кхазадов. — Это не женщина, это тойфелише шушпанцер!

Водитель даже притормозил: он подумал, что с мотором что-то случилось, и даже порывался залезть под капот, но ему мигом все объяснили прокуренные дядечки. Бабуля, кстати, во время остановки продолжила спать, аки младенец. Разве что пуховый платок приподнимался в воздух при очередной мощной руладе.

— Ишь, как мать притомилась-то! — уважительно проговорил шоферюга. — Ну, ничего-ничего, я музычку погромче включу, чтобы никому не мешало.

Как связано «погромче» и «не мешало» — это мне было непонятно, но я вообще — парень тепличный, неопытный, в большом мире не великий специалист, так что мало ли…

— Однажды вместе с братом

На дело вышли мы.

С ножом и автоматом

Мы брали груз сурьмы… — сипела аудиосистема.

До Пскова оставалось километров двести, и ноги у меня затекли совершенно.

Самое обидное во всей этой поездке было то, что я даже в окно посмотреть не мог! Нет, определенно — совсем не так я представлял себе начало эпического приключения! Конечно, я догадывался, что задача всей этой выживальщицкой негаторной практики — «заземлить» магов, показать им Государство Российское таким, какое оно есть во всем своем разнообразии и контрастах. С этой точки зрения поездка на маршрутке уже многому меня научила.

Например, тому, что я не хочу больше ездить на маршрутках. Лучше — пешком. Или — поездами. Или… В конце концов, индивидуальный транспорт типа электрокаров и байков никто не отменял!

А Эля, солнце мое, в какой-то момент вынула один из наушников и спросила ангельским голосом:

— Ты не против, если я еще музыку послушаю? У «Рекорд-Ансамбля» тоже релиз был — «Больше не будет горя и слез», прикинь!

— Классно, — покивал я. — Слушай, конечно.

И буквально через секунду ко мне повернулся сосед-кхазад:

— Хуябенд, юнген! А вы куда едете? Колбасу будешь? Хорошая колбаса, свиная! С чесноком! У меня, кстати, еще и пиво есть. Уважаешь пиво? Ульрих, дай киндеру пиво… Не хочешь? Ну, и зря. А я вот выпью. Я пиво очень люблю, я на пивоварне работаю, и мне премию пивом выдают, йа-йа! Райское место. Меня, кстати, Йоганн зовут. Йоганн Себастьян Гаук! Меня мама в честь композитора назвала, только у него Бах фамилия, а у меня — Гаук! Но и композитр Гаук тоже был, кстати. А я — не композитор, я больше пиво люблю, чем музыку. Кстати, музыка у водилы — вердамте шайзе, а?

— Ага! — охотно согласился я, и это была единственная и последняя реплика, которую мне удалось вставить.

Потому что Иоганн Себастьян Гаук, кроме пива и колбасы с чесноком, очень сильно любил трепаться, как водится у кххазадов — о политике. И это, наверное, неплохое, и, в общем-то, даже хорошее качество. Минус тут имелся только один: бежать мне было некуда.