На золотом крыльце – 4

Глава 13 Отрицание отрицания

Впереди шла настоящая война. Отряд арбалетчиков из лесной чащи расстреливал дюжину верховых на рослых лошадях. Юркие стрелки перемещались меж стволов деревьев, выпускали стрелу или две — и снова скрывались в зарослях. Всадники, прикрывшись магщитами явно артефактного происхождения, лупили боевыми заклинаниями по площадям, надеясь прикончить налетчиков, даже если для этого потребуется уничтожить вес лес на километр окрест.

Мы, хотя и были лишены эфирного зрения, но другими органами чувств обладали в полной мере: удары молний из совершенно неподходящих для этого бледных слоистых облаков, которые затянули собой все небо, сложно не услышать! Да и взрывы фаерболов, и хлесткий звук водяных плетей конкретно так били по ушам…

— Клановые дружинники, — сказала Эля. — Вояки Дубенских, видишь желтое дерево на синем фоне на гербах? Нафига они сюда забрались?

— А нафига вообще все сюда забрались? — парировал я. — Бабье Лето! Тут вообще столпотворение настоящее, такое чувство, что распродажу объявили — и жук, и жаба в Хтонь поперлись… Людей больше, чем монстров, подумать только!

Меж тем, лесные арбалетчики использовали тяжелую артиллерию: изнутри крон деревьев с диким завыванием в сторону кавалеристов ринулся целый сонм призраков. Привидения стонали и орали, и тянули свои призрачные руки и лапы, и колотили кулаками в магические барьеры, и совершенно не воспринимали стихийные атаки клановых воинов. Волшебный щит же при этом трещал и даже в видимом спектре — начинал прогибаться. Что происходило в эфире — оставалось только гадать.

— Они подтянули шаманов! — выкрикнул всадник в изукрашенном золотом и самоцветами старинном зерцале и взмахнул рукой. — Отходим!

Удерживая защитную сферу, дружинники начали отступать — конечно, в нашу сторону! Понятное дело — это была не наша война, нам были неизвестны причины схватки, мы не знали — кто из них достоин доверия, с кем стоит сражаться, а от кого — убегать без оглядки, и в кого — стрелять без промедления. Вступать в бой? Это с какого перепуга? И те, и другие были вполне себе людьми, так что симпатий или антипатий ни к кому их них мы не испытывали.

До поры. И пора эта настала очень быстро.

— А вы кто, ять, такие? — всадники скорой рысью мчались прямо на нас. — Гриня, Василь — возьмите их!

— Спокойно, — сказал я. — Спокойно!

Опричники собрали нас в дорогу на совесть, в посылке нашлось много приятных ништяков, очень на грани правил прохождения негаторной практики. И одну из самых крутых плюшек — золотой шарик негатора в экранирующем футляре — я носил в кармане разгрузки. А теперь — держал его высоко над головой, в левой руке, правой направляя на всадников пулемет на ремне. Эля при этом целилась в дружинников из автоматического дробовика.

— Знаете ли вы, судари, что такое артефакторная пуля «Розочка» нахичеванского производства? — громко поинтересовался я. — И сколько патронов помещает в себя магазин РПТ, и магазин «Маргача»? И знаете ли вы, что за вещица у меня сейчас в руке?

— Ять, — сказал старший дружинник в зерцале. Он был усат, чубат и увешан амулетами, как рождественская елка — игрушками. — Какие серьезные молодые люди! И упакованы — просто загляденье! Вы чьих будете?

— Свои собственные, — заявил я. — Давайте, судари, езжайте своей дорогой, а мы тут постоим, пока обстановка не прояснится…

— Не суйтесь к асанам, — с участливым выражением лица проговорил усатый воин, который только что хотел «взять» нас. — Они совсем ненормальные. Перепились кротовухи своей, с ума сходят! Напали на нас черт знает, с какой стати…

— Беспричинно, нежданно, негаданно, — покивал я с показным пониманием. — А вы — люди мирные, мимо проходили. Да-да, и такое бывает на свете!

Я уже увидел у них в седельных сумках и вьюках на крупах лошадей торчащие оленьи панты и все понял. Здесь, недалеко от реки Имба, жили асаны — небольшой сибирский народ, славный своими оленьими стадами и могучими шаманами. А эти горе-вояки вместо того, чтобы промышлять честной охотой, напали на их скот. Ну, и огребают теперь за свои прегрешения.

— Да что с ними цацкаться… — направил в нашу сторону коня молодой дружинник Гриня с явно агрессивными намерениями.

Колоритно они все тут выглядели: чуть ли не средневековые доспехи поверх ультрасовременных шмоток, и амулеты — гроздьями. Не опричная одежка и аугментация, конечно, но тоже — с самоподгоном и прочими прелестями, облегчающими жизнь служивому человеку.

— А-а-а, ну их к черту! Глянь на его глаза — он же пальнет! И девка тоже — явно дура набитая, иначе за каким хером в хтонь поперлась? Такая убьет и не поймет, что случилось! — хлопнул его по плечу Василь. — Давайте-ка, братцы, уберемся отсюда, а? Шаманы близко!

Старший дружинник кивнул, ударил пятками своего скакуна, и кавалькада, огибая нас, ринулась прочь по дороге, как раз в сторону покинутой нами с утра Джиживы. Следом за ними пронеслась толпа духов, страшно матерясь на нескольких языках и размахивая всем, чем размахивать можно и нельзя.

— Сюда бы Хурджина… — задумчиво проговорил я. — Он бы точно пояснил нам, что происходит. Призраки — его епархия!

Всякий раз, когда видел духов, вспоминал синего тролля. Он вообще казался мне одним из самых адекватных типов, что я встречал в жизни. Можно сказать — образец для подражания, третий после деда Кости и Руслана Королева. В меру придурочный, деловой и в совершенстве овладевший искусством повергать собеседника в постоянное сомнение по поводу уровня своих и его интеллектуальных способностей.

Вдруг завихрилась пыль и грязь на дороге, послышались глухие удары — как будто стучат в барабан или бубен, а потом прямо перед мордами наших флегматичных скакунов образовался худой и невысокий дядечка — в кожаном анораке, кожаных же шароварах, с бубном и колотушкой в руках. Его голубые глаза имели азиатский разрез, кожа казалась обветренной, смуглой. В черно-седой шевелюре и волос было почти не видать, они почти полностью скрылись под вплетенными бусинками, палочками и косточками, на лице виднелись белые, синие и красные полосы.

— Привет, — сказал он. — А вы откуда Хурджина знаете?

Честно признаться — я сразу оторопел. А вот Эля — она тут же опустила дробовик и ответила:

— Они одного вредного духа вместе ловили. А потом — мы все танцевали. «Макарену»!

— О-о-о-о! «Макарена» — это большое колдунство, — закивал незнакомец и все цацки и фенечки на нем затряслись. — Эх, шуры-муры, трали-вали… М-да-а-а-а! Так, ну вы никуда не уходите, щас мы коней у этих уродов заберем, и я к вам вернусь, расскажете мне про Хурджина. Давно от него новостей не было. Ахой!

И завертелся на месте, снова поднимая вихрь из пыли, грязи, мелких щепочек, листочков и прошлогодней хвои. Скоро он скрылся внутри этого вихря весь и, увлекаемый им, понесся по дороге следом за дружинниками Дубенских.

— Дела, — сказал я. — Предлагаю его все-таки дождаться. Он явно местный, а водички нам набрать надо. Подскажет!

— Можно как раз перекусить, — кивнула Эля. — Но оружие прятать не будем.

Так мы и поступили: спешились, разрешив мулам подкрепиться ветвями деревьев, достали из подсумков воду и протеиновые батончики и уселись спиной к спине на корнях большого кедра у обочины, уложив оружие на коленях, чтобы контролировать все вокруг.

— Как думаешь — они нормальные? — спросила Кантемирова, пряча в карман обертку от батончика и запивая перекус водой.

— Сейчас узнаем, — пожал плечами я. — В отличие от клановых дружинников, «взять» нас асаны не пытаются, а этот шаман с колдовскими штучками в волосах — он даже «Привет» сказал! Вежливый.

— Это не колдовские штучки, — сказал внезапно образовавшийся передо мной давешний шаман, и я вздрогнул. — Это мне внучки прическу делали. Берите своих ушатых лошадок и пойдемте со мной. Я покажу вам, где можно разбить лагерь, чтобы вы приличных людей не смущали, и чтобы Хтонь вас не трогала. В Имбинский вам ходу нет, асаны чужаков не очень любят. Но про Хурджина узнать интересно, да и речка нынче безопасная — уже семь лет как. Так что станете на бережочке. Шатер-палатка-юрта есть у вас?

— Найдется, — кивнул я.

Его фраза про «приличных» людей хотя и звучала невежливо, но, по крайней мере, была искренней и тем меня подкупила: если бы шаман замыслил каверзу, то стал бы говорить нам всякие приятности. А так — кажется, таинственному асану можно было верить.

Ведя под уздцы мулов, мы двинули в сторону Имбинского Оазиса.

Шамана звали Дима. Ну, вот так вот, не какой-нибудь Выквырагтыргыргын, и не Жугдэрдэмидийн Гуррагча. Дима — да и все. Хотя, конечно, свое истинное имя он вряд ли бы назвал, у них с этим свои заморочки. Тот же Хурджин на самом деле — никакой не Хурджин, хурджин — это такая сумка удобная, отсюда и прозвище. Так и местный мог быть вообще ни разу не Димой. Но — представился именно так.

Он предложил нам остановиться лагерем около речки, на бережку.

— Имбу-тварь орки семь лет назад выпотрошили, с тех пор тут можно спокойно воду брать, мыться, рыбу ловить… До этого гад такой девок топил и рыбу распугивал, — сообщил шаман. — Так что располагайтесь. Если купить что-нибудь хотите — там лепешек, хлебушка, мяса, меда, так говорите мне и деньги давайте, я через пару часов к вам вернусь. И вот что: уж если вы то ворье на конях увидите — так сразу стреляйте, они на вас шибко злые. Да и гости вы наши теперь, сигнал хоть нам подадите, если и помрете даже… Какая-никакая, а все-таки плата за постой с вас!

— Принято, — кивнул я и полез за деньгами. — Давай вот всего, что ты назвал — лепешек свежих, медку, оленинки… И, может, овощей каких?

— Морковская корейка есть! — обрадовался шаман. — Ой, то есть морковка по-корейски — остренькая. И капуста еще, маринованная, со свеклой!

— Давай и то, и другое… — монеты перекочевали из моей ладони в его загребущую пятерню. — Скажи, Дима — а откуда вы водичку брали до того, как Имбу выпотрошили?

— А, вон там — ручеек чистый, мы и сейчас оттуда для питья и готовки набираем. А стираем и купаемся уже в реке, да. Так что вы в ручейке наберите, что тут идти — метров двадцать всего! — и, позвякивая деньгами в руках, пошел к поселку.

Поселок, кстати, ничего такого из себя не представлял: деревня и деревня. Разве что загонов с оленями много. Но, несмотря на то, что Эльке очень хотелось погладить оленяток, мы туда соваться не стали: эти асаны своих оленей холили и лелеяли, и после налета Дубенских сильно по их поводу нервничали. Как будто у них рога волшебные! Или молоко.

— Знаешь, я читала — у местных оазисных оленей волшебные панты, особенно — молодые, — вдруг сказал Эля, и я не выдержал и рассмеялся.

— Ты читаешь мои мысли? Я только что об этом подумал!

— Так и я — тоже! А о чем тут еще думать, если эти дружинники именно рога утащили? Да и вообще — кроме оленей в загонах, тут и поговорить не с кем. Нелюдимые какие-то, даже обидно, — наморщила нос Эля. — Как будто мы какие-то аферисты! Ладно, пойдем воды наберем и костер разведем…

Мы снова перестраховались: набрали образцы и в ручейке, и в речке. Фиг его знает, что Ядвиге Сигизмундовне по душе больше придется. И стали ставить лагерь.

Палатку опричники нам прислали каркасную, двухслойную — с тентом и тамбуром, самого простого неброского серого цвета. Мне палатки ставить уже доводилось — уруки научили, у них таборная-походная жизнь вообще возведена в ранг искусства, да и Элька, как выяснилось, в свое время гоняла с Клавдием ловить форель в верховьях Кодора. Поставить лагерь, растянуть вокруг паракордовый шнур на уровне лодыжек — со звонкими колокольчиками, выкопать углубление под кострище и вырубить пару рогулек для котелка — все это заняло у нас минут тридцать, не больше. После этого нам оставалось только насобирать валежника в рощице у реки и разжечь костер.

Как раз уложились до сумерек, и это было хорошо! Шаман Дима все не появлялся, и мы потратили время на добычу дополнительного топлива: я притащил целый ствол высохшей березы и теперь рубил его дюссаком. Получалось, кстати, неплохо. Хотя, конечно, использовать благородный артефактный клинок для заготовки дров — это почти кощунство. Но не тащить же с собой еще и топор? Вон, в южных странах мачете пользуют — и ничего!

— Отвод глаз, — сказала Эля. — Нужно как-то с ним разбираться. Всякий раз, как мы говорим о твоих родителях — у меня возникает тысяча мыслей в голове на отвлеченные темы! Вот и теперь не упомню — как там отец Гавриил сказал, твою маму зовут? Наташа?

— Дарья, — твердо сказал я. — Мама — Даша. Но вот его предположения по поводу фамилии моего папаши у меня из головы вылетели. Зараза! Коммунальский? Пожарников? Это вообще дикая дичь — чувствовать себя дебилом. Бесит. Ненавижу отвод глаз!

— Так это! Отрицание отрицания! — проговорил шаман, скидывая с плеча котомку с продуктами. — Чтобы снять отвод глаз базово — нужно отрицание отрицания!

— Я чуть тебе поперек головы дюссаком не врезал, — признался я, опуская клинок. — Чего ты подкрадываешься? Что за привычка вообще?

— Я не подкрадываюсь! Подкрадешься к вам! У вас тут вон веревочка с колокольчиками! — замахал руками Дима. — И котик страшный до ужаса. Я это… Мать его… Матери… Материализуюсь! Давайте, зовите меня к костру и угощайте чем Бог послал, а то больно оленинка хороша, пряная! А за ваши деньги оно еще вкуснее будет.

А потом добавил, упреждая мое негодование:

— Вы меня накормите и расскажете про отвод глаз, а я вам помогу! У меня есть подходящий специалист… Ну, как… Не сам специалист, конечно. Его посмертная проекция! Давайте-давайте, накрывайте на… На газетку. А я начну вызывать специалиста.

Мы с Элей переглянулись и без единого слова, но — единогласно решили потерпеть его еще какое-то время. Все-таки этот Дима — явно дядька непростой и кое-что умеет. Завихрения, например, всякие создавать… И в бубен постукивать. И петь — горлом! сидя на каком-то полешке, шаман выдавал на своем бубне энергичный ритм, его вибрирующий, резкий голос разносился далеко окрест, и мне в этом пении слышались таинственные и странные слова.

— Ум-мадаи-дейю, яда-яда и дейю… — что это был за язык, и что он там на самом деле пел — я понятия не имел, но пробирало до печенок.

Что характерно: шаман Дима принес с собой тарелку и ложку, так что наваристый густой супчик из сушеных овощей, перловой крупы и банки тушенки ему достался полной мерой. И лепешка с олениной. А морковку и капусту, на диво вкусные, мы положили в крышку от котелка, чтобы каждый мог брать столько, сколько захочет.

— О-о-о-о! — обрадовался шаман, отложил бубен и, жутко хлюпая и чавкая, с видимым удовольствием принялся уплетать еду, запихивая в рот полные ложки варева и трамбуя его кусками лепешки с мясом. — Баярлалаа, сайн байна!

Вот в чем ему не откажешь — так это в искренности. Жрал он так, что любой хозяйке стало бы понятно — в тарелке пища богов, не иначе! Ну, и мы приступили к еде тоже, хотя так дико поглощать суп, как он — это надо было, видимо, годы тренироваться.

— Отлично получилось, — сказал я Эльке. — Ты умница.

— И капустка вкусная, — она белыми зубками вцепилась в подкрашеный свеклой капустный лист и моментально его сгрызла.

Некоторое время над лагерем царила тишина, а потом шаман Дима сказал:

— Во! Привет, Георг Вильгельмович!

— Хуенахт, — сказал кто-то, мы с Кантемировой дернулись и увидели человека — не кхазада! — с длинным лицом, выдающимся носом, печальными глазами мудреца и странной формы бакенбардами. — Все неймется тебе? Чего ты меня дергаешь?

Он был полупрозрачен и одет в костюм, который подошел бы началу девятнадцатого века: плащ с пелериной, какой-то фрак, шейный платок…

— Так это… Тут твой профиль. Глянь, как мудрено на парне отвод глаз стоит! В упор не видит, а? Отрицание очевидных фактов, и все такое. Нужно отрицание отрицания. Твой профиль, говорю!

Георг Вильгельмович присмотрелся ко мне своими призрачными печальными глазами и констатировал:

— Интересный экземпляр. Мне б время на феноменологию духа, исследование разума…

— Дай мне, пожалуйста, отрицание отрицания, дорогой друг, — очень вежливо попросил шаман Дима. — Парнишке прям надо, мается он, потому что идиотом себя чувствует. Нравилось бы тебе в восемнадцать лет чувствовать себя идиотом?

— Ладно, — вздохнул Георг Вильгельмович. — У фройляйн есть зеркальце?

— Есть! — Эля нырнула в палатку и тут же вернулась с пудреницей. А еще говорила, мол, косметику с собой не брала, да-а-а-а-да-да…

Призрак посмотрелся в маленькое зеркальце на крышке пудреницы так и эдак, а потом дохнул на стекло:

— ХУ! — оно на секунду покрылось узорами, как от мороза, но потом вернулось в исходное состояние.

Дух предложил мне:

— Посмотри на себя. Что видишь?

Ну, я и глянул в стеклышко, и увидел там свою обычную рожу: лохматую, с царапинами от веток, которые я поймал на дороге лбом и щеками, и с разными глазами — зеленым и голубым.

— Так, ять! — сказал я в полном одурении. — Походу, я — Рюрикович!

следующая глава в воскресенье, но может быть не в 00–15, а днем, у меня в субботу турнир, так не знаю. как обернусь)

И как они без вещей-то?)))