На золотом крыльце – 4

Глава 21 Дед Костя

Память возвращалась урывками. Сначала — смутные образы, потом — целые сцены из утерянной детской жизни, разговоры, события, места… Причудливым образом все это переплеталось с воспоминаниями Руслана Королева: поразительно, как много общего у нас было!

Мое детство в Северо-Енисейске, все эти гуси, русская печка, деревянные кораблики в ручейках талой воды и самодельный лук с тетивой из шпагата — всё резонировало с ранними годами Руса. Он часто бывал в гостях у деда и бабушки, которые жили в какой-то глухой деревушке Воложинского района, в Беларуси, на границе Налибокской пущи. Королев также бил палкой крапиву, прятался на деревянном, занозистом заборе от собак и воевал с соседским петухом, как и я! Разные миры, разное время, разные семьи — а вот так вот… Родственные души. Как будто старший брат мой, которого никогда не было.

Но имелись и отличия.

Конечно — ярче всего сиял в моей памяти мамин образ. Меня просто разрывало от понимания того, что сейчас ее нет! Мама была самой лучшей. Я помнил ее руки, которые расчесывали мои волосы деревянным гребешком. Ясно слышал голос, читающий «Мифы и легенды Древней Греции» — про Одиссея, про Геракла и про Минотавра. Видел, как она стоит раскрасневшаяся у печи, достает сковородку с оладушками, подливает на тарелку варенья, а я сижу на высоком стуле, болтаю ногами, и ботинок висит у меня только на большом пальце правой ноги, а потом с грохотом падает на пол. Она смеется и грозит мне пальцем. Мама!

Теперь я знал, что случилось. Карлайл напал на Северо-Енисейск после того, как отец послал его нафиг и стал травить упырей по всей России и за ее пределами, как хищных животных. Цесаревич не мог целенаправленно навредить тому, с кем заключил сделку, но мог сделать его жизнь невыносимой, убивая соплеменников. И он делал это, и был бы очень рад если бы при очередной облаве опричники или охотники за головами прикончили и графа — за компанию, случайно. А граф мстил и наносил ответные удары, и искал меня, в том числе — руками своих вассалов и членов ковена.

Тогда кровососов и объявили вне закона — до этого имелись некоторые оговорки, в тех же сервитутах существовали легальные вампирские ковены, под жестким контролем со стороны государства. Однако, после произошедшего между Федором Иоанновичем и графом Карлайлом, Государь дал своему младшему сыну карт-бланш в этом вопросе, увидев явные доказательства того, что эта социальная группа является явным проводником чуждой и враждебной Государству Российскому силы. Да и сам факт попытки шантажа члена правящей семьи и покушение на обретение власти над прямым потомком Грозных — уже достаточный повод для раскручивания маховика чрезвычайных насильственных мер…

И вручения ноты Авалонскому консулу, который вместе со своим королем мигом открестились от всяческих связей с Чарльзом Говардом. Авалон официально заявил, что такой аристократ умер 1685 году, и о ком идет речь — пресветлые монархи понятия не имеют.

Федор взялся за дело круто, попил кровушки кровопийцам так, что икалось по всей Евразии. Облавы, награды за голову всякого кровососа, объявления вне закона — от Белостока до Владивостока и от Колывани до Эривани, группы ликвидаторов по всей Европе… Упырей преследовали и убивали. Первая Балканская война как раз и стартовала с международного кризиса из-за «неспровоцированных репрессий против диаспоры гематофагов со стороны режима Грозных». Военный конфликт между двумя державами начался резней, которую учинили упыри в России и массовым насильственным обращением мирного населения в приграничных и приморских городах, с последующими прорывами Хтони. Кровавые вторжения диверсионных групп в Сан-Себастьян, Хаджибей, Батуми, Севастополь и десяток других мест до сих пор вспоминались с содроганием. «Мы устроим бойню, чтобы доказать, что вампиры не представляют угрозы» — это звучало вполне логично, по мнению руководства Балканской Федерации…

Но война интересовала меня в меньшей степени. Тем более — я про нее много читал, и в Сети, и в прессе.

Меня волновало мое, личное прошлое. Почему меня забрали из дому? Что произошло с мамой? В ответ на мой вопрос детские кошмары представали передо мной в полный рост: упыри-гайдуки с окровавленными рожами на улицах Северо-Енисейска, пожары, крики, взблески клинков, звуки выстрелов… Уходящая по светлой от пожаров улице фигура — в элегантном костюме, с завитыми длинными черными волосами… И, спустя время — цесаревич Федор с мечом в руках, который стоит над окровавленным телом мамы, и на лице его написан невероятный ужас, отчаяние и полная растерянность.

Сейчас, спустя время, я мог осознать все это: Карлайл заразил мою маму, вот что произошло… Укусил ее. Рухни стена в моей памяти раньше — что бы я мог подумать? Я бы обвинил отца, точно. Я и теперь не знал общей картины, не мог представить себе всей истории целиком. Обрывки воспоминаний пяти или шестилетнего мальчика — вот все, что у меня было.

Что сделал цесаревич? Вбил любимой жене кол в сердце? Отрубил голову?

Он был и остается Грозным. Для них всегда Слово и Дело — важнее сантиментов и личных интересов. Стоял бы у него вопрос — жена или долг цесаревича, он бы убил ее, точно. А потом бы всю жизнь мучился. Как же я его ненавижу… И как же я его понимаю! Представить, что Карлайл сделал то же самое с Элькой — это было невыносимо.

Что бы я сделал в такой ситуации? Что бы я предпринял? Ответ для меня был очевиден.

Я бы стал искать противоядие.

Открыв глаза, я обнаружил себя на деревянной лавке, на крыльце дома деда Кости. Голова была мокрой и липкой от холодного пота, меня бил озноб. Я резко сел на лавке, ухватил со стола стакан в серебряном подстаканнике — с медведями — и выпил весь чай, что там был, залпом. А потом набрал в самоваре еще — и снова выпил.

— Дурдом, — сказал я вслух и ухватил себя за голову руками. — Чтоб я сдох!

— Рано, — сказал дед Костя, который сидел тут же, напротив меня. — Рано тебе подыхать, Мишка. Вот лет через сто, на престоле и в венце, с грустной думой на лице… Тогда — пожалуйста. Я на похороны приду, прослежу, чтоб все было красиво.

Гладко выбритый, с аккуратно расчесанными седыми волосами, в приличном «домашнем» костюме-тройке, он рассматривал меня с интересом, но даже без малой толики сантиментов. Как будто и не скучал вовсе, как будто не был моим воспитателем и наставником десять лет…

— Опять Пушкин? — скривился я.

— Александр Сергеевич — личность! Не прям «наше все» и «солнце русской поэзии», но одна из ярчайших звезд на литературном небосклоне отечественной культуры — точно, — погрозил мне дед длинным интеллигентным пальцем. — Так что да, Пушкин! «Князь печально отвечает: грусть-тоска меня снедает… Одолела молодца! Видеть я б хотел отца!» А? Хотел бы?

— Я б его за маму спросил, — скрипнул зубами я. — Как так-то? У меня даже теперь все в голове перемешано. Зачем он этот отвод глаз поставил? Память блокировал? Из-за Карлайла? Елки-палки, вопросов куча, и мне теперь кажется — лучше бы я так и жил, в неведении…

— Врешь, Мишка, — спокойно сказал дед.

— Вру, — согласился я. — Знать всегда лучше, чем не знать.

— А блок и отвод я тебе ставил. Федору нельзя было, — пояснил он. — Если менталист такое делает — то обязательно в память к пациенту лезет, а…

— … а отцу меня узнавать было никак нельзя, — кивнул я и поморщился от головной боли. — Иначе все, привет, отдайте сыночка упырю.

— Молодцом, — пристукнул ладонью по столу он. — Он и мне тебя отдал потому, что никто и подумать о таком не мог. Враждовали мы. Очень сильно! Потому что этот гаденыш малолетний всё про Лукоморье разузнал и лапами своими сюда полез! А я полтора века под отводом глаз свои владения держал, с тех самых пор, как Александр Сергеич преставился. И из-за баламута этого — все насмарку! Любопытно ему было, понимаешь ли, Федьке! То землю Санникова, то Плутонию искал, то — Беловодье, то — Лукоморье… Шило в заднице! Женился — успокоился. На человека стал похож! А теперь опять…

Я папашу понимал. Конечно — любопытно! Лукоморье! Земля Санникова! Офигеть! Но и деда Костю понимал тоже. Когда в интернате мое убежище на крыше раскрыли — досадно было до ужаса.

— Он ведь и сейчас мне подгадил, — усмехнулся дед. — Круглый стол по хтонической гидромантии с привлечением специалистов из смежных сфер Министерство магии поручило организовать именно мне. Мол, отрабатывай звание, дорогой член-корреспондент трех академий… Список специалистов прилагается. Сам-то его высочество участвовать не может, ему зарок с Карлайлом не дает активничать в этом направлении. Но если кто-то другой кровососа прикончит до тех пор, пока Федор тебя не узнал — так это не его проблемы, так совпало. И что круглый стол в Лукоморье будет проходить — тоже совпало.

— Будет драка? — оживился я.

— Будет война. Опричный полк сюда доставить — не вариант, но вот симпозиум у нас выйдет представительный. Тебе понравится! — улыбка снова тронула губы деда Кости. — Но Лукоморью наверняка конец придет, все заново начинать придется… Карлайл-то тоже не один явится.

— Носферату придут за мной? — меня передернуло, я вспомнил, как лупил башкой упыря о скалу, а он выжил.

— Думаю — не только, — он снова пристукнул ладонью по столу. — Ты хоть понимаешь, зачем все это? Осознаешь суть происходящего?

— Честно говоря — не очень, — признался я.

— Как можно уничтожить наше богохранимое Отечество? — в лоб спросил меня Иголкин. — Когда мы были ближе всего к этому?

— Ну, когда изнутри все не слава Богу, — ответил я. — Когда жрем сами себя. Гражданская война, междоусобица — все такое.

— Все такое? — хмыкнул он. — Война должна быть не гражданской, а династической. В тот момент, когда кто-то крикнет что царь — ненастоящий, должен найтись еще кто-то, кто покажет — вот он, всамделишний Государь, надежа-опора-спаситель, помазанник Божий! Вот его поставим — и заживем!

— Так, — я начал понимать. — Им нужен карманный претендент на престол. Подкупить или шантажировать Грозного — это даже звучит бредово. Подчинить ментально — априори невозможно. А носферату и новообращенный всегда имеют очень мощную иерархическую связь…

— Совершенно верно! Глава ковена всегда доминирует над теми, кого обратил. А еще и право неожиданности… Это почти идеально. Скрыть упыриную сущность от обывателей и большинства магов — задача вполне осуществимая, по крайней мере кровососы с ней худо-бедно справляются все эти годы. Думаю, ты не удивишься, если я скажу, что в некоторых сервитутах и юридиках они даже будучи вне закона чувствуют себя довольно комфортно… А обвинения со стороны конкурентов — ну, это даже не смешно. Пропаганда такая пропаганда… Известно же, что враги — кем бы они ни были — всегда едят младенцев, вырубают плодовые сады и насилуют гусей, даже если еще вчера мы были добрыми соседями. И царь у них — ненастоящий, — кивнул дед Костя. — Конечно, кровь Грозных — очень сильная, просто покусать и ждать, что такой новообращенный не будет сопротивляться было бы опрометчиво. Да и способности мага второго порядка — тоже вводная, которую нужно учитывать. Однако, они охотились на бастардов из правящей семьи не просто так: обкатывали нюансы ритуала.

— Они охотились на бастрадов Грозных и Рюриковичей? Не только на меня? — это стало для меня новостью.

— Ну, изначально Карлайл думал, что тебя прячут среди всех этих бесконечных Риковичей, — признался Иголкин. — И твой отец так и планировал сделать…

— А! Эти мероприятия с кучей рыжих детишек! — даже до того, как блок в моей голове рухнул, я смутно помнил что-то такое, все эти матроски, платьица, косички, проборы у детей, кривляющихся артистов и постановочные танцы, в которых я нифига не смыслил.

— Ага. От этой идеи быстро отказались: упыри подобрались к тебе слишком близко. И ты остался у нас.

— А потом загремел в интернат, — я встал и прошелся по крыльцу. — М-да. Знаешь, что там со мной было?

— Ну, что бы там с тобой ни было — ты справился. Ты не тепличный мальчик. Мало кому доводится пережить то, что ты пережил на Лукоморье, получить такую подготовку, такое образование…

Во мне закипела злость. Чтобы сдержаться, я сунул руки в карманы — а потом снова их высунул, сжал и разжал кулаки.

— Я не справился, — выдавил я. А потом почти крикнул: — Я НЕ СПРАВИЛСЯ!

Константин Константинович Иголкин, который также был известен под фамилией Бессмертный, внимательно посмотрел на меня:

— Что ты имеешь в виду?

— Я умер. Должен был умереть! Хотел умереть! Они додавили меня, понимаешь, деда? — мне было горько в этом признаваться. — Я неплохо держался, но потом… Эти трое достали на крыше общаги, и я почти… Да что там! Я сдался! Если бы не Рус…

— Какой Рус? — он встал и подошел ко мне, пристально глядя в глаза.

— Руслан Королев из Минска, Беларусь. Свой мир они называют Земля. Ему было что-то около сорока лет, у него была жена и дети, и свое мебельное производство. Он болел за «Динамо», умел драться, жить, любить и работать как настоящий мужчина. Не то что я… — у меня в глазах защипало. — Попаданец, знаешь? Душа из другого мира. Он должен был занять мое место — и это было бы правильно. Он был живой, смелый, решительный — настоящий герой!

— Та-а-а-ак… Был? — сама идея попаданца не показалась ему чем-то невероятным, он принял ее как должное, это я сразу понял.

— Был, — подтвердил я. — Все это одновременно произошло: мое падение с крыши, инициация первого порядка по телекинезу, попаданец, срабатываение твоей ментальной защиты… И…

— И ты получил его память, но не личность? — кивнул своим мыслям он.

— Обрывки памяти, — я глубоко вздохнул. — Я уже путаюсь, где я, а где — Король. Раньше мне снились сны, были яркие видения — теперь почти нет. Все перемешалось… Он тоже в детстве влес бегал, и делал лук из вербы и шпагата, и…

Внезапно дед положил мне свою сухую, крепкую, костистую ладонь на голову, прикрыл глаза, а потом рассмеялся: каркающим, злым смехом:

— ХА! ХА! ХА! Мишка, а чего не говоришь что ты — менталист? То-то я думаю Феденька в последнее время аки херувим — окрылен надеждами. У него ведь только косвенные сведения, ему уверенным по твоему поводу ни в чем быть нельзя. Менталист, ха!

— Ага, — сказал я. — Есть такое. Но я не совсем менталист, я только…

— Ну-ка, ну-ка… — он положил мне на голову и вторую руку тоже. — Давай, впусти меня. Откройся.

Я закрыл глаза, и оказался в Библиотеке. Чувствуя, как на душе становится спокойнее, я провел пальцами по корешкам любимых книга, поставил ровно кресла, выровнял ряды фолиантов и гримуаров, и подошел к двери. Той самой — золотой, узорчатой… Мне казалось — открывать нужно именно ее. Если уж и привечать тут Кощея Бессмертного — то запускать его стоит с парадной!

Потянув за резные рукояти, я широко распахнул ее и сказал:

— Заходи, гостем будешь.

Дед Костя — совсем другой, не такой, как в реальном мире, с выражением лица, указывающем на крайнюю степень удивления и уважения, вошел в мои Чертоги. На нем была старинная русская одежда — ферязь серебряного цвета, богато украшенная. А еще — черные сапоги с загнутыми носками, черный обруч из неведомого металла на седых волосах, посох с белым набалдашником в руках…

— Дела, — сказал он. — Солидно выглядит. Никогда такого не видал. А удобно ведь, слушай! Библиотека — это то, что надо. Очень целесообразно тут все устроено. Толково! И к другим — лазаешь?

— Лазаю, — признался я. — От зависимостей лечу. Порядок в библиотечных фондах навожу.

Повинуясь моей воле, книги срывались с мест и кружили вокруг нас. Я выловил из этого урагана кое-что из памяти Руслана Королева — альбом с динамовскими фото — и показал деду.

— Гляди, какой был мужик!

— Есть. Он — есть, — непонятно откликнулся Кощей присматриваясь. А потом вдруг осознал: — Это ты телекинез в ментале используешь? Силен… Силен! Такому никто не научит, это — ты сам. Я тебе сразу скажу: они подозревали, ты наследил с этими своими библиотечными консультациями, но возмущения в эфире были такими ничтожными, что даже аналитики из Министерства Магии не смогли сделать правильные выводы. Версии существовали самые разные. И про ментал — тоже, их Федору списком озвучили, но уверенности никто не имел. Я теперь понимаю — почему. Ювелирная работа внутри сознания — вот что это такое. Это не головой о стенку кого-то заставить колотиться…

Я вспомнил японца из кафешки. Он и без моей помощи колотился, от избытка чувств. Если человек — идиот, ему и менталист не нужен для такого перфоманса.

— Федор наш Иоаннович будет в шоке. Ну, сразу он не узнает, потому что ему нельзя. Но пото-о-о-ом… — оскал деда был очень злорадным, ему доставляла удовольствие сама мысль о том, что его закадычный враг так крепко сел в лужу. — Я более того тебе скажу: даю восьмидесятипроцентную гарантию, что ты инициируешься второй раз как менталист в течение года, и девяностопроцентную — что в принципе инициацаия второго порядка случится. Как и положено — до двадцати одного. Естественно, если ты продолжишь учиться и развиваться, и преододолевать трудности, и жить полной жизнью. а не влезешь, например, в вирт-капсулу, или не начнешь спиваться…

— Э-э-э-э… А так можно? Две инициации второго порядка⁈ — книги вокруг меня замерли и сложились над моей головой в матерное «нифига себе!»

— Такое случалось и случается, хоть и крайне редко. У меня, например. И у первого Грозного, — расхохотался Кощей. — Пойдем, внучок мой названный, к нашим девчатам, они там ужин на стол накрывают, а это — дело серьезное!

Было поразительно, как спелись эти двое: моя Элька и баба Вася! Они не ругались и не спорили, обменивались какими-то таинственными терминами и на столе появлялись все новые и новые кушанья. Центральное место занимал гигантский пирог, вокруг него стояли блюда и блюдца с салатами и закусками, из печи показался чугунок с картошкой и сковорода с жареными лисичками (грибами!). Кантемирова мигом нашинковала зелень, баба Вася — поставила на стол жбаны с простоквашей, квасом, холодным пивом.

— Ну вы, девчата, на батальон наготовили… — проговорил Иголкин, оглядывая все это великолепие.

— Гости собираются, — как на идиота глянула на деда Костю его боевая подруга и моя названная бабушка.

— Уже? Круглый стол же только завтра! — удивился дед.

— Уже! Сейчас начнется… — взмахнула рукой бабушка.

И как будто повинуясь ее словам дверь распахнулась, в нее вкатился мелкий серый гоблин с огромной черной фотокамерой, которая болталась во все стороны и била его во впалую грудь:

— Дамы и господа! — он шмыгнул носом и сделал широкий жест. — Вас изволил просветлить… Просверлить! Посвятит… А-а-а-а… Короче-е-е-е… Пан-атаман Бабай Сархан Гностический! Не-не-не! Хронический! С супругою — княгиней Паннонской, Светлой Владычицей Ород-Рава з-з-з-з-замечательной Эссириэ Ронья! А меня Кузьма зовут.

И шагнул в сторону, давая проход удивительным гостям.

Константин Константинович Иголкин