Монарх V

Глава 18

Воздух вспыхнул потоком магической энергии, когда пространство содрогнулось под мощью переноса. Три войска Каменных Змей, Тёмных Шрамов и Безликих, наконец, соединились в одном месте.

Сотни, тысячи существ заполнили пейзаж Домена. Воины, закалённые в сражениях, закованные в кость и металл, маги, что испокон веков хранили знания своих предков, стражи, что веками оберегали свои народы своих безумных «родственников». Все они пришли ко мне, явившись в самое сердце моей Власти, в место, где реальность подчинялась исключительно моей воле.

Впереди шествия шли лидеры городов, каждый из которых представлял свою расу.

Ксаргатон, глава Города Каменных Змей, шёл с гордой осанкой. Его длинный хвост, покрытый массивными обсидиановыми пластинами, оставлял глубокую борозду на травянистой земле Домена. Он был живым воплощением неукротимой мощи своего народа.

Драх’нор, повелитель Города Тёмных Шрамов, шагал рядом, его глаза горели, как алые угли. Тёмные ритуалы его народа сделали их мастерами теней, и даже здесь, в мире, созданном по моей воле, его присутствие отдавалось дрожью в воздухе.

Шайлинн, древняя и таинственная представительница Города Безликих, парила над землёй, её тело было окутано покрывалом тьмы. Народ Безликих веками не знал лиц, но их магия мысли и иллюзий могла сокрушить даже самых стойких.

Их армии следовали за ними, охватывая Домен живым потоком разнообразных монстров. Здесь были и крылатые звери, и многорукие исполины, и гибкие создания, способные двигаться быстрее солнечного луча. Их встретил тот, кто уже давно жил в этом мире.

На возвышенности, над равниной, устланной алыми травами, стоял Веррагор, старейшина и глава поселений Первых людей. Его фигура была величественной, а взгляд — проницательным, изучающим. Когтистые руки опирались на древний посох, а глаза, горящие глубокой мудростью, впивались в приближающиеся войска.

Когда последние монстры вышли из портала и пространство Домена вновь успокоилось, драконид сделал шаг вперёд.

— Вы пришли… — его голос, глубокий и наполненный невообразимой силой, разнёсся над равниной. — Меня зовут Веррагор, я являюсь старейшиной поселения Первых людей. Мы потомки тех, кто отверг власть Первых и скрывался долгие годы. Пока нас не обнаружил Сириус.

— Первые люди? Ты же монстр! — недоуменно произнес Ксаргатон.

— Тем не менее я вижу на этих улицах людей. И монстров… Вы живете в… мире? — неверяще спросил Драх’нор.

— Именно так! Наше поселение — потомки последних представителей старого мира. Мира, в котором монстры и люди жилы рука об руку! — ответил старейшина.

— Значит это возможно… — Шайлинн, до сих пор молчавшая, наконец заговорила. Её голос был лёгким, словно ветер, но звучал в каждом сознании без слов.

— Первые переписали историю. Сделали наши народы врагами. Но мы в силах все исправить. И в этом нам поможет Сириус Эридан! В его силах восстановить потерянное доверие. Но для этого… нужно верить. Верить в то, что это возможно. И мы вам это покажем!

Пораженные монстры постепенно вливались в атмосферу домена, изучая неизвестную культуру Первых людей. Воочию видя возможную мирную жизнь рука об руку с людьми.

Время в Домене текло иначе. Когда я тут появился, на Земле стрелки часов сделали приличный оборот. Я был рад, что оказался здесь в столь волнующий момент.

Я наблюдал за двумя народами, стоя выше всех, на голове своей собственной статуи, что возвышалась над равниной острова Порядка. Ребелл находился рядом и положил свою косматую львиную голову мне на плечо.

Они пришли сюда, признав мою силу. Они склонились перед властью судьбы. Пусть и вынуждено, но они приняли мой призыв. Теперь эта армия станет той силой, что изменит этот мир. Но для начала им нужно познать неведомое.

Их время пришло.

Небо над Москвой было затянуто низкими тучами, тяжёлыми, словно само время застыло перед неизбежной бурей. В воздухе витал запах приближающейся смерти, гари и магии. Отголоски войны уже разносились по улицам, где жители затаились в домах, зная, что скоро начнётся нечто ужасное.

На возвышенности за пределами города стояла армия Голицына, развернувшая свои знамёна. В рядах теснились маги смерти в чёрных мантиях, их глаза светились зелёным мертвенным огнём. Позади них возвышались стальные колонны закованных в броню воинов -предателей, которые выбрали служить новой власти, променяв верность на силу.

И впереди, как сама неизбежность, стоял он — Голицын.

Его фигура возвышалась над войском, тяжёлый плащ развевался на ветру, а лицо оставалось спокойным, без эмоций, словно война для него была всего лишь неизбежным шагом на пути к власти. Его глаза, холодные, как ледяные воды северных рек, впивались в далёкие стены Кремля. Сегодня он заберёт Москву. Город, подвластный поганому Долгорукому.

— Пришло время, — его голос разнёсся над войском, пропитанный сталью и магией.

Он поднял руку, и над его ладонью взметнулись тёмные спирали силы, магия, что веками считалась проклятой.

— Они цепляются за старый мир, но этот мир уже мёртв. Сегодня мы разобьём их в прах и воздвигнем новый порядок. Сегодня Москва падёт передо мной!

Войско отозвалось гулом, сотни голосов слились в рёв, от которого дрогнула земля. Первый удар нанесли маги смерти. С их рук сорвались волны чёрной энергии, впитавшие в себя саму сущность разложения. Заклинания рванулись к стенам Москвы, разрушая укрепления, превращая камень в труху, разрывая защитные барьеры.

Голицын усмехнулся, ведь это только начало. Он развернулся и вытянул клинок, древнее оружие рода.

— Вперёд!

И армия двинулась, подобно лавине, грозя снести всё на своём пути.

В этот момент навстречу предателям вышли солдаты, закованные в броню Годуновых, среди которых сияли магические штандарты верности.

Москва горела.

Небо, некогда синее и безмятежное, теперь было затянуто пеплом, сквозь который пробивались кровавые блики луны. Воздух дрожал от гула магических снарядов, а земля под ногами напоминала раскалённую сковороду — трещины, испещрённые вулканическим светом, расходились от ударов темных заклятий. Над Красной площадью висело марево искажённой реальности: стены Кремля плавились, как воск, обнажая костяной каркас древних укреплений, а купола соборов, некогда золотые, почернели, словно обугленные перья гигантской птицы.

Князь Эдуард Геннадьевич Бельский появился с севера, как живое воплощение бури. Его плащ из серебристого бархата, расшитый рунами ветров, трепетал в такт порывам, которые сами рождались от малейшего движения его пальцев. Лицо князя, бледное и остроконечное, с пронзительными глазами цвета грозового неба, выражало холодную ярость. За ним, словно стая серебристых ястребов, мчались два десятка аэромантов — его личная гвардия. Их посохи, выточенные из голубого кристалла, оставляли за собой следы мерцающего тумана, а нагрудники, украшенные гербом рода Бельских, звенели, как колокольчики смерти.

Они приземлились у Никольской башни, где из последних сил держалась горстка защитников. Каменная кладка башни была изъедена кислотными дождями, вызванными чарами Голицына, а у её подножия громоздились трупы в доспехах с гербом двуглавого орла — те, кто не успел отступить.

Кореец, один из заместителей Бельского, стоял в тени арочного проёма. Его лицо, изборождённое шрамом от левого виска до подбородка, было покрыто копотью, а магические доспехи, некогда сиявшие полированной сталью, теперь напоминали ржавую чешую. В руках он сжимал артефактный пулемет, ствол которой трещал от перегрева магических кристаллов.

— Опоздали, князь, — его голос, хриплый от дыма, прозвучал как приговор. — Голицын уже у Арбатских ворот. Магические барьеры пали. Остались только «Гремучие Саперы»…

Узкоглазый кивнул в сторону группы инженеров, которые спешно устанавливали на баррикадах механические мины в форме волков. Те, шипя паром, рыли когтями землю, готовые взорваться при приближении врага.

Бельский шагнул вперёд, и ветер стих на мгновение, словно затаив дыхание.

— Где Голицын? — спросил он, не отрывая взгляда от огненного смерча, клубящегося над городом.

— Ждёт тебя. Собрал своих шакалов на потеху. — Кореец сплюнул на землю остатки жевательного табака, и слюна тут же испарилась с шипением.

Он не договорил. С востока донёсся скрежет металла — десятки механических пауков с окровавленными лезвиями вместо лап вползали на площадь, давя отступающих солдат.

Эдуард сжал кулаки. Ветер взревел, подхватывая обломки и швыряя их в пауков. Один из механизмов, пронзённый балкой, взорвался, осыпав всё вокруг искрами.

— Собери выживших и отступайте к Яузе. Переправляйтесь за Урал.

— Бежать⁈ — Кореец вскинул пулемет, целясь в приближающегося некроманта. Пули, прожгли череп врага, и тот рухнул, рассыпаясь в прах. — Ты знаешь, что он сделает с городом?

— Знаю. — Бельский достал из-за пояса медальон — древний артефакт рода, внутри которого бушевал миниатюрный ураган. — Поэтому я остаюсь.

Его пальцы сомкнулись на медальоне, и вдруг…

Пространство вокруг князя исказилось. Вихрь подхватил его, пронёс над горящими улицами и опустил на площадь перед Арбатскими воротами, где Голицын, восседая на походном троне из чёрного обсидиана, наблюдал за казнью пленного мага.

— Даниил! — голос Бельского прогремел, как гром.

Голицын медленно поднял голову. Его лицо, бледное и вытянутое, напоминало маску театрального злодея: высокие скулы, тонкие губы, глаза — два куска льда, лишённые зрачков. Он был облачён в латы, отлитые из теней — они словно поглощали свет, оставляя вокруг него ореол пустоты.

— Эдуард. Человек, совсем недавно ставший князем… — Голицын встал, и трон рассыпался в пепел. — Пришёл отдать город?

— Пришёл предложить дуэль. — Бельский бросил медальон на землю. Артефакт взорвался, создав вокруг них купол из свирепого ветра, отсекая генералов Голицына. — По законам Древних. Только мы.

Голицын усмехнулся, обнажив зубы, острые как иглы вампира.

— Хочешь героически погибнуть? Пожалуйста.

Он взмахнул рукой, и из тени возник клинок — чёрный, как ночь. Первый удар Голицына был обманчиво медленным. Клинок тьмы разрезал воздух, оставляя за собой трещину в реальности. Бельский превратился в ветер, переместившись за спину врага, и выпустил с десяток воздушных клинков. Но Даниил даже не обернулся — тени сгустились вокруг него, поглотив атаку.

— Детские забавы, — проворчал он, и внезапно земля под ногами Бельского превратилась в чёрную жижу. Князь едва успел создать воздушную платформу, но Голицын уже был рядом. Его клинок пронзил платформу, едва не задев горло.

Эдуард отлетел, собирая грозовые тучи. Молния ударила в Голицына, но тот поглотил её клинком, обратив в луч чистой тьмы, который князь едва парировал вихревым щитом. Взрыв отбросил обоих назад.

— Ты слаб, Эдуард, — Голицын шагнул сквозь дым, его латы несли следы ожогов, но лицо оставалось бесстрастным. — Тебе не выстоять против меня. Сам император не смог! Твой жалкий ветер не спасет тебя.

— Но спасёт их, — Бельский взглянул на восток, где Кореец вёл выживших через горящие руины.

Он сжал медальон, оставшийся у него в руке, и выдохнул последнее заклинание. Воздух вокруг Голицына сжался, образуя вакуумную сферу. Он замер, пытаясь разорвать ловушку, но Бельский уже мчался к нему, обернувшись в торнадо.

Удар. Клинок тьмы пронзил торнадо, вонзившись в грудь князя. Кровь брызнула на камни, но Бельский, хрипя, ухватился за рукоять клинка.

— Прощай, Даниил… — он разжал ладонь.

Медальон взорвался. Три серебряных осколка, невидимые для Голицына, пронзили его генералов, наблюдавших за дуэлью.

Один из них, поднявший меч для удара по пленному, вдруг застыл — его лёгкие разорвались изнутри, наполнившись сжатым воздухом. Второй, ехидно улыбающийся, вскрикнул, когда его сосуды лопнули, окрасив булыжники мостовой в алый. Последний, управлявший пауками, рухнул с механизма, а его творения, обезумев, начали резать своих же.

Голицын вырвал клинок из груди Бельского.

— Ты… безумец… — прошипел он, но князь, падая, успел ухмыльнуться.

— Зато они… живы…

Его тело рассыпалось в прах, унесённый внезапным порывом ветра.

Кореец стоял на холме за Яузой, глядя, как Москва превращается в погребальный костёр. Рядом с ним, на грузовиках теснились выжившие — дети, старики, раненые воины. Вдалеке, над Кремлём, уже реяло знамя Голицына — чёрное полотно с кровавым трезубцем.

— Что теперь? — спросил юный маг, лицо которого было испачкано сажей.

Кореец медленно повернулся. Его шрам, в последние часы багровый, теперь казался бледным на фоне зарева.

— Теперь… — он достал из-за пазухи серебряный медальон — тот самый, что Бельский бросил перед дуэлью. Внутри, за стеклом, бушевал крошечный ураган. — Теперь мы уходим, чтобы его жертва была не напрасной и навечно запомним героя Москвы!

Он сжал медальон в кулаке, и ветер, подхвативший грузовики и людей, понёс их прочь от горящего ада, в сторону Уральских гор, где даже тьма Голицына пока была бессильна…

Равнина, на которой сошлись армии, напоминала рану на теле земли. Грунт, некогда плодородный, превратился в месиво из пепла, крови и осколков металла. Небо, затянутое дымом от горящих деревень, светилось багровым заревом, будто сам ад прорвался на поверхность. Ветер гудел, разнося запах гниения — магия смерти Голицына уже отравляла воздух.

Андрей Годунов стоял на холме, сжимая в руке клинок. Его доспехи, чёрные с золотыми прожилками, были иссечены ударами, а плащ из шкуры белого медведя прожжён кислотными брызгами. Лицо, обрамлённое черной элегантной бородкой, покрывал слой копоти, но глаза, цвета стальной закалки, горели холодным огнём.

Небо над полем боя было затянуто чёрными тучами, сквозь которые то и дело вспыхивали багровые всполохи магии. В воздухе пахло кровью, металлом и горящей плотью. Земля дрожала от танковой поступи, лязга клинков и боевых криков.

Армия Годуновых держала строй, но давление было неимоверным.

Андрей Годунов, облачённый в тёмные артефактные доспехи с золотыми гравировками, стоял в самом центре сражения. Его клинок, окроплённый кровью врагов, неустанно разил предателей, что осмелились встать под знамёна Голицына. Он чувствовал, как его плечи заливает потом, а руки с каждым мгновением отзываются тупой болью. Но он не мог остановиться.

— Держите линию! — проревел он, отбивая мечом очередной удар.

Слева от него пехотинцы уже начали пятиться под натиском закованных в сталь штурмовиков Голицына. Маги смерти, закутанные в багровые мантии, возводили тёмные заклинания, от которых даже воздух становился вязким. Из их рук рвались спирали некротической энергии, испепеляя живых и заставляя павших вставать вновь. Это была настоящая бойня.

Андрей стиснул зубы. Он поднял меч к небу, и его голос взлетел над грохотом сражения:

— Гаубицы к бою! Огонь по магам!

Слева, там, где выстроились артиллеристы Годуновых, взметнулись сотни огненных снарядов. Они полетели к врагу, вспарывая воздух, и через мгновение маги смерти начали падать один за другим, подорванные зачарованными ракетами.

Но этого было недостаточно. В этот момент центральный фронт Голицына рванулся вперёд.

Рыцари в чёрных латах, ведомые полководцем Голицына, врезались в передовую Годуновых. Их натиск был невероятен, и ряды солдат начали трещать, ломаться.

Андрей видел, как его люди, даже самые закалённые воины, дрогнули. Если они падут, падёт вся линия обороны.

Андрей стиснул рукоять меча, его дыхание вырывалось тяжёлыми рывками. Он знал: пришло время действовать самому.

— Вперёд!

Он прыгнул в гущу врагов, разя их клинком. Его меч сверкал молнией, отсекал головы, пробивал щиты, рассекал плоть. Он чувствовал, как каждый удар отдаётся в мышцах, как вокруг него бушует хаос, но он не позволял себе останавливаться.

Но в этот момент появился он. Полководец Голицына.

Он был выше двух метров, его тело скрывали латы, отлитые из проклятой стали — металл ржавел на глазах, сочился чёрной смолой и шипел при контакте с воздухом. Шлем, украшенный рогами, скрывал лицо, но из-под забрала горели два зелёных огонька, как глаза голодного волка. В руках он сжимал двуручный меч — лезвие, пылающее нефритовым пламенем, оставляло за собой шлейф испарений, в которых корчились тени.

— Годунов! — голос полководца звучал как скрежет железа. — Твоя голова будет висеть на стене в моем замке!

Андрей не ответил. Его пальцы сжали рукоять клинка, выкованного далекими предками с инкрустированным кристаллом монстра ранга Император.

Первым атаковал гигант. Его меч быстро взметнулся вверх, со свистом разрезая воздух, и обрушился на Андрея. Он отскочил, и удар врезался в землю, подняв фонтан раскалённой грязи. Искры пламени обожгли лицо Годунова, но он уже кружил вокруг врага, как ястреб.

— Бегаешь, как заяц! — проревел гигант, разворачивая меч горизонтально.

Андрей пригнулся и лезвие прошло в сантиметре от его шеи. В тот же миг его клинок вонзился в щель под подмышкой врага. Сталь встретила сопротивление — латы полководца ожили, сомкнувшись вокруг клинка.

— Глупец! — гигант рванул меч на себя, пытаясь вырвать оружие из рук Андрея.

Но Годунов уже отпустил клинок и прыгнул назад, выхватив из-за спины артефактный кольт. Пуля, начиненная громовым кварцем, впилась в шлем противника. Раздался взрыв, и ослепительная вспышка осветила поле боя, заставив полководца зарычать, отшатнувшись.

Андрей знал: победить в лоб такого противника было невозможно. Латы врага регенерировали, раны затягивались смолой, а пламя его меча выжигало магию. Но у него оставался козырь — артефакт на поясе, «Цепь Прометея», когда-то подаренная ему зарубежным дипломатом. Об этом орудии слагали легенды…

— Сюда, ублюдок! — Годунов бросился к руинам каменной одинокой мельницы, увлекая врага за собой.

Полководец, взбешённый, рубил всё на своем пути. Его меч разрубил мельничное колесо, и каменные обломки посыпались вниз. Андрей прыгнул на уцелевшую балку, а гигант, провалившись по пояс в завалы, застрял.

— Пора! — прошептал Годунов, активировав «Цепь Прометея».

Из артефакта вырвался луч света, ударивший в небо. На миг тучи рассеялись, и солнечный луч, сфокусированный цепью, прожег дыру в груди врага. Полководец взревел, но… его рана начала зарастать.

— Ты думал, что меня можно одолеть такими жалкими игрушками? — гигант вырвался из камней, его голос стал глубже, а пламя на мече вспыхнуло ярче. — Эта цепь — жалкая реплика!

Андрей почувствовал, как холодный пот стекает по спине. Полководец рванул вперёд, описывая мечом смертельные дуги. Андрей отбивался, но каждый удар выбивал из него силы. Левый наплечник треснул, обнажив окровавленное плечо.

— Пора заканчивать! — враг занёс меч для финального удара.

В этот миг Андрей вспомнил слова отца: «Гроза рождается в тишине». Он отпустил «Громовое Сердце» и бросился под удар.

Лезвие меча пронзило его бок, но Годунов, стиснув зубы, вцепился в рукоять вражеского меча.

— Теперь ты мой… — прошипел он и активировал последний артефакт — «Сердце Бури», вшитое в его грудь личными целителями императора, магами жизни.

Из раны хлынула молния. Она ударила в клинок, прошла по руке полководца и вырвалась из его шлема, испепелив содержимое. Гигант замертво рухнул, увлекая Андрея за собой.

— Командир! — солдаты Годуновых бросились к нему.

Андрей лежал на земле, сжимая окровавленный бок. «Сердце Бури» погасло, оставив на груди узор из обугленных вен. Рядом валялся вражеский клинок — пламя на нём потухло, а лезвие покрылось трещинами.

— Приказ… отступать… — прохрипел он, глотая кровь.

Знаменосец, дрожащими руками, поднял знамя Годуновых. Но древко переломилось, и ткань упала в грязь.

Армия Голицына, лишившись полководца, замешкалась. Но ненадолго — из тыла выехали новые отряды, ведомые чародеями с шарами чёрной энергии в руках.

— Несите его! — крикнул старый сержант, и четверо солдат подхватили Андрея на импровизированные носилки из артефактных щитов.

Они отступали под рёв вражеских рогов, под дождь из горящих пуль и магических снарядов, под взрывы земли, разрываемой некромантией. Андрей, теряя сознание, видел, как его люди падают один за другим, прикрывая отход.

Последнее, что он услышал — крик знаменосца:

— Мы вернёмся! Запомните…

Но голос заглушил грохот. Поле битвы осталось позади, а с ним — и надежда.