Монарх V

Глава 13

Старейшина прикрыл глаза, и пространство вокруг нас изменилось. Видение унесло меня в глубины прошлого, в то время, когда мир еще принадлежал Совету Десяти.

— Тогда мы еще не знали, что стоит за границами нашего бытия. — начал он. — Два мира — ваш и мир монстров — существовали в равновесии, под управлением Совета. Это было время свободы, когда магия текла чистыми потоками, и каждый народ жил согласно своей природе.

Перед нами развернулись картины великих городов, парящих над землей. Башни, сделанные из чистой энергии, соединялись мостами из света. В небесах витали создания, сотканные из пламени, воды и камня, свободно пересекающие грань миров. Люди и монстры не воевали — они сосуществовали под единой властью.

— Но однажды небо раскололось.

В воздухе возникла трещина. Из нее потекло нечто чужеродное, искривляющее само пространство. Мир содрогнулся, когда первый из них ступил на нашу землю.

Я увидел фигуру, закутанную в плащ из звездного мрака. Она не имела формы — она постоянно менялась, будто пространство не могло удерживать ее. Там, где касались ее шаги, реальность изгибалась, становясь иной.

— Они пришли без войны, без предупреждения. Просто заявили, что отныне все принадлежит им.

Видение дрогнуло, и я увидел, как Совет Десяти вышел им навстречу.

— Мы не приняли их власть. Мы не верили, что кто-то может прийти и забрать то, что строилось веками.

Члены Совета подняли руки, и небо наполнилось магией. Заклинания, которые могли бы уничтожить целые континенты, готовы были сорваться с их губ… но ничего не произошло.

— Они лишили нас силы.

Мир застыл. Совет Десяти осознал, что магия больше не подчиняется им.

— Первые владеют пространством. Они изменили само основание реальности, заставив мир подчиняться им.

И тогда началось вторжение.

Тысячи существ, подобных тому, кто первым ступил в этот мир, вышли из разломов. Они не сражались, а просто изменяли реальность под себя. Города исчезали, не разрушаясь — они переставали существовать. Люди и монстры пытались бежать, но не было спасения в мире, который больше им не принадлежал.

— Совет Десяти пал, один за другим. Каждый из нас был стерт из этого мира, словно нас никогда не существовало.

Передо мной развернулась последняя картина. Один из членов Совета — тот, кого я теперь знал как старейшину, — стоял на вершине башни, единственный, кто еще сопротивлялся.

— Как ты выжил? — с удивлением в голосе спросил я.

Старейшина медленно поднял руку, и его пальцы, напоминающие сплав лавы и теней, коснулись груди. Там, где должно было биться сердце, пульсировал шестигранный шрам.

— Это было непросто. — его голос загремел, как обвал в глубинах Бездны. — Они стерли моих братьев и сестер из реальности, но я… я стал тем, чего не могли понять. Парадоксом.

Он сжал кулак, и шрам вспыхнул, высвободив вихрь воспоминаний. Перед нами возникла сцена его последнего боя: старейшина, еще в облике прекрасного человека с серебряными волосами, стоял на руинах алтаря, окруженный фигурами Первых.

— Когда они переписали законы, я понял — сопротивление в их реальности бессмысленно. — его глаза-солнца сузились, вспоминая боль. — Поэтому я «переписал себя».

Я вновь перевел фокус на палитру воспоминаний легендарного создания. Человек разорвал рубаху, обнажив грудь. Вместо плоти там зияла черная пустота, наполненная мерцающими осколками кристаллов. Они вращались, как частицы в колбе алхимика, образуя сложные узоры.

— Я совершил древний обряд расщепления… Я вырвал собственный кристалл души и раздробил его на тысячи частиц. Каждую спрятал в разных слоях реальности — он провел пальцем по пустоте, и мнимые осколки запели хором голосов. — Первые могли уничтожить тело, душу, память… но не то, чего больше нет. Я стал вирусом в их совершенной системе.

Веррагор замер, его драконий разум с трудом воспринимал эту логику. Я же почувствовал, как Власть в моей груди всколыхнулась от уважения к старейшине.

— Сильно, —прошептал я. — Дробление души…

— Это безумие, — закончил монстр. — Да. Я провел тысячелетия, собирая себя по крупицам. Когда Первые наконец покинули наш мир, решив, что я уничтожен, я собрался заново. Уже не прекрасным человеком. Не великим магом. Чем-то другим. — он сомкнул ладони, и пустота в груди закрылась, шрам погас. — Я стал воплощением их страха — тем, что нельзя контролировать.

В воздухе повисла тишина, старейшина повернулся к другому видению, где мрачно алело багровое небо.

— Но эта сила имеет цену. Осколки теряют связь. Через несколько десятилетий я снова рассыплюсь в ничто. — он обернулся, и в его взгляде горела давняя ярость. — Потому я и ждал тебя, Глеб Долгорукий. Я хочу увидеть зарю нового мира!

Видение дрогнуло, и мы снова оказались в храме. Старейшина открыл глаза.

— Теперь ты все знаешь.

Я молчал, ощущая, как внутри меня закипает ярость. Первые не просто разрушали… Они стерли прошлое.

— Только ты можешь их уничтожить, — сказал старейшина, и его голос теперь звучал иначе, не как проклятие времени, а как судьба. — Но для этого ты должен стать тем, кем не был никто со времен Совета Десяти.

Я сжал ладонь, ощущая, как моя Власть резонирует с древней магией этого места.

— Ты говоришь о Единении? — спросил я, вспоминая древний титул.

Веррагор резко повернулся ко мне, его глаза сузились.

— Это… может сработать. — его когти на ногах зашкрябали о камень пола. — Хотя никто не достигал Единения со времен Эпохи Десяти.

— Потому что Первые не позволили узнать правду, — старейшина провел рукой по воздуху, и перед нами вновь появилось видение — шесть сияющих кристаллов, парящих в пустоте. — Истинная сила мира не принадлежит богам. Она принадлежит тем, кто способен соединить ее воедино.

Шесть кристаллов — Огонь, Вода, Ветер, Земля, Жизнь и Смерть — вспыхнули одновременно, и пространство вокруг нас содрогнулось.

— Единение — это не просто обладание всеми стихиями. Это не набор сил, а их полное слияние в одно целое.

Я почувствовал, как мое дыхание сбилось. Эту солянку да к моей Власти…

— Но ритуал подчинения можно провести только трижды! Любой, кто пытается взять больше трех чужих кристаллов, умирает.

— Да, если они были добыты убийством.

Эти слова ударили по мне, как раскат грома.

— Что ты имеешь в виду?

Старейшина прикрыл глаза, и его тело снова начало изменяться — его кожа переходила из камня в лаву, волосы свивались ураганами, а глаза сияли двойными солнцами.

— Секрет, утерянный с падением Совета Десяти.

Он протянул вперед ладонь, и между его пальцев возник древний символ, сияющий золотыми линиями.

— Ты уже знаешь, что кристалл — это частичное воплощение души. Любой, кто теряет его, умирает.

Я кивнул, не сводя глаз с символа.

— Но что, если кристалл передан добровольно?

Веррагор замер, его крылья чуть вздрогнули.

— Такого не может быть. Передавать кристалл — значит умирать. Никто не отдаст его добровольно. Тем более, что большинство современных монстров безумны…

— Никто, кроме того, кто верит, что ты — единственный путь к спасению, — голос старейшины стал тише, но его слова резонировали в каждом уголке этого храма. — Единение возможно только в тот момент, когда кристалл передан не силой, а доверием.

Я осознал, что именно скрывали Первые.

— Если кристалл был отдан добровольно, то ритуал подчинения проходит для адепта без риска. Без боли, без смерти…

— Вот почему за все эти века никто не достиг Единения… — прошептал Веррагор, его руны на коже вспыхнули. — Потому что никто больше не верил в него.

— Первые переписали реальность так, что маги забыли об этом пути, — закончил старейшина. — Они превратили ритуал подчинения в акт убийства, а не в союз. Они заставили нас бояться друг друга, чтобы никто не мог соединить стихии воедино.

Я смотрел на него, а в груди пылало пламя.

Гребаные Первые сплели интригу, растянувшуюся на многие века… Она убила многих…

Я взглянул на Веррагора. Драконид стоял, сжимая копьё, его взгляд метался между мной и старейшиной. Он был предан мне, но и понимать суть происходящего ему было несложно.

— Веррагор, — мой голос был спокоен, но в нем чувствовалась сила. — Возвращайся в Домен. Мне нужно знать, есть ли те, кто готов отдать свой кристалл добровольно.

Веррагор на мгновение замер, затем глубоко вдохнул, его грудь вздыбилась, а руны на теле вспыхнули теплым золотым светом.

— Ты действительно веришь, что они… — он сглотнул, — что кто-то готов отдать свою душу?

Я улыбнулся уголками губ, но в моих глазах было горькое понимание.

— Уверен, такие есть. Я — их Бог. Я спас их. Теперь они могут спасти меня. Спасти всех нас.

Драконид не стал спорить. Он поклонился. Я протянул руку и телепортировал его в свой домен.

Я еще мгновение смотрел туда, где только что стоял Веррагор, затем перевел взгляд на старейшину.

Старейшина не показал удивления от исчезновения драконида, лишь довольно улыбнулся. В его глазах-солнцах полыхнул отблеск знания, что он хранил веками.

— Значит, ты действительно решил вступить на этот путь?

Я только кивнул.

— Первая жертва — это не просто отказ от чего-то. Это не ритуал убийства, не насильственное подчинение чужого кристалла. Это испытание, проверяющее твою сущность. Без этого пути не достичь Единения. Ты должен принять чужую душу не как награбленное сокровище, а как дар. Дар, отданный по доброй воле.

— Ты говоришь, что кто-то должен умереть ради меня.

Старейшина усмехнулся, как кошмар в ночи.

— Нет. Я говорю, что кто-то должен доверить тебе свою жизнь. А ты должен быть готов принять эту ношу. И всю оставшуюся жизнь нести за этот выбор ответственность… Вопрос в ракурсе… Если ты передумаешь, погибнет гораздо больше людей.

Я и так это понимал. Тут не было выбора. Любой монарх должен уметь жертвовать меньшим ради большего блага…

С этими мыслями я нырнул в короткий транс, погружаясь в домен Власти. Легкого приказа хватило, чтобы перенести драконида обратно, в реальный мир.

Пространство рядом со входом содрогнулось, и в следующее мгновение порыв ветра и вихрь песка ворвались в зал, когда массивные двери с грохотом распахнулись.

Вождь племени первых людей выглядел так, будто прошел через бурю. Его длинный плащ волочился по полу, руны на коже пульсировали слабым светом.

— И? — я поднял взгляд, встречаясь с его горящими глазами.

— Лучше бы я задержался, — прохрипел Веррагор, выпрямляясь. — Потому что новости у меня положительные… Ненавижу быть вождем…

Он сделал шаг вперед, его когти скребнули по камню.

— Ты был прав. Есть добровольцы.

Старейшина, до этого спокойно наблюдавший за происходящим, чуть склонил голову.

— Даже так? — тихо спросил он.

Веррагор кивнул, его лицо оставалось напряженным.

— Да.

Я почувствовал, как внутри что-то дрогнуло.

— Кто?

Веррагор глубоко вдохнул.

— Трое.

— Трое? Я ожидал одного, максимум двух добровольцев.

— Нашлись те, кто свято верит в твое предназначение… Они сами изъявили желание.

Веррагор шагнул ближе, и в его голосе послышалась странная смесь уважения и тревоги.

— Ты для них — больше, чем Бог. Символ… Надежда… — эти слова повисли в воздухе.

— Они хотят, чтобы ты взял их силу. Они верят, что это путь, который должен был случиться еще тысячи лет назад. Они… — он замолчал, но я уже всё понял. Они готовы умереть ради меня.

— Кто они? — спросил я, уже зная, что этот вопрос лишь формальность.

— Разве это теперь важно? Они — лучшие из народа Первых людей.

Я закрыл глаза на мгновение. Три жизни. Три кристалла. Три судьбы, которые отдадут мне свою сущность.

— Они готовы прямо сейчас?

Веррагор сжал кулаки, но кивнул.

— Они ждут твоего ответа.

Я посмотрел на старейшину.

— Что скажешь?

Старейшина грустно улыбнулся — впервые за все время нашего разговора.

— Я скажу, что скоро ты поймешь, что значит принимать чужую веру кровью.

Я медленно вдохнул и выдохнул. Это был не просто шаг. Это был прыжок в неизвестность.

— Ну что, малышка, погнали? — Ребелл зевнул, разминая крылья, пока Лиза забиралась в свою ржавую «ласточку». — Только предупреждаю: если начну мурлыкать — это не я, это ветер в перьях.

Дорога до Валье оказалась скучноватой, если не считать парочку кристаллических тварей, вылезших из песков. Одна напоминала кактус с клыками, другая — скалу, которая внезапно решила, что хочет поживиться девушкой.

— Серьезно? — Ребелл прищурился, когда каменюка бросилась на нее. — Ты хотя бы зубы почистила? А то пахнешь, как гоблин после чесночного фестиваля.

Махнул лапой — и монстр рассыпался в пыль. Лиза ахнула, но лев лишь фыркнул:

— Не благодари. Это я еще на полсилы.

К Валье подъехали на закате. Город охотников торчал у скалы, как гриб после дождя. Ворота открылись, и тут же из тени выскочили три здоровяка с артефактными винтовками. Лидер, парень с шрамом через глаз, нацелился на Ребелла:

— Чудовище! Как смеешь…

— Ой, — перебил его лев, укладываясь на землю и подставляя брюхо солнцу. — Я не чудовище, я ручной котик. С крылышками. И когтями. Ну, почти ручной.

Охотники замерли. Лиза выскочила из машины, размахивая руками:

— Он не опасен! Это… э-э… мой… питомец!

— Питомец? — Шрам фыркнул. — У него клыки с мой меч! И почему он разговаривает⁈

— А вы попробуйте гладить, — Ребелл лениво перевернулся, демонстрируя гриву. — Может, тогда я вас и не покусаю…

Один из охотников, юнец с веснушками, осторожно протянул руку. Лев мурлыкнул так, что у паренька задрожали колени.

— Видите? — Лиза засмеялась. — Он же милашка!

— Милашка, — пробормотал Шрам, глядя, как крылатый монстр слизывает пыль с лапы. — Ну ладно. Но если он съест хоть одну овцу…

— Овцы? — Ребелл фыркнул. — Я антилоп предпочитаю. Жареных. И монстров… Сырых.

К вечеру весь замок охотников знал: у них теперь есть новый страшный друг. Льва угощали мясом, которое, на его взгляд, было жестковато, но он притворился, что в восторге — а то обидится же их повар, тот бородач с топором.

— Ну как, котик, еще кусочек? — Лиза чесала Ребелла за ухом, от чего он невольно подрагивал хвостом.

— Не котик, — ворчал он, но мурлыканье выдавало его начисто. — Я Ребелл. Повелитель…

— Да-да, повелитель диванов, — она сунула ему еще кусок оленины. — Вот, жуй.

Охотники смеялись, глядя, как он, царь зверей, позволяет девчонке вычесывать из гривы песок. Один даже рискнул спросить:

— А… можно потрогать?

— Только быстро, — буркнул лев, и через минуту вокруг столпились бородачи, осторожно тыкавшие в его бока пальцами.

— Смотрите! Он как большой кот! — восторгался юнец.

— Кот⁈ — Ребелл приподнял голову, сверкнув клыками. — Не оскорбляй меня… А то сожру.

Но они уже не слушали — кто-то принес ему овечье одеяло, чтобы мягче было. А Шрам даже попытался нацепить на его шею ошейник с шипами.

— Попробуй только, — зарычал лев, и ошейник мгновенно исчез.

Так прошла неделя. Лиза гладила крылатое чудовище каждое утро, охотники подкидывали мясо, а оно… черт возьми, оно начинало привыкать. Даже крылья стали лениво расправляться только для того, чтобы сдуть мух с его «трона» у камина.

— Эй, Ребелл! — Лиза тыкала льва в бок. — Ты же должен вернуться к хозяину, да?

— Хозяин? — он зевнул, потягиваясь. — Он сам справится. А я тут… э-э… присматриваю за вами. Вдруг опять всякие полезут.

Она засмеялась, но лев уже дремал, греясь у очага. Пусть думают, что он задержался из-за долга. На самом деле… кто откажется от жизни, где тебя холят, кормят и называют «пушистиком»?

— Завтра вернусь, — пробормотал он себе под нос, зарываясь носом в одеяло. — Или послезавтра. Или через год…

А где-то далеко, в иномирье, его «хозяин», наверняка, матерился, чувствуя, что Ребелл застрял в роли ручного льва. Но ему полезно подождать. Надо же иногда и царям зверей отдыхать.

Особенно если в замке есть девчонка с колокольчиками в волосах и тоннами терпения.

В бездонном мраке, где не существовало ни времени, ни границ, парил Город Первых — сияющий, словно ослепительный свет, которого невозможно коснуться, и утопающий в тенях, что ускользали от всякого постижения. Его улицы были вымощены узорами, сотканными из самой реальности, а в небесах вздымались арки из чистой энергии, простираясь в бесконечность. Здесь, в этом месте, что не подчинялось законам смертных, собрались те, кто правил мирозданием.

В самом сердце Города, на парящих тронах, восседали старейшины Первых. Их сущность не знала постоянства: одни напоминали звёздные вихри, другие — смутные человеческие силуэты, в чьих глазах пульсировала бесконечная пустота. Их голоса звучали, как эхо сотен тысяч миров, а присутствие было подобно самой ткани бытия.

Греймдар прибыл последним.

Его шаги разносились по платформе, сотканной из самой сути пространства, с каждым движением отбрасывая рябь, которая разносилась по залу. Первые не сразу обратили на него внимание — их собрание уже началось.

— Мир Теней истощён. — голос одного из Первых был подобен грому, перекатывавшемуся над бездонной бездной. — Они больше не могут платить дань. Их сущность разрушена.

— Ожидаемо. — второй, чьё тело напоминало вечно горящий факел, плавно склонил голову. — Эти миры — лишь сосуды. Они служат нам, пока способны питать реальность. Когда они иссякают… они исчезают.

— А наш мир? — голос третьего Первого звучал, как шёпот вселенной, а его облик дрожал, переливаясь тёмным свечением. — Баланс рушится. Мы требуем всё больше энергии.

— Именно поэтому мы собираем больше.

— Огласите отчёты.

Зал содрогнулся, когда из пустоты поднялись четыре фигуры — посланники четырёх великих миров, несущих Первым свою дань.

Первый мир:

— Мир Океана. 600 аркэнов энергии. Истощение: 30%. Дань будет собрана снова через 100 циклов.

Второй мир:

— Мир Песков. 820 аркэнов. Истощение: 45%. Начались волнения, но подавлены.

Третий мир:

— Мир Металла. 500 аркэнов. Истощение: 62%. Источник почти исчерпан.

Четвёртый мир…

Тишина.

— Мир Земли и Монстров. — голос посланника дрогнул. — Собрано 1400 аркэнов, но…

— Но? — Верховный Первый наклонился вперёд. В его голосе зазвучала угроза.

— Один из смертных продолжает нарушать порядок.

Все взгляды устремились на Греймдара. Он шагнул вперёд, склонив голову перед Высшими.

— Имя?

— Глеб Долгорукий.

— Тот самый?

— Да. Он вмешивается в наш порядок. Но его сила ещё недостаточна, чтобы представлять угрозу.

Верховный Первый внимательно посмотрел на Греймдара, и воздух между ними дрогнул, словно вселенная затаила дыхание.

— Ты в этом уверен?

— Да. — Греймдар не колебался. — Он всего лишь смертный, наделённый странной волей. Но его пределы уже обозначены. Он не сможет выйти за рамки нашего контроля.

— Тогда Мир Земли должен заплатить больше.

Пространство содрогнулось, стены дрогнули, и древний свет в небесах вспыхнул, предвещая грядущую кару.

— Этот мир заплатит свою дань — так же, как платили все до него. Или он будет стёрт.

Греймдар склонился ниже, принимая волю Первых. Ему не было дела до судьбы смертных. Но он не знал, что один из них уже сделал первый шаг, способный разрушить этот порядок.