Между мирами: Хроники забытого мага

Глава 25

Разлом закрыт. Навсегда.

Стою на краю кратера и смотрю на место, где была чёрная рана. Теперь там ничего. Просто земля. Мёртвая пока, серая, но уже не искажённая. Ноги подкашиваются от усталости, в груди жжёт от перенапряжения, магические потоки всё ещё пульсируют под кожей, словно пытаются найти выход, но Разлома больше нет — некуда стекать этой энергии, некуда направить эту боль.

Чувствую разницу. Воздух легче. Магия чище. Словно с мира сняли тяжёлый груз. Дышу глубже, и каждый вдох приносит не только облегчение, но и осознание масштаба того, что мы сделали. Реальность больше не рвётся в этом месте. Ткань мира восстановлена. Но почему же тогда так холодно, так пусто в душе, словно вместе с Разломом там закрылось что-то важное, навсегда?

Но цена…

Оборачиваюсь медленно, словно движения даются через силу. Наши люди собирают тела павших, и в этой тишине, нарушаемой только приглушёнными голосами и шагами, слышится что-то древнее, ритуальное, словно человечество проделывало это тысячи раз на протяжении веков. Сорок человек погибли в битве. Двадцать наших. Двадцать воинов Даврис. Каждое тело — это целая жизнь, оборвавшаяся здесь, на краю мира. Каждое лицо, накрытое плащом — это чей-то сын, чей-то друг, чей-то любимый.

И Морвен. Величайший маг нашего времени. Мой учитель. Мой друг. Почти отец. Горло сжимается так сильно, что больно глотать, и я закрываю глаза, но это не помогает — я всё равно вижу его последний взгляд, последнюю улыбку перед тем, как свет поглотил его целиком.

Его тела нет. Растворилось в свете. Стало частью магии. Частью мира, который он спас. И это правильно, наверное — он всегда был больше человеком, чем просто человек, всегда был частью чего-то большего. Но от этого не легче. От этого только больнее, потому что даже могилы не будет настоящей, некуда прийти, чтобы сказать те слова, которые не успел.

Элиана подходит сзади, её шаги тихие, но я чувствую её приближение всем телом — магия откликается на магию, тепло на тепло. Обнимает меня, и её руки — единственное, что удерживает меня от падения, от того, чтобы рухнуть на колени и не подниматься. Её дыхание касается моего затылка, тёплое, живое, настоящее.

— Больно? — спрашивает она тихо, и в её голосе слышится понимание, которое не требует объяснений, потому что она знает эту боль, она теряла своих людей, своих близких.

— Очень, — признаюсь я, и слово выходит сдавленно, словно пробиваясь через комок в горле. — Знаю, что он спас мир. Знаю, что его жертва не напрасна. Но всё равно больно. Как будто часть меня ушла вместе с ним, растворилась в том свете, и я никогда не смогу вернуть её обратно.

— Должно быть больно, — говорит она, и её пальцы сжимают мои крепче, передавая силу, уверенность, то, чего мне так не хватает сейчас. — Если бы не было, значит, любил недостаточно. А ты любил. Я видела. Каждый день видела, как ты смотришь на него, как ловишь каждое слово, как пытаешься быть достойным его веры в тебя.

Прижимаюсь к ней, разворачиваюсь в её объятиях, зарываюсь лицом в её плечо. Черпаю силу в её присутствии, в её тепле, в том простом факте, что она здесь, живая, дышащая, рядом. Что не всех я потерял сегодня.

Торин командует похоронной процессией, его голос звучит глухо, без обычной силы, и я понимаю, что он тоже едва держится, что боль командира, потерявшего людей, может быть не меньше моей. Бойцы несут тела на вершину холма, медленно, осторожно, словно боятся причинить боль уже мёртвым. Там будут могилы. Вид на Разлом. На место их последней битвы. Ветер усиливается, несёт запах земли и пепла, и в этом ветре слышится что-то прощальное, словно сам мир склоняет голову перед павшими.

Даврис сам несёт тела своих воинов, спина согнута под тяжестью, но он не позволяет никому подойти. Отказывается перепоручить другим. Долг командира — проводить в последний путь тех, кого привёл в бой. Его лицо — застывшая маска горя, но руки нежные, когда он укладывает очередное тело на холме. Я вижу, как дрожат его пальцы, как сжимаются челюсти, когда он узнаёт лица под плащами.

Мира ходит среди раненых, её белые одежды давно перестали быть белыми — красные пятна, бурые разводы, грязь и пот. Лечит, утешает, её голос монотонный, успокаивающий, словно колыбельная для тех, кто балансирует между жизнью и смертью. Её магия воды творит чудеса, я вижу, как под её руками затягиваются раны, как возвращается цвет в мертвенно-бледные лица. Многие, кто должен был умереть, выживут благодаря ей. Но усталость на её лице такая, что кажется, она сама вот-вот упадёт, и только сила воли держит её на ногах.

Лира помогает ей, несмотря на собственный ожог, который должен причинять невыносимую боль. Бледная, губы сжаты в тонкую линию, движется с трудом, каждый шаг даётся через боль, но упрямая. Даркен не отходит от неё, его рука постоянно на её спине, поддерживающая, направляющая, и я вижу в его глазах страх — страх, что она может упасть, может не выдержать, и он не сможет её поймать.

Тенераус сидит в стороне. Один. Смотрит на место, где Морвен вошёл в Разлом, и в его неподвижности есть что-то страшное, словно он застыл в этом моменте и больше никогда не сможет сдвинуться. Его лицо — маска скорби, высеченная из камня, но я вижу, как дрожат его руки, сжатые в кулаки на коленях.

Подхожу к нему медленно, не уверенный, стоит ли нарушать его одиночество. Сажусь рядом на холодный камень, и несколько минут мы просто сидим молча, два человека, потерявших одного и того же учителя, друга, маяка в темноте.

— Ты его видел? — спрашиваю я наконец, и голос звучит охрипло, словно я не говорил целую вечность. — В конце? Его дух?

— Видел, — кивает Тенераус, и это слово выходит так тяжело, словно он поднимает невидимую тяжесть. — Он улыбался. В последний момент перед исчезновением. Улыбался, словно обрёл то, что искал всю жизнь. Словно наконец-то нашёл ответ на вопрос, который задавал себе все эти годы.

— Наверное, обрёл, — говорю я, и сам удивляюсь, что могу говорить спокойно, без срыва в голосе. — Он всегда хотел изменить мир. Теперь изменил. Радикально. Навсегда.

Тенераус молчит долго, так долго, что я начинаю думать, что разговор окончен. Но потом он говорит, и в его голосе такая боль, что я физически чувствую её, как удар в грудь.

— Я убил его, — слова падают как камни в воду, тяжёлые, окончательные. — Моя слепота. Моя гордыня. Привели к тому, что Валтор ранил его. Если бы я поверил раньше, если бы не отвернулся тогда, в Академии, если бы хоть раз выслушал, вместо того чтобы осуждать… Он был бы жив. Здоров. Силён. Мог бы закрыть Разлом без жертвы.

— Морвен простил тебя, — говорю я, и кладу руку ему на плечо, чувствую, как он напрягается под прикосновением. — Слышал сам. Последние слова к тебе были о прощении. О том, что всё в порядке, что ты сделал правильный выбор в конце.

— Знаю, — кивает он, и я вижу, как по его щеке скатывается одинокая слеза, которую он не пытается скрыть. — Но я не простил себя. И не прощу. Никогда. Буду жить с этим грузом до конца дней. Буду помнить его лицо, его улыбку, его веру в меня, которую я предал. Буду помнить каждый день, что мог спасти его, но не сделал.

— Тогда используй этот груз, — говорю я, и сжимаю его плечо крепче, заставляя посмотреть на меня. — Пусть он движет тебя. Заставляет быть лучше. Делать правильные вещи. Не даёт остановиться, когда будет трудно. Морвен не хотел бы, чтобы ты разрушил себя этой виной. Он хотел бы, чтобы ты изменил систему, которая его убила.

Он смотрит на меня.

— Так и сделаю, — обещает он. — Жизнь положу, но исправлю систему. Разрушу ложь. Построю правду.

Встаёт. Выпрямляется.

— Через час начнём хоронить павших, — говорит он. — Скажи людям. Пусть готовятся.

Уходит командовать своими магистрами.

Похороны начинаются на закате, и небо окрашивается в цвета крови и золота, словно мир сам оплакивает павших.

Копаем могилы на вершине холма, земля твёрдая, каменистая, каждый удар лопаты отдаётся болью в натруженных мышцах. Глубокие могилы в твёрдой земле, потому что мёртвые заслужили покой, настоящий покой, где никто не потревожит их сон. Сорок могил для сорока героев, и когда смотришь на этот ряд свежевыкопанных ям, сердце сжимается от осознания масштаба потери.

И одну особую. В центре. Для Морвена. Хотя тела нет. Эта могила пустая, но самая важная из всех, потому что в ней мы хороним не тело, а память, надежду, саму идею того, кем он был.

Каждого павшего опускаем с почестями, медленно, осторожно, словно укладываем спать ребёнка. Говорим слова прощания, и в каждом голосе дрожь, слёзы, едва сдерживаемое горе. Семей здесь нет — они далеко, в городах и деревнях, ждут, надеются, ещё не знают, что их сыновья, дочери, мужья, жёны не вернутся. Но мы стали семьёй в этих битвах, в этих днях на краю смерти, когда каждый зависел от каждого.

Даврис хоронит своих воинов, говорит о каждом тихо, просто, вспоминает подвиги, но не те, что записаны в рапортах, а настоящие — как этот человек помог товарищу, как тот рассмешил отряд в трудную минуту, как другой делился последним куском хлеба. Обещает, что их семьи получат компенсацию, что дети будут в чести, что память о них сохранится в веках. И я верю ему, потому что вижу слёзы на его лице, чувствую искренность в каждом слове.

Торин хоронит наших бойцов, и его голос срывается больше, чем он хотел бы показать. Студентов тайного общества, воинов Ордена, освобождённых заключённых. Все равны теперь. Все герои. Не важно, кем они были вчера — аристократами или преступниками, магами или простыми солдатами. Здесь, на этом холме, все они одинаковы — павшие в битве за мир, и это уравнивает их лучше любых титулов.

Когда доходит очередь до могилы Морвена, наступает тишина такая глубокая, что слышно, как ветер шелестит в траве, как кто-то сдерживает всхлип.

Нет тела. Только посох, который он держал всю жизнь, гладкое дерево, истёртое в местах, где его пальцы касались древесины тысячи раз. Кладу его в могилу медленно, словно боюсь, что он сломается, хотя понимаю, что посох крепче стали. Символ. Память. Последняя материальная связь с человеком, которого больше нет.

На камне, который ставим в изголовье, вырезаю слова магией огня, и каждая буква выжигается не только в камне, но и в моём сердце. Пламя течёт из пальцев, послушное, точное, и я концентрируюсь на каждой линии, каждой кривой, потому что это должно быть идеально, потому что Морвен заслуживает совершенства:

«Морвен Последний. Хранитель древних знаний. Учитель. Друг. Герой. Отдал жизнь за мир, в который верил. Его жертва спасла реальность.»

Когда последняя буква готова, я убираю руку, и огонь гаснет, оставляя чёрные буквы на сером камне. Навсегда. Как должно быть.

Тенераус говорит слова прощания. Голос дрожит.

— Морвен был лучшим из нас, — говорит он. — Видел дальше. Понимал глубже. Любил сильнее. Я убил его своей слепотой. Но обещаю — его смерть не будет напрасной. Пока я жив, буду рассказывать его историю. Буду учить молодых магов тому, чему он учил меня. Буду строить мир, о котором он мечтал.

Просит меня сказать слова, и я хочу отказаться, потому что не знаю, смогу ли говорить без срыва, но знаю, что должен, что это последнее, что могу сделать для него.

Встаю перед могилой, ноги подкашиваются, и я упираюсь ими в землю, заставляя тело держаться прямо. Смотрю на камень, на вырезанные мной буквы, и они расплываются в слезах. Представляю Морвена — не таким, каким видел его в последний раз, истощённым и израненным, а таким, каким запомнил с первой встречи. Добрые глаза, мягкую улыбку, которая говорила, что он понимает больше, чем говорит. Терпеливый голос, который никогда не повышался, даже когда я ошибался в сотый раз.

— Морвен был моим учителем, — начинаю я, и голос срывается на первом же слове, ломается, как тонкая ветка под тяжестью снега, но продолжаю, потому что должен, потому что обязан. — Больше, чем учителем. Был другом. Наставником. Отцом, которого никогда не имел в этом мире. Он принял меня, когда все остальные видели угрозу. Поверил в меня, когда я сам не верил. Научил любить то, что я боялся.

Делаю паузу, смотрю на собравшихся, вижу слёзы на их лицах, и это даёт силы продолжать. Собираюсь с духом, делаю глубокий вдох.

— Он научил меня не только магии. Научил видеть красоту в каждом элементе, в каждом мгновении. Понимать гармонию не как абстрактную идею, а как живую силу, что связывает всё сущее. Любить стихии не как инструменты, а как партнёров, как друзей. Уважать их волю, их характер, их сущность. Он показал, что истинная сила не в контроле, а в сотрудничестве. Не в принуждении, а в гармонии. Не в том, чтобы подчинить мир своей воле, а в том, чтобы стать частью его воли.

Смотрю на собравшихся, вижу, как кивают головы, как кто-то утирает слёзы.

— Он отдал всё. Жизнь. Силу. Себя. Свою магию, накопленную за почти век жизни. Своё тело, своё будущее, всё, что мог бы прожить. Чтобы мы жили. Чтобы мир выжил. Единственный способ отплатить этот долг — продолжить его дело. Изменить систему, которая заставляла страдать невинных. Вылечить тех, кто страдает от Искажения, кто теряет себя в магической коррупции. Найти другие Разломы, где реальность кровоточит. Исцелить их, закрыть эти раны. Построить мир, где магия свободна, где стихии уважают, где люди живут в гармонии с природой, а не в войне против неё.

Опускаюсь на колени перед могилой, больше не в силах стоять, и земля холодная под коленями, сырая от недавнего дождя.

— Обещаю, учитель, — шепчу, и теперь не важно, слышат ли меня остальные, потому что говорю только ему, только духу, который, может быть, всё ещё здесь, слушает. — Обещаю продолжить. Не подведу тебя. Никогда. Буду достоин твоей веры. Буду помнить каждый урок, каждое слово, каждую улыбку. Буду учить других так же терпеливо, как ты учил меня. Буду строить мир, о котором ты мечтал.

Ветер шелестит в траве. Кажется, слышу его голос. Тихий. Добрый.

«Знаю, мальчик. Всегда знал, что справишься.»

Засыпаем могилу. Последняя горсть земли. Последнее прощание.

Солнце садится. Окрашивает небо в красные и золотые тона.

Стоим молча. Склонив головы. Отдаём дань уважения героям.

Когда церемония заканчивается, когда последняя горсть земли брошена на могилы, подходит Селена. Её лицо бледное, опухшее от слёз, но в глазах решимость. Протягивает мне небольшую книгу, и я вижу, как дрожат её пальцы.

— Морвен попросил передать, — говорит она тихо, каждое слово даётся с усилием. — Если что-то случится. Его личный дневник. Последние записи. Сказал, что ты должен прочитать это сразу, не откладывая.

Беру книгу дрожащими руками, и она тяжелее, чем кажется, словно весит не граммы бумаги и кожи, а годы жизни, мысли, надежды человека, которого больше нет. Кожаный переплёт, потёртый от времени и прикосновений, тёмный, почти чёрный, с выцветшими узорами по краям. Чувствую тепло, которое всё ещё исходит от неё, словно она хранит частичку его магии, его сущности.

Открываю последнюю страницу медленно, боясь того, что найду там. Вижу знакомый почерк — аккуратный, размеренный, с изящными завитками на заглавных буквах. Почерк человека, который никогда не торопился, который находил время сделать всё красиво, даже простую запись в дневнике. И начинаю читать, и с каждым словом комок в горле становится больше, слёзы текут, но я не вытираю их, читаю сквозь них:

«Александр. Если читаешь это, значит, я ушёл. Не горюй долго. У тебя впереди важная работа.

Я уже рассказывал тебе о семи Разломах. Ты исцелил первый. Но остальные шесть ждут. Они в других землях. Может быть, в других мирах.

Я не успею помочь тебе с ними. Но ты справишься. Ты Связующий. Ты рождён для этого.

Найди других Связующих. Они существуют. В каждом мире, где есть Разлом, есть и тот, кто может его исцелить.

Места некоторых Разломов я разгадал. Это загадки, мальчик. Разгадай их:

'Где пламя танцует в стране вечного льда' — второй.

'Где вода течёт вверх, против воли небес' — третий.

'Где земля парит в пустоте без опоры' — четвёртый.

Остальные ты найдёшь сам.

Объедините силы. Спасите реальность.

И помни. Когда любишь стихии, они отвечают. Вот и весь секрет магии, мальчик. Всё остальное — детали.

Не забывай любить. Ни на минуту.

Твой учитель и друг,

Морвен.»

Закрываю книгу, и она кажется теперь священным артефактом, последним подарком, последним уроком. Слёзы текут по моему лицу свободно, без стыда, без попыток скрыть, но сквозь них пробивается улыбка, кривая, дрожащая, но настоящая.

Даже уйдя, Морвен продолжает учить меня. Продолжает направлять, поддерживать, верить. И в этом есть что-то невероятно утешительное, что-то, что говорит мне, что он не ушёл совсем, что часть его всегда будет со мной, в этих словах, в этих уроках, в этой любви к магии, которую он вложил в меня.

— Спасибо, — шепчу небу. — Спасибо за всё, учитель.

Ночью разбиваем лагерь у подножия холма, и в темноте костры кажутся звёздами, упавшими на землю. Магистры Совета и наши люди сидят у одних костров, и это само по себе чудо — ещё вчера они готовы были убивать друг друга, а теперь сидят плечом к плечу. Делятся историями о павших товарищах, о битвах, о страхах, которые испытывали. Смеются над глупыми шутками, которые звучат слишком громко в этой тишине. Плачут открыто, без стыда, и никто не осуждает. Начинают исцеляться, медленно, по крупицам возвращая себе человечность, которую отняла война.

Тенераус подходит к нашему костру, его силуэт высокий и тёмный на фоне пламени. Садится напротив меня, и свет играет на его лице, выхватывая из темноты то морщины усталости, то блеск глаз, то тень улыбки.

— Завтра вернёмся в столицу, — говорит он. — Нужно собрать полный Совет. Объявить о реформах.

— Думаешь, они примут? — спрашиваю я.

— Некоторые примут, — пожимает он плечами. — Другие будут сопротивляться. Но мы справимся. У нас есть доказательство. Ты исцелил Разлом. Никто не может отрицать это.

— Не я один, — поправляю я. — Мы все. Вместе.

Тенераус кивает. На его лице слабая улыбка.

— Да. Вместе. Впервые за триста лет мы работали вместе. И это сработало. Возможно, это и есть ответ на все вопросы.

Он встаёт, собирается уйти, потом оборачивается.

— Александр. Я был неправ насчёт тебя. Думал, ты опасность. Ересь. Угроза. Но ты спаситель. Герой. И я буду делать всё, чтобы весь мир узнал об этом.

Уходит, не дожидаясь ответа.

Элиана прижимается ко мне теснее, её тело тёплое и мягкое, и я чувствую, как она дышит, как бьётся её сердце, как магия пульсирует под её кожей в ритме, который отзывается в моей собственной магии.

— Странный день, — говорит она тихо, почти шёпотом, словно боится нарушить хрупкое спокойствие ночи.

— Самый странный в моей жизни, — соглашаюсь, и голос звучит хрипло от усталости и эмоций. — И самый страшный. И самый важный. Всё одновременно.

— Думаешь, что будет дальше? — её пальцы находят мои, переплетаются, и это простое прикосновение даёт больше утешения, чем любые слова.

— Много работы, — вздыхаю я, и от одной мысли о том, что предстоит, становится тяжело. — Нужно перестроить систему обучения в Академии. Переучить тысячи магов, которых десятилетиями учили неправильно. Исцелить сотни, может быть, тысячи тех, кто страдает от Искажения, кто теряет себя в коррупции. Убедить Совет принять реформы. Найти ресурсы, людей, время. И это только начало, только первые шаги.

— А потом? — она поднимает голову, смотрит на меня, и в свете костра её глаза кажутся бездонными.

— Потом искать другие Разломы. Морвен оставил загадки, ключи к местам, где реальность кровоточит. Нужно разгадать их. Найти места, которые могут быть в любой точке мира, в любом измерении. Исцелить раны в ткани реальности, пока они не стали неисцелимыми. Найти других Связующих, научить их, объединить усилия. Спасти не один мир, а все миры.

Элиана молчит несколько секунд, и я слышу, как потрескивает костёр, как где-то в темноте кто-то тихо разговаривает, как ветер шелестит в траве.

— Я пойду с тобой, — говорит она наконец, и в её голосе такая уверенность, такая непоколебимая решимость, что я чувствую, как что-то сжимается в груди. — Куда бы ты ни пошёл. Через любые миры, через любые опасности. Мы вместе. Всегда вместе. Ты не пойдёшь туда один, слышишь? Я не позволю.

Целую её, и поцелуй получается долгим, глубоким, нежным и отчаянным одновременно. Долго, словно пытаюсь запечатлеть это мгновение, сохранить его навсегда. Нежно, потому что она для меня всё — якорь в бурю, свет в темноте, причина продолжать, когда хочется сдаться.

— Вместе, — соглашаюсь я, когда мы отрываемся друг от друга, и моё дыхание смешивается с её дыханием в холодном ночном воздухе. — Всегда вместе. Обещаю.

Мы сидим у костра до глубокой ночи, и время теряет значение в этом пространстве между днём битвы и днём возвращения. Планируем следующие шаги — реформы в Академии, поиск целителей для страдающих Искажением, организацию экспедиций к другим Разломам. Мечтаем о будущем, где магия свободна, где никто не страдает от коррупции, где люди и стихии существуют в гармонии. Говорим о том, как это будет — другие миры, другие культуры магии, другие Связующие, которых нужно найти и объединить.

Когда звёзды становятся яркими, бесчисленными точками света в чёрном небе, Элиана засыпает, положив голову мне на колени, и её дыхание становится ровным, спокойным. Я глажу её волосы медленно, ритмично, наслаждаясь шелковистой текстурой, теплом её тела. Смотрю в огонь, и языки пламени танцуют, создавая узоры, которые кажутся полными значения, если смотреть достаточно долго.

Думаю о Морвене, и воспоминания приходят волнами. О его жертве, которая спасла мир, но оставила пустоту в моём. О его мудрости, которую я только начинаю понимать по-настоящему. О том, как он верил в меня, когда никто другой не верил, даже я сам. О его улыбке, его терпении, его способности видеть потенциал там, где другие видели только опасность.

Думаю о будущем, и оно кажется одновременно пугающим и волнующим. О работе, которая ждёт — огромной, почти невозможной, но необходимой. О тысячах жизней, которые мы можем спасти, если всё получится. О мирах, которые увижу, о магии, которую изучу, о людях, которых встречу.

Думаю о других Разломах, и загадки Морвена крутятся в голове, словно пытаясь сложиться в картину. Где пламя танцует в стране вечного льда — это могут быть вулканы за Полярным кругом, или магические аномалии в ледяных пустынях Севера? Где вода течёт вверх — водопады, которые текут против гравитации, или места, где сама физика нарушена? Как найти эти места в мире, полном чудес и аномалий?

Вопросов много, больше, чем звёзд на небе. Ответов мало, и многие из них придётся искать годами.

Но я не боюсь. Впервые за долгое время, впервые с тех пор, как попал в этот мир, не боюсь будущего, не боюсь неизвестности, которая ждёт за горизонтом.

Потому что не один. Рядом Элиана. Рядом друзья. Даже бывшие враги стали союзниками.

Вместе мы справимся с чем угодно.

Огонь потрескивает. Ветер шепчет между камней. Где-то вдали кричит ночная птица.

Мир живёт. Дышит. Продолжается.

И это прекрасно.

К вечеру третьего дня, когда солнце клонится к горизонту, окрашивая всё вокруг в золотые тона, начинаем собираться в обратный путь.

Тенераус организует телепортацию для раненых, его голос звучит устало, но твёрдо. Магистры создают порталы прямо в медицинское крыло столицы, и я вижу, как воздух разрывается, как через эти разрывы видны белые стены госпиталя, готовые кровати, целителей, ожидающих пациентов. Один за другим раненые исчезают в порталах, несомые на носилках или поддерживаемые товарищами, и каждый их уход — это маленькая победа, потому что они выжили, они вернутся домой.

Остальные пойдут пешком — три дня пути через холмы и долины, может, четыре, если будем двигаться медленно из-за тех, кто ранен, но может идти сам. Но никто не жалуется. После того, что мы пережили, три дня ходьбы кажутся отдыхом.

Перед отъездом последний раз поднимаюсь к могилам, ноги тяжёлые, словно сопротивляются этому подъёму. Стою перед камнем Морвена, и ветер дует сильнее здесь, на вершине, развевая мои волосы, одежду. Смотрю на вырезанные слова, и они кажутся недостаточными, слишком простыми для того, чтобы описать человека, который изменил всё.

— Мы уходим, учитель, — говорю я тихо, и голос уносится ветром, но я знаю, что он слышит, где бы ни был его дух. — Но вернёмся. Когда всё закончится, когда мир изменится так, как ты хотел, когда реформы пройдут и система исцелится, вернёмся. Расскажем о победе. Принесём весть о том, что твоя жертва не была напрасной, что мир, за который ты отдал жизнь, становится реальностью.

Оставляю белый цветок на камне — маленький, хрупкий, но живой. Символ надежды. Символ продолжения.

Спускаюсь к лагерю медленно, оглядываясь на могилы, на место, где был Разлом, на землю, которая уже начинает меняться — замечаю первые зелёные ростки, пробивающиеся сквозь серую почву. Все готовы — рюкзаки собраны, оружие убрано, раненые на носилках или поддерживаемые товарищами.

Элиана рядом, как всегда, её присутствие — постоянная, успокаивающая сила. Берёт мою руку, и её пальцы переплетаются с моими так естественно, словно всегда так было.

— Готов? — спрашивает она, и в её голосе слышится понимание того, что готов я или нет, идти всё равно придётся.

— Нет, — честно отвечаю, и это облегчение — признать это, не притворяться сильным. — Но нужно идти. Много работы впереди. Слишком много, чтобы откладывать.

Смотрю на могилы на холме последний раз, и они кажутся маленькими с этого расстояния, но значение их огромно. На место, где был Разлом, и теперь там только земля, мёртвая, но исцеляющаяся. На землю, которая начинает возвращаться к жизни по одному ростку, по одному цветку.

Один Разлом закрыт. Остаётся шесть, разбросанных по мирам, ждущих исцеления.

Одна битва выиграна. Впереди война — долгая, изнурительная, но необходимая.

Но мы справимся. Вместе, как учил Морвен. Объединёнными силами, в гармонии, в любви к стихиям и к миру.

— Идём, — говорю я, и слово звучит как обещание, как клятва, как начало чего-то нового. — Домой. К новой жизни. К миру, который мы построим.

Мы двигаемся на юг медленно, неспешно, и колонна растягивается на сотни метров. К Кристальному городу, который ждёт новостей о победе. К будущему, которое пугает и манит одновременно.

Ветер дует в спину, тёплый, настойчивый. Словно подталкивает нас вперёд, не даёт остановиться, не даёт оглянуться. Подбадривает шёпотом в траве, свистом в камнях, прикосновением к коже. И в этом ветре я чувствую присутствие — не физическое, не видимое, но реальное. Морвен с нами, в этом ветре, который всегда был его любимой стихией. В ветре, в магии, которая течёт через всё живое. В наших сердцах, в наших воспоминаниях, в наших действиях.

И пока мы помним его, пока следуем его учению, пока любим стихии так, как он учил любить, он не умер по-настоящему.

Продолжается в нас, в каждом заклинании, в каждом решении, в каждом акте милосердия или мудрости.

Живёт в том мире, который мы построим на фундаменте его жертвы.