Между мирами: Хроники забытого мага

Глава 24

Ночь. Самая длинная ночь в моей жизни.

Сижу у Морвена, и каждое мгновение растягивается в вечность. Он лежит на походной кровати, укрытый плащами, но даже несколько слоёв ткани не могут скрыть, как неестественно неподвижно его тело. Рана в боку не кровоточит — Мира прижгла её магией, и я до сих пор помню запах горелой плоти, который заставил меня отвернуться.

— Сколько у него? — тихо спрашиваю Миру, и голос звучит чужим, хриплым от непролитых слёз.

Она смотрит на меня печально, и в её глазах читается приговор ещё до того, как она произносит слова.

— До рассвета. Может чуть больше. Яд медленный, но смертельный. Противоядия нет.

Сжимаю руку Морвена. Холодная. Слишком холодная. Словно уже не живая плоть, а мрамор. Пальцы не отвечают на моё прикосновение, и это пугает больше всех слов Миры. Я растираю его ладонь между своими, пытаясь вернуть тепло, зная, что это бессмысленно. Кожа под моими пальцами кажется тонкой, почти прозрачной.

— Учитель, — шепчу, и слово застревает в горле. — Держись. Найдём способ. Должен быть способ.

Морвен открывает глаза, и мне требуется несколько мгновений, чтобы найти в них знакомый взгляд. Они затуманены болью, но в глубине всё ещё теплится та же доброта, что встречала меня много лет назад, когда я впервые переступил порог его дома. Он улыбается слабо, и уголки губ дрожат от усилия.

— Нет способа, мальчик, — говорит он хрипло, и каждое слово даётся с трудом, будто выдавливается сквозь боль. — И не нужен. Всё… как должно быть.

— Не говори так! — Слёзы жгут глаза, размывают его лицо. Я сжимаю его руку сильнее, будто могу удержать его здесь физической силой. — Ты не можешь умереть! Я ещё столько не знаю! Столько не успел спросить!

— Успел, — возражает он, и в голосе пробивается нотка настойчивости. — Всё важное… я уже передал тебе. Ты готов. Ты всегда был готов. Просто не верил в себя.

Элиана сидит рядом, так близко, что я чувствую тепло её тела. Держит мою свободную руку. Молчаливая поддержка, которая значит больше любых слов. Её пальцы сжимают мои, и я ощущаю, как она дрожит — едва заметно, но всё же дрожит. Мы оба понимаем, что теряем не просто учителя. Теряем того, кто верил в нас, когда мы сами в себя не верили.

У костра собираются другие. Пламя отбрасывает длинные тени на лица, делая их похожими на маски скорби. Торин стоит неподвижно, словно выточенная из камня статуя, но я вижу, как блестят его глаза в отблесках огня. Даркен отвернулся, но его плечи вздрагивают. Мира держит руки перед собой, пальцы сплетены, костяшки побелели от напряжения. Лира плачет открыто, не пытаясь скрыть слёз. Даврис стоит поодаль, почтительно молчит, но даже её суровое лицо смягчилось от горя. Селена опустилась на землю, обхватив себя руками, качается взад-вперёд, и тихие всхлипы прерывают ночную тишину.

И Тенераус. Он сидит напротив Морвена, и контраст между двумя магами разителен. Когда-то они были равны — двое сильнейших волшебников своего поколения. Теперь один умирает, а второй несёт на себе тяжесть осознания, что мог предотвратить это. Тенераус смотрит на умирающего друга, и я впервые вижу на его лице не высокомерие главы Совета, не холодную уверенность, а просто боль. Голую, неприкрытую боль человека, который слишком поздно понял правду.

— Морвен, — говорит он. — Прости меня. За всё. За годы вражды. За сегодняшнюю битву. За… за то, что не поверил раньше.

Слова повисают в воздухе. Я вспоминаю истории, которые рассказывал Морвен — о молодости, когда они с Тенераусом были не врагами, а друзьями. Вместе учились, вместе исследовали древние тексты, спорили до рассвета о природе магии. Потом их пути разошлись. Морвен выбрал правду, Тенераус — систему. Десятилетия они смотрели друг на друга через пропасть идеологической войны, и в глазах каждого читалось: "Ты предал наши идеалы". Теперь же эта пропасть рухнула, но цена оказалась слишком высокой.

— Прощаю, — просто говорит Морвен, и в этом слове столько истощённого облегчения, что у меня перехватывает дыхание. — Всегда прощал. Ты не враг мне, Тенераус. Никогда не был. Просто… заблудился. Долго заблудился. Но нашёл дорогу. В конце концов.

Он кашляет, и каждый спазм сотрясает его тело. Я поддерживаю его.

— Не поздно, — возражает Морвен. — Пока жив — не поздно. А ты жив. Будешь жить дальше. Продолжать работу.

— Какую работу? — горько усмехается Тенераус. — Половина Совета считает меня предателем. Валтор соберёт консерваторов. Будет гражданская война.

— Пусть, — спокойно говорит Морвен. — Война неизбежна. Правда всегда воюет с ложью. Важно не избежать войны. Важно победить в ней.

Кашляет. Кровь на губах. Мира вытирает её.

— Покажи мне, — просит Тенераус. — Ту правду, которую ты защищал. Хочу увидеть. Должен увидеть.

Морвен смотрит на него долго. Оценивает. Потом кивает.

— Александр, — зовёт он меня. — Помоги. Я слишком слаб. Покажи ему… видение. То, что показывал я тебе.

Подхожу ближе, ноги словно налиты свинцом. Беру руку Тенерауса — его ладонь горячая, сухая, пальцы напряжены. Он вздрагивает от прикосновения, и я чувствую, как по его телу пробегает волна непроизвольного сопротивления, но он не отстраняется. Мышцы его руки напряглись, будто готовясь к удару.

— Готов? — спрашиваю, и мой голос звучит глуше, чем я ожидал.

— Нет, — честно отвечает он, и челюсть его сжимается. — Но покажи всё равно.

Закрываю глаза. Призываю видение, и магия откликается неохотно — я истощён после вчерашнего ритуала, каждое усилие отдаётся болью в висках. Но я продолжаю. Триста лет назад. Великий ритуал. Древние маги.

Показываю всё. Как они пытались поработить стихии, заковать свободную силу в цепи принуждения. Как стихии взбунтовались, и их ярость была яростью самой природы, оскорблённой, униженной. Как родился Разлом — не просто трещина в ткани реальности, а кричащая рана, крик боли планеты.

Показываю Совет Хранителей. Отца Тенерауса среди них — молодого, амбициозного, уверенного в своей правоте. Как они скрыли правду, оправдав это "благом общества". Создали систему принуждения, назвав её "контролем". Назвали древнюю магию ересью, а тех, кто помнил правду — опасными мятежниками.

Триста лет лжи. Триста лет страданий. Тысячи загубленных жизней. Целые семьи, стёртые с лица земли за то, что осмелились говорить правду.

Рука Тенерауса дёргается в моей. Потом он кричит — протяжно, нечеловечески, как кричат раненые звери. Падает на колени, увлекая меня за собой. Его тело трясётся в конвульсиях, голова мотается из стороны в сторону. Я удерживаю контакт, чувствую, как его разум пытается отторгнуть видение, построить защиту, спрятаться от невыносимой правды. Но я не отпускаю. Морвен попросил показать — я показываю до конца.

Когда видение заканчивается и связь обрывается, он рыдает. Как ребёнок, потерявший всё, во что верил. Без стыда. Без сдерживания. Слёзы текут по его лицу, оставляя влажные дорожки в пыли, осевшей за день битвы. Его руки сжимаются в кулаки, ногти впиваются в ладони до крови. Он раскачивается на коленях, и из горла вырываются звуки, больше похожие на стоны раненого зверя, чем на человеческий плач.

— Мой отец, — всхлипывает он, когда наконец обретает способность говорить. Слова даются с трудом, прерываются рыданиями. — Мой отец знал. Знал правду и скрыл её. Создал систему, основанную на лжи. А я… я всю жизнь защищал эту ложь. Убивал людей за правду. Называл их еретиками.

Он поднимает голову, и я вижу в его глазах что-то сломанное. Это больше не взгляд могущественного мага, главы Совета, человека, привыкшего повелевать. Это взгляд того, чья вера обрушилась, чья жизнь оказалась построена на фундаменте из костей невинных.

— Ты не знал, — говорит Морвен мягко, и в его голосе нет ни капли злорадства или осуждения. — Тебя учили лжи с детства. Ты верил. Искренне верил, что делаешь правильно.

— Это не оправдание! — кричит Тенераус, и голос срывается на крик. — Я убивал! Пытал! Разрушал жизни! Сколько их было? Сколько невинных людей умерло по моему приказу? Сколько детей осиротело? Сколько…

Он замолкает, задыхаясь. Лицо искажено гримасой страдания, которую невозможно вынести. Я отворачиваюсь — это слишком личное, слишком обнажённое. Наблюдать за разрушением человека изнутри нестерпимо тяжело.

— Нет, — соглашается Морвен. — Не оправдание. Но объяснение. Теперь ты знаешь правду. Вопрос — что сделаешь с этим знанием?

Тенераус долго молчит. Вытирает слёзы. Дышит глубоко, успокаиваясь.

— Исправлю, — говорит он наконец. — Чего бы это ни стоило. Разрушу старую систему. Построю новую. На правде. На гармонии.

— Хорошо, — улыбается Морвен. — Тогда слушай внимательно. У меня мало времени. Должен передать… всё, что знаю.

Следующие часы Морвен говорит, и я пытаюсь запомнить каждое слово, каждую интонацию, будто могу сохранить его голос в своей памяти навечно. Медленно. С паузами на кашель и боль. Иногда он замолкает на несколько минут, дыхание становится поверхностным, и я замираю в ужасе, думая, что это конец. Но потом он открывает глаза и продолжает. Говорит, словно торопится выговориться, передать всё, что накопил за восемьдесят лет жизни, пока язык ещё слушается.

Рассказывает о семи Разломах, разбросанных по миру, как семь кровоточащих ран на теле планеты. Показывает карты — старые, пожелтевшие, с пометками на полях, сделанными дрожащей рукой много лет назад. Объясняет загадки, которые я не понимал. Связи между Разломами. Почему они не могут быть закрыты по отдельности. Как каждый влияет на остальные.

Рассказывает о древней магии, и я слышу в его голосе не просто знание, а любовь. О гармонии стихий, которая не терпит принуждения. О роли Связующих — не повелителей, а посредников, переводчиков между человеческим и стихийным. Между конечным и бесконечным.

Передаёт артефакты, и каждая вещь — это частица его жизни. Дневник с записями — страницы исписаны мелким, аккуратным почерком, края затёрты от частого перелистывания. Кристаллы силы, в которых ещё пульсирует остаток его магии, тёплые на ощупь. Посох, который служил ему восемьдесят лет — дерево гладкое от прикосновений, потемневшее от времени, но крепкое, живое.

— Тебе, Александр, — говорит он, и голос звучит твёрже, чем весь вечер. Он вкладывает посох в мои руки, и я чувствую его вес — не физический, а символический. Это не просто палка из дерева. Это наследие. Ответственность. Обещание. — Продолжишь работу. Найдёшь остальные Разломы. Исцелишь их.

Беру посох. Он тёплый. Живой. Чувствую в нём эхо магии Морвена.

— Обещаю, — шепчу. — Найду. Исцелю. Всё сделаю правильно.

— Знаю, — кивает он. — Всегда знал.

Оборачивается к Тенераусу.

— А ты, старый друг, — говорит он. — Защити Александра. Дай ему время. Власть. Ресурсы. Чтобы мог работать.

— Обещаю, — говорит Тенераус твёрдо. — Жизнью своей обещаю.

— Хорошо, — выдыхает Морвен.

Небо на востоке начинает светлеть. Близится рассвет. Морвен смотрит на него.

— Время, — говорит он. — Пора завершить ритуал.

— Ты не можешь, — говорит Мира. — Слишком слаб. Умрёшь.

— Я и так умираю, — усмехается Морвен. — Яд убьёт меня через час. Может, два. Лучше умру с пользой.

— Морвен… — начинаю я.

— Слушай меня, мальчик, — перебивает он. — Разлом закрыт лишь на треть. Этого недостаточно. Он нестабилен. Через несколько дней начнёт расширяться снова. Нужно закрыть полностью. Сейчас. Пока энергия вчерашнего ритуала ещё здесь.

— Но как? — спрашиваю я. — Вчера я направлял силу десятков бойцов. Вытянул из себя всё. И этого хватило лишь на треть.

— Потому что использовал только живую силу, — объясняет Морвен. — Но есть ещё один источник. Жертва. Добровольная жертва. Когда человек отдаёт свою жизненную энергию сознательно, полностью, без остатка — это колоссальная сила.

— Ты хочешь войти в Разлом, — говорю я, понимая.

— Да, — кивает он. — Мой дух станет якорем. Запечатает рану изнутри. Навечно.

— Но ты умрёшь! — кричу я.

— Я и так умираю, — повторяет он терпеливо. — Выбор не между жизнью и смертью. Выбор между бессмысленной смертью от яда и осмысленной жертвой ради мира.

Смотрит на меня.

— Позволь мне это, — просит он. — Позволь умереть героем. Спасителем. Не жалкой жертвой отравленного клинка.

Слёзы текут по моему лицу. Не могу остановить их.

— Не хочу терять тебя, — шепчу.

— Не потеряешь, — говорит он мягко. — Я всегда буду с тобой. В твоём сердце. В твоей магии. В ветре и дожде. В огне и земле. Стихии хранят память. Когда призовёшь их, призовёшь и меня.

Обнимаю его. Крепко. Отчаянно.

— Спасибо, — шепчу. — За всё. За знания. За веру. За любовь.

— Спасибо тебе, — отвечает он. — За то, что дал мне надежду. За то, что показал — правда может победить.

Целует меня в лоб. По-отцовски.

— Идём, — говорит он. — Пора.

Рассвет. Разлом пульсирует впереди, и каждая пульсация отдаётся тупой болью в висках, словно само пространство стонет. Меньше, чем был вчера — мы сделали невозможное. Но всё ещё зияет чёрной раной, края которой дрожат и мерцают, как мираж в пустыне. Воздух вокруг него искажён, и смотреть на Разлом больно глазам, будто пытаешься сфокусироваться на чём-то, что не должно существовать.

Морвен стоит на краю. Опирается на моё плечо, и я чувствую, как мало в нём осталось сил. Его вес, который раньше казался внушительным, теперь почти невесомый, будто он уже наполовину призрак. Сам не может идти — слишком слаб. Каждый шаг требует усилий от нас обоих, и дыхание его становится всё более прерывистым. Чёрные вены уже добрались до подбородка, расползаются по щекам паутиной смерти. Но глаза ещё живые, ещё горят решимостью.

Позади собрались все. Наши люди, измученные битвой, со следами усталости и горя на лицах. Воины Даврис, молчаливые и настороженные, держат оружие наготове, хотя сражаться больше не с кем. И двадцать магистров Совета, которых убедил Тенераус — они стоят в стороне, группой, и на их лицах читается смесь вины, недоверия и робкой надежды на искупление.

— Вы поможете? — спрашивает Морвен магистров.

Старший из них, седобородый Каэрон, кивает.

— Поможем, — говорит он. — Тенераус показал нам видение. Мы видели правду. Хотим искупить вину. Хотя бы частично.

— Хорошо, — кивает Морвен. — Тогда слушайте. Я войду в Разлом. Отдам свою жизнь. Стану якорем для ритуала. А вы, — смотрит на меня, — направь их силу. Объедини. Влей в меня. Когда моя жертва соединится с их силой, Разлом закроется. Полностью. Навсегда.

— Понял, — говорю я хрипло.

Элиана подходит. Создаёт нити воды, связывающие меня с двадцатью магистрами.

— Готово, — шепчет она.

Морвен смотрит на солнце, поднимающееся над горизонтом. Первые лучи окрашивают небо в багровый и золотой, и на мгновение его лицо освещается этим светом. Он выглядит моложе, и я вижу в его чертах отголоски того человека, каким он был полвека назад — полного сил, жизни, надежды. Потом тень снова накрывает его, и иллюзия рассеивается.

— Красиво, — говорит он, и голос звучит удивлённо, будто он впервые видит рассвет. — Всегда любил рассветы. Начало нового дня. Новых возможностей.

Он поворачивается ко мне, и мне требуется всё самообладание, чтобы не отвести взгляд. Его глаза смотрят прямо в мою душу, и я знаю — он запоминает меня. Каждую черту. Каждый изъян. Хочет унести этот образ с собой туда, куда идёт.

— Прощай, мальчик, — говорит он, и рука его поднимается, дрожащая, касается моей щеки. Ладонь холодная, но прикосновение нежное. — Живи хорошо. Люби сильно. Не совершай моих ошибок.

Слова застревают у меня в горле. Я пытаюсь что-то сказать, найти достойный ответ на эти последние слова, но из горла вырывается только хриплое:

— Прощай, учитель.

Этого недостаточно. Я должен сказать больше. Должен сказать, как много он для меня значит. Как изменил мою жизнь. Как дал мне цель. Но слова не идут, и слёзы размывают его лицо, и я только крепче сжимаю его руку, пытаясь передать прикосновением то, что не могу выразить словами.

Он отпускает моё плечо, и это движение требует от него видимого усилия. Пальцы разжимаются медленно, будто не хотят отпускать. Делает шаг к Разлому, и этот шаг такой неуверенный, что я готов броситься вперёд, поймать его, если он упадёт.

— Морвен! — кричит Тенераус. — Прости меня! Прости за всё!

Морвен оборачивается. Улыбается.

— Уже простил, старый друг, — говорит он. — Давным-давно простил. Живи достойно. Это лучшее, что можешь сделать для меня.

Последний взгляд. Последняя улыбка, которая кривится от боли, но всё ещё остаётся улыбкой. Потом он разворачивается — медленно, каждое движение отмеренное, будто священный ритуал — и входит в Разлом.

Его тело вспыхивает светом. Ослепительным, невыносимо ярким, чистым, как свет первого дня творения. Я зажмуриваюсь, но даже сквозь закрытые веки вижу этот свет, и он пронзает до костей. Жар волнами накатывает от Разлома, обжигает лицо, руки. Воздух наполняется запахом озона и чего-то ещё — древнего, первородного, того, что было до людей и переживёт нас всех.

— Сейчас! — кричу я магистрам, и голос срывается на крик. — Вливайте силу!

Они поднимают посохи, и движение синхронное, отрепетированное. Магия течёт из них в меня. Двадцать потоков одновременно, и каждый несёт свой вкус, свою текстуру. Огонь обжигает вены изнутри. Вода заполняет лёгкие ледяной тяжестью. Земля давит на плечи нестерпимым весом. Воздух режет горло острыми лезвиями.

Боль разрывает тело. Мышцы сводит судорогой, сердце колотится так, что грозит выпрыгнуть из груди. Кровь стучит в висках. Я чувствую, как магия расширяет меня изнутри, растягивает границы того, что может вместить человеческая плоть. Ещё немного — и я просто разорвусь на части, распылюсь в воздухе. Но я держу. Связываю потоки. Направляю в Разлом. В Морвена.

Его свет становится ярче, и яркость эта уже физически болезненна. Кожа на лице натягивается от жара. Ресницы опаляет. Я кусаю губу до крови, чувствую металлический привкус, но не отпускаю контроль. Не могу отпустить. Это последнее, что я могу сделать для него.

Он кричит. Не от боли — я знаю это, чувствую это через нашу связь. От усилия. От абсолютной отдачи. От того невероятного акта воли, когда отдаёшь всё, что есть, каждую частицу души, каждую искру жизни.

— Прощайте, мои друзья! — слышу его голос, и он звучит молодо, сильно, торжествующе. — Я иду к звёздам! Не плачьте обо мне! Я счастлив!

Свет взрывается. Заливает всё — землю, небо, наши лица, превращая мир в единую белую вспышку. На мгновение я ничего не вижу, не слышу, не чувствую ничего, кроме этого света. Он внутри меня, вокруг меня, он и есть я. Границы растворяются.

Потом медленно, слишком медленно, мир возвращается. Краски проявляются — сначала серые тени, потом слабые очертания, потом цвет. Я моргаю, и глаза жгут от слёз или от яркости, не понять.

Чувствую, как присутствие Морвена растворяется. Не исчезает резко, не обрывается — просто тает, как туман под утренним солнцем. Сливается с тканью реальности. Становится частью мира, который он спас. Частью ветра, земли, воды, огня. Частью всего.

Разлом начинает закрываться. Края стягиваются, как затягивается рана на живой коже. Чёрная рана уменьшается, съёживается, края её дрожат и мерцают. Я слышу звук — не ушами, а всем телом — протяжный, мелодичный, как последний вздох умирающего исполина. Это поёт сама реальность, залечивая свою рану.

И вдруг вижу его. Морвена. Прозрачного, почти невидимого, сотканного из света и воздуха. Призрачного. Он стоит в центре Разлома, руки подняты к небу, и я вижу, как его пальцы сжимают края раны, стягивают их вместе. Лицо его спокойно. Умиротворённо. На губах играет улыбка — не та натянутая гримаса сквозь боль, что была всю ночь, а настоящая, светлая улыбка человека, который знает, что выполнил свой долг.

Наши глаза встречаются. Он смотрит на меня, и в этом взгляде я читаю всё. Прощание. Благословение. Веру. Любовь.

Потом исчезает. Просто тает в воздухе, становится частью ветра.

Разлом закрывается полностью. Последний край стягивается, и реальность смыкается с тихим щелчком, который отдаётся эхом в моей голове. Ткань реальности восстановлена. Целостность мира возвращена.

Падаю на колени, и боль от удара не чувствуется через общее онемение. Магия отпускает, и вместе с ней уходят силы. Руки дрожат. Дыхание рваное, поверхностное. Пот заливает глаза солёной пеленой. Магистры тоже падают — кто на колени, кто плашмя на землю. Один из них рвёт, ещё двое теряют сознание. Это было слишком. Для всех нас.

Тишина. Абсолютная тишина. Даже птицы не поют. Даже ветер затих. Мир замер, оплакивая героя.

Потом кто-то начинает плакать. Тихо, сдавленно. Потом другой, громче. Потом все вместе — рыдания, всхлипы, стоны смешиваются в единый хор скорби.

Мы плачем. За человека, который был лучше всех нас. Который отдал всё, что имел. Всё, кем был. Который выбрал смерть не от страха перед жизнью, а от любви к ней. К этому миру. К нам всем, недостойным его жертвы.

Элиана обнимает меня, и я чувствую, как её слёзы мокрыми пятнами впитываются в мою рубаху. Прижимается так сильно, что мне трудно дышать, но я не отстраняюсь. Мне нужна эта близость. Этот якорь к реальности.

— Он ушёл, — шепчет она в моё плечо, и голос её дрожит. — Морвен ушёл.

— Я знаю, — говорю я, и слова царапают горло. — Но спас нас. Спас мир. Его жертва не напрасна.

Говорю это, пытаясь убедить себя. Пытаясь найти смысл в потере. Пытаясь оправдать то, что не поддаётся оправданию — смерть хорошего человека.

Смотрю на место, где был Разлом. Теперь там чистое пространство. Воздух прозрачный, незамутнённый. Земля начинает восстанавливаться — сквозь выжженную почву пробиваются первые зелёные ростки. Трава. Мох. Жизнь возвращается туда, где триста лет была только смерть.

Триста лет эта рана отравляла мир. Теперь она исцелена.

Ценой жизни величайшего мага нашего времени.

Встаю, и ноги подкашиваются, но я удерживаю равновесие. Помогаю подняться Элиане. Потом Торину. Потом остальным. Мы поднимаемся, пошатываясь, поддерживая друг друга.

— Пора, — говорю я, и голос звучит чужим, механическим. — Нужно хоронить павших. Нужно возвращаться. Много работы впереди.

Слова пустые. Ритуальные. Но они нужны. Нужна хоть какая-то структура, чтобы удержаться от полного распада.

Тенераус подходит. Кладёт руку мне на плечо.

— Я помогу, — говорит он. — Со всем. С реформами. С Советом. С поиском других Разломов. Обещаю. Жизнью обещаю.

Киваю. Верю ему. Впервые верю.

Мы начинаем собираться. Впереди долгий путь домой.

И ещё более долгий путь к переменам.

Но мы справимся. Вместе.

Так было бы правильно, Морвен.