Меченый. Том 3. Жребий брошен

Глава 2−1 Политика: внутренняя и международная

18 марта 1986 года; Москва, СССР

THE SUN: Скандальный миллионер Бренсон собирается в космос?

По неподтверждённым, но упорно циркулирующим в бизнес-кругах слухам, эксцентричный британский предприниматель Ричард Бренсон, более всего известный своими дерзкими рекламными выходками и любовью к рискованным предприятиям, может готовиться к самому невероятному шагу в своей жизни — полёту в космос.

Поводом для таких догадок стало сделанное в феврале этого года громкое заявление Генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Горбачёва. Советский лидер, тогда в интервью японскому телеканалу, заявил, что СССР готов — цитируем — «предоставить возможность любому гражданину планеты, способному оплатить расходы, стать участником советской космической программы». Как уточнили позднее представители советского МИДа, речь идёт о возможности посещения новейшей орбитальной станции «Мир», торжественно выведенной на орбиту в прошедшем январе. Ориентировочная стоимость участия в полёте — 40 миллионов долларов США.

Фигура Бренсона в этом контексте выглядит удивительно органично. Этот человек, за плечами которого — и громкие рекорды в мире воздушных перелётов, и основание многопрофильной корпорации Virgin, уже успел доказать, что границ для его амбиций не существует. Однако вызывает определённые сомнения, располагает ли сэр Ричард необходимыми средствами — напомним, что по оценкам журнала Forbes, состояние Бренсона на текущий момент не превышает 200 миллионов долларов, а значительная его часть — в форме акций и неликвидных активов.

Тем не менее, эксперты полагают, что даже если лично оплатить полёт в полном объёме Бренсон не сможет, он без труда сумеет привлечь интерес рекламодателей, инвесторов и просто тех, кто захочет увековечить своё имя рядом с первым человеком, решившимся шагнуть в космос не по приказу правительства, а по велению собственной воли. Ведь для целого поколения мальчишек, родившихся на волне космической гонки в конце 1950-х и начале 1960-х годов, полёт в космос был мечтой. И если кто и способен реализовать такую мечту в реальности — то это, вне всяких сомнений, Ричард Бренсон.

Ни сам предприниматель, ни его пресс-служба пока не дали официального подтверждения, но, как говорят, дыма без огня не бывает. Возможно, нас действительно ждёт эпохальное событие: первый космический турист в истории человечества — англичанин на борту советского корабля.

Продолжая обзор зарубежных событий произошедших за эти пару месяцев можно вспомнить сразу несколько достаточно важных моментов. На Гаити и на Филиппинах произошли почти синхронные смены правящих верхушек. На Гаити скинули одиозного проамериканского диктатора Дувалье, но что делать дальше так и не поняли, там в ближайшие годы ожидалось окончательное сползание в анархию.

На Филиппинах к власти после двадцатилетнего правления Фердинанда Маркоса пришла, неожиданно победив на выборах, Корасон Акино. Для СССР разница была не столь существенна, однако вторая все же была настроена несколько более прагматично, и договариваться с ней в дальнейшем оказалось проще чем с предшественником. Именно при Акино в 1991 году Филиппины не продлили договор аренды с США, после чего янки были вынуждены закрыть свои базы и вывести войска с островов.

В Люксембурге подписали «Единый европейский акт», который заложил основу образования в будущем Европейского союза. В 1986 году документ подписало 12 стран-членов европейского экономического общества, это был еще не ЕС но вполне шаг к нему. С другой стороны имелся у меня определенные сомнения, что условиях существования двухполярной политической и экономической системы формирование полноценного европейского союза вообще возможно. Но опять же, препятствовать данному процессу я ни в коем случае не собирался, скорее наоборот — приветствовал его обеими руками. Чем сильнее европейские страны интегрируются между собой, тем более серьезным конкурентом они станут для США. И тем больнее станет их развал, когда в Вашингтоне решат, что эту свинью откормили достаточно, и настала пора ее резать. Как бы еще протолкнуть там идею о создании европейской армии, которая бы существовала отдельно и параллельно структурам НАТО… Но боюсь это уже за гранью возможного.

Интересные события происходили вокруг Ливии. Каддафи — тоже весьма и весьма колоритный персонаж, заслуживающий отдельного рассмотрения — давно имел весьма напряженные отношения с Францией, африканский лидер страстно желал присоединить к своей стране территорию Чада, и к данной идее в Париже относились совершенно без понимания. Еще бы какой-то там дикарь пытается влезть на полянку европейцев. Короче говоря, стычки между Ливией и Францией происходили регулярно, порой французская авиация бомбила территорию Ливии, порой к ним присоединялись американцы, не стесняясь показывать, кто тут самый главный.

Каддафи отвечал ассиметрично. Устраивал в Европе теракты, что европейцам сильно не нравилось. Еще осенью на пути с Кубы в СССР я останавливался на два дня в Триполи и разговаривал с «полковником» о его поведении. Не то чтобы меня сильно напрягали террористические акты в Европе, — пусть там решают свои проблемы самостоятельно, — но, во-первых, Ливия была крупным импортером советской техники в том числе и военной, а во-вторых, мне сам Каддафи нравился лично, нравилось то, что он делал для своих людей, как менял Ливию, превращая страну пятнадцатого мира в островок благоденствия посреди бушующей Африки.

Тогда в октябре я предупредил Ливийского лидера, что его действия ведут его и его страну в пропасть, и особенно смешно для стороннего наблюдателя выглядит бодание с Европой одновременной передачей золотовалютного запаса страны на хранение в западные банки. Я даже намекнул было, что ливийские деньги гораздо целее будут в СССР, но понятное, дело такой авангардизм остался не понят совершенно.

И вот теперь в середине марта появилась новость о том, что Французские, Бельгийские и Немецкие банки наложили арест на принадлежащие ливийцам счета. Сколько там лежало денег, информации не было, но чисто по контексту — не мало. Вроде как в той истории в 2011 году европейцы заблокировали что-то около 160 ярдов, тут вероятно меньше, но все равно порядки сумм впечатляют. На секундочку весь госдолг СССР примерно в пять-шесть раз меньше.

А еще чуть позже в конце марта французы и вовсе устроили большой налет на столицу Ливии в результате которого погибло больше трех сотен человек и сам Каддафи оказался ранен. Что именно заставило Париж столь резко отреагировать на теракт в соседней стране, сказать сложно. Было подозрение, что подобные действия являлись скорее посланием Вашингтону в том стиле, что мол мы ну никак не можем присоединиться к вашей операции против Ирака, потому что сильно-сильно заняты в Ливии.

Ну и последняя новость этих недель была связана с Кубой. 3 марта 1986 года было подписано межправительственное соглашение между Москвой и Гаваной, касающееся статуса строящейся на территории острова АЭС «Юрали». Откровенно говоря я вообще думал эту стройку заморозить и даже вероятно заморозил бы, если бы не репутационные потери. Слишком уже много долгов генерировала Куба и было всем понятно — и мне, и Фиделю, и Васе Пупкину — что долги эти никогда погашены не будут.

Короче говоря Фиделя поставили перед фактом, что в таком виде проект Союзу не интересен, речь о фактическом дарении АЭС больше не идет. Полгода дипломаты и экономисты решали, как найти тут точки соприкосновения, которые был устроили обе страны. Нужно понимать, что Гавана зависела от СССР тотально, в случае перекрытия им нефтяной помощи — что и произошло в реале в начале 90-х — экономика островного государства сложилась бы как карточный домик.

Ну и в общем заключили мы договор по которому АЭС как бы передается некому совместному предприятию в концессию на 60 лет с тем чтобы Союз ее обслуживал, продавая электричество Кубе. Фактически это означало передачу АЭС во владение нашей стране, но внешне делала ситуацию чуть менее неприятной для кубинцев.

И можно было бы сказать, что ничего глобально не поменяется — ну действительно, какая разница, будет Гавана должна нам за АЭС или за поставляемую ей энергию, если долг все равно никогда не будет выплачен — однако дьявол тут скрывался в деталях. В договоре было прописано обязательство выкупать Гаваной электричество по цене привязанной к нефти и исчисляющейся в конвертируемой валюте. Весь механизм выходил достаточно забавным, Кубинцы обязывались платить нам долларами, а мы в свою очередь обязывались тратить эти доллары на закупку товаров внутри Кубы. На первый взгляд бред — какая разница, если все равно деньги останутся на острове, а мы получим только фрукты, сахар, ром и сигары. Но разница имелась хотя бы уже в том разрезе, что при отсутствии оплаты мы всегда могли электричество-то и отрубить. Имея в руках рубильник, договариваться о чем-то гораздо проще.

В Москве же в эти дни проходил Съезд. Съезд — это даже не Пленум, это мероприятие куда более серьёзное.

Кремлевский дворец, кучи народу, приехавшего со всех концов страны. Шутка ли, пять тысяч делегатов, представители от коммунистических организаций — хотя будь моя воля, этих бы я вообще не пускал на сугубо внутреннее мероприятие — со всего мира, и еще хрен знает сколько просто примазавшихся, кажется, треугольник Кремля еще никогда не был при мне так сильно забит народом.

— Добрый день, рад видеть, как долетели? — Я фланировал в толпе, цепляя глазом знакомые лица и раздавая рукопожатия направо и налево. Подобное поведение генсеков тут как бы было и не принято, но в учетом внутренней ситуации хорошее отношение рядовых участников съезда мне в этот день было совершенно точно не лишним.

Охрана, пытаясь углядеть за всеми, буквально сбивалась с ног. Впервые была применена карточная система с пропусками, были установлены барьеры для разделения гостей — этим можно сюда, а вот этим только туда, — появились рамки с металлодетекторами, совершеннейшая новинка в деле обеспечения безопасности, ну во всяком случае в Союзе — так точно. На стенах Кремля практически без стеснения сидели снайперы и контролировали толпу сверху.

Это даже не учитывая кучи переодетых в гражданское сотрудников крутящихся в толпе и наблюдающих на всем, так сказать, изнутри. Впрочем, надо отдать должное, большая часть делегатов к усиленным мерам предосторожности отнеслась с пониманием, история с покушением на генсека, несмотря на быстро сменяющуюся новостную повестку, все еще была на слуху. Шанс того, что в святую святых советского строя проникнет какой-то сумасшедший с оружием, был откровенно невелик, но расслабляться никто не собирался.

— Нурсултан Абишевич, здравствуйте. Вы сегодня за главного? — Кунаев после давешней попытки бунта сказался больным и первый день съезда пропускал. Может стыдно было смотреть в глаза товарищам по партии а может правда сердце от переживаний прихватило.

— Да, товарищ Горбачев, надеюсь не уронить знамени, так сказать, — Назарбаева очевидно раздирали противоречивые чувства. С одной стороны он явно был рад, что возглавляет представительство КазССР, а с другой — очевидно был разочарован тем, что Кунаев видимо останется в Политбюро.

Тут нужно сделать небольшую остановку и описать ситуацию сложившуюся после неудачного «бунта». Сначала я, честно признаюсь, хотел зачистить главный политический орган партии и страны, тотально убрав оттуда всех, кто хоть минимально готов был проявить нелояльность. Однако переговорив еще раз с Лигачевым — ну а с кем, если именно Егор Кузьмич у нас кадрами заведовал — был вынужден несколько утихомирить свое желание махать шашкой направо и налево.

— Что делать будем? — Задал сакраментальный вопрос Рыжков, когда мы собрались на следующий день после приснопамятного заседания.

— Что делать? Выводить всех из состава Политбюро. Всех: Кунаева, Алиева, Щербицкого, Громыко и Чебрикова. Да и Соломенцева вместе с ними, что это за метания в стиле люблю-не люблю?

На «совете в Филях» присутствовал только самый узкий круг. Те кому я мог доверять и главное — это может даже важнее — кто с моей отставкой сам терял все. Отличный критерий лояльности, надо признать. В него неожиданно попал и Гришин, который своим голосом и авторитетом такого себе патриарха советской политике во многом и перевернул голосование на вчерашнем заседании. Впрочем, понятно почему, ему был обещан слишком жирный куш, который вместе со снятием меня с поста генсека просто растаял бы подобно утреннему туману при первых лучах показавшегося из-за горизонта солнца.

— Не стоит рубить направо и налево, — покачал головой Егор Кузьмич, занимая позицию голоса разума в нашем «закрытом клубе».

— В смысле? Ты предлагаешь им это простить? Так этого никто не оценит, наоборот воспримут как символ слабости, — надо признать меня вся ситуация действительно изрядно напугала. И просто выбесила, никакого желания проявлять снисхождение к врагам не имелось ни на грамм.

— Предлагаю подходить к вопросу с прагматической стороны. Мы просто не наберем голосов для вывода из Политбюро сразу шести членов из которых трое представляют нацреспублики. Против проголосуют вообще все нацмены, а это как ни крути половина делегатов. Плюс те кто шел по линии МИДа и КГБ вполне могут отказаться голосовать против своих. В итоге получим бунт на Съезде, а это куда хуже чем бунт на Политбюро.

На некоторое время все замолчали переваривая озвученную мысль. Первым подал голос свеженазначенный — вернее рекомендованный к назначению, такие вещи у нас только Пленум ЦК мог утвердить, — председатель КГБ Примаков. Евгений Максимович находился в откровенном шоке от подобного взлета карьеры, да и у меня имелись, откровенно говоря, сомнения в его готовности занять подобный пост. С другой стороны, кто бы говорил, меня на Генсека тоже никто не готовил, просто взяли и засунули в голову Горби и ничего — как-то выплываю. Даже вроде бы не сильно лажаю… Хотя может и сильно, учитывая недавние события, реального Горбачева-то скинуть первый раз попытались только в 1991 году.

— Давайте в таком случае определим, кого нужно убрать обязательно, по ком не будет вопросов.

— Громыко пойдет на пенсию, это не обсуждается, — почему-то именно предательство Андрея Андреевича кольнуло сильнее всего. Я его в этом мире как-то сразу воспринял в качестве такого себе наставника и вообще относился со всем уважением. И тут такой афронт, неприятно.

— Это само собой, вопросов ни у кого не вызовет, — кивнул Гришин. Он после запланированных перестановок должен был остаться последним «мастодонтом» в Политбюро. Ну то есть еще были Кунаев и Щербицкий, но очевидно после событий предыдущего дня их карьеры теперь неуклонно пойдут вниз, это лишь вопрос времени. — Кто на Верховный Совет пойдет? Михаил Сергеевич, может сам?

С уходом Громыко не пенсию освобождалось место формального лидера государства, которым у нас был Глава Президиума Верховного Совета. Должность во многом парадная, больших реальных полномочий не имеющая, но при этом весьма почетная.

— Не хочу. И так времени нет, сплю прямо в Кремле, ни вздохнуть ни пернуть, еще и эту гирю на себя вешать? Спасибо, обойдусь.

— А тут я, пожалуй, с Виктором Васильевичем соглашусь, — неожиданно поддержал предложение Гришина Лигачев. — Ставить случайного человека на столь важный пост будет недальновидным. Ну а с текучкой тебе глядишь замы помогут разобраться. Будет ордена вручать не глава президиума а его первый помощник, глядишь, никто не обидится.

— Ладно, — не стал я отмахиваться. Может оно и к лучшему, я же хотел легитимизировать свою власть не только по партийной линии но и по линии Советов. Будем считать это знаком свыше. — Будем считать, уговорили, нужно будет только помощника подобрать понадежнее и похаризматичнее, чтобы мог меня заменять основную часть времени.

— Кто еще? Чебриков?

Хотя события исторического заседания Политбюро вроде бы остались за закрытыми дверями, даже до Пленума дело не дошло как у Хруща в 1957 году, но почему-то уже на следующий день все вокруг знали о произошедшем во всех подробностях. Магия какая-то. И то, что Чебрикова сняли не за «отсутствие лояльности», а за реальное дело, тоже как-то неожиданно стало всем известно.

— Да, ему тоже в Политбюро делать нечего. Пусть скажет спасибо, что за такие выкрутасы на Колыму не отправили, — СССР был в этом смысле весьма типичным бюрократическим государством. В том смысле, что тихо творить можно было любую дичь, а ответственность за нее наступала только при вытаскивании грязного белья на поверхность. У Чебрикова грязное белье оказалось ну очень грязным.

— А что нацмены? Вы что же предлагаете их оставить в Политбюро?

— Да, Миша, — кивнул Лигачев. — Как ты сам говорил? Слона нужно есть кусочек за кусочком. Вернемся к кадровому вопросу через годик, там со всеми и посчитаемся. А пока оставим как есть. Предлагаю Долгих ввести в качестве члена Политбюро, тогда у нас будет шесть голосов железно. Против трех, — вывел Соломенцева за скобки наш партийный идеолог. Жалко конечно, я собирался на базе партийного контроля создавать грозную внутреннюю спецслужбу, полноценную «собственную безопасность» КПСС, теперь же для нее придется искать нового начальника. Кого туда поставить, идей не было даже близко.

На том и порешили. Еще договорились Чернавина и Примакова поднять до кандидатов, сюда же определить Пуго в виде опять же своеобразной кости нацменам, ну и в целом утрясли кадровый вопрос. В общем, в преддверии съезда в кабинетах Кремля было жарко.