Мастер путей. Часть 4

Глава 11 А ты ожидал увидеть епископа?

Москва

Подземелья Тайной Канцелярии

План был идеален! Никакого применения атакующих заклятий, построенных на Силе. Лишь только револьвер с близкой дистанции, пробивающий любые «Твердыни», какими бы несокрушимыми они ни были! И вот, он: последний шаг! Всего лишь на всего и надо было, что достать оружие и застрелить тех, к кому не сумели подобраться наёмники Синдиката! И никто бы не узнал, кто приходил и зачем. Ни следов, ни гильз, ни пойманного за руку стрелка. Всё было просто идеально!

Оружничий Императорского двора, теперь уже бывший, исходил в бессильной злобе.

Убит единственный кровный сын, признанный законным. Из-за его смерти пошли прахом долгосрочные планы, вынашиваемые долгие годы. Ничего чересчур крамольного, но и ничего благопристойного. Тем не менее, в один миг лишилось всяческого смысла всё, что Пелагий Любомирович делал последние два десятка лет.

Провалил свой заказ Синдикат, кичившийся безупречной послужной таблицей. Ни одной упущенной цели, все пункты каждого контракта всегда выполнены… и где сейчас эта послужная таблица? Ею нельзя даже подтереть кал.

И эта рыжая пигалица… кто она такая вообще⁈ Ещё можно было бы понять, спустить на волю случая или списать на Божье провидение, если бы она столкнулась с Бесчестных случайно. Так нет же! В последний момент целенаправленно повернула, чтоб столкнуться точно с ним!

Этим мужчина растратил своё инкогнито, ибо потерял контроль над заклятьем. И без того непростое в исполнении и требовавшее от одарённого огромного опыта, оно оказалось прервано буквально в последний момент, когда ему только-то и оставалось, что достать и разрядить револьвер. С нескольких шагов промахнуться было заведомо невозможно!

А Мастеров… этот треклятый сукин сын… почему он выжил⁈ Пуля пробила его камзол аккурат рядом с сердцем! Пусть не умер сразу, но он даже не пошелохнулся! Да его изготовка… Бесчестных и понять не успел, как перестали существовать оба его колена.

А кого винить во всех неурядицах?

Сын Дмитрий слыл проблемным отпрыском, далёким от эталона послушания своего родителя. Но происхождение и служба отца давали ему массу преференций, сглаживающих многие огрехи. Да и кто не без греха? Многие в его возрасте кутят денно и нощно. Дмитрий же исправно познавал управленческую науку и готовился принять дела из рук отца, когда настало бы тому время.

Морозовы… не менее треклятые гады… что им стоило выдать свою дочь⁈ Они и без того пытались сыскать ей жениха. Девка в самом соку! Нет, же! Сами держали её на выданье, и сами же начали кочевряжиться, когда Бесчестных пытался продавить вопрос со своей стороны. Сами себе могилу вырыли… Пелагий Любомирович не привык, когда кто-то шёл против его замыслов. Своего он добивался, или инакомыслящие получали по заслугам.

Синдикат… вот это отпетая шайка босоногих разбойников… За головы Морозовых взяли чуть ли не втридорога, а сами не сумели сделать ничего! Были упущены все возможности и время. Только зазря потеряли людей.

А Мастеров с рыжей сукой довеском смешали все карты в кучу, порушив идеально выверенные планы. Морозовы ушли в отказ? Они бы за это поплатились. Синдикат устранил бы род, осмелившийся перечить самому оружничему Императорского двора, и никто бы не узнал о позорном отвороте, что был выдан в ответ на прошение о помолвке. Дмитрия всё равно бы женил. Только уже на другой претендентке, менее привлекательной со стороны взгляда на стратегическое планирование влияния рода.

Но за каких-то несколько дней сгорело дотла всё, что вынашивал Пелагий. Все схемы взаимоотношений, все связи и подвязки. Со смертью единственного сына больше не осталось возможности навязать кому-то власть через женитьбу детей, а породить ещё одного отпрыска Любомирович уже вряд ли смог бы. Потерпел разгромное поражение Синдикат, буквально ограбив Бесчестных на кругленькую сумму с абсолютно никаким результатом. А рыжая грязь…

Но всё кануло в небытие без каких бы то ни было шансов на исправление.

Сын мёртв. Его не воскресить.

Выстроенные планы бесполезны без укрепления деловых связей через брак детей.

В глазах всех, кто увидел Бесчестных на землях Морозовых, он показал себя тайным убивцем. Даже, если ему удастся подкупить Тайную Канцелярию и её сыскной отдел, заплатив за собственное освобождение, его репутация безнадёжно уничтожена. Будет странно, если через три дня у Пелагия останется хоть один деловой партнёр, относящийся к нему хоть по белым, хоть по серым схемам.

Ноги перестали слушаться совсем. Боли уже нет. Целительная Сила сделала своё дело и убрала досадное ощущение вывернутых наизнанку коленей. Но Бесчестных уже не мог даже двигать ногами, не говоря уже про ходьбу. И, кажется, это окончательно. Если ему и удастся выпутаться из этой истории, то теперь ногам грозит лишь отрезание. Восстановить уничтоженные пороховым орудием колени едва ли получится, сколько бы это ни стоило.

Эти мысли витали в мозгу бывшего оружничего Императорского двора, когда дверь его темницы бесшумно качнулась на обслуженных петлях.

Впрочем, «темницей» подземный каземат Тайной Канцелярии называли больше по устоявшимся условностям. Обилие камней-артефактов и источаемого ими света позволяли видеть всё чуть ли не ярче, чем на улице. Но, как такие камеры назывались «темницами» ещё со времён Царя Гороха, так название и прижилось.

Небольшое помещение всего нескольких шагов в поперечнике. По его центру массивная деревянная дыба из бруса, к которой уже приковали пойманного с поличным неудачливого убивца. Так-то, ожидаемо… Покушение на жизнь боярина — весомый проступок, и с допустившими его особо не церемонятся. Остаётся лишь уповать, что умерщвление не состоялось, и удастся добиться снисхождения. Смертный приговор не ожидается.

Вокруг дыбы, вдоль кирпичных стен, стоят столы с разложенным инструментом. Такой арсенал избыточен для добычи сведений. Информацию можно извлечь и менее трудозатратным способом. Тут всё именно что для казни, затяжной, назидательной, позорной. Десятки принадлежностей самых разнообразных форм и размеров, самых изощрённых предназначений. Заплечных дел мастера Тайной Канцелярии — известные практиканты. У них есть, чему поучиться, даже самым искушённым садистам и палачам.

И вот в эту юдоль смертопреставления вела качнувшаяся на петлях дверь, явив обитателю узилища посетителя.

М-да. Великий Император Всероссийский — не тот человек, которого хотелось бы видеть в такой ситуации. И благословления его правления делу уже не помогут. Деньгами можно искупить любой проступок, а их у Бесчестных скопилось с преизбытком. Выкупить свою жизнь получится наверняка. Вот только Александровский чересчур известен своим вспыльчивым характером. Пробить его на снисхождение может не выйти.

На это указывал мрачный тяжёлый взгляд монарха, сподобившегося спуститься в подземелья Тайной Канцелярии самолично.

Явился он не один.

Его сопровождала молодая жрица в повседневном одеянии капеллана воинства. Высокие, почти по колено, кожаные сапоги женского образца. Юбка, длиной в духе новомодных веяний, не обошедших стороной и силовые структуры. Приталенный однобортных китель с прямым воротом. Погонов и эполет не видно: они скрыты под плащом, накинутым на плечи. Но дева без головного убора. Длинные, ниже плеч, волосы собраны в простейший хвост, чтобы не мешались. В руке она держала боевой посох жрицы, на который опиралась при ходьбе.

Другой сопровождающий, в чине поручика, остался стоять за дверью, закрыв её сразу же, как только в темницу зашли молодые люди.

Взор правителя не предвещал ровным счётом ничего хорошего. Если бы Пелагий Любомирович не был так угнетён собственным бессилием и подавлен неудачами, то сие не ускользнуло б от его внимания.

Да и не мог Александр Александрович распаляться на хорошее да доброе. Он пытался осадить себя и не дать самому немедля умертвить приближённого, так эпично подставившего весь Двор. Пусть львиная доля того, что собирались вменить Бесчестных, пока что лишь подозрения, подкреплённые фактами. Но последние его выходки — неоспоримые аргументы, опровергнуть которые не возьмётся ни один защитник.

Да и, по правде сказать, не собирался Александровский дозволять бывшему оружничему им пользоваться. С изменниками разговор короткий. На дыбу — и разрывание с прижизненным потрошением.

— Капеллан? — недоумённо спросил вслух узник.

— А ты ожидал увидеть епископа? — меланхолично отозвалась девушка.

— Что же ты, Пелагий Любомирович? — замогильным голосом осведомился молодой монарх. — Ужо что-что, а никак не ожидал лицезреть тебя в темнице Канцелярии. Неужто оступился ты где, походя? Али клевету кто на тебя навёл порожнюю?

— Клевету, государь… — выдохнул Бесчестных. — Какая тут клевета… когда единственного наследника застрелили в спину, как безродного пса… и кто? Простолюдин без рода и племени… Ответить ему должно за причинённое смертоубийство…

Великий Император Всероссийский закивал.

— Ага, ага… единственный сын, кровный, но зачатый вне брака, коему покровительствовал прелюбодействующий родитель… который, в свою очередь, самолично вызвал на дуэль простолюдина, при том прилюдно понося девичью честь светлейшей княжны… не тот ли самый сын, Пелагий Любомирович? Ты не смущайся меня оправлять. Я ж тоже божий человек. Как и ты, под Господом Богом хожу. Память не как у арифмометра. Могу чего и напутать ненароком.

Уже на этом этапе можно было понять, что никакая линия защиты Бесчестных не поможет. Но это был единственный возможный вариант хоть как-то надавить на понимание и помилование.

Бывший оружничий был слишком тронут умом опосля разгромного поражения, чтоб трезво мыслить. Потому своё продолжал гнуть, не чураясь прибегать к ухищрениям и безбожно попирая уже известные собеседнику факты.

— Единственный сын у меня был, государь. Зачатый и рождённый по Божьему повелению и Его же благословению. По законам российским верноподданной четой, не басурманами какими, не наложницей. А что поносил кто кого… так мёртвым теперь модно всё приписывать. Усопшие ответа держать не могут.

— И для ответа ты полез к Морозовым, — кивнул монарх. — Да ещё и тайно, как тать. Ты ведь знаешь, что за покушение на дворян полагается. Неужто не вразумил тебя кодекс о штрафах?

— Так разве кто из дворян пострадал? — нагло хмыкнул дыбованный арестант. — Единый выстрел произвёл, да и то в убивца сына. Али кто ещё каких умерщвлённых на их землях обнаружил?

— Стараниями одного наймита, нет, — усмехнулся Александровский. — Иначе бы не держал ты предо мной ответа, а остывал бы в поле, в канаве. Хотя… это можно устроить. Только не в канаве. А, допустим… в Тульских рудниках.

Самообладание изменило Пелагию Любомировичу. При упоминании абсолютно не к месту помянутых разработок бывший оружничий вздрогнул.

Что Великий Император Всероссийский назвал их неспроста — понятно даже ему. Неужели он прознал о его визите туда? Но как? Сделано было абсолютно всё, чтобы этого избежать. Все следы наглухо обрублены, а перемещения велись под покровом заклятья, хоть это и было утомительно.

— Писание гласит, — начал издалека Александровский. — Что Иуде Искариоту за Христа плачено тридцать сребреников. Во столько по местным меркам оценена земная жизнь Его. Наше же писание называет… сто тысяч рублей.

Впервые за разговор Бесчестных нашёл в себе силы посмотреть молодому правителю в глаза.

— Светлейший князь Властислав Морозов, — произнёс Александр Александрович. — Светлейшая княгиня Олеся Морозова. Светлейшие княжны Ветрана и Милослава. Головы всех прочих — без счёту, потому как холопов не описывают. Два столпа и опоры государственности российской, да две невинные девы, чьи младые уста ещё не познали мужа. А ты не поскупился, Пелагий Любомирович. От души разгулялся. Не уверен, что моя свадьба, случись мне до неё дожить, вытянула бы из меня столько. А ты за головы двух дворян и их малолетних детей не поскупился… Неужто обида дороже рублей? Тебя так огорчил их отказ в женитьбе?

Молчание было красноречивее всяких оправданий.

А что можно было на это ответить? Лишь три человека знали детали этой истории. Сам Бесчестных-старший, его ныне покойный сын и человек от Синдиката, при встрече назвавшийся «Филином». Если Александровский оперирует точными суммами и перечнем заказанных душ, значит, он и его ищейки каким-то образом сумели докопаться до сути вещей. Отпираться бессмысленно.

Молодой правитель медленно прошёлся по небольшому помещению, огибая по кругу дыбу, будто бы размышлял на ходу.

— Ну, ладно. Хотя, точнее будет сказать «скорбно». Оступился. Пошёл по хрупкому льду. Можно было бы сказать всякое. Но кто тебя просил призывать в Московию айнов⁈

Бывший оружничий во все глаза вытаращился на монарха.

— Айнов⁈ — переспросил он. — Господь с тобой, государь! Я, может, и не прав где был, да грешен пред тобою и Богом, но в чернокнижии не повинен! Негоже на провинившегося грехи все вешать, видать мне твоего прощения али нет!

Вот чего-чего, а призывать зауральских сущностей не было даже в планах Бесчестных.

Хотя бы, потому, что айны — слишком неизвестный и непредсказуемый противник. Чтоб иметь с ними дело, необходимо обладать подавляющем контролем. Пока что люди не ведают о них ничего, кроме многообразия рода. А уж повелевать, указывая, где и когда появиться… При всём желании, это невозможно.

— Это мы сейчас выясним, — бросил монарх.

Капеллан, перестукивая боевым посохом, подошла к дыбе с прикованным арестантом. Направила на него посох и звонким мелодичным голосом произнесла:

— Познание.

Над телом Бесчестных начала собираться бесформенная прозрачная масса, после принявшаяся переливаться разнообразными цветами. Были вполне различимы прожилки соцветия, указывающие на принадлежность отдельных аспектов. Но каким бы одарённым ни был Пелагий, многообразие оттенков, свидетельствующее о высоком навыке владения Силой, не могло похвастаться наличием чёрного цвета. А нужен был именно он, чтоб хоть косвенно доказать возможность призывы айнов.

Ну, или, хотя бы, связь с этим.

— Он не врёт, государь, — капеллан окинула сформировавшуюся сферу профессиональным взглядом. — Накопитель внушает уважение. Навык обращения непомерно высок. Но даже с таким воззвать к силе Путей… Не хватило бы. Тело человека не использовалось в ритуале призыва. Даже с применением артефактов. Следов заимствования Силы и её безмерного проистечения также не вижу.

— Не мог он — значит, мог его сын, — безучастно пожал плечами правитель. — Перевернём вверх дном каждый закуток в имениях или связанных местах.

В каком бы безвыходном положении ни был Пелагий, но он не посмел взывать к совести монарха и просить не очернять имя почившего сына. Тем более, что о его связи с айнами и впрямь не ведал. Как знать? Может, и впрямь повинен, в обход родительского сведения?

Ему-то уже всё равно. Даже, если докажут связь Дмитрия с айнами, к Пелагию спроса нет. Даже анафему не наложат, как на чернокнижника. За ним-то прегрешения нету. Но удар под дых будет ещё тот.

— На сегодня мы прервёмся, Пелагий Любомирович, — оповестил арестованного Александровский. — Раз тут ты не при делах, то и спрос с тебя лишь за свершённое. Пока что подумай, чем ещё ты можешь быть полезен. Увы, но лично я не вижу тебе более применений. Да даже, если бы и видел… Закрыть глаза на оплаченное умерщвление дворян с малолетними детьми… Молись, чтоб приговор смягчили. Будет чудо, если потрошение заменят на усекновение главы или повешение.

— Я могу откупиться, — напомнил Бесчестных. — Моё преступление не удалось. От моих рук нет понёсших ущерба. Жертвы целы и невредимы. Ты же сам назначал мне жалованье, государь. Знаешь, что моё состояние велико. Могу уплатить Морозовым за беспокойство и казне штрафа за самоуправство.

— М-да? — осведомился Александр Александрович. — Освежи мою память, дорогой мой Пелагий Любомирович… О каких таких состояниях ты говоришь?

— Родовое имение, — не чуя подвоха, отозвался тот. — Земля. Рубли. Драгоценности, каменьями да мехами, златом да серебром. Одних самоцветов не пересчитать, кроме как на развес.

— А с чего ты взял, что это у тебя есть? — поинтересовался монарх.

Бесчестных непонимающе нахмурился.

— С того, что я единоличный владелец, государь.

— Был им, — уточнил Великий Император Всероссийский. — Ты натворил делов, Пелагий Любомирович. С тебя сняли иммунитет. А, как только ты лишился неприкосновенности, с тебя удержали штраф. Твои лохмотья на тебе — всё, чем ты сейчас владеешь. И иным едва ли когда-то будешь. Сказать начистоту, не верю, что в бывшее твоим имение ты вернёшься хотя бы рабом.

Лицо Пелагия удивлённо вытянулось.

— Так неужто по закону, государь⁈ Ладно, штраф… но состояние?!. Я ж…!

Договорить он не успел.

Александровский не владел Путями, и не мог. Но на миг Бесчестных показалось, что именно к ним и воззвал монарх.

Молодой правитель во мгновение ока оказался подле бывшего оружничего и сомкнул на его горле крепкий, необъяснимо жёсткий хват. Пальцы вонзились в мощное горло, игнорируя его ширину, и буквально сжали кадык.

— У тебя хватает ума лебезить про закон? — яро сверкнув глазами, процедил Александр Александрович. — Я смотрю, тебе не только колени прострелили, но и голову⁈ Ещё раз тявкнешь про закон, и — клянусь Богом! — ты не доживёшь до судилища! Где был твой закон, когда платил мзду за детские головы⁈ Почему ты не вспомнил о нём, когда подписывал приговор Морозовым⁈

Вспыльчивость Александровского, ставшая при Дворе притчей во языцех, чуть не стоила незадачливому оружничему преждевременной кончины.

— Молись, чтоб при обыске ничего не нашли. Иначе приговором по одному делу можешь не отделаться. Получишь по совокупности.