Магия, кофе и мортидо наставника Медея. Дилогия

Глава 7 Туманно-ехидная

❝ Привычка к иронии, как и к сарказму, портит характер.

Она придаёт ему постепенно черту злорадного превосходства:

под конец начинаешь походить на злую собаку,

которая, кусаясь, к тому же научилась и смеяться ❞.

Ницше

— Я слушаю, — величественно кивнула ему лолька-врач.

Медей использовал загадочную улыбку под номером два. Ошибка, Эскулап поморщилась. Чересчур сладкая, потом откорректировать. А пока он решил поделиться чужими злоключениями. Если они и не покажутся особо интересными, то несомненно повеселят полубога. Она любила видеть сильных мира сего, выставляемых нелепыми клоунами.

Что ж. Он обеспечит это со всем пылом низменного иномирового негодяя.

— Позволь рассказать тебе о моем маленьком проекте призыва, одной короткой истории любви и незаслуженно высоком ранге.

О том, как оригинальный Медей добился места наставника.

Через минуту повествования в глазах девушки мелькнул интерес, а змеи перестали шипеть друг на друга, замерли изваяниями на верхушке ее кадуцея. Еще через пять она слегка подалась вперед, начала улыбаться. Тем шире, чем подробнее описывал Медей воспоминания своего предшественника, где комиссия магов изо всех сил нахваливала результат работы обманутой простушки с вкраплениями случайной ошибки самого отродья. Больше всех усердствовал Алексиас, как ментор Академии, в которой проходил практику «гений». Медей безжалостно описал и «талантливого студента», особенно его бездарность, часы, потраченные на отработку рож в зеркале и прочее.

Спустя полчаса, Эскулап уже сидела рядом с ним на кровати и негромко смеялась с искренним, пусть и злорадным весельем.

«Ах, смех над другими людьми так сближает», — он сам неудержался от глумливых подхихиков — детали истории раскрывались перед ним отстраненной памятью отродья словно в первый раз.

После рассказа Медей не нашел на ее лице ни малейших следов пренебрежения. Искра уважения в глубоких омутах, расслабленная мимика смазливого личика, застывшего в вечности, будто отрубленная голова в меду.

«Рубрика: удивительное рядом», — саркастично подумал Медей, однако отрицать свою радость не стал.

Факт в том, что ему банально нравилась Эскулап. Не как «вайфу» у тронутых виабушников, а, скорее, в качестве прописанной на страницах личности. По крайней мере, нравилась сильнее большинства других героев. Пускай, маленький полубог никогда не генерировала даже десятой доли всех драматических злоключений, вотэтоповоротов и соплеслез более важных сюжетно персонажей.

Той самой мякотки, на которую подсел будущий Медей во время чтения «Трех осколков брошенных солнц».

Нет, беззаботная малявка с некими неназванными, но темными желаниями, странными разговорами, чужеродной для местных одеждой и нулевым сочувствием — она говорила что думала, без лицемерных попыток сохранить гордость и самоуважение собеседника. А иногда, если ей отвечали заносчиво или убегали, привязывала пациентов, после чего выедала им мозги и пугала змеями.

Больше комедийный персонаж и генератор повседневных ситуаций для отдыха после эмоционально напряженных сцен. Прекрасный будущий союзник без морально-этических царей в голове. Когда местным вшивали в голову «три закона роботехники», Эскулап отбирала в другом мире одежду, сапоги и мотоцикл.

— Похоже, сегодня прекрасный день. Меня удивляют раз за разом. И все благодаря одному и тому же смертному.

— Я мог бы радовать тебя чаще, о прекрасная эфемерида, ты явилась мне… — он замолчал, театрально отшатнулся от клыкастой змеиной пасти.

— Не люблю тратить время. Ты и так надоешь мне слишком быстро. Пожалуй, с неделей я поторопилась. Надо разрешить раз в месяц.

— Или научусь радовать тебя еще лучше. И мы станем неразлучны, — он послал ей выражение лица номер двенадцать: дерзкая улыбка пикапера.

Деревенские простушки из тех, кто недавно переехал в город, клевали на нее только в путь. Жаль, красавиц среди них, особенно из-за черной работы, оставалось исчезающе мало. Отродью хватало. При всей своей гордости жабы, надутой через соломинку в жопе, он четко осознавал настоящее место. Жаль только инстинктивно. И новому герою второго плана это шестое чувство не передалось ни в малейшей степени.

— Научишься? Хмф. Время — учитель, убивающий учеников, — он первый раз увидел тень грусти на ее лице, но потом улыбка снова заплясала в кокетливом изгибе ее губ.

— Ах, какая полезная способность. Я бы взял. Здешние ученики такие наглые.

Она снова фыркнула.

— То есть ты — абсолютная бездарность на уровне абитуриента, соискателя, максимум — первокурсника, умудрился обмануть комиссию Синода Даймонов? — она снова рассмеялась, — получить третий ранг, так как твое «изобретение» зачли экзаменом, а потом четвертый — как признание гениальности? Как я вообще пропустила такую новость⁈

— Не забывай о пятом ранге из рук самого(!) Алексиаса, когда я через несколько лет исполнил призыв на практике… потому что именно так, через кривые руки, и получил первый результат. А потом столь же криво-косо научил его самого. До сих пор не понимаю, как он повторил такую ересь. Я и сам сейчас вряд ли смогу.

— А ментор принял тебя в Академию. Наставником. Ах, какая прекрасная история. Жаль, не могу поведать ее Алексиасу, — казалось, она огорчена совершенно искренне.

— Почему?

Она бросила на него косой взгляд.

— Если смертный доверил секрет полубогу — тот сохранит его. Наша честь и наше достоинство накладывают больше ограничений, дитя, чем сотрясание воздуха короткоживущих рас.

— Не называй меня дитем.

«Потому что ты не похожа на Милфу. И мне слишком ссыкотно намекать на рост, хотя очень хочется».

Эскулап только подняла бровь, подобрала под себя ноги и поерзала задницей, поудобнее усаживаясь на кровати.

— Спасибо, что сохранишь, — буднично сказал он, — искать новую работу с рекомендацией в виде отпечатка сапога на самом сокровенном должно быть утомительно.

— Спасибо, что рассказал, — беззаботно откликнулась она, — хотя отпечатком только одного сапога этот совершенно выдуманный персонаж не отделался бы точно. Думаю, очередь бы выстроилась отсюда и до самого Лемноса.

— Ах, неужели и у тебя, о дева, есть такое темное желание? Ради нашей любви, могу повернуться спиной и дать одной прекрасной богине почувствовать свою власть в постельных играх.

Медей понял, что слегка перегнул. Самую малость. Когда миниатюрная девушка воззрилась на него с открытым ртом, захлопала густыми ресницами, стремительно заалела щеками и шеей в свободных от чешуек местах

И сбросила его колким пинком с кровати.

«О принцесса Селестия, меня как будто лошадь лягнула! Надеюсь, Эскулап не сломала ногу от удара, иначе сюжет точно свернет не туда. У меня ведь даже рука пристрелить не поднимется, как у того есаула».

Он невозмутимо захныкал на полу от легкой боли в челюсти (прошла через минуту), благородно поднялся, с помощью спинки кровати, чинно хлопнулся драгоценным мешком с редкими корнеплодами обратно на насиже, на належенное место.

«Что ж вы здесь такие нежные-то, а? Выдал шутку, максимум, на три из десяти по шкале черного юмора. Эх, не стоит тогда шутить с Аристоном на тему босса качалки. Тоска.»

— Ох-ох-ох, — каналы горели так, что от простого движения кружилась голова и подступала тошнота к горлу, — смилуйтесь, госпожа хорошая, не велите казнить, велите слово молвить.

Эскулап тяжко вздохнула, однако он уже видел, что исчезло и ее смущение, и напускная злость. Зато интереса слегка прибавилось.

— Откуда ты только вылез с таким грязным языком? — ирония и невысказанное, неоформленное подозрение.

Пускай. Он не хотел постоянно скрывать свою сущность. Нужен хотя бы один человек, которому можно раскрыться. Не до конца. Так, поддерживать баланс и сливать излишки ядовитой тоски. Пусть она считает, что наглый наставник только бравирует — пытается изменить личность, а сам трясется внутри от страха и смущения. Не указала на дверь сразу после такой шутки — уже хорошо. Почти прекрасно. Да и вообще, как-то с ним обходятся неоправданно мягко, что она, что коллеги.

«Экие все здесь вежливые, никто до сих пор не послал, несмотря на всю гниль отродья и мои собственные выкрутасы. Не то, что на моей первой Родине. Там люди сразу задают направление. Бесконечное множество, состоящее из трех букв. Как писал Шекспир: „Есть многое на свете, друг Горацио, / что посетить в Российской Федерации“. А сам сидел, сопли на кулак наматывал в своей туманной Англии».

— Грязный язык? Ах, трагическая случайность. Роды пошли не по плану: рот открылся быстрее, чем вылезло тело, — машинально ответил Медей.

Эскулап на мгновение замерла, слегка скривилась, а затем… фыркнула. Успех!

— Ты ведь решил измениться? Поэтому описал историю отстраненно. Поэтому пустился галопом, отбросил со мной все свои маски, — девушка перешла на серьезный тон.

— Кстати: то, что поведал о вашем походе один медово-почтительный здоровяк с глазами злой собаки, совсем не сходится с твоим собственным признанием. Эх, смертные такие непостоянные.

— Что, ноль процентов осуждения? — он вскинул бровь, как ранее Эскулап, про ее откровении о безразличии к чужим жизням.

— Даже слово «река» — уже ложь, потому что оно не течёт. Кто я такая, чтобы судить других?

— Полубог, существо с чертовой прорвой силы, прекрасная девушка, дальше продолжать?

— Ну, и зачем полубогу заглядывать людям под ослиный хвост?

«Тушé»

— Для развлечения?

— Чужие унижения быстро приедаются. Особенно незначительных людей. Только громкий грохот от падения с вершины может привлечь мое внимание.

— За таким действительно интересно наблюдать.

Ему ли не знать? Вся новелла — один сплошной грохот падающих шкафов, чавканья вонзенных в спину кинжалов и жирные вздохи сожаления после кормежки стеклом.

— К слову, от положения снизу тоже может быть своя польза. Подумай, хочешь ли ты расти сквозь чужие ветви к безжалостному солнцу.

Нет, Медей не хотел. Вернее, хотел, очень хотел, но не мог. Не с помощью никчемного тела отродья. Поэтому лишь укреплял свой статус кво да избавлялся от некоторых привычек оригинала, которые нашел для себя неприемлемыми. С другой стороны, кому вообще понравится полная бесправность и бессилие? И этот высокомерный тон Эскулап…

— Откуда тебе знать, полубог? — он сам удивился застарелой злости в своем голосе, — да меня сейчас только и делают, что имеют, кто захочет!

— Тот, кто трахает — стонет, а тот, кого — здоров и радуется, как под дождем!

Она залилась невинным, колокольчатым смехом, потом глянула на его перекошенное лицо и рассмеялась снова. Он почувствовал, как уходит его резкий гнев от задетой гордости под ее чарующим перезвоном. Как же, сам тайный властелин мира! Оракул с абсолютным предзнанием. Никчемная оболочка и великий дух информации. А тут — предложение оставить все как есть, прогнуться под изменчивый мир и подставить ему свою сраку, как артист этой песни.

«Никогда Воробьянинов не протягивал руки. Так протянете ноги, старый дуралей».

Местные аберрации, чернильные мальчики и девочки, не будут подчиняться его ожиданиям, пускай они — всего лишь плод чужого воображения. Даже искусственный интеллект может вносить изменения в сценарий. В конце-концов, игра с полностью послушными ботами наскучит уже через минуту.

— А можно мне другую мотивацию, без покушений на черный вход? — недовольно буркнул он и переждал еще одну серию хихиканья.

— Можно, — с театральной суровостью кивнула она и продекламировала поставленным голосом:

— «Если мужчина может править, сидя на коне, / То женщина — лежа на спине»! Видишь? У всех свои преимущества. А ты миленький, можешь и подстроиться, — она подмигнула, хотя и слегка смущенно.

«Пожалуй, хватит на сегодня интернета», — решил он, когда злость снова подняла голову.

Он хотел ответить соразмерно, задеть, процитировать нечто привычное по первому миру. Хотя бы спросить, почему тогда она еще не легла (желательно под него). Нельзя. Нужно заставлять привыкнуть к себе малыми порциями. Подсадить на уникальный контент, чтобы Эскулап вмешалась, если что-то пойдет не по плану. Вмешалась, лишь бы не потерять источник постоянного развлечения.

К тому же, челюсть все еще продолжала болеть.

— Если я выздоровел достаточно… — он сделал вид, что последняя издевка ничуть его не задела.

Эскулап только пренебрежительно махнула рукой и вскочила с места. А он успел отметить пухлые, сочные ляжки и точеную задницу под обтягивающим шелком брюк, когда она поднялась на ноги, чтобы спрыгнуть с кровати. Настроение немного поднялось. Даже привстало. Жаль, возмутительно длинный халат скрывает все ее достоинства большую часть времени.

«Интересно, она носит нижнее белье? А-а-а, опустите мне веки, а то заметит! От второго удара я точно расплачусь»

Он нашел взглядом серый академический хитон и напялил его через голову прямо поверх бинтов.

— Снимешь через час. Можешь прийти завтра, если останутся последствия, — полубог уже отвернулась от него и направилась к панорамному окну между двумя последними кроватями.

— Мои страдания — не повод для шуток, — в крысу бросил Медей в спину полубога и поспешно дернул за дверные створки.

Створки не открылись от рывка и он уставился на них бараньим взглядом.

— Всё в жизни — смех и прыщ на заднице. Так что в следующий раз ты будешь стоять, непочтительный сопляк, — проводила она его очередной странной фразой, улыбнулась неожиданно ярко и все же оставила последнее слово за собой.

Дверь тут же распахнулась, а Медей снова чуть не растянулся на полу.

Ругательства застыли сухогрузом в Суэцком канале, когда до Медея вдруг доперло: Эскулап разрешила прийти ему завтра. Побеспокоить еще раз. Ей понравилось. Понравилось с ним общаться! Разумеется, как истинный джентльмен, он найдет у себя к нужному времени все диагнозы из интернета: включая простудифилис, спидорак и воспаление фаллопиевых труб.

Без алкоголя здесь они и вправду начинают гореть.

«Один-ноль, поганка, один-ноль. Ах, неважно. У меня есть все время мира, чтобы отыграться. Не то, чтобы ему долго осталось».

Он понял, что улыбается, когда идет по коридору обратно в комнату.