Магия, кофе и мортидо наставника Медея. Дилогия

Глава 19 Обстоятельная

❝ То, чего я хочу, будет, но я не знаю, что это, потому что я не знаю, чего я хочу, да и где мне знать это пока! ❞

А. Блок

Через четверть часа ему полегчало достаточно, чтобы худо-бедно воспринимать реальность. Благо, Эскулап отказалась от немедленных расспросов, хотя ее глаза буквально сверкали от невысказанных вопросов, подозрений, разнообразных теорий. Медей понимал, что этот словесный понос еще укусит его за задницу в будущем, но в данный отрезок времени последствия его совершенно не волновали.

— Ты сказал, на небе только и разговоров… — прервала Эскулап настороженное молчание.

Все-таки не выдержала.

— А, просто шутка юмора

— Над Богами? — легкое удивление вместо шока.

Интересно. Значит местные — не догматики точно. Что позволено язычнику Аристофану — не позволено христианину Джордано Бруно. До определенных границ, разумеется. Потом безбожие становится удобным поводом, как произошло с Сократом. Впрочем, последний сам стремился к смерти, так что может быть и нещитово.

— Ты что, даже Богов не боишься? Обычно люди высказываются более осторожно, — судя по тону, она скорее подзуживала его на откровение, чем серьезно опасалась применения к нему пакета в пакете санкций.

— Пфф, Ницше сказал, что Бог умер.

Эскулап зависла.

— А я тогда кто? И отец мой, великий Аполлон Акесиос?

— Вот гад, обманул, — почти не притворно расстроился Медей, — а, потом все равно Бог сказал, что умер сам Ницше.

— А он…?

— Ага.

— Глубокомысленно, — фыркнула Эскулап, — кажется, эффект от зелья еще действует, мудрец.

— Ну тк, чувствую себя необычно легко.

— И что еще интересного говорил этот твой Ницше? — не удержалась Эскулап.

Голос звучал с ленцой, однако сверкающие глаза говорили об обратном.

«Хе. Будет забавно, если наш полубог-врачеватель станет ницшеанкой. Ладно, вброшу пару тезисов».

— То, что нас не убивает, делает нас сильнее.

Эскулап озадаченно моргнула.

— Хм. Очевидно, когда ты это сказал, но я никогда не задумывалась о таком, — она прикрыла глаза, пробормотала про себя несколько слов, покачала головой.

— Если я почти бессмертна, значит ли, что я стану сильнее всех? — лукаво улыбнулась она.

— А ты — нет? В смысле, если бы сильно захотела.

— Не все так просто, — неуверенно произнесла девушка, однако с каждой секундой размышления ее лицо вытягивалось все сильнее и

— А-а-а, теперь я буду вспоминать все подряд и натягивать на эту мысль. Хватит. Давай, еще что-нибудь!

Медей аж отстранился от ее напора и звездочек в глазах.

— Ладно, ладно. Кхм. Вот, как тебе: «человек — это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, — канат над пропастью».

— То есть я, по твоему мнению, сверхчеловек?

— Скорее, и человек, и канат, — хмыкнул ее собеседник, — или человек на канате. Сверхчеловек здесь, скорее, настоящий Бог, хотя я могу и ошибаться…

Они так и не продолжили его рассказ про Зону Отчуждения, вместо этого все два часа оказались потрачены на споры, дебаты и сомнительные трюизмы давно мертвого философа. Время до ужина пролетело незаметно. Медею удалось вырваться только после звонка колокола, приглашающего обитателей замка к приему пищи.

Побитое зельем сознание практически откатилось к своим стандартным значениям и даже не оставило после себя тошноты с головной болью. Только тело штормило, да глаза косили в разные стороны. А еще, гудела голова от мозголомных конструкций и споров, в которых виноват сам Медей. Он успел триста раз пожалеть, что познакомил местную врачевательницу с таким сомнительным культурным наследием.

Учитывая, что она буквально представляла собой идеал Ницше, Медей не знал, смеяться ему или хвататься за голову от такой едкой иронии. Пожалуй, он просто насладится видом растерянной, взбаламученной Эскулап, которой сломал мозги не меньше, чем себе самому.

— Ладно, эта странная философия стоила того, чтобы выслушивать от тебя бессвязный бред первые полчаса, — ее глаза сузились, — но если ты еще раз придешь тратить мое время на идиотские припадки

— Понимаю, — он выставил вперед пустые ладони, смущенно засмеялся, выдал одну из заготовленных улыбок, — список кораблей на лбу или инструкция где-нибудь еще.

— О, так наставник Аристон поделился с тобой своей грустной историей, — по-змеиному ухмыльнулась Эскулап.

Как у такой отстраненной девушки выходили настолько чувственные улыбки он не знал, но спрашивать не решился. Лишь пожал плечами и постарался не косить на смазливое личико или голые лодыжки из-под шелковых брюк.

— Наглый чурбан вел себя завоевателем в павшем городе, осмелился требовать от меня, МЕНЯ! выполнения своих поручений. Передай ему: в следующий раз я научу его собственную тень рассказывать самые срамные периоды никчемной жизни этого наставника первому же скоплению людей поблизости. И чем больше их будет — тем громче начнет орать тень.

— С удовольствием, — искренне улыбнулся Медей и поспешил на ужин.

Он пришел вовремя, хотя Колхида с Аристоном уже успели сесть за стол, пусть и не приступили к приему пищи. Когда он завалился в залу, красный от бега и шалый от последствий зелья, разговоров и неясного томления, глаза коллег медленно стали округляться.

Но если Колхида одарила его яростным взглядом, принялась демонстративно кромсать вилкой кусок мяса, не отрывая от него злых, неприязненных глаз, то водонагреватель как-то воспрял духом, чуть ли не обрадовался его появлению. Медей понимал почему: он и сам меньше всего на свете хотел оставаться с раздраженной мегерой тет-а-тет.

Аристон видел состояние своей коллеги, поэтому решил не раскачивать лодку: молча ел, отпускал минимум реплик, притворялся веником даже после того, как рыжая стервозина язвительным тоном рассказала о своей встрече с Медеем, в том числе о его обвинениях одного несчастного тренера. Оживился он только когда услышал про стигму.

— О, так ты испытал на себе эти силки, наставник? Каково это: почувствовать неудержимую силу, исчезнуть здесь и воплотиться в другом месте? Правда ли, что ощущения похожи на телепорт…

Он закашлялся под острым взглядом женщины напротив.

— Сложный вопрос. Я бы не назвал это мгновенным перемещением, — на удивление, Медей сам заинтересовался вопросом, — скорее, как будто я стал каплей, нет, потоком воды и просочился вниз, через все этажи и уровни подземелья.

— О-о-о, — восхищенно пробасил тренер, — словно стал потоком воды. Я сочиню хорошую лирику про твое приключение! Или даже Эпос! Настоящий путь героя от низов подземелья до…

Колхида фыркнула так демонстративно, что наставник сгорбился, скуксился, свет поэзии оставил его угрюмое, шрамированное чело

— Ах, я буду с нетерпением ждать ваши прекрасные вирши, наставник! — восторженная улыбка номер шесть, квинтэссенция восхищения среди кривляний отродья.

Тот использовал ее исключительно на Алексиасе, но Медей воспользовался шансом сделать подлянку злой распустехе.

— Прошу, продекламируйте ее во время следующего ужина! Как можно скорее! Мир должен знать своих поэтов в лицо!

Аристон улыбнулся. Сначала робко, неверяще, а затем все более широко, радостно, с истовой благодарностью и нежной признательностью. В этот момент он отпустил Медею все прошлые грехи, за которые держал на него обиду.

— Клянусь Геликом, я превзойду самого себя!!! — проревел тренер в своды полупустого зала.

Судя по тому, с каким ужасом смотрела на них Колхида, виршеплет из водонагревателя оказался не лучше, чем генератор названий. О чем все коллеги давно и прочно осведомлены на собственном опыте. Память отродья подтвердила сказанное. Аристон оказался настолько плох, нет, ужасен, чудовищно бездарен, что даже деликатные наставники чуть ли не прямым текстом говорили, нет, просили, умоляли его прекратить.

Впрочем, самого Медея антиталант тренера к сочинительству нисколько не трогал. Лишний повод посмеяться да побесить окружающих.

— Что вы творите, наставник Медей, зачем вы его распаляете⁈ — зашипела она на него, когда Аристон ударился в самовосхваления.

Медей только невинно пожал плечами. Он и сам точно не знал, почему ему так нравится доставать окружающих. Некая форма мести за полгода беспомощной, медленной смерти? Попытка оставить след своего существования? Неизжитые детские комплексы? Поди разбери.

Остаток ужина прошел весьма уныло.

Колхида демонстративно фыркала, отворачивалась от его опухшей физиономии и грязной одежды (блин! вот зачем он шел к себе в комнату!), после еды провела уничижительный монолог, где повторила разнос его «отвратительного, недостойного высокого звания наставника поведения».

Как будто отродье хоть раз это самое звание оправдывал. Вон, водонагреватель тоже сидел с открытым ртом, а потом фыркал в свою тарелку с мясом.

Медей вздохнул. Очередная проблема, которую он нажил себе сам.

И почему никак не получается сидеть тихо? Отродье продержалось целых три года, а он едва неделю провел и умудрился выбесить рыжую дурынду сильнее, чем его предшественник.

«Найди себе мужика, стервозина! И доставай его!»

Иногда Медей думал, насколько Колхида могла стать добрее, если бы автор новеллы, в дополнение к другим анахронизмам, открыл местным жителям радости тега: «страпон и женское доминирование». Возможно Академия даже могла лишиться своей прекрасной наставницы… после пары десятков секс-скандалов, но тут цель определенно оправдывает средства.

Особенно, если этих самых средств не хватит на вазелин. Озабоченные студенты, ваша жертва не будет забыта!

Наконец, медленная пытка жратвой закончилась и он мог удалиться в комнату. Остаток времени до сна, Медей тупил в стену да лениво размышлял о небесных кренделях. Например, почему отродье не знает ни одного заклинания для внутренней магии, вроде пассивного усиления тела? Он прочел о ней в свитке для воинов: детям аристократов такое дают уже в десять лет, однако прошлый Медей не озаботился даже поиском подобного, хотя возможности имелись.

Придется новому хозяину тела озаботиться его состоянием, раз уж у старого не дошли руки, не дотянулись ноги, случилось воспаление хитрости или какие еще моменты ксенобиологии помешали рукожопому наставнику изучить основы местного выживания?

Второй вопрос: что представляют собой местные ментальные науки — его внутренний космос, где Медей кликает по клавишам, тот плакат про самовнушение, точка телепорта, к которой нужно подключаться телепатически. Третий вопрос казался самым актуальным: как же классно трясутся у Колхиды сиськи и расцветает румянец на лице, когда она тяжело дышит от гнева. За последним размышлением его и застал сон.

— Пора-а-уа-а, просыпа-уа-ться, — решил он, когда коварный солнечный луч стал пытаться выжечь ему веки.

Утро выдалось ленивым. Он проснулся рано. Обнаружил, что до завтрака еще много времени, а вчерашняя одежда все еще воняет на теле. Пришлось брести в купальню и превращаться в стонущую от удовольствия лужицу. Потом немного легкого чтения очередного бесполезного свитка из закромов отродья и время завтрака.

А что у нас после завтрака? Правильно, бой Давида с Голиафом, где последний настолько силен и злобен, словно тренировался в Освенциме на местной диете. Благо, хоть мыла в таких местах всегда завались. Гигиена — это очень важно.

Настроение солнышком зашло за горизонт.

«Так. Надо придумать, как завалить местного кабана так, чтоб он мне сам потом сказал: "грац!» Безмолвные заклинания не вариант никак: будут трясти, как союзники немецких специалистов, пока не отдаст технологию.

Ну их нафиг, все равно история не изменится. Максимум, Академия Эвелпид, в лице всех своих рвачей, прикрутит к передовым разработкам ноу-хау пылевого взрыва, а потом взорвет Хиросиму и Нагасаки. Автор добавит потом, как сайд-стори. Не-ет! Босоногий Гэн проклянет меня! Так что думай дальше.

Может, правда кастануть обычный, словесный пылевой взрыв, как против дерева-обманщицы? Как там ее? Сквернавка? И выдумают же, черти".

Не, не пойдет. Гадость в лице наставника Аристона не будет молча ковырять в носу, пока он соизволит прочесть все свои заклинания. Любимый (потому, что единственный) более-менее отработанный навык отродья Гинн Алу Сфагиазе? Да хрень полная! Особенно против воина.

Пришлось идти листать тетрадку предшественника в поисках заклинаний, которые он сто процентов знал и успел отработать хотя бы минимум. Кроме Великой Четверки: Гинн, Алу, Вард и Кведья, он знал:

Виндр — базовая стихия воздуха.

Эльдр — базовая стихия огня.

Лёгр — базовая стихия воды.

Брёта — заклинание отмены.

Твир — заклинание удвоения (усиление эффекта).

Трир — заклинание утроения (усиление эффекта).

Фьёльд — обязательное для Твир и Трир, закрепление усиления.

Саман — заклинание объединения стихий.

Фуни — заклинание электрических искр, которые считают просто искрами.

Сфагиазе — специальное заклинание агрессивного выстрела.

Фрам — ползучая атака.

Гуннр — агрессивная атака.

Трум — просто вспышка света, вкупе со слабым толчком.

Типа Гинн, только половина заряда уходит в свистоперделку. Даже для светошумовой гранаты не использовать: слабенькое. Разве что безмолвным…

«И мы опять вернулись к той же проблеме! Тьфу! Что там еще осталось?»

Мальм — специфическое заклинание металла. Само по себе ничего не значит.

В связке с Вард — придает щиту металлический оттенок. В связке с Алу — укрепляет стихию персональным для каждого образом. Что с ним делать — непонятно. Выглядит максимально тупым выбором для отродья, у кого и так металл в стихиях.

«А нахрена он вообще его учил? А, думал: плюс на плюс даст двойной плюс. И кастанул с Алу».

Медей чуть не покатился со смеху, когда память мудака выдала ему презабавнейший ряд слайдов.

«Да будет Алу Мальм!» — говорил придурок.

«Ну, держи», — ответила магия.

А потом песчинки слиплись в один рыхлый комок, точно песок после дождя, и больно ударили по ноге отродья эдакой сырой магической гирей. Хм. А если

— Алу Вард!

Привычное облако металлических песчинок. Он не стал использовать безмолвное заклинание.

— Алу Вард Фрам!

Песок покатился вперед.

Медей дождался, пока он начнет обволакивать вешалку под верхнюю одежду, а затем

— Алу Вард Мальм!

Хды-ды-ДЫЩ

Железный ком с деревянной крошкой на месте вешалки.

— Ого!

Пришлось выйти в коридор. Там экспериментировать безопаснее.

— Гинн Алу Сфагиазе

— Гинн Алу Мальм! — закричал он сразу, однако маленькие металлические заряды успели преодолеть львиную долю коридора.

БАММ!!!

Каждая толстая игла резко изменила траекторию на ближайшую товарку. Металл с грохотом столкнулся друг с другом, скрежет заставил передернуться все существо Медея, а затем небольшой железный камень упал на пол и начал истаивать искрами.

— Окей, это уже похоже на что-то. А, в любом случае, время истекло. Попробую такую заготовку. Лучше у меня

Есть, разумеется, но показывать нельзя. Да и насрать. Аристон и от нее язык проглотит. Отродье в бою могло разве что коварно истощать врагов, подставляя под заклинание свое собственное тело. Прогресс! Стоит ли его показывать?

«Блин. Эх. Ладно, все равно ведь наследил. Лучше сделать процесс контролируемым, чем отвечать на вопросы о том, что еще я знаю».

За завтраком Колхида обрадовала тем, что с завтрашнего дня, субботы, начинают прибывать в Академию остальные наставники. Ментор Алексиас приедет в понедельник вечером, аккурат к приветственной речи для школоты, будущей и нынешней. Остальные, в основном, в воскресенье.

Новость вызвала двойственные чувства. С одной стороны, начало самых интересных событий не могло не радовать. С другой… Медей успел привыкнуть к пустым пикселям территории замка, где всегда можно укрыться в аккуратной иллюзии одиночества. Дескать, он один и все полигональные пространства воплощенной новеллы принадлежат только ему

И немножко Эскулап.

Самую капелюшечку, чисто для фансервиса. Странного такого, где вместо труселей в разных ракурсах приходится пялиться на ноги или выпуклости кремовой кофты. Еще бы не бесил так ее наряд: это для местных он выглядет суперэкзотикой. Медею лабораторный халат слишком напоминал врачебные. Полгода смазанных, неверных воспоминаний больницы всегда вызывали горько-сладкие чувства.

Безудержный кутеж пополам со старыми палатами, чужой, отстраненной речью безликого акцента Среднего Запада, сраными беженцами и мигрантами, от которых всегда воняло их родиной, тупыми соседями, презрительными взглядами юных медсестричек. Эх, вот какой смысл накачивать такую жопу, если не даешь страждущим за нее подержаться?

По крайней мере, врачи так и не поняли, кто сдирал пластыри кхм-кхм-орфина с уродливой, пигментной кожи умирающих стариков, а потом рвал это, жевал кусочки, давил лыбу в облегчении и слушал, как безнадежные пациенты кричат от боли. Толерантность к лекарствам, бессердечная ты сука.

Медей отставил пустую тарелку, покорно поднялся вслед за Аристоном и побрел в малый тренировочный зал.