Магия, кофе и мортидо наставника Медея. Дилогия

Глава 25 Чем дальше в лес — тем больше иди лесом

❝ В восемь часов в воскресение

Был приговор приведён в исполнение.

И столько зловонного хлынуло яда

Из чёрного сердца убитого гада ❞

Корней Чуковский

Без призрака, без его давления и уникального сияния комната казалась пустой, уютной, почти безопасной. Привлекательной своей таинственностью и упадком, романтикой диггеров подземелий, заброшенных деревень или туристов в Зоне Отчуждения.

— Ты в порядке, Аре-, Ори-, тьфу, Эрон-дон-дон? — пробормотал он куда-то под ноги.

— А-а-аристон, — зевнул себе в бороду наставник, покачнулся, прокосолапил к месту ухода призрака, зашаркал там ногой, словно пытался оттереть сандалию от собачьей какахи.

— Нь-ничего. Убили, кажись, фантасию, ик!

— Кого? А, не, я понял.

«Фантасия — так в королевстве называют потусторонних сущностей из живых людей. Всякие призраки, мстительные духи, фантомы боли, смерти, страданий и так далее, вплоть до порабощенных душ. Но не тени ушедших. Тени, Скиа, совершенно другие сущности с берегов реки Стикс. Спасибо тебе, внезапная справка имени отродья. Это что ж получается: мы призрака с Аристоном угандошили?»

Последний вопрос он задал вслух.

— Сильная попалась, — пробубнил тренер сквозь свой пропитый зоб, — сначала по башке давила, потом чистой магией. Хорошо, с прежней жизни много не взяла. Видать, давно висит здесь, навыки подрастерялись.

Он сел на корточки, прислонился к стене и пьяно всхлипнул.

— Что, знакомый? — Медей вспомнил костистое юношеское лицо призрака.

— Амфино́м это, ученик мой бывший, — воин закрыл лицо ладонями.

Радость, которую дарило опьянение, теперь сменилась на грусть и вину.

— Пытался он за девушкой одной ухаживать, пока жених ее на задании пропадал с командой. Нехорошо это, правда, дак не он единственный. Богатая была, ик, краси-и-ивая, женихи только так и роились. Амфино́м хоть искренне. Да только не помогло ему: вернулся суженый, которому все смерть пророчили, разогнал стервецов. Амфинома, вот, унизил, чтоб все видели, кто, значит, на евонное посягнет…

— А этот Амфином

— Он покончил с собой на третьем курсе. То ли месяц, то ли два до выпуска. Помню его. Учился много, силы копил, за знания лишние тормошил наставников, — Аристон всхлипнул, утер пьяные слезы и продолжил.

— Говорил он мудрено, прихвастнуть любил, но все по делу, меня уважал. Кабы не талант в магии — сделал б его личным учеником безо всяких раздумий, а потом, — Аристон махнул свободной рукой, пока из-под правой ладони текли длинные, холодные дорожки.

— Как вернулся Лаэртид этот, отомстил, так Амфином и стал так ходить: смертной тенью при здоровом-то теле. Он магией одарен был сверх всякой меры, ик. М-мог, мог победить жениха того. Да не то опоили парнишку, не то сам решил силы убавить, чтобы честно. Теперь уж не узнать.

Медей покачал головой, уселся рядом с ним на пол, молча протянул амфору. Аристон еще раз всхлипнул, сделал большой глоток и продолжил заплетающимся от эмоций и хмеля голосом:

— Расправились с ним, как с преступником, имя с грязью смешали. Невеста та и не глянула больше, хоть защищал ее все полгода с женихова отъезда, не давал другим разрыва с суженым требовать али кровь лить.

— Печальная история. Не мудрено, что он стал фантасией.

— Мудрено. Не чисто тут дело: просто так даже в замке фантасией не стать, — Аристон закряхтел, пришлось подставить ему хилое, костлявое плечо отродья.

— Мы должны понять тайну его смерти! Будет прико, кхм, весел, да что ж такое, правильно. Как детективы, ток круче, — Медей собрал глаза в кучу, подтянул ослабшего после скоротечной схватки наставника, украдкой глотнул вина из тыквы-горлянки, в которую его тайком перелил.

Рядом догнался и Аристон, который хитро и самоотверженно слил остатки чужого пойла в меха, спрятал его на груди, под хитоном, замотал ремнями, а затем просунул в горлышко длинную трубку. Когда коллективная печень приняла в себе новую порцию виноградно-этиловой выносливости, они побрели по гребаным ступеням к новой цели, новой двери, новым призракам

Где-то в эти суждения вкралась ошибка, но Медей махнул рукой и навалился плечом на дверь.

Снова писк, мороз по коже, треск, искры магии фантасий… человеческие фигуры под потолком, длинная галерея перехода, бутылочно-зеленый кварц панорамного остекления, хлад касаний к собственной душе.

Наверное, они кричали от страха. Наверное, они боролись, как львы, как тигры, как бойцы, оставленные умирать на позициях. Столько гадости, сколько он отправил в тугодумки назойливым Касперам, Медей не вспоминал даже за полгода медленной смерти в хосписе.

Он не считал, сколько ментальных ударов пережил, сколько кусков чужих воспоминаний, приказов, эмоций проигнорировал, слил жалкие секунды навязанных чувств в световые года космоса внутреннего мира. Он давно перешел на запуски свинцовых пуль: плевки перестали себя окупать. Иногда кричал: «Гинн», иногда кидал молча, все невпопад, напоказ, но его соратник тоже отдавал всего себя, гвоздил магией с рук, с ладоней, с пальцев, с ударов по воздуху. Той самой воинской магией, к которой местные маги относились так покровительственно и несерьезно.

Десятки кровожадных фантомов в балахонах, злые, дробящие удары чужой силы, гнилостные миазмы, вибрация заклятий в неподвижных губах. Но никакой вражеский натиск не мог оставить блистательный дуэт пьяных чертей.

Медей, за время прорыва, приноровился ставить радужную пленку «Вард» одним усилием, без кликанья кнопок в темноте своей души, там он постоянно клацал по «Гинн». Приноровился рассчитывать чужой удар по изменению давления в мозгу, по малейшим проблескам, по направленным рукам. Закрывал и себя, и Аристона «Вардом», а воин, в свою очередь, прикрывал их своим мощным, непробиваемым телом от наиболее затратных, стихийных выпадов.

«Ах, тактика мясного щита такая эффективная. Даешь каждому воину по Аристону, вместо щита-гоплона!» — Медей пьяно хохотал и кидал очередной шар в мстительный кусок эктоплазмы.

Иногда он кастовал «кнопкой» «Вард Алу» прямо перед противником, чтобы тот напоролся свежей атакой на заслонку и взорвался от собственной мерзости. Каждый такой успех они отмечали восторженным ревом. Агрессивные, вусмерть пьяные наставники приноровились, осмелели, двигались увереннее с каждым шагом. Медей совершенствовал свой невеликий арсенал, подстраивал под рефлексы, использовал как мог.

И рос, рос, рос над собой.

А потом они лезли вперед, точно бессмертные, бились все лучше, слаженнее, опаснее. Алкоголь больше не мешал, наоборот, давал понимание напарника, давал смелость, волю, притуплял ощущение опасности, убирал стылый ужас прикосновения к потустороннему. Впрочем, ни один из фантомов и близко не подошел к Амфино́му по живучести или магическому искусству.

Жаль, магия убывала, сочилась из его смертного тела, как сочится кровь из небольшой, но опасной, если не перевязать вовремя, раны. Медей и сам не понял, как растратил больше половины резерва, а свинцовые пули в мешке перестали ощущаться бесконечной горкой, стали свободно перекатываться между пальцами.

Он прекратил метать шары «Гинн», зато принялся гвоздить мстительных духов плотными гейзерами электрических искр Фуни. Безмолвная магия усиливала их, а вложенное намерение сделало более духовными, энергетически-насыщенными. Как правило, на фантасию хватало двух залпов, а от одного дух получал кучу повреждений и долго восстанавливался. Таких быстренько добивал Аристон — долго и упорно месил кулаками, пока Медей прикрывал его от атак других бестелесных говноедов.

Они бились, сражались, брели, магичили сквозь орду потусторонней напасти, липкой гадости, слепков недобрых намерений и оживших саспенсов. Ползли вперед артиллерией с магическими залпами, рассекали насыщенный миазмами

И сами не поняли, когда все закончилось. Резко. Оглушающе резко.

Призраки в один момент взяли и кончились, изумрудный кварц застекленной галереи стал проступать сквозь гнилостные оттенки лопнувших фантомов, впереди показалось темное пятно. Наставники остановились у конца перехода, где коридор снова оделся в каменные стены, расширился до ниши, которая излучала мрачное, готическое величие покинутых усадеб.

— Не видно ни зги, — Аристон привалился к тонкому кристаллу окон опухшей физиономией, помотал ей туда-сюда на манер робота-стекломойщика, с разочарованным ворчанием отодвинулся обратно. После его попыток рассмотреть ночную тьму, внизу, на слабо мерцающем кварце, остались потеки слюны, крови и соплей.

— Скх-скхольких мы раскидали, а? — ухмыльнулся ему Медей.

Тренер согласно хрюкнул в ответ.

— Зс-слабаки! По гылаве мало били. Руки-ноги те-те-теле-ки-нез-м не дурковали, хы. Я — пня-дтна, воин, а ты! Ты — гранит! Не сх, кх, не шмагли тебя пдвесить!

«Ага, телекинезом, значит, твари балуются. Ментал помню, гады орали громче водонагревателя, сыпали своими жалкими смертными обидками. Ути-пути, бабу увели, над заклинанием посмеялись, в спину ударили. Детский сад. У меня аниме: „Узумаки“ через жопу сделали, все надежды похерили, вот это да, это страдание. Или когда алкашка ночью закончилась, а круглосуточный не работает, потому что электричество вырубили. В ту ночь я познал боль. А вот телекинез… не помню? А, не, стоп. Помню. Касались, гады. Жамкали. И все. Сопротивлялся. Только как?»

Мысли Медея текли больше образами, чем фразами. Важные темы ускользали от него русалочьим хвостом, стройные рассуждения жирели, расплывались, терялись по пути. В результате, он плюнул, коротко запечатлел несколько ключевых слов пальцем на клочке пергамента через магию сродства, а затем они с Аристоном вновь соединились в одно многорукое, многоглазое, зловонное чудовище из тех, кого рубили в былинах русские богатыри.

Рубили успешно, но лишь росли, множились головы зеленого змия. Приходилось прижигать высокоградусным.

— Пджди!

Впервые за все время приключений тренер проявил неуверенность. Он обвел мутным взглядом безликую, равнодушную красоту галереи позади. Раз, другой, третий. Затем прищурился, обозрел нишу. Остановился на третьей по счету двери из пяти представленных. От других она отличалась тонким, декоративным видом и фиолетовыми лентами рунической магии. Странное сочетание, на диво уместное в безмолвном, каменном отнорке воздушной галереи фантасий.

— Плохо это. Плохо. Збрлись, значт, не туда. Нельзя нам, ме, Медей.

— А если нльзя, то што?

— Што?

— Если нльзя, но оч хочется, то — можна, — осклабился наставник во всю пасть.

Аристон растянул морду в аналогичной усмешке, после чего два пьяных негодяя зашли за ленты, точно следователи за огороженное место преступления, толкнули ажурную дверцу плечом и поползли в темноту одной томной виноградной улиткой.

Длинная винтовая лестница вела вниз, петляла в узкой, угрожающе-темной шахте. Ступени оказались круты и покаты, а редкие капли воды откуда-то сверху, с укрытых тьмой сводов, сделали их склизкими. Пару раз они чуть не навернулись: пришлось Аристону дополнительно укреплять тело и всегда ставить ногу первым. Они тихо двинулись дальше, после каждого шага с интересом вращая головами.

Ниши для светильников пусты, разгромлены рукой или магией, вырваны с корнем, с частью кладки, уничтожены огнем или взрывом. Освещение дают только проплешины мха в трещинах стен и стыках камней, да разбросанные по ступеням гнилушки: они рассыпа́лись под подошвами дождем искр и затхлой, болотистой вони.

Двое наставников спускались долго, скрипели, хрустели ступенями, морщились, ругались от омерзительно-липких ладоней, которыми упирались в стену, тяжело дышали. Шли, шли, шли.

Выход возник так внезапно, что они буквально вывалились из неприметной ниши, споткнулись о высокий порог, с проклятиями растянулись в огромном, неуловимо похожем на склад помещении. Круглый зал с нишами в стиле крипты, ближайшие стеллажи ломятся от предметов, неряшливо, бессистемно уходят во тьму, воздух внутри помещения странный: неживой, словно техническая, дистиллированная вода против питьевой. Лампы на стенах выглядят, точно газовые горелки, тишина когтями хватает за сердце, ощущение угрозы крепнет, достигает пика, когда они оборачиваются

И видят маленькую табличку перед самым подъемом на лестницу:

«Приходя — не уходи».

Всего лишь бронза и вытравленная надпись. Надпись на языке проклятий.

— О, милосердные Боги… — Аристон бледнеет, его речь становится внятнее, а разудалый вид — куда несчастнее.

От страха напарника Медей почувствовал себя легче, увереннее. Он с неожиданной для себя симпатией, пусть и в пьяном виде, похлопал собутыльника по плечу. Испуг сделал тренера более понятным, более человеческим. Не таким карикатурно-книжным.

— Мы в Делетерионе, — севшим голосом произнес бородач длинное слово с первого же раза.

«Странное название. Звучит, словно смертельное пищевое отравление или средоточие мелких несчастий. Местный язык иногда образный себе на беду».

Медей хмыкнул. В тишине звук показался неожиданно громким: Аристон присел на колени, втянул голову в плечи, принялся лихорадочно оглядываться вокруг одними глазами.

— Сюда — нельзя, — прошептал он с жаром греческих трагедий и попутно обдал нежный нос товарища по несчастью алкогольными парами.

— Тог, кхм, тыгда найдем выхд и убжим, — твердо, но слегка невнятно ответил ему напарник, пока шерстил память отродья на предмет странного названия.

— Г-дится, — Аристон кивнул так глубоко, что чуть не воткнулся лбом в узорчатые доски под ногами, лишь в последний момент смог удержать равновесие.

«О, нашел! Ого! Любо, братцы, любо…»

Память не спешила кормить нового хозяина информационными разносолами. Он нашел лишь краткую, безэмоциональную справку: склад опасных, ненужных, непонятных и так далее вещей, предметов, артефактов. Первоначально задумывался как мера награды или склад вооружения на случай внешней угрозы.

Потом, самые полезные вещи стали помещать в другое место, Делетерион же сделали неким чердаком, местом для предметов, слишком полезных или опасных или дорогих, чтобы просто выкинуть, но таких, что нормально использовать их не нашлось никакой возможности. Склад набивали хламом почти два столетия, прежде чем какие-то артефакты срезонировали друг от друга, вызвали цепную реакцию, быстро заразили помещение эманациями загробного мира и темных планов, пошли опасные, непредсказуемые активации, место стало привлекать чересчур много всякой нечисти, монстров, а то и вовсе хтони…

Поэтому склад закрыли, опечатали, запретили приходить сюда под страхом суровых наказаний. Аристон присутствовал при запечатывании пять лет назад, а потом каждый год выслушивал о том, что нужно собрать команду магов и навести порядок. Под такие обсуждения попало и отродье, хотя тот считал их пустой данью традиции. Конечно же, команду никто не собрал и порядок не навел. Так и тлела магическая свалка под боком, пока не пала сама Академия Эвелпид.

«А потом отряд врагов взял и тупо сгинул с концами на верхних этажах. Причем недалеко от места, где прятались остатки защитников без гэ-героини. Интересно. Я всегда считал это тупым сюжетным ходом, роялем для спасения, пусть и для второстепенных персов. Хм. Кто знает, может в дальнейшем каноне этот зал имеет значение. Почти наверняка, именно Делетерион и призраки вокруг него и помножили вражеский десант на математический бублик. Но наверняка я не знаю. В конце-концов, на момент моей смерти в том мире выходил только одиннадцатый том, примерно шестой год героини. Всего автор обещал пятнадцать томов и несколько вбоквелов».

Он отвлекся от своих раздумий, когда ощутил чужое внимание. Не враждебное, не безразличное. Просто внимание. Как порыв ветра — никакой человечности.

Аристон подозрительно засёрбал под рукавом, рыгнул винным духом, затем еще крепче вцепился в Медея. Тот не возражал. Наставника все еще вела дорога приключений, он хотел вернуть то волшебное ощущение двух маргиналов против мира, когда они гвоздили магией фантасий и орали разудалую похабщину. Нет, не только «желтый снег». Медей все же научил водонагревателя плохому — всемирно известному шлягеру: «в говне, с говном, в говно». А что, очень подходит их ситуации!

Да, его манили приключения. Но и ощущение саспенса, чужого внимания, как в хорошем хорроре, привлекало не меньше — будоражило нервы, будило зверский интерес к новому. Что-то, что он не знал, не успел узнать в своей первой жизни. Чем он не мог воспользоваться благодаря предзнанию. Кто знает, вдруг они с Аристоном останутся здесь навсегда, очередными кровожадными фантомами и уже другой спутник развеет его тело магией, а потом лопнет башку в пудовых кулаках.

Или тренер останется здесь. Сдохнет, разложится до скелета от неведомой дряни, а он, Медей, снова сбежит и никому, никогда не скажет, куда пропал несчастный стихоплет. На него даже не подумают, не всерьез.

«Ах, я почти захотел толкнуть его вон в тот стеллаж с мечами, истекающими ядом. Такой интересный поворот сюжета. Но не стоит, не сейчас. Или события могут начаться раньше…»

Они двинулись вперед, зашуганно и грузно, вдоль извилистого, захламленного коридора из неизвестных, странных, проклятых предметов, каждый из которых мог оказаться их причиной смерти. Тем не менее, благодаря отродью, прочитанной новелле или собственному образованию (сложно сказать наверняка), Медей видел закономерности в собранных вещах.

Души, духи или тени-скиа заперты в свинцовые амфоры, с рунами в виде орнамента, или запечатаны в фигурках с залитым свинцом основанием.

Кровожадные артефакты томятся в бочках с соляным раствором или заключены в железные коробки с узорами из насыпанной соли в специальном травлении.

Органические (глаза, щупальцы, плавники, пальцы, лапки и прочее) плавают в стеклянных сферах с битумом, на дне — слабый амулет сохранения тканей, поверх сферы — руны от одержимости.

Оружие на специальных закрытых стеллажах, остекленных тонкой слюдой с рунным травлением, туда же снаряды.

Все амулеты и мелкие артефакты-телесмы в особых ячейках, как отдельные полки для дисков из юности Медея или специальные фермы для майнинга из его зрелости.

Не только амулеты: посохи, свитки, непонятные артефакты, вроде неких счетов, деревянных табличек и прочего хранились каждая в отдельном, специально выделенном месте.

Вот только

Чем дальше они отдалялись от лестницы вверх, тем сильнее становился беспорядок. Пятна гари от кислоты с характерной каймой, факельная копоть, сломанные полки с остатками поврежденных или целыми на вид предметами. Артефакты вокруг них лежали неряшливой кучей, будто пакеты с мусором на переполненной помойке. Вот только пакеты не мигают зловещими проблесками, не вибрируют при приближении, не щелкают, как человеческие пальцы.

Чем дальше они забирались внутрь Делетериона, тем гуще и оживленнее казался обступивший их полумрак. Светильники на стенах почти не разгоняли тьму — дрожали и мигали тревожным оранжевым всполохом, как старые лампочки в покинутых бункерах. В их неверном свете начинали шевелиться тени у дальних участков, а блики искрили на гладком кварце хищными, выжидательными взглядами. Стеллажи и полки скрипели мимо них уставшим деревом, вздыхали на случайных путников, периодически раздавался слабый писк — очередное свидетельство ментальных атак.

Аристон рядом тихонько подвывал от ужаса. Обычно храбрый здоровяк потерялся в этом тихом, вкрадчивом помещении, где темные тайны копились так долго, что стали просачиваться каплями скверны, истончать ткань пространства.

Высокие своды давили монументальностью, лабиринт стеллажей заражал клаустрофобией, заставлял трястись перед каждым углом, каждым ответвлением. Любой звук казался неестественным в этом забитом предметами месте. Неожиданно пустом, как пустует заброшенное здание, вне зависимости от количества брошенных внутри вещей.

— С-стой!

Медей повернул голову

И сразу понял заминку наставника.