Лирик против вермахта

Глава 22. Куда уже выше-то?

***

Аналитическая записка 12-го (восточного) отдела Оперативного управления Высшего командования армии Германии об обстановке в Москве и ее окрестностях.

«… В конце октября - начале ноября 41-го года отмечается резкое изменение внутреннейобстановки в г. Москва.Высшее советское командование предприняло энергичные меры по пресечению любых правонарушений на улицах города и его окрестностях. Количество патрулей в дневное время было удвоено, в ночное утроено против обычного порядка. Введены специальные мобильные группы быстрого реагирования, вооружённые в том числе и легкими артиллерийскими орудиями. Патрульные получили приказ расстреливать на месте любых нарушителей порядка - хулиганов, грабителей, диверсантов, распространителей панических слухов и т.д. - независимо от звания, должности и положения. Последнее позволило в кратчайшие сроки улучшить криминогенную обстановку в городе. Только за 23 - 28 октября было расстреляно более двухсот человек, застигнутых на месте преступления.

… По агентурным данным Сталин изменил порядок и частоту выездов за пределы Кремля. Зафиксированы многочисленные (более двадцати) посещения предприятий, высших и средних специальных учебных заведений в г. Москва и ее окрестностях, сопровождавшиеся выступлениями на специально организованных митингах. Зафиксировано активное использование фото- и киносъёмки, материалы которых вероятно предполагается к использованию в пропагандисткой работе. По непроверенным сведениям, в одном из наркоматовсоздан специальный отдел, призванный организовывать пропагандистские выезды Сталина для повышения морального духа военных и гражданских лиц.

В связи с изменением графика выездов Сталина появляется существенно больше возможностей для организации результативного покушения. Аналитическая группа предлагает в преддверии 7 ноября, главного большевистского праздника, осуществить подготовку и реализацию нападения на Сталина, задействовав для этого силы 104-ого особого и 87-го диверсионных батальонов. Под прикрытием массированного бомбардировочного налета на Москву необходимо произвести высадку десанта, силами которого нанести несколько отвлекающих ударов по загородным резиденциям Сталина. Одновременно, задействовав резидентуру и агентов…».

***

С. Маресьево, Инсарский район.

Федор Игнатьевич, председатель колхоза «Красный путь», только с машино-тракторной станции приехал.Какой уже день пытался для стройки нового коровника пару лишних тракторов и грузовиков выбить. Только без толку все было. Уйму техники на фронт забрали, а оставшаяся теперь чуть ли не на вес золота была. За каждый трактор, грузовик, сеялку шла такая борьба, что за голову хватались.

- Хоть чего съестного перехватить, пока опять куда не позвали, - буркнул председатель, отряхивая валенки от снега на крыльце правления колхоза. - Чаю с хлебом на худой конец…

Хлопнул дверью правления, и оказался в коридоре.

- А если сальца с хлебушком? - облизнувшись спросил у тишины, внезапно вспомнив про заветный сверток в ящике стола. Со вчерашнего должно еще остаться. - Еще бы и стопочку с морозца… Кхе-кхе, - кашлянул даже для оправдания в своих глазах. Мол, и правда замерз. - Чай не для пития, а для согреву.

Только этим мечтам не суждено было сбыться. Едва только оказался на пороге собственного кабинета, как кто-то с силой затарабанил по входной двери. Ирод, знает же, что правление не заперто, а все равно стучит.

- Хватит! Дверь сломаешь! Давай, заходи уже, - недовольно крикнул Салимов в сторону коридора.

И уже через секунду, прошлепав по коридору, в кабинет ворвался взъерошенный Лешка, его племянник.

- Дядь Федь, дядь Федь! Быстрее! Пошли, дядь Федь! - закричал мальчишка, едва оказавшись в кабинете. Красный, потный, весь расхристанный. Бежал, похоже. - Там! Старинов… Илья… Филипович!

Рука с ножом, которым председатель только что хотел порезать хороший ломоть сала, замерла в воздухе. Опять эта фамилия! Что же за шебутная семейка такая? Целый месяц уже со всех утюгов только про Старинова и слышишь! Михаил Старинов то, Михаил Старинов это!

- Ну? - возмущенно уставился на племянника. - Рожай, давай уже! Чего опять случилось с этой семейкой?

Запыхавшийся Лешка, как раз, успел дух перевести. Набрал в грудь побольше воздуха и как заорет с новой силой:

- Илья Филипович Мишку пороть собрался! Уже ремень с портков снял! Ругалси…

У председателя аж глаза от удивления округлились. Ножом как шмякнет по столу, во все стороны раскидывая и шмат сала, и стопку, и кусок хлеба.

- Они там, вообще, что ли ополоумели?! - рявкнул Салимов. - Я сейчас им обоим дам! Мозги-то вправлю. Илья-то чего лезет? Хотя… Черт, может и надо немного ремня-то дать…

Последние слова он уже на улице договорил, оказавшись у машины в привычных тулупе и валенках. Меховую шапку только осталось на голову нахлобучить.

- Лешка, беги вперед, огородами! - на племянника махнул рукой. - Скажи, чтобы там смирно сидели и не рыпались! Мол, сейчас председатель приедет и во всем разберется! Бегом!

Сам же в машину полез. В тулупе и валенках та еще задача оказалась.

- Филиппович, дурак… Куда руку-то поднимает? На кого, главное…

Председатель качал головой, как китайский болванчик. Никак не понимал, как сейчас можно Мишку ремнем пороть. Филипыч, ведь не просто сына решил уму разуму научить, а герою, фронтовику-орденоносцу, которой сам товарищ Сталин и товарищ Калинин руку жали!

- Это же политический вопрос получается, - шептал Салимов, чувствуя, что несмотря на сильный мороз у него вся спина была мокрой от пота. Разволновался, чего греха таить. - А если, не дай Бог, газеты прознают? Тогда совсем беда... Возьмут и напишут, что у нас в селе мракобесы и старорежимники, что детей лупят, почем зря? - от таких мыслей еще и в сердце закололо. - За что же мне это все? Лучше уж на фронт, проклятого немца из винтовки стрелять. Просто и спокойно. Пуляй себе из винтаря и пуляй. А тут не знаешь с какой стороны тебе ежа подложат…

Успел, к счастью. В самый крайний момент успел, когда оба Старинова - взрослый и малый друг против друга, как драчливые кочеты встали. Оба красные, как кумач на флаге, злые.

- А ну, охолодись-ка! - Салимов ворвался в избу и встал между ними. - Что еще за мода такая в родной семье кулаками махать? Отец с сыном? Ну-ка, сели! Прасковья, где ты там? Тащи нам чего-нибудь выпить и закусить! Такие дела на сухую не решаются!

Заплаканная Прасковья тут же вынырнула из другой комнаты, где и пряталась. Благодарно кивнула председателю, и начала с кухни миски и плошки таскать.

- Давай-ка, для начала вздрогнем, - насупившийся Старинов-старший быстро опрокинул стопку. Его примеру последовал и председатель. - Ты, Михайла, со спиртным погоди. Филипыч, ты думаешь, я не понимаю, что и как? Сам иной раз хочу взять ремень, а лучше розги, чтобы дочкам-дурехам мозги вправить. Обеим задрать подолы и врезать, чтобы неделю сесть боялись! Но политический момент понимать-то нужно. Поговорить что ли нельзя было?

Выпили еще по одной, молчавший до этого Илья Филипович наконец поддакивать начал. После третьей вроде говорить начал:

- … А чтобы знал как себя с родным батькой вести! Меня знаешь как батька лупил? Начнет ремнем, а закончит палкой от метлы. Как выпьет, лучше из дома беги… А этот совсем ничего не признает. Представляешь, поучать меня вздумал?! Родного отца уму-разуму учить?

Дружески похлопывая Старинова-старшего по плечу, Салимов нет-нат да и бросал внимательный взгляд на Мишку. Прикидывал, как теперь с этим «героем» разговаривать. Ведь, пацан, к бабке не ходи, большим человеком себя возомнил. Гордость в голову ударила.

- А ты, Михайла, вроде и не глупый пацан, ордена имеешь, песни пишешь, а ведешь себя, как зеленая сопля, - тон председатель специально такой выбрал, чтобы до парня все сразу дошло. Шустрый он больно. Как говориться, молодой и ранний, а соображения еще мало. - Батька тебя вырастил, на ноги поставил, в люди вывел, а ты его поучаешь, как дитя неразумное. Не по-человечески это, не по-людски. Повиниться надо.

Говорит, а сам все на Мишку смотрит. Гадает, хвати упарня разумения все правильно сделать или нет. Вель может и в позу встать. Мол я весь важный из себя, в газетах печатаюсь и на радио выступаю, что вы ко мне со всякими дедовскими пережитками пристаете. Вполне мог так и сказать.

- Винюсь, батя, - пацан с виноватой миной на лице подошел к отцу. - Дурак я, чего тут еще сказать. Извини. Может, как оттуда вернулся, все в голове перемешалось? Не знаю. Еще раз, бать, прости меня. Не со зла я на тебя сорвался.

Видя такое развитие событий, председатель уже по следующей стопке налил. На этот раз и Мишке досталось. Парнишке, правда, для первого раза немного налили, но все же налили.

- А теперь, Мишаня, расскажи, куда дальше собрался? В столице был, на фронте был, орден с медалью вон заработал, - председатель с усмешкой показал на грудь парня. - Теперь куда?

И честно говоря, лучше бы не спрашивал. Только-только все успокоилось, волком друг на друга глядеть перестали.

- Я… Это… В Америку поеду, - вдруг выдал паренек, и, затаив дыхание, посмотрел на отца.

Мгновение и Илья Филипович поднимается с места.

- Что? К мериканцам, за океан? С ума сошел?

***

Не так Мишка представлял своё возвращение в родное село, совсем не так. Мечты про торжественную встречу, восторженные взгляды соседских мальчишек и девчонок, конечно, сбылись. Этого всего даже с лихвой оказалось, а вот про отцов ремень в его мыслях точно ничего не было.

- ... Я, конечно, тоже хорошо. Дома с мамкиных пирогов с капустой расслабился, начал про будущее рассказывать, как страну обустроить, что нужно делать, а что нельзя. Мессинг, хренов!

Сейчас глубокой ночью, да на тёплой печи, все вспоминалось легко и просто. Даже казалось несущественным. Но Мишке все это виделось иначе.

- ... Ведь по самому краю прошёл... Расслабился, б...ь. Баран..

Заметил, что такое с ним в последнее время случается все чаще и чаще. Точно теряет осторожность, начиная выделывать коленца за коленцем. Рано или поздно, это точно подведет его под монастырь.

- Слишком на виду, слишком резко взялся. Сейчас бы осадить немного, мхом прикинуться, черт, да поздно уже. Да ух, хорошо засветился. Активист-общественник, талантливый поэт, фронтовик, орденоносец...

Словом, и ежу понятно, что назад ему уже не сдать. Похоже, путь у него только один – вперед, только вперед, причем все сильнее и сильнее взвинчивая темп. Отступать поздно, да и нельзя. За его спиной сейчас стояли не столько незнакомая и далекая Москва, сколько близкие ему люди – мать с отцом, сестры с маленьким братиком, односельчане.

- Да, только вперед, чтобы этого проклятого Адика кондратий хватил от моих песен и стихов.

И все остальное, о чем Мишка думал, что шепотом себе говорил, уже не имело никакого значения. Обуревавшие его сомнения исчезли и вряд ли уже вернуться.

- А теперь спать, - улыбнулся он, подводя итог всем своим ночным размышлениям. – Завтра уже уезжать, а там привет Америка…

Но поспать ему вновь не удалось. Едва закрыл глаза, как его кто-то тормошить начал.

- Мишка! Подымайся, давай, - оказалось, это батя у печки стоял, и его руку трепал. – Знаю, ведь, что не спишь. Слышал, как ворочался, бормотал что-то. Пошли, поговорить нужно.

В сенях, накинув на плечи по тулупу, застыли. Бездумно рассматривали морозные узоры на оконном стекле.

- Мишка, - Старинов-старший, наконец, заговорил. Голос был глухим, тяжелым. Чувствовалось, что непросто ему давался этот разговор. – Прости меня.

У парня медленно поползла вниз челюсть от удивления. Извиняющийся отец – это было нечто, чего и представить было сложно. Все в селе знали про любимую присказку Ильи-кузнецы: есть только мое мнение и неправильное. Поэтому никто и слыхать не слыхивал, чтобы он перед кем-то и когда-то извинялся.

- Ты большое дело делаешь. Не мог я этого при всех сказать. Настоящий мужик, как наш дед еще в ту войну, - Старинов с трудом сглотнул вставший в горле ком. – Я ведь, Мишка, сразу в военкомат пошел. Сильно просился, чтобы первым взяли. Наградной наган с Гражданской показывал, что за Перекоп дали. А они, сволочи, ни в какую! – скрипнул зубами от бессилия. – Все про мою ногу и легкие говорили. Мол, никакой из меня боец, обуза просто. Это я должен был там, в окопах. Не дело, когда пацаны на смерть идут. Вам же еще жить и жить…

Он положил ему руку на плечо и сжал.

- А ты пошел, с орденами вон вернулся. Горжусь тобой, сын. Ей Богу, горжусь.

- Спасибо, батя, - парень коснулся глаз, и с удивлением ощутил влагу. – Я знаю…

- Ты чего, Мишка? Слезы? – судя по изменившемуся тону, Старинов-старший улыбнулся. – Кто узнает, что герой-орденоносец плачет, засмеет. Под немецкими пулями не плакал, а здесь вон поплыл...

Долго они еще так стояли в сенях. Разговаривали, вспоминали деда. Отец часто курил, отчего в воздухе стоял нещадный запах душистой махорки. Душевно поговорили.

- … Ты там осторожнее, сынок. Америка далеко, а немец вот он, рукой подать.

***

Новый день тоже шебутной вышел, не меньше предыдущего. Отхлестать ремнем, к счастью, ему никто не угрожал, но и без этого событий хватало. А ведь хотел последней день перед отъездом провести спокойно, дома и с родными. Сейчас, держи карман шире!

- Товарищ Старинов!

С самого утра к ним в дом заявилась целая пионерская делегация во главе с председателем пионерского совета школы – его одноклассницы Светки Синицыной, очень деятельной особы, у которой, как многие думали, где-то внутри моторчик прятался. Едва дверь открыла, а показалось, что уже всю комнату собой заняла.

- Товарищ Старинов, тебе срочно нужно выступить на общешкольном пионерском и комсомольском собрании! Все уже собирались, ждем только тебя!

И все это было сказано настолько безапеляционным тоном, что Мишка не сразу нашелся, что и ответить. При этом её голос звучал не хуже прокурорского: громко, уверенно, обвиняюще. Мол, как же ты мог, негодяй эдакий?!

- Э... Я... Я собирался дома посидеть, помочь, - растерялся парень от такого напора. К тому же из-за спины Светки выглядывали ещё пять или шесть голов с косичками или вихрами на макушках. И от всех них буквально фонило ядреной смесью из восторженности, любопытства и зависти. – С родными…

Синицына чуть подалась вперед, уперев руки в бока. На лице показалось столько возмущения, что и представить себе сложно.

- Как там дома сидеть?! Товарищ Старинов, что это за несознательность?! Вы же пример для всех пионеров, про вас в «Пионерской правде» и самой «Правде» писали! Вы просто обязаны рассказать обо всем! Так ведь, ребята?

Ребетня за ее спиной тут же грянула:

- Конечно! Мишка, расскажи, как немца бил! Правду бают, что цельный танк гранатой взорвал? А про ефрейтора с полицаями? Мишаня, а из пушки стрелял?

Из общей кучи уже вылезли самые активные, большей части мальчишки с горящими глазами, которые и бомбардировали его вопросами:

- А Ковпак что сказал? Мишка, дай орден потрогать! А Звезда из настоящего золота? Или из меди?

Под таким яростным напором Мишка сделал шаг назад. Почувствовал, что еще немного и его разорвут на десятки маленьких Мишек, а орден с медалью отнесут в школу и повесят на доску почета.

- Все, все, хватит! – парень примирительно поднял руки вверх. - Уже собираюсь! Рубашку и пиджак только одену.

Мишка решил, что обойдется малой кровью. Хочешь – не хочешь, а идти придется. Придет, посидит в президиуме, «посветит» иконостасом из орденов, «толкнет» небольшую речь и сразу же домой. Завтра уже уезжать, а он и с родными толком не повидался.

- Вы идите, идите. Сейчас приду, - высунулся из-за занавески, где переодевался. – Я почти готов.

- Мы подождем, товарищ Старинов, - Синицына независимо дернула головкой, отчего ее косички взметнулись вверх. – Мы, как почетный караул, рядом пойдем.

И от ее торжественных слов у Мишки как-то нехорошо «екнуло под ложечкой». Откуда-то вдруг пришла уверенность, что никакой малой кровью на собрании он не обойдется. Похоже, придется выложиться полностью.

- … Чтобы все видели, как мы наших советских героев чтим! – сказал, и сразу же строго посмотрела на свою свиту, которая тут же пришла в движение и начала выстраиваться в некое подобие строя. – К тому же фотограф попросил, чтобы мы рядом с тобой в пионерских галстуках шли…

- Какой еще фотограф? – одевая пиджак, Мишка так и замер.

- Как какой? К нам же репортерская бригада из «Пионерской правды» приехала! – Синицына на него так посмотрела, что он едва не покраснел. – Их фотограф и сказал.

***

Газета «Пионерская правда», «На малой родине героя», 2 ноября 1941 года.

«… Глядя на Михаила Старинова понимаешь, что в это время тяжелых испытаний весь народ от мала до велика встал на защиту нашей страны. Он, как и тысячи советских бойцов, не ждал и не просил награды, желаю лишь одного – уничтожить очередного фашиста.

Простой парень из самого обычного села, Миша не понимал, почему все называют его героем. «… Я взял винтовку убитого рядом товарища и начал стрелять. Видел наступающего гитлеровца и нажимал на спусковой крючок, видел следующего и снова нажимал. Я совсем не герой. Любой на моем месте поступил бы точно также», - скромно рассказывал светловолосый паренек. «Все, кто сейчас на фронте – в окопах, в кабинах самолетов и танков, в рубке подводных лодок и кораблей – они настоящие герои, они защитники нашей советской Родины, все, как один, достойные высокого звания Героя Советского Союза. И моя награда – это и их заслуга», - с жаром говорил пионер.

… В заключение торжественного объединенного собрания пионерского и комсомольского собрания Маресьевской школы была зачитана телеграмма товарища Михаила Ивановича Калинина, председателя Президиума Верховного Совета Советского Союза, о делегировании от пионерской и комсомольской организации школы пионера Михаила Ильича Старинова в состав сводного пионерского отряда, который пройдет торжественным маршем по Красной площади в день Великой Октябрьской Социалистической революции».

Сравни, как лучше ГНОБИТЬ немца, СЛОВОМ (пропагандой и идеологией) или ДЕЛОМ (минами, танками, самолетами и др.)!!!! Для это прошу обратить внимание на книгу "Физик против вермахта"

https://author.today/reader/314768/2871650