Лана из Змейгорода

Глава 32. Нареченная

— Да она с ума сошла! — не поверила, узнав о решении Ланы, Самовила. — Рассудком от горя помутилась! Батюшка, неужели вы ничего не сделаете?

— А что тут можно сделать? — развел руками Водяной, глядя на старшую дочь без гнева, но со смиренной уверенностью в своей правоте.

— Хотите, чтобы она повторила судьбу Дивны? — копируя сварливую манеру матушки Вологи, поддержала сестру Кема.

— Каждая судьба неповторима, звенья цепи не разомкнуть, и нити из ткани бытия не вытащить, — назидательно отозвался Водяной, попросив зятьев помочь перенести приданое Ланы и ее личные вещи в избу Яромира.

Она решила, что так будет правильнее, и батюшка не стал ей перечить.

— Я же взял свадебный выкуп, — пояснил он свое решение сестрам.

— У вас что-то с ним было? — начала допытываться Самовила, когда мужчины ушли, а Лана осматривала углы отцовского жилища, проверяя, не забыла ли что.

— Ты ждешь ребенка? — напрямик спросила Кема, которая за своего Кейо вышла вообще увозом, так как матушка по непонятным причинам не одобряла этого брака.

Лана, всхлипнув, покачала головой, снова переживая тот миг, когда их с Яромиром от близости отделял всего лишь шаг. Зачем она его остановила? Чего испугалась? Даже если бы он причинил ей боль, это, возможно, его отрезвило и заставило задуматься о том, что своим безрассудством он калечит других. И даже если бы он после этого ушел, она бы могла надеяться на то, что все, что они пережили вместе, было не напрасно.

И почему матушка Волога приучила ее к стеснительной скромности? С другой стороны, Кеме матушкины уроки в свое время не помогли. Зато Даждьроса, мать которой, по слухам, не отказывала даже приглянувшимся смертным, тоже не научилась подолом крутить.

— Так что тебя заставляет идти в дом к тому, кто так жестоко тебя и всех нас оскорбил? — не поняла Самовила, помогая младшей сестре устроиться на новом месте.

— Я люблю его, — с чувством проговорила Лана, осматривая оставшиеся на верстаке инструменты и одежду, которую ящер с собой не взял.

В его кузне огонь тоже погас, но, может быть, хоть свет домашнего очага и масляной лампы, которую она будет зажигать каждый вечер, послужит ему путеводным маяком. Хотя, была бы ее воля, она расправила крылья и полетела следом. Знать бы еще куда. Финист, к которому в Детинец все-таки наведался старший из зятьев Бранко, говорил, что никто к нему не приходил и о молоте Верхнего мира не спрашивал.

— Как бы тебе не пришлось о своем решении пожалеть, — вздохнула, прощаясь с сестрой Кема. — Тут же одних пересудов, сколько будет.

— А все меньше, нежели в тереме у матушки, — усмехнулась Лана, вспоминая привычку Вологи по косточкам разбирать каждого из родни и знакомых.

Пересудов она не боялась. Хотя в Змейгороде, конечно, о несостоявшейся свадьбе толковали всю зиму. Будто иных тем для разговоров не существовало.

— Как был смутьяном, так и остался, — сокрушались именитые горожане, поманившие Яромира булавой воеводы и передавшие ее старейшине Брониславу. — И сам непонятно, куда подался, и батюшке Водяному обиду нанес.

— Не такую уж обиду, если девица в дом смутьяна переселилась, — не соглашались те из горожан, которые еще в дни осады считали возможным отдать русалку Кощею.

— Да кто ее, опозоренную, теперь возьмет, — смаковали подробности расстроившейся свадьбы родовитые жены, считавшие, что дочь Водяного слишком задается, хотя Лана старалась держаться со всеми ровно. Разве что близких подруг среди дочерей ящеров не завела.

— Да желающих хватает, только она держится так, что не подступиться, — замечали родители сыновей, которые были бы не прочь назвать дочь самого Водяного невесткой.

Впрочем, решение Ланы перейти жить в дом Яромира удивило не только подруг, но и Даждьросу.

— Ты действительно это сделала специально, чтобы никто больше со сватовством не приходил? — не могла взять в толк Радмила, чью голову к зиме украсила нарядная кика.

Боеслав, наконец, залечил раны, и на отсутствие внимания мужа русалка не жаловалась.

— Затоскуешь же в одиночестве совсем! — соглашалась с подругой Младислава,

— У меня есть обязанности целительницы и отравленные скверной угодья возле Змейгорода, которые нам еще несколько лет лечить и исцелять, — напоминала подругам Лана.

— Но это же совсем не то! — в один голос возразили Младислава и Радмила.

Даждьроса ни о чем не спрашивала, не пыталась образумить, просто приходила, чтобы долгими зимними вечерами тянуть вместе жесткую конопляную и льняную кудель, сучить шерстяную пряжу или сидеть над кроснами зная, что большая часть сотканных холстов ляжет в укладку мертвым грузом. Поскольку порты ладам милым им уже не пошить. А для себя все время обновы справлять — какая радость.

Летом они вместе поднимались в небо, посылая потоки дождя и живительную росу, вымывавшие с лесных и полевых просторов остатки скверны. И десяти лет не прошло, а на месте кровавой сечи вновь колосились поля, и в поднимавшемся на глазах молодом лесу пели песни и вили гнезда вернувшиеся птицы. О грозных и горьких событиях напоминало только мертвое озеро, хранившее память о демоне, и высокий курган, поднявшийся возле буевища. А еще потихоньку подрастали дети тех, кто отдал свои жизни за Змейгород и тех, кто отстоял его будущее. Хотя у ящеров в запасе сотни лет, а дети их растут одинаково со смертными, и потому дочурка Радмилы и Боеслава бегала по лугу в горелки с сыновьями Медведко, а близнецы Златомилы и Боемысла запускали кораблики вместе с пострелятами Купавы. И только в домах Ланы и Даждьросы не звучал детский смех, и покосившаяся изба Велибора все больше уходила под землю. Горыныч так и не покидал полюбившихся ему Сорочьих гор.

— Ты действительно веришь, что он когда-то вернется? — спрашивала Даждьроса в особо томительные осенние дни, с затаенной болью глядя на плачею, на которую так и не сменила свой девичий венец.

— Я это знаю, — отвечала Лана.

Первое время она еще просила сестру создать зеркало и показать Яромира. Однако водяная поверхность только шла рябью или затягивалась белесой пеленой, точно слепое око бельмом. Где протекал путь ящера, не мог сказать даже батюшка. Впрочем, Лана подозревала, что Водяной знал гораздо больше, нежели решался поведать.

Судьбы Велибора тоже оставалась для тех, кто еще о нем помнил, тайной. Зеркало просто застывало льдом или трескалось камнем, и это наводило не на самые веселые мысли. А еще Даждьроса как-то призналась, что видела во сне жуткого двойника ее милого. Вооруженный страшным оружием Нави он вел за собой несметное войско, и кровавый плащ трупов стелился за ним.

Понятно, что похода к Ледяным островам, даже когда Змейгород, залечив раны, обложил непомерной данью Хрустальное королевство и возвел несколько новых крепостей в верховьях Кемы и Вологи, никто не снарядил. И корабля, способного достигнуть острова Буяна, не построил. Тем более что и Кощей, собирая дань на Янтарном побережье и в галатских землях, к Змейгороду больше не приближался.

А потом из очередного похода вернулись братья ящеры. Потрепанные и злые, так как еле смогли отбиться, потеряв возле Гардара несколько пограничных крепостей и пророча новую попытку Хозяина Ледяных островов пойти войной на Змейгород.

— Мощное войско собрал Кощей, — объяснял старейшинам воевода Бронислав, чьи доспехи еще хранили вмятины от ударов порождений Нави.

— И знаете, кто им командует? — спросил у сограждан возмужавший Боемысл, который теперь возглавлял правое крыло. — Наш Велибор!

— Нашего Велибора больше нет! — строго глянул на него Рудознат, который с особой яростью выступал против похода на Ледяные острова и других попыток освободить прежнего воеводу. — Есть теперь только бесчестный отступник и изверг народа ящеров Велимор.

— Он предался демону, который его пленил, и принял от него скверну Нави и силу ледяного копья, — бесстрастно пояснил потрясенным сородичам Бронислав.

— Поэтому мы можем лишь его проклясть и навсегда забыть! — заключил Мудрейший.

Расходились в смятении и подавленном состоянии, разбирая по домам отцов, братьев и мужей, хотя далеко не всем повезло вернуться. Особенно из числа пеших воинов, которые оказались под ударом. Хотя Кощей, обрубив Велибору крылья, лишил его возможности принимать истинный облик, страшное оружие, которое едва не убило его самого, в умелых руках прирожденного воина унесло за раз десятки жизней. И это только среди ящеров. У смертных потери были, как всегда, выше. А уж количество раненых подсчету вовсе не поддавалось. Давно, с той самой памятной битвы под стенами, Змейгород не нес таких потерь.

— Не понимаю, как он мог! Особенно после того, что Кощей сделал с Дождирадой! — не могла оправиться от потрясения Даждьроса, которая выглядела и вела себя так, будто тоже испытала разрушительную мощь ледяного копья.

Все следующие дни она оставалась в лечебнице, выхаживая раненых, словно своей самоотверженной заботой пыталась искупить вину ящера, который сначала спас Змейгород, а теперь мстил бывшим согражданам за то, что никто не пришел ему на помощь, когда он страдал. Старейшины тогда все списали на непреодолимые обстоятельства и теперь с упоением клеймили предателя, ни в чем не признавая своей вины.

— Мы же не знаем, каким мучениям подверг его Кощей, — не называя имени всеми осуждаемого отступника, попыталась найти ему оправдание Лана, сердце которой тоже тоскливо щемило при мысли о Яромире, от которого по-прежнему не приходило вестей.

— Я не верю, что пытки могли его сломать! — сдвинула собольи брови Даждьроса, укрывая тяжелораненого десятника Снежнодара, который в бреду продолжал звать погибшего сына. — и подкупать его бесполезно.

— Значит, Кощей сумел найти к нему подход, — вздохнула Лана, которая и сама, пускай во сне, едва не стала жертвой черного колдовства. — Ты же знаешь, как он умеет наводить мороки, смешивая правду и ложь, путая белое с черным.

Неужели в похожие сети попался Яромир? Верить не хотелось, но беда заключалась в том, что беспутный ящер в своем желании поквитаться со старейшинами мог сунуть голову в петлю и совершенно добровольно. Увы худшие опасения подтвердились.

Еще не оплакали всех погибших, не залечили раны тех, кого ледяное копье лишь слегка задело, когда пришла новая беда. В сумрачную и смутную пору между Велесовой ночью и Колядой из Нова города прискакал гонец с вестью о том, что охотники, ходившие промышлять зверя в непролазные леса и топи, видели идущую с Полуночи несметную рать. Тот, кто ведет ее не только сумел от имени Хозяина Нави договориться с Ледяными великанами, чтобы они пропустили рать, но и сам хорошо знает окрестности Змейгорода и горные тропы.

— Такого быть не может! — как всегда, не поверили для начала старейшины. — Через северные тундры и болота не пробраться ни пешему, ни конному.

— Охотники говорят, что Кощеевы слуги взяли проводниками ищущих, которые кочуют со своими оленями вдоль Ледовитого океана до самой зимы, пояснил слегка уязвленный недоверием гонец.

— Но через Змеиные горы может провести только кто-то из своих, — заметил Бронислав, и сердце Ланы, которая с другими сестрами стояла в это время на пороге лечебницы, сжалось от недоброго предчувствия.

Вещий батюшка все знал наперед, но почему-то ей говорить не стал. Впрочем, немного разбиравшаяся в ведовских делах Даждьроса предупреждала, что пророки не просто так расплачиваются дорогой ценой за то, что раскрывают окружающим правду. И будущее, которого пытаешься избежать, все равно настигает и отыгрывается сторицей.

Для начала, чтобы подтвердить или опровергнуть недобрые вести, в дозор отправили наиболее быстрых и скрытных ящеров. Вернулся только один, обожженный и израненный, и, прежде чем впасть в забытье, подтвердил все сказанное.

— Их ведет Яромир, — прохрипел он, до того, как силы оставили его. — Только теперь его называют Яромором.

Лана не удивилась, узнав, что ее несостоявшийся супруг вместе с присягой изменил и имени, данному в день первого полета, когда достигшие возраста посвящения ящеры встают на крыло. Яромир крыльев не утратил и от этого стал противником еще более опасным. Вот и дождалась. Только сердце от предстоящей встречи почему-то радостно не билось. Хотя и продолжало трепетать и плакать от боли и любви.

В Змейгороде началась паника. Со стороны гор врагов не ожидали, считая, что обрывистые кряжи, которые сами по себе походили на неприступную крепость, сберегут и защитят. Но горы на этот раз словно взбунтовались против ящеров, которые веками нарушали их покой, вгрызаясь все глубже в их тело в поисках золота, самоцветов и различных руд. Возможно, Яромир специально выбрал непростой путь через перевалы, чтобы уязвить старейшин, захватив и опустошив их рудники. Ибо как остановить эту угрозу, не знал никто.

— Надо перекопать дороги! — сгоряча предложил старейшина Рудознат. — Новые укрепления мы там уже возвести не успеем.

— В горах нет дорог, — напомнил воевода Бронислав. — К тому же Яромор в отличие от Велимора имеет крылья, да и под его началом, если верить дозорным, драконов Нави хватает.

— Дадим отступнику и предателю бой! — возгласил Боемысл, и на этот раз его поддержали не только брат, но и подросшие сыновья, уже совершившие свой первый полет.

— Нам не хватит сил, мы едва оправились после встречи с другим предателем, — скривился Бронислав.

— Так что же, сложить покорно крылья и молить о пощаде? — спросил так и не присмиревший Боривой, который, кажется, единственный признавал, что в переходе двух лучших воинов Змейгорнода на сторону супостата есть и вина старейшин.

— А может быть, отдать ему наших жен и детей? — поддержал ветерана Боемысл, растивший вместе с Радмилой двух прелестных маленьких русалочек.

— Наших жен и детей отдавать никому не надо, — успокоил сограждан Рудознат. — А вот невесте отступника, нареченной, которая живет в его доме, неплохо бы с ним поговорить.

И снова у Ланы упало сердце, когда она услышала одобрительный гомон испуганных сограждан, видевших в том, чтобы выдать ее на поругание Кощеевым слугам, единственное спасение для Змейгорода.

— Все правильно! — эхом откликнулись родовитые женщины, прижимавшие к себе испуганных и не понимающих, что происходит, детей. — Она его столько лет ждала. Пусть поговорит.

— А если он ее слушать не станет? — попытался достучаться до сограждан Боривой. — Кто знает, вдруг чары Кощея ему разум затмили, заставив забыть не только свое имя, но и все, к чему лежала душа.

— Да точно он ее забыл, — загомонили ящеры, безо всякого стыда обсуждая предложенный Рудознатом вариант спасения. — С глаз долой, из сердца вон.

— Не просто так он сбежал накануне свадьбы! — припоминали старейшины, перекладывая на Лану вину за побег Яромира.

— И все же стоит попробовать, — возражали другие.

— Послушаем, что скажет Мудрейший, — спохватились наконец, вспомнив, что бремя большинства спорных решений привыкли сваливать на сдавшего в последнее время жреца.

Мудрейший скорбным виноватым взором посмотрел на Лану и, прочитав в ее глазах согласие, изрек:

— Выдавать, как предлагали в прошлый раз, мы никого не будем, но вот попросить можно. Как дочь Водяного решит, так и поступим. А сами будем готовиться к сече.

Лана не заставила себя долго ждать.

— Я поговорю с ним, — тихо вымолвила она, и, не глядя на старейшин, поправила плачею и ушла к себе в избу собираться то ли на свидание с милым, то ли на смерть.

— Ты что задумала? — в ужасе прибежала к ней Даждьроса, наблюдая, как сестра, отстраненно приказав домовому истопить баню, собирает чистую смену белья и другие вещи, необходимые в дороге.

Вряд ли ее сразу убьют, а путь на Ледяные острова неблизкий.

В бане Лана парилась сосредоточенно и долго, хотя никак не могла согреться. Накануне свадьбы она собиралась туда пойти, как от века заведено вместе с сестрами, чтобы, очистившись банным паром, возродиться к жизни в новом доме и новой семье. Этот обычай свято блюли даже смертные, а сейчас Лана понимала, что ее может ожидать отнюдь не временная и не ритуальная смерть.

— Ради этого дня я осталась в Змейгород, — напомнила Лана, обнимая сестру, понимая, что, возможно, больше они не увидятся.

— Береги себя, — попросила на прощание Даждьроса, хотя, конечно, понимала, насколько беспомощно и глупо звучат ее слова.

Навстречу Кощееву войску Лана отправилась в сопровождении близнецов, которые приходили ее сватать и всегда летели с правого и левого крыла Яромира.

«Если что, мы тебя прикроем, чтобы ты успела вернуться», — попеременно успокаивали ее братья-ящеры.

От Зимнего кряжа, на той стороне которого остановилось Кощеево войско, готовясь к последнему переходу, после которого до Змейгорода оставался только день пешего пути, Лана послала Яромиру зов, не особо ожидая ответа.

«Кто это? — коснулась ее сознания удивленная и исполненная нежности мысль. — Ланушка-лапушка, неужели ты? А что ты делаешь в Змейгороде?»

«Тебя дожидаюсь. — без лишних обиняков ответила Лана. — Только не думала, что ты сюда с Кощеевой ратью придешь».

«Старейшины Змейгорода должны ответить за мою обиду, — жестко и беспощадно отозвался ящер. — А смертные и так слишком мало живут».

«А как же другие русалки, женщины, дети, почему ты им отказываешь в праве на жизнь? — также твердо и безжалостно отозвалась Лана. — Если твоему господину нужна жертва, возьми одну меня!»

«Ты не можешь так со мной поступать! — простонал в ответ Яромир. — Я люблю тебя, но ты не вправе требовать, чтобы я отказался от своей мести Змейгороду».

«Я тоже его часть. Убей сначала меня», — потребовала Лана.

Ответ долго не приходил, и она уже не знала, как толковать это молчание и что говорить согражданам. Но в тот момент, когда она решила, что придется, ничего не добившись, возвращаться, ее подхватил властный огненный вихрь, унося от всего, что она прежде знала и чем дорожила.