Лана из Змейгорода

Глава 28. Дождирада

«Они дрогнули, они уходят! — ликовал забывший о ранах Яромир, передавая изувеченного Медведко целителям и вновь поднимаясь в воздух. — Поднажмем, ребятушки! Не дадим супостатам спуску! Отомстим за Велибора и других павших товарищей!»

«Куда ты? Хоть раны позволь залечить!» — переживала за любимого Лана.

«До свадьбы и так все пройдет! — пообещал ей Яромир. — Я буду не я, если не укажу этой погани ее место!»

Воспрянувшие духом воины Змейгорода и те из ящеров, которые еще могли встать на крыло, пустились в погоню, до конца не веря, что у них получилось не просто уцелеть в, казалось, безнадежной схватке, но отвести от родных стен беспощадное лихо. Направляя врага по тем же разоренным землям вплоть до Вацлавского королевства, не позволяя осквернить новых угодий, они усеяли отравленные поля и сожженные дубравы телами Кощеевых данников и безжалостно истребляли немертвых. Воины северных крепостей, а также подошедшие союзники из Гардара и Княжьего града им в этом усердно помогали.

В это время русалки и смертные женщины залечивали раны тех, кому повезло в битве выжить, но кто не имел сил отправиться дальше с войском. Еще когда бранное поле дышало смертью, а кровь павших и скверну Нави не желала впитывать измученная бранью земля, целительницы-лебедки слетели со стен, в страшной куче мертвых тел разыскивая тех, в ком еще теплилась жизнь. И хотя на плечи стопудовым грузом наваливалась свинцовая усталость, а магия на кончиках натруженных рук еле теплилась, ни одна из целительниц не ушла на покой, пока не убедилась, что теперь их подопечным для выздоровления требуется только время. Им помогали смертные женщины, вышедшие из города, чтобы найти братьев, отцов, мужей. И даже те, чьи близкие оказались среди павших или, наоборот, ушли с войском преследовать Кощеевых слуг, не отказывали в помощи нуждавшимся, находя если не глоток воды, то хотя бы доброе слово.

— Потерпи немного. Раны заживут, и ты сможешь подняться в небо! — увещевала Лана бедного Боемысла, скрепляя его поврежденные кости, пока неподалеку Радмила омывала живительной росой и слезами раны своего Боеслава.

— На земле тоже много всего интересного, — сверкнув зелеными глазами, приникла, как к живительному источнику, к воспаленным губам жениха едва разыскавшая его ящерка Златомила.

— Главное, не в земле, — через силу улыбнулся невесте Боемысл.

В самом деле в городе и разоренном посаде не осталось ни одной семьи, куда в Перунов день не пришла смерть, и победа над жестоким ворогом имела горький вкус пепла. Пленные из числа данников и старики до рассвета и весь следующий день собирали тела павших, чтобы, совершив необходимые обряды предать их земле. Останки Кощеевых слуг сбрасывали в полыхавшую огнем глубокую яму, которую посреди поля вырыл смерч. До этого воронку осмотрели Мудрейший и другие кудесники, убедившись, что следов демона больше не осталось.

Тела Велибора так и не нашли.

— Я не верю, что он погиб, — пыталась убедить себя и подруг Дождирада.

Сестра воеводы несла бремя целительницы наравне с остальными женщинами. Но при этом лишь сиротливо смахивала слезы, наблюдая, как Гордея хлопочет у постели медленно приходившего в себя Медведко, а Радмила и Златомила по очереди дежурят возле Боеслава и Боемысла. Лана, как могла, ее утешала, но Дождирада чаще искала общества такой же осиротевшей и еще более бесприютной Дждьросы. Дочь Хозяйки медных гор скорбь держала при себе, но только временами замирала, точно превращалась в любимый ее матушкой малахит.

— Он не мог просто так умереть! Я знаю, он жив. Я видела его во сне, — продолжала Дождирада, когда они с сестрами вновь поднялись в небо, пытаясь очистительными дождями хотя бы немного смыть отравлявшую долину скверну, которая, смешавшись с землей, застывала, точно вязкая, вонючая смола.

Лана смотрела на взрытое тысячами ног и сотнями заклинаний поле, на остатки обгорелого, мертвого леса, на запруженную камнями Свиярь, чьи воды, русалки и кудесники использовали, чтобы очистить долину. Потом переводила взор на воронку, вспоминая жуткий и великий миг, когда воевода, встретив грудью ледяное копье, своей гибелью посрамил демона, приблизив момент его поражения. В самом деле, Велибора никто не видел среди погибших. Но это вовсе не значило, что он смог как-то уцелеть.

— Ты думаешь, демон забрал его в плен? — спросила у подруги Даждьроса, пытаясь создать водяное зеркало.

Поверхность не подчинялась, шла рябью и показывала лишь Кощеевых данников и немертвых, которых беспощадно преследовали и истребляли воины Змейгорода. Лана застыдилась своей радости, когда в небе несколько раз мелькнула золотая чешуя Яромира. Ящер выглядел еще более потрепанным и измотанным, нежели в день битвы. На блестящей чешуе виднелись пятна застывшей грязи и крови, кончики крыльев болтались кровавой бахромой. Но боль от ран и горечь потери, сжигавшая ящера хуже желчи, придавали ему решимости и гнали вперед в стремлении дойти до самых Ледяных островов.

— Тебе незачем себя корить, — заметив ее смущение, вымученно улыбнулась Дождирада. — Это же очень хорошо, что у Змейгорода еще остались такие защитники, как Яромир, и это дает надежду на продолжение жизни.

— Но не такой же ценой! — вздохнула Лана, вспоминая павших.

Безжалостная смерть забрала в битве лучших из лучших, и еще немало храбрецов полегло во время преследования. Отступая, понимая, что пощады ему не будет, враг жалил ох как больно.

— Цена не имеет значения. Смысл несет только жизнь! — словами Велибора отозвалась Даждьроса.

Она снова сотворила зеркало, и на этот раз оно все-таки показало воеводу. Скованный по рукам и ногам, израненный и истерзанный, он висел на стене в каком-то мрачном подземелье, построенном словно из самой тьмы. Жуткие порождения Нави, затянув чем-то черным и зловонным страшную рану на груди, не позволяя воеводе умереть или хотя бы лишиться чувств, продолжали его терзать. А на его страдания с удовлетворением смотрели вновь принявший человеческий облик ледяной демон и Кощей.

— Велибор! Братик мой! — не сумела сдержать крика Дождирада, подавшись вперед.

Хозяин Нави, словно услышав ее, обернулся и с удовлетворенной улыбкой поманил русалок к себе.

Дождирада едва не шагнула сквозь водяную преграду. Лане удалось кое-как ее удержать. Зеркало рассыпалось каплями, бедная Даждьроса, не в силах больше возводить преграду, упала без чувств, а Дождирада залилась горькими слезами.

— Не стоит верить снам и пытаться достичь таких далей, где стираются грани между добром и злом, — увещевал девушек Мудрейший, пришедший на зов Ланы, обеспокоенной состоянием подруг.

После встречи с Кощеем Даждьроса сутки пролежала без памяти, а потом какое-то время хворала, не имея сил не то, чтобы подняться в небо, но ухаживать за ранеными, кое-как перебирая травы или подготавливая повязки. Дождирада вроде бы не выглядела больной. Она наоборот трудилась с утра до поздней ночи, всю себя отдавая работе. Только походила на цветок с надломленным стеблем, который все еще прекрасен, но из которого уже ушла жизнь. Да и двигалась, точно сомнамбула или поднятое заклинателем умертвие. Словно частичка ее осталась там в темном мраке Нави, где, если верить вещему зеркалу, томился Велибор.

— Братик мой! Бедненький! — замерев со снадобьем посреди лечебницы, временами всхлипывала Дождирада. — Я должна тебя вытащить, должна спасти!

— Ну что ты говоришь, глупая! — пыталась увещевать ее Веда. — Путь на Ледяные острова страшен и тернист. Конечно, в Навь попасть совсем нетрудно. Только выхода оттуда нет.

— И что же делать? — полными слез глазами смотрела на целительницу Дождирада. — Оставить его там на глумление Кощеевым слугам?

— Откуда ты знаешь, что брат твой действительно там? — вслед за Ведой пыталась увещевать бедную девушку Лана. — Навь коварна и посылает видения и сны, способные даже бессмертных смутить и сбить с толку.

— Ты не понимаешь! — качая совсем растрепавшейся белокурой головой, возражала Дождирада. — О том, что брат жив и нуждается во мне, подсказывает сердце.

Лане оставалось только почти силком накормить ее и отправить отдыхать, пока не упала от изнеможения, потом вернуться в комнату к медленно приходящей в себя Даждьросе.

— Думаешь, с такими ранами, как та, которую нанес демон, и вправду можно выжить? — поделилась она с подругой сомнениями, понимая, что бередит и ее душу, но не в состоянии ничего с собой поделать.

— Кощей — могущественный чародей, да и этот неназываемый тоже, а магии крови подвластно и исцеление, которым пользуются темные чародеи, когда хотят привлечь себе сторонников, — напомнила Даждьроса. — Я могу сомневаться насчет снов, — продолжила она, не без труда приподнимаясь на постели. — Но мое водяное зеркало показывает ту же картину, какую я видела в вещем каменном оке моей матушки.

— Но ведь Дождирада не сможет его спасти! — ужаснувшись и подумав о Яромире, о судьбе которого сестра категорически отказалась рассказывать, почти взмолилась Лана.

— Ей самой сейчас требуется помощь и куда больше, чем многим из тех, чьи тела поразило оружие врага, согласилась сестра.

— Может быть, стоит позвать Горыныча? — спросила Лана. — Он должен хотя бы узнать, что случилось с братом.

— Горыныч слишком горяч, но попробовать можно, — согласилась Даждьроса. Только сейчас я даже каплю росы призвать не могу. Чувствую себя, точно бессильная смертная. Как они без магии живут?

Лане ничего не оставалось делать, как приглядывать за подругой и сестрой, занимаясь ранеными и помогая кудесникам и простым горожанам возвращать городу и долине облик хотя бы отдаленно похожий на прежний. Место, где стояла усадьба Змеедара, несколько раз опахали, окурили отгоняющими скверну травами и засыпали солью в назидание всем, кто надумает с Навью стакнуться. Землю, где пожинал свою кровавую требу демон, когда отгорел костер, заполнила стоялая вода, и на берегу этого бездонного озера, за которым в оба глаза приглядывали кудесники, не рос даже очерет.

Смертные избегали этого места, неустанно трудясь на пепелищах, оставшихся от некогда добротных домов и мастерских, расчищая зараженные скверной поля и раздумывая, сгодятся ли выжженные участки леса для новых пашен. Русалки, занятые в лечебнице и пытающиеся исцелить луга и леса, к заклятому озеру тоже не летали.

И только вечерами, незадолго до того, как закроют ворота, или на рассвете там видели одинокую хрупкую фигурку белокурой русалки, глядевшей на затянутую черной пленкой безжизненную поверхность озера, словно в ожидании чего-то. А после заката, если не требовалась помощь в лечебнице, Дождирада сидела на верстаке в погасшей навсегда кузнице Велибора. Когда же пришедшие с ужином Лана или Даждьроса пытались увещеваниями уложить несчастную спать, Дождирада пускалась в слезы:

— Не могу я! Каждую ночь вижу, как они его мучают. На нем уже целого куска кожи не осталось, кости не переломанной, а им все мало. Он недавно бежать пытался. Они его изловили, долго били, а потом жилы на ногах подрезали. Не могу я больше так. Хоть на Ледяные острова отправляйся!

— Да куда ж ты пойдешь одна? — увещевала ее Даждьроса.

— Дождись, пока воины в город вернутся. — поддерживала ее Лана. — Боеслав с Боемыслом вон рвутся в бой, да и Яромир, если узнает, друга не оставит в беде.

— Боеславу и Боемыслу еще раны залечить требуется, — тяжко вздыхала Даждьроса. — И вы не знаете, какой вернется Яромир.

Бедная Дождирада как в воду глядела. Хотя ящеры, отогнавшие Кощеево войско от границ и отодвинувшие угрозу до самого Янтарного побережья, возвращались с победой, а дома их ожидали почести и пир, радости ратники не испытывали. Да, на этот раз Змейгород устоял и даже обошелся без подмоги. Северные союзники не дрогнули, продолжая держать оборону. Жители Детинца и Нов города, опоздавшие на рать, усердно снабжали Змейгород овощами, елеем и зерном. Так что голод даже смертным не грозил.

Вот только все понимали, что, если ворог лютый нашел к стенам Змейгорода дорогу, он извлечет уроки, накопит силы и нанесет удар еще. И число данников, готовых за страх и золото встать под пяту Ледяных островов, с каждым годом только увеличивается. Поэтому угощение, которым встретили усталых ратников старейшины, многим показалось неуместным, а известие о том, что Велибор жив и томится в плену, но в Змейгороде ничего не сделали для его освобождения, вызвало вспышку праведного гнева.

— Мы почти дошли до Янтарного побережья и повернули назад лишь потому, что нам не хватило провизии и фуража! — не мог сдержать возмущения Яромир, в котором боль от так и не залеченных ран и чудовищная усталость соединились с неизбывной горечью и чувством вины.

— На все воля Велеса! — попытался увещевать неуемного ящера Мудрейший. — Вы бы все равно сгинули по пути к Ледяным островам. Воинам требуется отдых!

— О каком отдыхе может идти речь, когда враг копит силы и готовит новую рать? — гнул свою линию Яромир.

У Ланы сердце чуть не оборвалось, когда она увидела, каким измученным и исхудавшим он выглядит. Точно не лучший воин Змейгорода, а бесправный раб-колодник. А уж ран под несвежими заскорузлыми повязками имел — не сосчитать. У остальных воинов дела обстояли не лучше. В отдыхе на самом деле нуждались все.

— И чем эту рать встречать, если положить все войско? — пытался донести здравую мысль до боевого товарища боярин Бронислав, который оставался в городе и видел высоту погребального костра, с которого отправились в Чертоги предков павшие в битве.

— Мы были близки к тому, чтобы раздавить гниду в ее логове! — скалил зубы в бессильной ярости Яромир, готовый воевать уже со старейшинами.

Пироги не лезли ему в горло, сыченые меды горчили, он не видел и не слышал никого, отравленный своим гневом и скорбью.

— Если бы нам дали подмогу, мы бы отправились к Лдяным островам.

Он ушел с пира, не преломив со старейшинами хлеб, и собирался, не заходя домой, отправляться хоть в Навь выручать Велибора.

— Они нам даже не сказали, что он жив! Мы бы тогда точно дошли до самых Ледяных островов! — объяснял он Даждьросе и Дождираде, лишь ненадолго заглянув к медленно оправляющимся от ран Боеславу с Боемыслом и проведав все еще страдающего от лихорадки Медведко.

— Старейшины не верят моему зеркалу, говорят, что этого быть не может и все это козни Нави.

— Только они в отличие от Хозяйки Медных гор не наделены пророческим даром, — горестно кивнул Яромир.

— Я завтра же брошу клич, и мы, не спрашивая старейшин, отправимся на поиски Велибора, — клятвенно обещал он Дождираде, которая вместе с Даждьросой провожала его домой, где стараниями домового ожидали ужин и баня. — Если никто не откликнется, разыщу Горыныча или пойду один, — делился он уже с Ланой, которая почти силком укладывала его на полати, пока банник нахлестывал его веником.

Ночью у него открылся сильный жар, и почти неделю он пролежал в беспамятстве, в бреду продолжая давать обещания и строить планы, как вызволить Велибора. Лана неотлучно находилась с ним. Врачевала надорванные легкие, извлекая из них обломки ребер, латала кожу и сращивала кости. Когда любимый получил все эти увечья, и как с ними выдержал целый поход она даже спрашивать не пыталась.

Сестра, взявшая на себя ее обязанности в лечебнице, заходила, справлялась о здоровье Яромира, спрашивала, что решили со свадьбой. До Праздника последнего снопа оставалось не более месяца, а жених даже на ноги подняться не мог, не то что внести через порог невесту, которая у его ложа и так дневала и ночевала. Да и о какой свадьбе могла идти речь, когда кругом все еще не смолкали стоны раненых и горькие вдовьи и сиротские рыдания. Не плакала только Дождирада.

Ее по-прежнему, если не требовалась помощь в лечебнице видели, безучастную и растрепанную, то у заклятого озера, то в кузне брата. Да и дома она чаще перебирала его одежду и инструменты. К Яромиру она не заходила. То ли не хотела показаться навязчивой, то ли не могла смотреть на окруженного заботой и живого. Во сне ей по-прежнему являлся израненный, истерзанный Велибор, которые продолжали ломать Кощеевы слуги.

— Они обрубили ему крылья! — рыдая поведала Дождирада.

А на следующий день, заглянув поутру в дом Велибора, Даждьроса не обнаружила подруги. Не видели ее в лечебнице и у озера. Дочь Хозяйки Медных гор, несмотря на запрет Мудрейшего, создала из капель воды зеркало, тщась отыскать Дождираду. Но увидела лишь сложенный из человеческих черепов жуткий чертог в глубинах Нави и засаженный золотыми деревьями с изумрудными и рубиновыми плодами зачарованный сад, где томились пленницы Кощея. Посреди этого жуткого места стояла ледяная статуя, в которую бедную сестру Велибора превратил выманивший ее из Змейгорода Кощей.