Кто ты, Такидзиро Решетников? Том 9

Глава 6

— Нам ещё долго добираться?

Огихара не включал навигатор, не сверялся с картой — рулил, как по родному городу:

— Едем в район Чаоян, это к юго-востоку от центра, недалеко от Второй кольцевой дороги. От шестидесяти минут с этого места, в зависимости от трафика.

— Ого.

— Возможно даже, минут семьдесят пять: Пекин — город с очень загруженными дорогами.

Пользуясь оказией, Ута решила восполнить кое-какие пробелы в знаниях, стало интересно:

— А как тут выглядит прямая слежка за бывшим заключённым? — Кроме прочего, из вредности захотелось глубже погрузиться в ситуацию, от которой Решетников её старательно отгораживал.

— После освобождения человек может быть встречен оперативниками в штатском, чаще всего это сотрудники МГБ или местного управления госбезопасности…

— Исключено, — перебил хафу, комментируя друга вполголоса и синхронно. — В данном конкретном случае полностью исключено.

— … это будет не демонстративное давление, а тихое, но постоянное сопровождение: возле выхода могут стоять машины без опознавательных знаков, — дипломат словно читал лекцию, сам увлекаясь предметом. — Его могут сопровождать до дома, иногда молча; в первое время за ним почти наверняка будет установлено внешнее наблюдение — пешее или через камеры.

— Я в курсе, — вздохнула Уэки. — Пекин насыщен системой видеоконтроля, могу даже кое-какие детали перечислить.

— А-а-а, ну да. Вы же глава профильного департамента.

— А что вы говорили про какой-то общественный нажим? На что это похоже?

— Социальное и цифровое давление. Телефон и интернет бывшего заключённого могут прослушиваться или контролироваться: от WeChat до банковских приложений. Местный участковый полицейский (или аналогичный сотрудник офиса безопасности) могут рандомно навещать по месту жительства, особенно если человек «не смирился», — Огихара вопросительно покосился на метиса.

— Наш не смирился однозначно, но этот пункт тоже не актуален. По вполне понятным объективным причинам. Оттуда едем сразу за его паспортом, потом играем в старинную американскую игру.

— Какую? — Ута переспросила на автомате.

— «Сперва поймай!», — заржали мужчины одновременно.

— Ещё его могут вызвать на «чаепитие», это вообще классическая практика китайских спецслужб. — Продолжил посольский.

— Если тупо не пойти? — удивилась в ответ топ-менеджер. — Я б банально послала, — она добавила, куда именно.

— Не вариант, боюсь.

— Ладно. В чём подвох этого чаепития?

— Неформальная беседа в участке или в учреждении госбезопасности, где дают понять, что он под колпаком.

Неожиданно к расспросу дилетантки присоединился прошаренный обычно Решетников, которому вроде как полагалось понимать в теме больше неё:

— Что там по режимам прикрепления? Ты упоминал только что.

— Ограничения по месту жительства и перемещению, — кивнул самый необычный, наверное, японский культурный атташе за всю историю здешнего посольства. — Его могут заставить подписать обязательства, например, о недопущении распространения «государственной тайны» или о «лояльности к руководящей роли партии».

— Реально? — посомневался метис. — Такой бред и сегодня возможен?

— Да, если они тебя с его хвоста сбреют. При тебе, конечно, нет — спектакль на людях устраивать никто не будет.

— Еще что?

— Он может быть ограничен в передвижении — например, не сможет покидать определённый район, а то и квартал.

— Добровольно или?..

— Добровольно-принудительно. В некоторых случаях бывших заключённых принуждают к переезду в место, где легче контролировать их окружение, но, я думаю, не ваш случай — если вы одной ногой уже «там». И если сразу после выхода у него есть деньги на билет до нас, потому что обычно это — самый первый барьер для таких, как он. Как говорится, сутки-двое туда-сюда, а там и система раскачается.

— Есть у него деньги. Дальше?

— Давление через родственников и работу.

— Через родственников — это как? — Решетников только что ушами в воздухе не перебрал. — Подробнее?

— Работодатели, узнав, что человек сидел в тюрьме МГБ, чаще всего не возьмут его обратно. Его семья может быть официально предупреждена или тоже «приглашена на разговор». Детей могут не принимать в хорошие школы, уже говорил; родственникам могут отказывать в трудоустройстве — негласно.

— А-а-а, фу-ф, неактуально, — хафу резко успокоился. — У тебя для съёмки штатка или личка?

— Два в одном. Не переживай, всё будет как договаривались.

— Спасибо.

Айтишница всё той же женской интуицией именно в этот момент почувствовала, что их водитель находится с ними по собственному почину, не по какой-либо официальной команде (даже негласной). Наверное, можно назвать и служебным злоупотреблением, ошарашенно думала Уэки, на какое-то время выключаясь из беседы под влиянием впечатлений.

— И кстати, — Огихара со значением поднял указательный палец. — Фотографировать «режимные объекты» и публичное поведение — не самая лучшая идея.

— Не ворчи, — ровно предложил Такидзиро и не в первый раз напомнил, — ты под иммунитетом. Ты же понимаешь, для дела нужно. Выговор потом как-нибудь перекашляешь.

— Как скажешь.

— А что будет? — Ута справилась с незапланированными эмоциями и снова смогла общаться. — Если наш человек попробует снять здание, где сидел тот тип?

— Снимать будет не Такидзиро, а я, — жизнерадостно захохотал посольский. — Ему таких номеров точно лучше не проворачивать — с вашими-то документами. Что будет? В моём случае — ничего, ибо дипломатический паспорт. Свою «благодарность» за плохое поведение я могу получить только от Японии, не от китайцев. У местных, говоря цинично, руки коротки.

— И всё же?

— Если выйти на улицу с камерой и начать снимать, как вы сказали, то в течение минуты к вам подойдут патрульные или оперативники в штатском.

— Потом?

— Могут конфисковать оборудование, потребовать удалить кадры; при повторении — арест по обвинению в шпионаже или распространении секретной информации.

— Ух ты. И как тут не испугаться.

— Важное отличие от других мест, — серьёзно продолжил товарищ Решетникова. — Если в большинстве стран любым санкциям всегда предшествует то или иное предупреждение — часто оно вообще требуется по закону — то в Китае никто не будет ни кричать, ни предупреждать.

— А как тогда?

— Вместо этого просто молча встанут рядом, глядя в глаза; прижмут руку к объективу, не объясняя; уведут в сторону и «побеседуют».

— Не в нашем случае, — лаконично бросил Такидзиро. — Как говорится, пусть пробуют.

— Не в нашем. Пусть пробуют.

— А если съёмку б вели не вы? А местные? — ей стало слегка неловко за свою настойчивость, поэтому она оговорилась. — Простите моё неуёмное любопытство. Как на другую планету попала — реально интересно. Понимаю, что выгляжу малолетней идиоткой.

— Все б так выглядели, как вы… Если местные затеяли бы съёмку, то последствия — вплоть до визита потом к ним домой, где в конфиденциальной тишине напомнят, что «прощения может не быть». Либо смотрите выше: приглашение на чаепитие, отказ «от чая» не предусмотрен.

— Не повестка? Просто так вот позвонят и позовут? Что мешает послать? — Уэки никак не могла поверить.

— В Китае нет точной аналогии нашей судебной повестке. Тут используется механизм вызова на «беседу» — юэтань, или вызов для допроса — чуаньхуань, и каждый из них юридически подкреплён.

— Упс.

— «Чаепитие» — да, где-то неформально, но тем не менее властно. Это неофициальный, но обязывающий вызов, используемый госбезопасностью или полицией. Может быть устным (через телефон, WeChat) или письменным. Подкат вообще часто мягкий: «Просим подойти по поводу административных вопросов». Илм «Есть уточнения по вашему недавнему визиту/публикации».

— Ой.

— На самом деле это мероприятие с давлением, особенно в отношении бывших политзаключённых или тех, кого подозревают в нелояльности.

— Совсем никак не отказаться?

— Отказаться можно, но последствия будут: либо визит домой с демонстрацией полномочий, либо вызов по другой, уже официальной статье. Формальный вызов — это уже юридический инструмент… Применяется полицией, прокуратурой или МГБ… Вызов оформляется письменно, с печатью, может быть на 12 или 24 часа задержания…

Ута слушала продолжение лекции и не верила, что такое может существовать в реальности.

— … Используется для «сбора информации», но де-факто это допрос. Отказ прийти равно автоматическое основание для задержания. За последним в здешних краях дело не станет, уж поверьте. Единственная панацея — дипломатический иммунитет, — Огихара похлопал по карману.

— Как-то угрюмо и грустно всё, — констатировала топ-менеджер. — Бр-р-р.

— Вы просто не привыкли и не в теме. Ключевая разница с нами: в Китае отсутствует разделение на официальную и неофициальную повестку. Даже «неформальный» вызов — это уже система давления, и человек не может проигнорировать его без последствий.

— Район Чаоян, восточная часть Пекина. — Товарищ Решетникова шагнул из машины первым.

Такидзиро ухитрился его опередить и заднюю дверь перед ней открыл собственноручно.

— Это и есть та самая тюрьма Министерства государственной безопасности, — продолжил дипломат.

— Не поняла, как мы сюда подъехали. — Она принялась изучать хитросплетение многоуровневых автострад и многочисленных съездов с них.

— Свернули с кольцевой автодороги Джи Сто Один, вон там — улица Цзюсяньцяо.

Неподалёку располагались кварталы на удивление элитной застройки, склады, старые военные комплексы и жилые районы попроще.

— Метро нет поблизости: добраться только на машине, такси, служебном транспорте, — следом за ней принялся осматриваться и Такидзиро. — Н-да уж. Атмосфера места ещё та.

Уэки про себя согласилась: архитектура реально какая-то анонимная, китайцы умеют строить не от мира сего. Бетон, серые фасады, гладкие стены. Ни указателей, ни названий.

Вокруг — высокие стены, колючая проволока, камеры. Даже за пределами тюремного комплекса обстановка вакуумная и глухая.

— Ближайшее кафе — в километре, — проговорил посольский, ни к кому не обращаясь. — Всё, что рядом — это тишина и ощущение того, что тебя не должны видеть.

— Как на кладбище, — подвела итог своим ощущениям Ута.

— Все боятся, — вздохнул Огихара. — Не за «того парня», за себя. Камеры в районе Цзюсяньцяо — это не просто система наблюдения. Это всевидящее око, за которым стоит не полицейский, а аналитик МГБ с доступом к биометрии и поведению.

— Не успеют, — проворчал угрюмо Такидзиро. — Пока, в худшем случае, пройдёт по команде туда, — он ткнул пальцем в небо. — До самого верха. Потом пока спустится вниз, уже по ведомству МГБ.

— Иерархия принятия решений, — кивнул Огихара, соглашаясь.

Уэки не стала переспрашивать, что за ребус — начали медленно открываться ворота. За ними обнаружился не пойми зачем установленный шлагбаум — он поднялся со скрипом.

На улицу вышел человек. На нём была выцветшая куртка, явно чужая, никак не по погоде. Пластиковый пакет — личные вещи. В левой руке он зажимал какую-то бумажку, правое запястье держал у уха.

— Часы не идут, — сказано было по-английски, с диким акцентом, после того, как незнакомец увидел стоящего посреди улицы Решетникова.

На прочих недавний заключённый внимания не обратил — рассверливал взглядом единственное знакомое лицо.

Даже на машину не посмотрел, машинально отметила айтишница. Странно как-то. Первые шаги Вана (это же он?) за пределами режимного периметра — и сразу тишина. Не свобода, нечто пограничное. Как если бы город присел на корточки и смотрел, затаившись; даже у меня — японки — изморозь по спине.

Чем объяснить?

На противоположной стороне улицы не пойми откуда материализовались две фигуры в серых куртках, неприметные, глаза скрыты под козырьками. Один из параллельных «встречающих» сделал шаг, достал телефон. Изобразил, что снимает дорогу, но объектив направил точно на Вана и на японцев.

Второй серый вроде бы просто закурил. Но, прикуривая, весьма красноречиво уставился Уте в глаза.

Огихара, как оказалось, с курса ничуть не сбился. За эту пару секунд он установил штатив (и когда успел достать из багажника?), закрепил на нём весьма непростой гаджет (Sharp AQUOS R8 PRO) и начал съёмку:

— Нихао, цин’ай дэ Ван, вомен хэнь гаосин кандзя нинин.

Ута не поняла, впрочем, не сильно тем и озаботилась. Гораздо больше её впечатлила техника:

— Прикольное у вас оборудование, — она заговорила специально на нихонго и таким жаргоном, что даже тысяча офигенных переводчиков-синхронистов пробуксовали бы и не перевели бы — не будь они носителями языка.

— Телефон что ли? — отстранённо поинтересовался Такидзиро, глядя на местных визави глазами не особо сытого ястреба.

— Да. — Ута назвала модель вслух. — Вышел в Японии в 2023 году, актуален до сих пор — лучше ничего нет в принципе.

— Что в нём особенного? — метис охотно поддержал светскую беседу, незримо давая понять, что она все делает правильно.

— Камера — однодюймовый сенсор от Leica, как у профессиональных фотоаппаратов, — его дремучасти она уже не удивлялась. — Шестьдесят четыре МП, высокая светочувствительность, идеален для съёмки в темноте.

— Хренасе, — Решетников сбился на её стиль.

— Ну. Поддержка съёмки RAW и AI-режимов наблюдения. Защита IP-шестьдесят восемь, устойчив к воде и пыли.

— Боюсь представить, сколько оно стоит, — хафу уважительно мазнул взглядом по девайсу.

— Snapdragon восемь Gen два, мощнейший процессор. Разработан для технологических энтузиастов и военных подрядчиков — в Японии Sharp часто работает с оборонным сектором, — завершила пояснение топовая айтишница отрасли.

Серые быстро пересекли улицу. Один направился к Огихаре, выкрикивая что-то по-китайски (явно «Не снимайте!»), второй пошёл к Вану.

Ута не успела моргнуть, как первый уже стоял возле дипломата и перешёл на корявый, но вполне узнаваемый английский:

— Это режимный объект. Уберите телефон.

Посольский картинно поднял брови домиком и разразился длинной тирадой на жонггуо.

— Мы просто просим. Пока. — Хань ответил по-английски снова.

— Он справится, — уронил метис, имея в виду Огихару, и быстро направился к Вану.

Не отстать на этих каблуках было непросто, но Ута справилась.

Второй местный что-то сказал по-китайски.

— «Вы сейчас пойдёте с нами, не с этими людьми», — перевёл из-за спины дипломат. — Я снимаю, всё штатно. Работаем.

— Отойди на шаг, — скомандовал Уте Решетников по-японски и загородил Вана от соотечественников. — Вы что-то хотели ему сказать? — затем перешел на английский.

Серые куртки попытались обойти Такидзиро с двух сторон по дуге, что-то жёстко вещая опальному учёному.

Синхронный переводчик Огихара снова не зевал:

— «Никаких публикаций, интервью, постов. Мы не мешаем жить, мы просто помогаем вам не ошибиться снова. Немедленно отправьте их отсюда и следуйте за нами».

— Спасибо, Даити-кун. Я дальше сам.

Дипломат вместе со штативом и гаджетом на нём начал аккуратно перемещаться к машине, не прерывая съёмку.

Решетников развёл руки и оттолкнул китайцев от стоящего за спиной учёного. Те в первую секунду опешили, затем их лица жёстко изменились.

Уте стало страшно.

Такидзиро неуловимым стремительным движением избавился от пиджака KENZO и остался в той убогой спецодежде, которую ему выдали вместо нормальной деловой рубахи. Или посольство вот так над ним подшутило? — отстранённо подумала Ута. Идиоты, что ли? Ладно, паспорт не дипломатический, а служебный; но он же не по своим делам здесь. По их просьбе.

А в следующую секунду к ней пришло узнавание, да такое, что до оторопи в пятках.

Визуально на Решетникове была надета скромная, жёсткая, видавшая виды военная рубашка явно не первого срока носки. Цвет — хаки, выгоревший оливково-зелёный, даже ближе к песочному. Материал — грубая хлопковая ткань, плотная, почти как шинель. Крой — прямой, без лишних деталей.

Застёжка на пуговицах, закрытая планкой. Накладные карманы, два на груди, прямоугольные, с клапанами. На плечах — петли для погон.

Над левым нагрудным карманом, примерно там, где современные армии носят медали или именные жетоны, сверкал маленький металлический значок Хризантемы — золотистый, полтора-два сантиметра диаметром, точная копия своего брата на папке, которую Такидзиро передал назад Вану, не глядя.

Форменная рубаха ударных отрядов токубэцу ко:гэки тай , в других местах глобуса их ещё называли «камикадзе». Да, форма не современная, не сегодняшняя, к нынешним Силам Самообороны Японии отношения не имеющая — но такая узнаваемая, судя по вытянувшимся лицам встречавших Вана местных.

Решетников был прав, когда говорил, что Хризантему кое-где ещё очень помнят.

— Он никуда с вами не пойдёт, — на лице хафу за неуловимое мгновение откуда-то взялось…

Нужного слова сходу не нашлось. Непоколебимое спокойствие? Возможно. Но тогда это спокойствие не человека, а минерала. Скалы, стоящей на своём месте не одну тысячу лет.

— Кто вы такие? — продолжил светловолосый по-английски.

— Что это за одежда? — не по-хорошему ровно ответил вопросом на вопрос ближний серый.

— Та, на которую я лично имею право. Как и на это, — Решетников щёлкнул ногтем большего пальца по красной и жёлтой полоскам.

Нашивки числа и тяжести ранений? Ута напрягла память. Красная и жёлтая? Одно тяжёлое, одно лёгкое? ¹

— Вы сейчас не у себя дома. — Второй хань подступил вплотную вслед за первым. — Может и дипломатическая миссия не спасти. За такое.

Огихара, пятясь к машине спиной, добросовестно не прекращал съёмку.

— Предъявите документы, изложите свои законные требования — мы тут же подчинимся китайским властям. — Человек в потёртом хаки сделал шаг вперёд. — Пока что я вижу перед собой лишь неустановленных лиц, которые отказываются представиться официально и больше похожи на бандитов. Я встречаю друга из тюрьмы и от бандитов буду его защищать — любой ценой, чего бы мне это ни стоило. Если нужно — потом отвечу по всей строгости закона, от суда Китайской Народной Республики я не бегу. — Решетников достал из кармана зелёный служебный паспорт, раскрыл на первой странице и протянул вперёд. — Кто вы? Имена, звания, должности?

Почти там же, через некоторое время.

TOYOTA CENTURY неслась из восточного Пекина на северо-восток, в аэропорт Шоуду. Если всё нормально, короткая, напряжённая дорога должна занять буквально тридцать-сорок минут.

Время от времени машина нарушала правила и самым наглым образом злоупотребляла дипломатическими номерами.

— … но ассоциируется в Китае с самой агрессивной и болезненной эпохой японского милитаризма. Появиться в такой одежде, ещё и здесь — это жёсткая провокация, — Огихара старательно отвечал на её вопросы, заднее сиденье заняли переругивающиеся Такидзиро и Ван.

Вышедший из тюрьмы учёный, кстати, почти целую минуту после того, как серые ушли, стоял как столб. Обняв Решетникова, недавний узник лишь смахивал что-то из уголков глаз и отказывался двигаться с места.

— Почему они не предъявили документы? Официально, чтобы забрать его к себе? — Ута украдкой указала на заднее сиденье, стараясь, чтобы жест оттуда не заметили.

— Во-первых, оказались неготовы — на документы уйдёт время.

— Мы поэтому торопимся?

— Да. Во-вторых, частичный шок.

— Из-за простой рубахи? — в символизме Уэки понимала, но даже спустя это время случившееся казалось частью гротеска.

— Это не простая рубаха. Появиться так здесь, — Огихара выразительно вздохнул, — можно сравнить с появлением в немецкой форме СС в Иерусалиме. Понимаете, о чём я?

— Да.

— Это была очень мощная провокация. Встречавшим нас где-то замкнуло мозги напряжением — разрыв шаблона.

— Поняла.

На заднем сидении метис по третьему кругу непреклонно продавливал единственный, как он говорил, нормальный вариант:

— … паспорт эмитирован. Заберём по пути, нас ждут, всё готово. Их команды пройти не успеют, — небрежный взмах рукой назад за спину. — Через несколько часов вы в безопасности. Вашу родственницу из Гонконга вывезем в параллель — этим уже занимаются.

— Получится? — хань упрямо смотрел вниз и не торопился соглашаться.

— Даю слово. Пожалуйста, дайте согласие — развяжите мне руки.

— Для чего? Если, по вашим словам, мы успеем улететь быстрее, чем пройдут команды по той линии подчинения — и вернутся через МГБ на иммиграционный контроль на границу в аэропорту?

— Страховки много не бывает. Вы не представляете, какие шоу кое-кого из нас ждут в ближайший час, чтоб вероятность успеха из высокой стала стопроцентной.

¹

Примечание:

На всякий случай, вдруг заклёпочники.

Автор в курсе, что в реале в Японии официально НЕ принята система каких-либо знаков за ранения. Ни сейчас, ни, тем более, в Императорской армии времён ВМВ.

Сейчас Япония не участвует в активных боевых действиях, за редкими исключениями (в основном, миротворчество и помощь в чрезвычайных ситуациях); поэтому даже распространённые системы знаков за ранение, число боевых выходов (как в США или Израиле) — в Японии почти не применяются.

В Императорской же армии Японии времён Второй мировой войны и вовсе. В ТОГДАШНЕЙ японской культуре открытая демонстрация ранений считалась избыточной. Главным считалось стойко служить и умереть за Императора — а не фиксировать телесный урон.

Идеология камикадзе: для отрядов Токубэцу Ко:гэки тай не было смысла в системе «ранен — значит герой». Их идеал — полная жертва, смерть. Камикадзе, которые выжили, испытывают стыд, а не гордость. В этом крайняя разница от западных культур.

Спасибо за ваш лайк )))