Кто ты, Такидзиро Решетников? Том 10

Глава 12

ИНТЕРЛЮДИЯ

Где-то в северной части Южно-Китайского моря. Неопознанное судно неустановленной классификации, удаляющееся от побережья Гонконга быстрее семидесяти узлов (130+ км/час).

Ему лишь один раз ненавязчиво предложили спуститься вниз — исключительно для его же комфорта, поскольку корабль двигался быстро (или как там это правильно называется по-морскому). На ломаном английском самый обычный человек среди прочих, сновавших мимо; вперемешку с жестами и традиционными японскими поклонами.

Чень отзеркалил поклон, но уходить с палубы вежливо отказался: когда корабль несётся по морю быстрее, чем он сам иной раз едет на машине в окрестностях Пекина по скоростной трассе (!), естество сухопутного человека категорически восстаёт против заточения в трюме.

— Ездил, — пробормотал генерал самому себе, устраиваясь. — В окрестностях Пекина ездил.

Больше вряд ли придётся.

В этот же момент боковым зрением он заметил движение. Повернув голову, Чень с удивлением обнаружил закрытый наблюдательный кокпит в кормовой части палубы: обзорная «капсула» с фотохромным стеклом, мягкими креслами на демпфирующей подвеске, пятиточечные ремни и, предположительно, прямая линия связи с капитаном — судя по футуристическому терминалу.

Одно из кресел было занято. Человек, обозначивший незаметный до сего момента наблюдательный пункт, приветливо помахал рукой.

Не фотохром, электрохромные стёкла, сообразил генерал, присмотревшись и направляясь к разблокировавшемуся входу — швы «двери» (или как там мореманы это называют) были подогнаны так, что до команды изнутри даже стоя рядом было неясно, рядом с чем находишься.

По крайней мере, в это время суток было неясно. И при текущем достаточно сдержанном освещении.

Это уже несколько лет реальная, нисколько не фантастическая технология, думал генерал, перешагивая комингс (порог) и с глухим чавком запечатывая вход за собой. Она достаточно распространена — подобное ставится даже на элитные автомобили и самолёты. Принцип: между слоями стекла есть электрохимический слой, меняющий прозрачность под слабым напряжением. В обычном режиме — стёкла непрозрачные, зеркальные, почти глухие. Именно поэтому он сперва и не разглядел такое уютное местечко, хотя по палубе ходил вдоль и поперёк.

По команде же, если подаётся слабенький ток от трёх до пяти вольт, за доли секунды молекулы перестраиваются — стекло становится прозрачным. Обратный режим — отключение питания или смена полярности возвращает стекло в матовое состояние.

— Хорошо быть инженером по одному из образований, — покивал беглец сам себе вслух, занимая одно из свободных кресел и не особо рассчитывая на ответ соседа.

Интересно, кто он? Явно не член команды (прямо вытекает из контекста). Других пассажиров в такой поездке ждать не приходится. Наверное.

Спросить, что ли?

— Я понял, что вниз спускаться вы категорически не хотите. Теоретически, капитан предполагал, что нам лучше не пересекаться, но я взял на себя смелость слегка скорректировать его позицию, — спокойно произнёс незнакомец на тайваньском мандарине. — Как и у вас, на этом борту лично у меня начальства нет.

— Еще скажите, что вы говорите на хоккиен! — Чень не смутился, не выказал и доли эмоций.

Стремительно поймав профессиональную волну, он без паузы включился в беседу, как так и надо. Прощупывая на ходу.

— Хоккиен сегодня является языком старшего поколения. — Покачал головой незнакомец. — Взрослые, шестьдесят плюс, на нём говорят свободно. Например, мои родители часто используют дома и между собой.

— По вам возраст не скажешь, — нейтрально заметил пекинец. — Сколько вам?

— Среднее поколение, от тридцати пяти до шестидесяти, понимает хорошо, — собеседник «не заметил» вопроса. — Но говорит смешанно, с вкраплениями мандарина. Молодёжь же, кому до тридцати, почти полностью перешла на мандарин. — Он немного подумал, пощёлкал пальцами, — разве что кроме некоторых выражений или слов, употребляемых ради местного колорита.

— Иногда двум хань, говорящим по большому счёту на одном языке, можно общаться так, что даже переведи их разговор дословно иностранцу, тот всё равно ничего не поймёт, — Чень отстранённо смотрел сквозь стекло в начинающий светлеть горизонт.

Капсула кроме прочего ещё и здорово изолировала звуки, хотя вибрация корпуса чувствовалась (на этой-то скорости).

— Это потому, что двое таких хань говорят не вслух, — и незнакомец даже не обозначил, лишь намекнул на улыбку. — Главное между такой парой будет сказано как раз таки несказанным, между строк — не знаю, поймёт ли кто-то третий, не являющийся китайцем.

— Сильно сомневаюсь, — согласился Чень. — Уютное, кстати, место, — он демонстративно огляделся по сторонам. — Ходил мимо вас — даже не заподозрил, что тут.

— Очень качественный борт, — тайванец серьёзно похлопал по подлокотнику. — Я даже не уверен, что такой существует во втором экземпляре — индивидуальный заказ, очень непростая верфь, ещё более сложная комплектация.

— Ничего в этом не понимаю: являюсь всю жизнь абсолютно сухопутным человеком, — честно признал генерал. — Если не секрет, а как вышло, что ваш хоккиен, которым вы все так гордитесь, ухитрился прийти в упадок? Прошу прощения, если наступаю на пятки некоему национальному чувству.

— Школьное обучение и СМИ с конца сороковых прошлого века строго велись на мандарине, — равнодушно махнул рукой незнакомец. — Вы ориентируетесь исключительно на письменные источники и никогда не бывали в нашей среде.

— На Тайване действительно не был, — беглец не сдержался и против воли намекнул, что далеко не все три десятка лет его служебной биографии прошли в уютных и безопасных кабинетах Пекина.

«Тот же Гонконг до объединения для китайского офицера не сильно отличался от вас» — этого он вслух говорить не стал.

— Хоккиен долго считался неформальным или даже деревенским, — продолжил тем временем тайванец. — А вы ориентируетесь на сетевую информацию нынешней эпохи: сейчас его усиленно возрождают — есть телепередачи, рэп, школьные факультативы.

— Хм. Действительно не знал.

— Это потому, что пока по факту язык остаётся знаком культурной идентичности, а не основным средством общения, особенно у молодёжи.

— Знаете, даже захотелось спросить у человека с той стороны занавеса, а кем в таком случае себя считают молодые тайваньцы? — Чень с удивлением обнаружил, что беседа ему интересна.

Несмотря на крайне нетривиальный антураж — несущийся по морю корабль, два китайских сторожевика в погоне сзади и один предположительно выходит наперерез спереди.

— Очень хороший и тонкий вопрос, — кивнул южанин. — В нём, по сути, вся суть конфликта между Пекином и Тайбэем. — Он говорил спокойно, без фанатичного блеска в глазах, не захлёбываясь застящим глаза чрезмерно эмоциональным энтузиазмом. — Могу сперва сперва переадресовать этот же вопрос вам первому?

— Позиция официального Китая: Тайвань — это не отдельная страна, а провинция Китайской Народной Республики. Формулировка такая: «Неотъемлемая часть Китая, временно находящаяся вне контроля Центрального Правительства». — Ченю даже задумываться не пришлось.

С другой стороны, его уже посетили вполне определённые догадки, с кем именно судьба разделила сейчас на двоих этот кокпит.

Почему бы и не поговорить. С тем, кому по факту обязан.

— Вся внешняя политика КНР строится вокруг принципа одного Китая: в мире есть только один Китай, и это именно КНР, а не какая-то «вторая китайская республика», — припечатал генерал, с изумлением обнаруживая внутри себя некое удовлетворение сказанным.

— Тайвань официально называется Республика Китай, ROC, Republic of China. Это то самое государство, которое существовало до прихода к власти коммунистов в сорок девятом, а потом отступило на остров. — Собеседник не спорил, не пытался ничего доказать — констатировал. — На Тайване до сих пор существует своё правительство, армия, парламент, валюта, паспорта и всё остальное — фактически это независимая страна.

— Но де-юре, в юридическом смысле, большинство стран мира её не признают, потому что признают КНР. — Чень всё же не удержался от толики эмоций.

— Ваш изначальный же вопрос был в другом, как сами тайваньцы себя воспринимают, — опять пожал плечами южанин. — Ответ: зависит от поколения и взглядов.

— Неожиданно.

— Неожиданно потому, что вам с той стороны пролива снаружи не видать. Пожилые, особенно семьи старых чиновников Гоминьдана, могут считать себя китайцами, живущими на Тайване.

— А помоложе?

— А молодёжь поголовно считает себя тайваньцами, а не китайцами. Причём вы с материка этого нюанса не улавливаете, в лучшем случае дифференцируете две точки зрения.

— А их больше, этих точек зрения? Вы очень интересно общаетесь, крайне неожиданно для простого стрелка, основным достоинством которого является умение безошибочно попасть с пары километров в летящий над побережьем вертолёт с наспех оборудованной позиции. — Пробный шар, почему бы и не проверить догадку, всё равно находимся в одной лодке, причём не только фигурально.

— Сходу назову три позиции, — молчанием на незаданный прямо вопрос тоже можно сказать немало. — Пекин: «Тайвань — часть Китая».

— Это я не хуже вас проиллюстрирую, — развеселился пекинец. — Это понятно. Ещё какие?

— Тайбэй: «Мы — Китай, но другой». Как специалист по прикладному страноведению, в этом месте я бы уточнил важный нюанс.

— Ух ты, — впечатлился Чень. — Вы ещё и страновед?

— У власти в Тайбэе сейчас ваше поколение и чуть постарше, лет на десять. А вы спрашивали о молодёжи.

— Какая их точка зрения?

— Молодёжь Тайваня, кто моложе тридцати: «Мы — Тайвань, не Китай. Мы принципиально другие и с каждым годом дистанция будет только расти».

Какое-то время двое, не сговариваясь, молчали. Если бы была возможность, Чень бы с удовольствием открыл окно, подставляя лицо свежему морскому воздуху — жаль, что об окнах в данных условиях речь не идёт.

— Так и сменяются эпохи, — констатировал генерал через долгую пару минут.

— К сожалению, не все это понимают, — собеседник впервые не удержался от ответной мягкой шпильки. — Особенно ваше поколение и старше, особенно в вашем родном городе. — Ввиду имелся конечно же Пекин. — Времена меняются, всё меняется, а консервативные старики из вредности, даром что одной ногой в могиле стоят, хотят, чтоб и после их неизбежной смерти (не буду говорить, достаточно скорой) оставшиеся жить внуки продолжали уклад, который неприемлем уже для даже их средних лет родителей.

— Я вам благодарен за ваше прикрытие от вертолёта. Но был бы благодарен ещё больше, если дальше в политику сваливаться не будем: мне очень не хочется отсюда уходить, другого такого места на палубе не вижу.

— Его и нет. Хорошо, извините. На вашу благодарность: отвернувший от вашей спины вертолёт вас лично ни к чему не обязывает, раз. Я не хотел вас задеть сейчас, два.

— Зачем тогда провоцирующие заявления?

— Просто не сдержался.

— Вы сказали, у вас научная степень по страноведению?

— Так, бакалавриат.

— У вас⁈ Зачем⁈ — генерал искренне не понимал, для чего специалисту такого профиля неприменимая в работе схоластика.

Времени на изучение, однако, жрущая изрядно.

— Некоторые контракты, срок которых прямо ограничен действующим законодательством моей страны, рано или поздно оканчиваются. Ещё нестарому мужчине под сорок очень неплохо иметь в багаже, чем заняться дальше. Университетский диплом — неплохая перспектива.

И снова отстранённой, якобы нейтральной фразой сказано намного больше, чем поймёт любой из не-китайцев, подумал Чень. Даже если б тому слушающему нас лаоваю китайский язык с детства вдолбили как родной и всю беседу он понимал бы не хуже нас, прямых участников.

— Вы ориентируетесь, что происходит? — Чень никогда не стеснялся спрашивать, если чего-то не понимал.

Даже в других кабинетах, даже в Пекине (хотя именно там последнее время подобный подход считался отходом от нормы. Возможно, не последняя причина его поспешного бегства).

— Вполне. — Хмуро кивнул тайванец. — Какую часть перевести?

В канал связи с капитаном, видимо, соблюдая некие договорённости с южанином, включили вообще все коммуникации корабля, стекавшиеся на мостик.

В том числе внешние. В том числе коммуникации с китайскими морчастями погранвойск, которые с девятнадцатого года из МГБ перешли в Министерство обороны и стали береговой охраной.

Хотя какой к демонам берег, чертыхался про себя генерал. Не один десяток километров до того берега — вон, под просветлевшим небом лишь морской горизонт на все восемь сторон света.

— Если можно, переводите абсолютно всё. Я плюс-минус понимаю английский, но здесь специфические понятия — в морских делах не волоку.

Тайбэец наклонился вперёд, исполняя пару арпеджио на консоли. На весьма упрощённым мониторе отобразилось то, что Чень опознал бы как подобие радиолокационной обстановки.

— Двое сзади, — южанин щёлкнул ногтем по точкам, болтавшимся на границе экрана. — Они не страшны: другой класс, другая оснастка, меньше скорость.

— Вроде, на море могут стрелять и за горизонт?

— Не в данном случае, не корабли этого класса, — поморщился тайванец. — Долго объяснять. Эти, которые сзади, максимум могут навести приданную авиацию. Не страшно.

— Точно? — брови генерала поползли вверх.

— Ваша береговая охрана после переподчинения армии в бюджетах потеряла, — в интонациях собеседника мелькнул тщательно сдерживаемый скепсис. — Реалистично, в привязке именно к актуальному здесь авиакрылу: два типа аппаратов. При этом, самолёты поднимать не будут, только вертолёт.

— Я и не могу вспомнить, какие именно тут вертолёты, — озадачился Чень. — Хотя…

«Хотя мне оно более родное, чем вам» вслух не прозвучало.

Собеседник был тактичен и корректен, заостряться не стал:

— Первый вариант — Z-20, средний мультифункциональный вертолёт, аналог чего-то вроде UH-60.

Sikorsky, UH-60 Black Hawk, перевёл себе Чень.

— Был впервые замечен на вашем крупнейшем патрульном судне CCG «Nansha», бортовой пять-девять-ноль-один.

Пекинец впечатлился, но внешне виду не подал:

— Почему его не стоит опасаться?

— А он может ровно столько — в данной ситуации — сколько и тот патрульный вертолёт полиции, что висел над вашим мотоциклом накануне, а-ха-ха. Когда вы убегали к пирсам.

— Хм.

— Z-20 может только кричать сверху в матюгальник, грозить в эфире и трясти кулаками. Всё. Тут есть, чем их встретить — к слову. Но даже этого не потребуется, помяните мои слова. Если речь об авиации.

— На борту есть ПЗРК? — прямо уточнил пекинец.

— Ваш Z-20, конечно, условно приспособлен для корабельных операций: стеклопластиковая защита, морские системы, складные лопасти. — Прямо южанин снова не ответил. — Но вопрос, для каких именно операций. Их общественное порицание, с любой высоты, мы легко переживём. Кричать могут сколько угодно.

— Уже не изумляюсь вашим познаниям в наших реалиях.

— В отличие от меня, именно вы, — имелся ввиду сам Чень, — могли себе позволить в такие нюансы не вникать. Видимо.

— Какой второй вариант?

— Да практически ничем не отличается. — Тайбэец спрыгнул с кресла, завозился в ящике возле стены.

На свет появился контейнер с антиматериальной винтовкой, которую стрелок принялся споро собирать.

Интересно, та же или другая?

Наособицу были извлечены коробки с патронами, три типа, судя по маркировке.

— Это из неё вы когда?.. — Чень недоговорил.

— Нет, там была другая. Но точно такая же, родная сестра этой и пристреливал тоже я лично. — Параллельно с разговором тайванец время от времени бросал односложные фразы по-японски в гарнитуру, которую, оказывается, всё это время не вынимал из правого уха. — Второй вариант даже проще, — он чуть подумал. — Вообще старые-престарые дрова — Z-8, Z-9.

— Реально считаете, что воздуха можно не опасаться? Я от темы безнадёжно далёк несмотря на генеральские лампасы.

— Именно нам, именно здесь и сейчас, именно этого воздуха — точно. Дело даже не в том, что цель в виде вашего допотопного геликоптера не недостижима, — похлопал по прикладу. — Вы неправильно ставите вопрос.

— Как правильно?

— Насколько они вообще могут догнать убегающий корабль этого класса. Если мы сейчас идём со скоростью семьдесят узлов…

— Сколько?

— … около ста тридцати километров в час.

— То?

— Ни Z-8, ни Z-9, ни Z-20 не достигают таких скоростей; максимум этих вертолётов — сто-сто двадцать узлов (двести-двести тридцать км в час) в боевом режиме. Но на практике при подъёме, манёврах, с загрузкой и при плохой погоде они летят медленнее. — Видя, что собеседник не врубается, тайбэец пояснил. — Если корабль быстро глотает дистанцию и прочно держит курс, вертолёту потребуются время на взлёт и набор высоты, прямое направление без коэффициента манёвра, запас топлива и возможность поддержать высоту-скорость. Ещё — прямое полётное пространство без запретов, но этот пункт, пожалуй, единственный, который в наличии.

— Кажется, теперь понял.

— Ваш вертолёт, даже если успеет долететь, максимум сможет визуально сопровождать нас, передавать координаты. Но он едва ли будет в состоянии стрелять или физически нас перехватить. Особенно с учётом того, что именно этот корабль будет продолжать уходить во что бы то ни стало: этот экипаж не сдастся никогда.

— Чего вы тогда опасаетесь?

— Вот проблема, которая может быть серьёзней, — южанин мрачно ткнул в третью точку на экране.

Закрытая капсула защищала от ветра, воды и шума, но давала возможность наблюдать за всем происходящим наверху. Демпферы и ремни минимизировали любой дискомфорт при манёврах. Кресло — широкие, дугообразные, обшитые влагостойкой кожей, на газовых амортизаторах и гидравлической подвеске; с боковми валиками, подголовниками — и вовсе создавали ощущение запредельного комфорта.

Покидать такое место не хотелось, но генерал твёрдо решил, что если придётся (тьфу три раза) — отсиживаться не будет.

Хотя и непонятно, как заставить себя стрелять по своим. По своим несмотря ни на что. Опять же, а дадут ли ему оружие?

В динамике ожил отдельный коротковолновой канал. Прозвучало что-то по-японски.

Чень вопросительно поднял подбородок.

— Мы сбросили имитаторы AIS. На короткое время здесь «будет» два судна, одно из них — обычный филиппинский рыбак.

— Это же никого не обманет? Я хоть и сухопутный, но даже я понимаю: сравнить данные спутника, радиолокацию в районе и визуальное наблюдение с тех же вертолётов — и всё! Не вопрос да или нет, вопрос менее чем часа! — Чень вздохнул. — Если погоня началась в территориальных водах КНР, то и двенадцатимильная зона — не панацея и не спасение. На что мы рассчитываем?

— Сама по себе — не панацея, соглашусь, а вот как часть комплекса… — южанин утратил интерес к беседе с условным соотечественником, сменил язык и, продолжая возиться с винтовкой, задал вопрос в гарнитуру на нихонго.

Выслушал ответ в динамике, вернулся в кресло, оставив собранную винтовку на мягком диване.