Кратос 1

Хрустальная гора

Я знаю несколько способов заставить человека говорить, хотя от их применения с души воротит. Проше всего применить биопрограммер. Перепрограммирование биомодераторов может вызвать любую боль. В том числе иллюзорную. Вытерпеть ее невозможно. Ущерба для организма — никакого. Последнее — великое оправдание для того, кто допрашивает. Но биопрограммера у меня нет.

Есть способ более изуверский и не менее эффективный. Игла Тракля вполне подойдет.

— Сними сапоги, — приказал я.

Он посмотрел недоуменно. Значит, нет у тебя военного опыта. Впрочем, и мне не приходилось применять это на практике. Слава Богу!

— Давай! Давай! — прикрикнул я, помахивая аннигилятором.

С души воротит уже сейчас. Видимо, он заметил мою тщательно скрываемую неуверенность и не торопится.

— Ты хочешь, чтобы я их сжег? — спросил я.

Луч аннигилятора скользнул по голенищу. На самой малой мощности Иглой Тракля можно нарезать хлеб тонкими ломтиками, причем сразу поджаренными.

Черная кожа исчезла, будто испарилась, он взвыл от ожога.

— Ну?

— Сейчас! Сейчас!

Он остался босиком, в одних носках.

— Что ты собираешься делать?

— Носки тоже, — сказал я.

— Тогда развяжи, — усмехнулся он.

— Обойдешься. Это вполне можно сделать без помощи рук.

Я посмеялся над парой неудачных попыток, но задача и впрямь оказалась выполнимой.

— Ну, теперь что? — спросил он.

— А теперь я буду отстреливать у тебя по одному пальцу, пока ты не скажешь все. Еще ни один человек этого не выдерживал.

Он хмыкнул.

— Два часа назад ты лечил здесь своего врага. И ты считаешь, что после этого я поверю, что ты будешь отстреливать мне пальцы?

— Герман мне не враг, — сказал я. — Он друг моего отца.

Он поморщился.

— Кого ты хочешь обмануть?

Я не ответил. Направил тонкий ствол аннигилятора ему на мизинец, тщательно прицелился.

— Знаешь, — сказал я. — Ведь ущерб для организма минимальный. Без одного пальца на ноге вполне можно жить, а до второго мы вряд ли дойдем.

Но его и так понесло:

— Ты не умеешь врать! — он изо всех сил старался выглядеть спокойным, но я чувствовал, что он сейчас скажет лишнее, сам того, не желая. — Не можешь ты врать! Ты инициирован цертисом. У тебя верхние каналы пробиты! — я слушал, всего лишь не перебивая. — Никто не может работать на восьмом уровне без инициации.

— На восьмом уровне, значит? — задумчиво повторяю я. — Что же вы избегаете инициации?

Он снова закрылся, молчит.

— Я жду!

Выполнять угрозу крайне не хочется. На каком-то глубинном уровне не хочется, словно кто-то держит руку и не дает спустить курок.

— Вот! Вот! — усмехнулся он. — Связавшись с цертисом, ты обрел силу, но утратил свободу.

И я жму на спусковой крючок, почти через боль, ломая себя, скручивая в дугу. Аннигиляционный заряд активизируется на его мизинце. Дымится и испаряется кровь. Он кричит.

— Вот так! — говорю. — Я свободен!

И чувствую себя гаже некуда.

— Сволочь! — с трудом говорит он, и конец слова теряется и обращается в стон.

По его телу проходит дрожь. Дрожат руки. Он откидывается назад, запрокидывает голову.

Хрипит:

— Сволочь! Сволочь!

Я вскакиваю с места, еще не понимая, что происходит. Его окружает красное сияние, по которому идут алые волны, и веревка начинает дымиться. Тело бьется в конвульсиях в такт этим волнам.

Аннигилятор падает на стул, я поднимаю руки над своим врагом и вызываю зеленое пламя. Я не осознаю, что делаю, это почти на уровне инстинкта. Но зеленое сияние разгорается чудовищно медленно, я уже понимаю, что не успею.

Его тело вздрагивает в последний раз, веревки вспыхивают и осыпаются пеплом. На миг я пугаюсь, что он освободится, что это хорошо продуманный спектакль, манифестация силы с одной целью — вырваться, но его тело вспыхивает вслед за веревками.

Белый огонь. Он исчезает, словно от выстрела аннигилятора. Только пепел и обугленное кресло.

Минуту я стою над тем, что не заслуживает даже имени останков. «Ты сгоришь за год…» Эта фраза Германа — первое, что вспоминается. Неужели так буквально? Или это просто попытка самооправдания, попытка объяснить убийство последствиями Т-синдрома. Даже не знаю, сколько времени он болел. Что, если значительно меньше года?

Но аннигилятор не мог его убить. Слабенький направленный заряд. Это же не цепная реакция. Сколько антивещества образовалось в зоне выстрела — столько и вещества будет уничтожено и обратится в поток излучения. Не больше и не меньше.

Может быть следствие радиации. Гамма-кванты. Могут они инициировать процесс? Черт его знает! Я, кстати, тоже схватил дозу. Игла Тракля — не оружие для ближнего боя.

Энергия восьмого уровня… Я вдруг понимаю смысл фразы. Если они выследили меня по применению энергии четвертого уровня — восьмой для них, как прожектор. Значит, уже знают. Значит, будут здесь. Вопрос, насколько быстро.

В любом случае надо убираться.

Я выскочил из дома, попутно стараясь выйти на астральный план и понять, не спешат ли сюда гравипланы Преображенных.

Спешат. Но пока далеко.

Я метнулся к красному гравиплану Алисы. Коснулся двери. Ближняя связь работает и давно.

Изящная машина поднялась в воздух и тут же заскользила в метре над шоссе, едва преодолев забор. Я затормозил возле Юли с Артуром и распахнул дверь.

— Залезайте! Быстро!

Они нырнули в машину.

— Что там случилось? — тут же спросила она.

— Не время! Надо уходить.

Мы поднялись очень высоко для гравиплана, километра три, и, против всех правил, выключили сигнальные огни. Теперь я уверен, что с машин теосов нас не заметят.

Они проплыли далеко внизу: дюжина маленьких огоньков. А впереди миллионами огней засиял Версай-нуво. Эти огни успокаивали: хоть энергосистема в порядке. Есть надежда, что полностью восстановится связь. Но Сеть вряд ли останется прежней. Не упустят они случая взять ее под контроль!

В небе сиял тонкий серп Эвтерпы — первой тессианской луны. А на востоке встала желто-красная половинка второй — маленькой Эрато, и за ней спешила третья: большая и почти полная Каллиопа. Я подумал о романтических первооткрывателях Тессы, назвавших луны именами муз поэзии. Планета хранит им верность: по-прежнему утонченная, богемная и вольнолюбивая. По крайней мере, была такой до вчерашнего вечера. О Боже! Сколько же случилось за эти несколько часов!

— Даня, что там было? — наконец, не вытерпела моя спутница.

Я рассказал, не особенно вдаваясь в подробности. Без теосов и попытки попрактиковаться в работе палача. Но с энергетическим поединком. Она все равно видела, как я заживлял раны Германа.

— Юля, ты никогда не увлекалась йогой? — спросил я.

— Увлекалась.

Это было неожиданно. Ей бы больше подошла стрельба по движущимся мишеням.

— Раскладку по чакрам знаешь?

— Конечно.

— Что такое Анахата?

— Четвертая чакра. Чакра сердца. Зеленая энергия. Точно! Как я сразу не догадалась? Это же чакра целителей.

— Юль, скинь мне раскладку.

Она коснулась моей руки. Глобальная Сеть еще не работает, даже в рамках планеты, и мы воспользовались ближней связью. В память моего перстня перетекла информация, и перед глазами возникла картинка: человек сидящий в позе лотоса и семь разноцветных цветков вдоль позвоночника — семь чакр. Как же все ладно укладывается в эту картинку! Пожалуй, кроме одного…

— Юлия, что такое энергия восьмого уровня?

— Белая энергия. Что-то очень крутое. Чуть ли не уровень бодхисатвы.

Я задумался. Не о собственной предполагаемой крутизне, скорее о том, что делать дальше.

— Юля, у тебя есть какое-нибудь место, где можно укрыться? — спросил я.

— Есть. Но не сейчас. У меня тоже есть долг. Я должна собрать экипаж «Вийона».

Я покосился на Артура. Мальчишке явно рано в этом участвовать.

Но вслух сказал:

— Два часа ночи. Не время для поисков.

Она поняла. Покусала губы, но кивнула:

— Поворачиваем.

Мы повернули на восток и начали снижение.

— Ты был когда-нибудь на Хрустальной Горе? — спросила Юля.

— Нет.

— Тогда смотри!

Каллиопа плыла к зениту, заливая все молочно-белым светом. Там впереди, на склоне холма сияло нечто, больше всего напоминающее кристаллы аметиста. Небоскребы, связанные мостами, широкие посадочные площадки, словно хрустальные блюда, приклеенные к зданиям на разной высоте, и парковые деревья на мостах, площадках и широких террасах. Ожившая легенда о висячих садах Семирамиды.

Мы зависли над одной из площадок. Ее поверхность под нами заколебалась и исчезла, пропуская нас в ангар.

Публика здесь явно не бедная: гравипланов много и хороших, ничуть не хуже машины Алисы Штефански. Есть и прокатные машины, штук пять прозрачных элипсоидов, но и те новые и не заезженные.

Мы вошли в лифт, сияющий и украшенный зеркалами, и он взмыл вверх, вынырнул из ангара и оказался укрепленным с внешней стороны стены. Я улыбнулся: жилье для отважных романтиков. Этаж пятидесятый. Да еще склон холма: высота головокружительная. Не каждый обрадуется ежедневному путешествию на этом лифте. Отрадно, что на Тессе таких людей набралось на огромный жилой комплекс.

Восемьдесят первый этаж.

Под ноги лег мягкий бежевый ковер, мы оказались в длинном коридоре, залитом теплым желтоватым светом. Коридор оканчивается круглым окном, похожим на огромный иллюминатор. Юля остановилась возле него и положила ладонь на радужный шар замка возле дубовой двери квартиры слева от нас.

В прихожей тоже окно во всю стену, с пола до потолка. И так во всех комнатах. Из гостиной вид на космодром. Наверное, отсюда прекрасно различимы огни стартующих и садящихся кораблей. Но сейчас ничего: темень и тишина.

Юли хватило только на то, чтобы выпить с нами чаю, после этого она упала на кровать, как подкошенная и мгновенно заснула, лишив меня надежды на хорошую ночь. Зато Артур не проявил ни малейшего желания спать. Сидел на кухне, пил чай и слушал музыку. Хорошо еще, что ему хватило чувства такта не лезть в спальню.

Я у окна: мертвый космодром, еще пара темных районов — только с большой высоты город может показаться благополучным. На душе мерзко. Это не первое убийство в моей жизни: когда я учился в Академии, нас всех отправляли на пару недель «нюхать порох». Как-то всегда находилось, куда отправлять: террористы, сепаратисты, пограничные конфликты. Практически не опасно для огромной империи, жертв немного, но и единственная смерть — все равно смерть. Оттуда и знаю специфику военно-полевых пыток. Приходилось наблюдать со стороны. Больше всего меня угнетала именно смерть Самуэля — первые две жертвы легко подпадали под определение «самооборона». Но убить связанного и плененного врага — нечто куда более греховное. И классическое самооправдание «не хотел я его убивать, да и вообще не с чего ему было сдохнуть» кажется слабой отговоркой. А кто пытал?

Сдохнуть действительно не с чего. Человеку. Мы не люди. Пора признаться в этом хотя бы самому себе. Что может убить Преображенного? Известно, что аннигилятор. Может быть, достаточно контакта с аннигиляционным лучом? Или Т-синдром? Мрачная перспектива, нарисованная для меня Германом, заодно дарила оправдание.

Неужели это правда? Мне осталось жить не больше года?

Все! Хватит! Я тряхнул головой. Действовать, а не слюни распускать!

Пошел на кухню, хлопнул Артура по широкому молодецкому плечу.

— Ты меня слышишь?

Он поднял голову, посмотрел туманными глазами. Трудно общаться с человеком, у которого в голове звучит музыка, транслируемая устройством связи. Взгляд прояснился — значит, отключил.

— Да, Даниил Андреевич, — он впервые называл меня по имени-отчеству, значит, Юля успела представить.

— У тебя есть карта города?

— Да, конечно.

— Скинь.

И я накрыл его руку своей.

Похоже, Артур большой любитель картографии: передо мной раскинулась подробнейшая картинка с мельчайшими переулочками и номерами домов.

— Спасибо, — сказал я. — Охраняй мать. Я скоро вернусь.

Я не стал слушать возражений и изучать его реакцию — просто вышел и закрыл дверь.

Надо многое узнать, но не здесь, я не хочу привести сюда врагов. Придется отыскать другое место.

Я взял прокатный гравиплан (еще не хватало оставить Юлю с Артуром без личного транспорта), и поднялся в воздух.

Хрустальная Гора была бы идеальным местом для получения информации, если бы не оставшиеся здесь Юля и Артур. Я искал что-то похожее — площадку, откуда видно город и можно сопоставить пятна затемненных районов с астральной картинкой и желательно картой города.

Такая точка нашлась. Это была башня связи, возвышающаяся в центре Версай-нуво, по старинной привычке именуемая «телебашней».

Строение это больше всего напоминало танцующего дервиша или мага. Две посадочные площадки, как раскинутые руки с широкими ладонями, офис связи — голова, увенчанная остроконечным колпаком. Это антенна «два в одном»: радужный шпиль быстрой связи и торчащая из него игла медленной. И одеяние танцора — расширяющееся к низу основание.

Здесь тьма и тишина. Освещена всего пара окон. Значит, персонал, бесплодно промучившись с попытками восстановления связи, оставил охрану и удалился спать.

Я мягко приземлился на площадку и вышел из машины. Я один. Только далеко, на противоположном крыле-руке стоит гравиплан охраны.

Ну, что ж, тем лучше. Я отошел от гравиплана, остановился и раскинул руки, сам подобный танцующему дервишу. Сила, которой я владею, смиренно подчинилась безмолвному приказу и потекла вверх. Между пальцев зажегся синий огонь, ладони окутал холод. Теперь я знаю, как это называется. Энергия шестого уровня. Аджна — чакра космической силы. Третий глаз.

Астральная карта города возникла перед глазами и наложилась на обычную. В двух кварталах от башни — яркое красно-желтое пятно. Вероятно, штаб «Преображенных». Самоназвание метаморфов сразу захотелось закавычить. Энергии не выше третьего уровня. Неужели? Может быть не штаб? Может быть казарма?

На обычной карте этому месту соответствует район ратуши.

Слишком прямолинейно. Штаб, скорее всего, защищен. Вот, темное пятно на юге, довольно далеко от космодрома. Полностью закрытая область. Городские огни там есть, но немного. Спальный район? Как бы ни так! Я сверился с картой города.

Центр Психологической Помощи социально дезадаптированным гражданам. Я хмыкнул. Читай: «тюрьма». В старинном английском романе «Едгин» преступников клали в больницы, а больных сажали в тюрьму. Славные тессианцы с успехом воплотили в жизнь первую часть древней идеи. Тессианская тюрьма — больница не только по названию. Это сочетание крепких стен, медицинского персонала, психокоррекционных методов и мощных стационарных биопрограммеров с толпой биопрограммистов. Некоторые осуждают сей метод наказания: насильственное вмешательство в сознание — ужас! Другие восхищаются — ну наконец-то найден гуманный и разумный метод борьбы с преступностью. У последних есть веский аргумент — эффективность. Рецидивисты составляют десятые доли процента от «получивших психологическую помощь», и по улицам Тессы можно без опаски гулять хоть в три часа ночи.

Правда, бывают безнадежные случаи. Тогда Центр поступает с лицемерием, достойным испанской инквизиции. На Тессе нет смертной казни. Как можно убить человека только за то, что он болен, даже, если болезнь опасна для общества! Зато смертная казнь, не менее лицемерно именуемая «эвтаназией», есть на Кратосе, куда и отправляют «безнадежных», чтобы в более продвинутом и лучше оснащенном столичном Центре им оказали более квалифицированную помощь.

Я подумал, что именно здесь наверняка Герман Маркович и Алиса, и у меня мигом пропало желание иронизировать. Надо спешить!

Просмотрел еще несколько темных пятен: ничего особенного. Пожарища, завалы, аварии электрической сети. После поражения в орбитальном бою власти сдали город. Иначе разрушений было бы гораздо больше. Язык не поворачивается их осуждать, стоит представить груду камней на фоне очаровательного Версай-нуво.

От красного пятна в районе ратуши оторвались три пятнышка поменьше и полетели к телебашне. По мою душу. Пять минут на сборы. Теперь буду знать.

Я, не торопясь, подошел к гравиплану. Успею! Десять раз успею!

Сел в машину и бросил ее вверх. Меня вжало в кресло.

Болезнь опасная для общества… Т-синдром — именно такая болезнь, по крайней мере, это мнение доминирует в Службе Безопасности Кратоса. Почему бы не осуществить вторую часть древнеанглийской идеи? От лечения преступников до казни больных — один шаг.

Здание тюрьмы являло собой компромисс между стремлением местного населения к архитектурным изыскам, необходимостью соблюдения правил безопасности и страстным желанием обосновать тот сомнительный факт, что это не тюрьма, а больница. Строгий серый прямоугольник с большим внутренним двором, разгороженным на несколько секторов. Никакой запущенности и облезлой штукатурки: очень чисто и прилично. Действительно можно принять за медицинское учреждение, если бы не отсутствие окон по внешнему периметру и высокая стена.

«Внимание, запретная зона», — сообщил компьютер гравиплана и наотрез отказался лететь вперед.

Я поплыл по дуге, огибая здание. Как гоголевская ведьма вокруг Хомы Брута, скрытого магическим кругом. Но у этого цилиндра должна быть крыша. Интересно насколько вверх простирается закрытая зона?

Панель управления перестала мигать красным и ругаться на высоте около километра. Недурственно! Бомбу, конечно, сбросить можно, но ведь и ракету можно послать с соседнего материка. Зато десант расстрелять на такой высоте — как раз плюнуть. И побег организовать затруднительно. Да, продвинутый программист легко заставит гравиплан презреть запрет и влететь в зону, но ведь не зря же предупреждают: наверняка будут стрелять на поражение.

А проверить? Окстись, парень, куража в тебе много, а разумения на грош. Я усмехнулся, залил кураж ведром холодной рассудочности и решил, что, прежде всего, нужно достать план тюрьмы. И прежде, чем я сунусь летать над зданием и отслеживать огневые точки, потому что потом его могут засекретить так, что даже я не докопаюсь.

Тот, кто придумал сделать штаб в тюрьме, обладал своеобразным юмором, но, похоже, это действительно самое защищенное здание в городе. А что до местных подопечных — так в средневековых замках тоже имелся подвал для узников — не помешают.

План тюрьмы оказался документом всего лишь второго уровня секретности и покорно всплыл перед моими глазами. Я отправил его в память перстня. Они, конечно, заметят выброс энергии шестого уровня, но как всегда опоздают.

Я положил ладонь на панель управления гравиплана и заставил его забыть о существовании запретных зон. Ну, теперь быстрее.

Синее пламя возле пальцев.

Я бросил гравиплан сквозь границу зоны и тут же вильнул вправо. На том месте, где я был минуту назад, вспыхнул луч лазера. Значит, даже не Игла Тракля.

Немного влево и вверх — слепящий луч прошил воздух.

Я ворвался под защитный колпак и почувствовал всех, кто находился в здании. Людей согнали в дальнее крыло: около сотни человек. Остальная часть тюрьмы сияет в холодной части спектра: зеленый, синий, фиолетовый. Значит, все-таки штаб! Я наложил полученную картинку на план здания, и еле успел увернуться от очередного выстрела. Уже не луч. Вспышка аннигилятора. Он один и поставлен сюда буквально накануне. Цертисов боятся?

Уходить все труднее. Резко вниз, машина легла на бок, как яхта под ветром. Еле удалось выправить. Кто-то внизу подключился к атаке, кто-то из Преображенных, умеющих видеть будущее. А сверху уже падали гравипланы теосов, пытавшихся поймать меня на башне.

Я чудом успел вылететь из зоны и нырнуть вниз в лабиринт маленьких переулков к северу от тюрьмы. Но меня заметили. Три гравиплана мчатся следом. Я резко свернул в подворотню, чуть не царапнув брюхом асфальт.