Кратос 1

Даниил Андреевич Данин Исчезновение

— Даня, мне очень плохо, ну ответь же!

Это Анатоль.

— Да, я на связи, — передаю я, с трудом отгоняя остатки сна.

— У меня приступ. Ты сможешь приехать?

Хочется сказать «у меня тоже», но я просто прошу его скинуть адрес. Это недалеко.

— Минут через десять буду.

Раннее утро. Высоко в небе стоят подкрашенные розовым облака. Холодно. Гравилет парит в прозрачном воздухе так, что движение почти незаметно, хотя я выставил предел скорости. Я слишком боюсь опоздать. Смогу ли я обмануть судьбу, объявленную мне в предутреннем сне, когда настойчивый зов Анатоля казался криком о помощи?

По дороге я связался с Сашей Прилепко, так что у двери Анатоля мы стоим вместе.

Он долго не открывает, наконец, замок щелкает, и дверь ползет от косяка. В прихожей никого нет, значит, открыл дистанционно, через устройство связи, и не вышел нас встречать. Плохой знак.

Он полулежит в кресле, кисть руки свешивается с подлокотника, пальцы слегка дрожат.

— Спасибо, что пришли, — с трудом говорит он.

Губы бледные, почти синие.

Я беру его за руку и вижу размытые красные волны, идущие от запястья к кончикам пальцев, словно следы от ожогов чем-то длинным и узким или ударов плетью, и эти красные полосы движутся, захватывая новые участки кожи и оставляя белыми и чистыми те, что остались позади. А над каждой такой волной движется такая же красная волна сияния.

Я отдергиваю руку: слишком ясно чувствую, что еще минута и эти волны перетекут на меня. Эта агония заразна, по крайней мере, для тех, у кого уже есть Т-синдром.

Анатоль смотрит без осуждения. Печально улыбается. Он понимает, что это агония, не меньше, чем я.

— Сейчас, две секунды. Не бойся! — говорю я. — Держись!

Тепло поднимается вверх по позвоночнику, зеленое сияние возле кистей рук. Оно становится ярче и плотнее. Я должен успеть. Я заставляю себя взять его руку.

— Остановись! — кричит Саша. — Ты уже не поможешь.

— Я попытаюсь.

Крепче держу его пальцы, страшась собственного желания бросить эту затею. Зеленое сияние идет волнами, толчками втекая в него, словно кровь из раны. Я чувствую судороги, идущие по моему телу, сжимаю зубы, но не отпускаю руки, как молитву, в который раз повторяя «делай, что должно — и будь, что будет».

Энергия течет из меня в него, и я снова не понимаю, есть ли результат. Судороги учащаются. Его рука дрожит и становится горячей. Краем глаза я вижу, что Саша взял другую его руку, и зеленые волны пошли по его руке. Поднимаю взгляд. Саша бледен и сосредоточен, волны его энергии быстро темнеют, становятся почти черными, почти багровыми.

— Оставьте, — шепчет Анатоль. — Я только утяну вас за собой.

— Саша, оставь! — говорю я. — А то мне еще и тебя придется вытаскивать.

Он с видимым облегчением убирает руку. А я продолжаю поддерживать Анатоля.

Проходит еще минуты две. Он задыхается. Судороги уже непрерывны, и я больше не чувствую его руки, она словно растворяется под пальцами. Его кольцо связи соскальзывает вниз и звенит по полу. Его тело становится полупрозрачным, словно призрак, очертания размываются и исчезают.

Анатоля больше нет, только багровое сияние там, где он был. И оно бледнеет и рассеивается.

Саша подходит ко мне, кладет руку мне на плечо.

Я оборачиваюсь. Спрашиваю:

— Ты видел это раньше?

— Да, — говорит он. — Я видел и другое. Один мой друг пытался так же, как ты, спасти умирающего от Т-синдрома и исчез вместе с ним. Ты смог удержаться.

— Ты тоже дал ему руку.

— Слишком ненадолго. Еще секунда, и я бы последовал за ним.

Среди остатков опаленной одежды что-то сверкнуло. Я поднял серебристый шарик величиной с маковое зернышко, положил на ладонь.

— Микроаннигилятор? — предположил Саша.

— Скорее всего.

Как бы эта штука не взорвалась на моей руке!

— У меня остались знакомства в научном мире, в том числе на Кратосе, — сказал он. — И не только среди биопрограммистов. Есть физики. Они могли бы посмотреть, что это.

Я кивнул.

— Пусть смотрят.

И шарик перекочевал к Саше.

— Как бы не потерять…

Мы завернули его в фольгу, и Саша отправил микроаннигилятор в карман.

— Надеюсь, он не излучает.

— Разве что радиоволны. Это же еще и шпион.

Он усмехнулся:

— Тогда выживу.

— Как бы тебя с ним не отследили.

Саша пожал плечами.

— Отследят — сдам. Это не криминал. Но вообще, обычно такие штуки работают от тепла человеческого тела, как биомодераторы. Если человек мертв — они замолкают. Хотя и с некоторым опозданием.

Хоронить было нечего, так что мы с Сашей просто помянули Анатоля в узком кругу. Других близких знакомых у него, вроде бы, не было.

Квартиру просто закрыли, я пока не стал заниматься улаживанием вопросов об аренде с хозяевами. Анатоль был зарегистрирован — разберутся, в крайнем случае, выйдут на меня.

Поминки проходили в моей квартире.

Я пил водку без особого энтузиазма, последнее время меня вообще не тянуло на спиртное, Саша тоже не питал пристрастия к этому напитку, зато нам было, о чем поговорить.

— Преображенные на Тессе общались друг с другом? — спросил я. — Ты говорил о друге, который погиб, пытаясь спасти умирающего от Т-синдрома.

— Да. У нас было что-то вроде клуба.

— Или секты? Я не хочу тебя обидеть, к тому же ты, по-моему, человек рациональный и не склонный к мистике, но захват Дарта теосами, судя по всему, начался с организации ими сект, которые вскоре пришли к власти.

— На Тессе были секты, Даня, но у нас скорее клуб. Мы не были агрессивны.

— Чем вы отличались от остальных?

Он задумался.

— У нас несколько человек имели своих цертисов. Это большая редкость.

— Где эти люди?

— Один погиб, как я тебе описал, двое прилетели с нами, и двое исчезли.

— Как Анатоль?

— Не знаю. Я не видел их смерть. Просто перестали появляться в клубе и отвечать на запросы.

— Понятно. Саша, у тебя были приступы?

— Да.

— Сколько?

— Кажется, четыре. Давно уже не было.

— Как давно?

— Месяца три.

— Странно. Говорят, приступы только становятся чаще.

— Все пытаешься найти панацею? Ты даже не врач.

— У меня мама врач. Будет нужно — проконсультируюсь.

Он пожал плечами.

— Это средство ищут уже лет двадцать.

— Значит, не там ищут. Саш, а что случилось три месяца назад?

— Три месяца назад — погиб мой цертис.

Я уже хотел воскликнуть «эврика», но у Анатоля никогда не было цертиса.