Кратос 1

Теос

Гравиплан приземлился возле кирпичной ограды небольшого особняка. Юлия подошла к двери, положила руку на радужную полусферу, выступающую из стены. Сказала вслух по-тессиански:

— Здравствуй, Алисия!

Неплохо знаю этот язык, но какую-нибудь редкую лексику могу и не понять, и я переключил устройство связи в режим перевода — хотелось чувствовать себя совсем свободно.

— Это твоя бабушка? — спросил я.

— Угу, — она улыбнулась. — Сейчас откроет.

«Бабушка» являла собой полную противоположность внучке: резковатые черты лица, нос с горбинкой, тонкие губы, темные волосы. Прическа мужская, даже присутствует коса, украшенная черным бантом. Правда, коса на дюйм длиннее традиционной мужской, а бант шире. Она невысока ростом и несколько склонна к полноте. Одета модно, но сдержанно. Узкие лиловые брюки, белая блуза под пояс, лиловый камзол с серебряным шитьем. На вид ей можно дать лет сорок, но выдают как всегда глаза, темные, глубокие, властные. Значит, она старше… раза в два.

— Это Алисия Штефански, — представила Юля. — Моя… родственница.

— Здравствуй, Джульетта, — сказала она.

И окинула меня совершенно бабушкиным взглядом: что за нового хахаля завела внучка?

Торопливо протянула руку для поцелуя.

— Это Дмитрий Левицкий, — сказала Юля. — Еще с нами раненый.

Алисия кивнула.

— Тащите его сюда и пойдемте в дом. Помощь нужна?

— А где Артур? — спросила Юля.

Кто это? Дед? Брат? Племянник?

— В Версае. У них в колледже вечеринка. Собирался вернуться утром.

Юля побледнела, и я понял: сын.

— Выходил на связь минут пятнадцать назад, — сказала Алисия. — Все живы.

Юля не успокоилась и явно пыталась его вызвать.

— Я должна его вывести, — прошептала она. — У них паника. Выгружай своего генерала! Быстро!

— Я не отпущу тебя одну, — спокойно сказал я.

И направился к гравиплану.

Герман терпеливо ждал.

— Биомодераторы считают, что у меня перелом, — сказал он. — И трубят о необходимости операции. Здесь есть хирург?

— Госпожа Алисия! В вашем городе есть хирург? — переадресовал я вопрос.

— Да, я сейчас с ним свяжусь.

Ответа мы не услышали, потому что вновь вспыхнуло небо. Золотое зарево с горизонта до горизонта.

— Что это? — воскликнула Юля.

Хотел бы я знать!

Угасло оно также мгновенно, словно сам Господь прошептал: «Да не будет света!».

И навалилась тишина. Страшная, неестественная. Я не сразу понял, что нас отрезало от Сети.

— Связи нет, — тихо проговорила Алисия.

— Далеко до больницы?

Бабушка взглянула на гравиплан.

— Пять минут.

— У вас есть другой транспорт?

Она кивнула.

— Гравиплан. Есть еще минивертолет, но на нем улетел Артур.

— Одолжите?

— Берите. Я отвезу вашего друга.

Она пропустила нас в сад и махнула рукой в сторону посадочной площадки. Аннигилятор Германа я, на всякий случай, прихватил с собой.

Гравиплан Алисии красный, сияющий, с изящными обводами, не чета простенькому городскому транспорту. У бабушки есть вкус и деньги.

Я положил руку на его гладкий бок и тут же сообразил, что Алисия не могла передать машине приказ подчиняться мне. Связи же нет! А как мы его вверх поднимем?

— Он меня знает, — сказала Юля, и ее рука легла рядом с моей.

Двери не дрогнули. Юлия побледнела, сжала губы и дернула за механическую ручку, которые до сих пор ставят на машинах на случай отказа электроники. Дверь открылась, Юля нырнула внутрь, положила ладонь на панель управления. И побледнела еще сильнее.

— Не отвечает! — воскликнула она. — Связи нет! Вообще нет, понимаешь! Даже контактной!

Я почувствовал взгляд и обернулся. На садовой дорожке, опираясь на узловатую яблоню стояла Алисия. Она тоже не смогла поднять гравилет.

— Выгружайте вашего друга, — сказала она. — От этой стекляшки сейчас не больше пользы, чем от консервной банки. Доеду до больницы на велосипеде.

Герман Маркович пытался идти сам, морщась всякий раз, когда ему приходилось наступать на больную ногу. Так что по большей части я тащил его на себе.

Алисия выделила гостю кровать и пошла за велосипедом. Пока она ездила, я пытался утешить Юлю. Все равно не можем добраться до колледжа. Ну, никак!

— На велосипеде, — сказала Юля. — У Артура тоже есть велосипед.

— За сколько доедем?

— Если поторопимся — то за час.

Госпожа Штефански вернулась минут через пятнадцать в настроении хуже некуда.

— Раненых полно, — бросила она. — Некогда им. Больница перегружена. В саду ставят навес и кладут маты. Сказали: привозите. На чем интересно?

Я задумался. Можно попытаться довести Германа пешком, точнее дотащить на себе. Но это займет не меньше часа. Можно соорудить носилки из подручных материалов и дотащить на себе, возможно, подключив к работе обеих дам. Тоже долгая история. Я посмотрел на то, как Юля ломает руки, и понял, что не обреку ее на это мучение.

— Ладно, попробую, — сказал я.

Подошел к Герману. Из пальцев вырвалось зеленое пламя.

Очень не хочется тратить на него Силу. В душе червоточинка, гнев, обида. Как бы целительные зеленый огонь не сменил цвет независимо от моей воли. Как бы мне его не убить.

— Что ваши биомодераторы, Герман Маркович? — спросил я.

— Молчат, — усмехнулся он. — Ты еще не понял: внутренней связи тоже нет.

Зеленое пламя пролилось на него и окутало больную ногу.

— Так вот как это выглядит! — прошептал он.

Биомодераторы в крови есть и в рабочем состоянии, утеряна только связь. Ставить на место осколки кости не в их компетенции. Не уверен, что в моей.

Зеленое сияние не восприняло ткань как препятствие и втекло в мышцы через поры кожи. Мне не хватает знаний, я не врач, зато полная картина перелома перед глазами. Нужна информация. Я отнял руки и позволил энергии течь вверх, пальцы засияли фиолетовым, и знание пришло.

— Что слабо? — спросил Герман. — Вы умеете только разрушать.

Я не ответил.

Пламя снова обрело зеленый цвет.

— Теперь терпи, — приказал я. — Не уверен, что смогу полностью обезболить.

Осколки костей медленно поползли друг к другу. Герман откинулся на подушку и закусил губу. Я холодно отметил, что боль терпимая, если не теряет сознания.

Я не торопился, давая биомодераторам восстановить поврежденные ткани, отыскивая мельчайшие частички костей и ставя их на место. Вся операция заняла минут пятнадцать. Наконец, я смог перевести дух. Вытер пот со лба тыльной стороной кисти. У Германа тоже выступили на лбу крупные капли пота и вымокла подушка.

— Все, — сказал я. — Сегодня лучше не вставайте, а завтра — ваше дело.

Обернулся к дамам:

— Пойдем Юлия. Где велосипеды?

— Даня! — окликнул Герман.

— Да?

— Спасибо, — сказал он. — Хотя, честно говоря, ты поставил меня в положение, когда древние самураи вспарывали себе живот. Ну, ты понял.

— Не торопитесь, Герман Маркович, все очень быстро меняется, — усмехнулся я.

Взял под руку Юлю.

Госпожа Штефански проводила нас взглядом, который показался мне странным. Словно что-то подобное она уже видела.

Колледж находился в университетском городке на окраине Версай-нуво. Ехали мы, действительно, около часа. Городок был построен явно в подражание Оксфорду или Кэмбриджу, тот же серый камень строений, стилизованных под средневековье. Никакого барокко Сорбонны, перестроенной при Ришелье.

Далеко от космодрома. Другой конец города. Студиозусы и профессура растеряны, но паники удалось избежать, и вроде все живы. Вечеринку, конечно, давно свернули, и участники разбрелись по комнатам кампуса.

Юлия уверенно направилась на третий этаж. Лифт не работает.

Наверху постучала в первую попавшуюся дверь. Открыло юное существо с длинными темными волосами, закрывавшими пол-лица. После некоторых колебаний я заключил, что пол у существа женский.

— Мы ищем Артура Бронте, — сказала Юлия. — Где он может быть?

Существо задумалось. Потом просияло:

— А-а! Вийона! А вы ему кто?

— Сестра, — не моргнув глазом, заявила Юля.

Девушка посмотрела с некоторым подозрением, однако выдала:

— Они у Шляхтича квасят, в четыреста пятом.

Юля кивнула:

— Спасибо.

В четыреста пятом собралась теплая компания из дюжины шельмецов лет шестнадцати. По кругу ходит сигарета явно не с тессианским табаком, запах красноречивый. Я про себя посетовал на юное поколение, которое чуть что — и травит себя искусственными стимуляторами. Звучит гитара. Гитарист имеет светлые волосы, собранные в приличную косу, но зато с двумя свободными широкими прядями, висящими по бокам, тонкий прямой нос и крупные серые глаза. Портретное сходство очевидно. На гитаре надпись: «Свободная Тесса!» и довольно качественная голографическая фотография Анри Вальдо, борца за независимость Тессы, «томящегося в застенках Кратоса». На мой взгляд, там ему самое и место.

Артур Бронте передает соседу сигарету с травкой и, наконец, поднимает глаза.

— Привет, Джульетта!

— Привет! Привет! А ну, вставай!

— Да ладно тебе! Лучше присоединяйся. Ребята, это Джульетта, моя сестра.

У матери с сыном явная договоренность. Ей хочется казаться моложе, а ему не нужна репутация маменькиного сынка.

— Артур! Ты что не понимаешь, что творится?

— А ты понимаешь?

Юлия сжала губы и решительно направилась к нему. Я думал, что даст пощечину. Она оказалась лучшим психологом:

— Артур, мне надо найти мою команду. Они остались в гостинице при космодроме. Дмитрий вызвался помочь, но нужен еще один мужчина. Для уверенности и защиты.

Мальчишка оценивающе посмотрел на меня, ну прямо, как бабушка.

— Красивый у тебя любовник, Джульетта, — заметил он. — Дай Бог, чтобы этим не ограничивались его достоинства. Ладно, пошли. Извините ребята, дела.

Он развел руками.

— Одолжи у кого-нибудь велосипед, — посоветовала Юлия.

— Без проблем.

Одолженный велосипед раздолбан, обшарпан и частично покрыт ржавчиной, зато украшен сразу двумя портретами Вальдо: на передней и на задней раме. Возрастное, подумал я, пройдет. А я чем увлекался, за какую хрень сражался в его возрасте? Вспомнить стыдно.

Теория национального самоопределения — одно из величайших заблуждений человечества. Да и о каких нациях сейчас может идти речь? Тессианцы? То бишь на треть французы, на треть немцы, на треть испанцы с примесью западнославянской, итальянской, еврейской и еще Бог знает какой крови? Обитатели Кратоса? Ну, это вообще полный коктейль. Чего здесь только не намешано. Русский православный император Владимир Юрьевич Страдин имеет предками итальянских старокатоликов, а бывший последний фаворит императрицы Леонид Хазаровский наполовину русский, наполовину тессианец. Что с ним кстати? В перманентной суматохе последних дней, мне так и не довелось подробно выяснить политическую обстановку в любимой столице.

В наше время важна не национальная, а культурная принадлежность. Народы цивилизации, когда-то именовавшейся европейской, объединены в Кратос Анастасис, и их культура теперь называется «культура Кратоса». Есть и представители национальностей, к этой цивилизации отношения не имевших, но принявших ее для себя: много японцев, есть китайцы, индусы. Независимые планеты (Махди, Чжун го, Микадо, Майтрейя) — просто анклавы других культур. Или заповедники маргинальных социальных учений, как, например, Анкапистан — пристанище анархо-капиталистов. Русский и француз, испанец и итальянец, немец и поляк, несмотря на всю сложность отношений и загруженность давними обидами исторической памяти, скорее всего, поймут друг друга. А вот, если один призывает к свободной любви, а другой считает, что за оную нужно до смерти побивать камнями — им нечего делать в одном государстве с одним законодательством.

Мои размышления прервал голос нашего студиозуса:

— Гостиница космопорта горела, мам, мы все видели с башни.

Юля гневно взглянула на него. Так это для меня был спектакль? А то я не понял!

Под упомянутую средневековую башню закамуфлирована, скорее всего, станция местного телевидения или приемная антенна быстрой связи. Мы как раз проезжаем мимо, и Артур указал на нее рукой. Я представил кучу студентов на верхней смотровой площадке, окруженной серыми зубцами. Да, пожалуй, отсюда можно многое увидеть: университетский городок на холме.

Очевидно, Тессу постигла судьба Дарта, но что это за судьба? И вроде бы ничего не изменилось. Тихо шумит ночной лес. Резковато пахнет местной сосной. Даже небо утратило красноватый оттенок. Видны звезды, яркие, чистые глаза небес. Только я знаю, что небо слепо.

— Кажется, связь восстанавливается, — говорит Юля.

Я прислушиваюсь к своим биомодераторам. Да, слабый-слабый ответ.

Вдоль шоссе вспыхивают фонари: сначала слабым сиреневым светом, затем разгораясь до привычного солнечного спектра. И тут только я понимаю, что мы ехали в полной тьме, и что это ненормально. Не такая уж глубинка здесь, чтобы не освещать дороги.

Мы свернули к городку Юли. На указателе ярко освещенная надпись: «Шенье». Я подумал, что не стоило давать населенному пункту имя поэта, который так плохо кончил.

Беспокойство я почувствовал метров за двести до дома.

Юля тоже уменьшила скорость.

— Там что-то случилось, — сказала она.

— Давай сойдем с дороги.

Мы свернули на обочину, положили велосипеды и отступили в тень. Артур удивленно посматривал то на маму, то на меня, но не возражал. Интересно, это передается по наследству? И что «это»? Т-синдром? Смертельная болезнь, сжигающая человека за год? Или возможность хоть на короткое время встать над собой, быть больше, чем просто человеком. И что у Юли? Она видит ближайшее будущее, чувствует опасность, но, может быть, это еще не болезнь? Дай Бог!

Под ногами смялась упругая тессианская трава, в канаве — кустарник с белыми мелкими цветами. Аромат, похожий на жасминовый, мешается с запахом хвои. И что-то почти неуловимое в воздухе, непередаваемое, но неприятное.

Я вызываю фиолетовое свечение, и дом, словно надвигается на меня.

Ворота не заперты, одна створка качается под ветром. А потом — стенка. Я понимаю фразу «планета закрыта». Дом закрыт.

— Юля, я не могу там ничего увидеть. Возможно, нас ждут, и не те, кого мы там оставили.

— Засада? — спрашивает Юля.

Артур заинтересованно смотрит на меня.

— Я пойду один, — говорю я. — Вы только помешаете.

— Это я помешаю? — возмущается юноша.

— Ты должен охранять мать. Здесь тоже небезопасно.

Юля закусила губу. Профессиональной контрабандистке не по душе пассивная роль, но сын важнее. Это она будет его охранять.

— Ладно, иди, — говорит Юля. — Проверь связь.

На близком расстоянии есть слабый сигнал, с выходом в глобальную Сеть по-прежнему глухо, и я уверен, что в доме не будет вообще никакого сигнала.

Снова захожу в ворота, теперь в реале. В метре за ними связь исчезает. Заставляю жар течь по позвоночнику, сияние возле пальцев усиливается, приобретает сине-серебристый оттенок. На астральном плане дом заполнен густым серым туманом — ничего невозможно рассмотреть.

Поднимаюсь по ступеням, открываю дверь в дом — не заперто. Позаимствованный у Германа аннигилятор, держу наготове. Нащупываю выключатель: щелчок — загорается свет. В прихожей — следы разгрома: разбросанная обувь, обожженные обои, разбитое зеркало. Я взглянул на свое отражение, расколотое на куски, и тут же отвел глаза. Я не суеверен, но все же.

Серебристое сияние пробивает серый туман, и я понимаю, что ни Германа, ни Алисы в доме нет. Зато есть некто другой. В библиотеке.

Поднимаюсь на второй этаж, касаюсь ручки двери.

— Не стреляй! — фраза звучит скорее в моей голове, чем на самом деле. — У меня тоже есть Игла Тракля. Заходи. Нужно поговорить.

Открываю дверь, сжимая аннигилятор, быстро, целясь в ту и другую сторону. Мой собеседник стоит у окна спиной ко мне, его тело окружено золотым сиянием. Игла Тракля лежит на подоконнике в десяти сантиметрах от его руки, и я не стреляю.

— Спасибо! — говорит он. — На всякий случай предупреждаю, что я здесь не один. Убьешь меня — не решишь проблему. Садись!

Я остаюсь стоять, держась за спинку кресла. Он поворачивается. Сияние мешает разглядеть черты лица, но обычное зрение не доставляет мне и сотой части информации. Я вижу его тем, другим зрением. Думаю, ему лет сорок, а значит, по старым меркам, выглядит лет на двадцать. Высок, темноволос. Губы тонкие, злые. Глаза смотрят пронзительно.

— Что с людьми? — спрашиваю я.

— Ничего ужасного. С ними беседуют. Поговорят — отпустят.

— А вы кто такой?

— Самуэль.

— Ангел? — усмехаюсь я.

— Нам больше нравится слово «теос», — серьезно говорит он.

— Не высоко ли замахиваетесь?

— Нет, — он улыбается. — В самый раз. Думаю, ты нуждаешься в объяснениях. Что ты знаешь?

— Я бы предпочел выслушать вас.

— Хорошо. Ну, во-первых, это не болезнь. Во-вторых, цертисы ни при чем. Терпеть не могу термин «метацеры», впрочем, «метаморфы» не лучше. «Теос» или «Преображенные». Твое преображение почти завершилось — все твои ляпы от недостатка информации.

— Что вы сделали с Дартом?

— Мир несовершенен, — изрек он. — Мы слегка подправляем ошибки творца, который был до нас, и людей, которые возомнили себя творцами. Дарт преображается.

— Тесса тоже будет «преображена»?

— Да.

— Что это за преображение?

— Долго рассказывать. Увидишь. С тобой уже разговаривал цертис?

— Они же «ни при чем»!

— Они не имеют отношения к преображению, но как только процесс начинается — пытаются взять его под контроль.

— Нет, не разговаривал.

— Странно, — он задумался. — Ладно, поехали.

— Куда?

— К нам. Тебе нужно найти место среди Преображенных.

— А если я откажусь?

— Мы не можем потерпеть теоса, который не входит в наше сообщество. Это слишком опасно.

— Убьете, значит?

— Ликвидируем, — сказал он.

Постановка вопроса типа «кто не со Мною, тот против Меня» всегда казалась мне неприятной, несмотря на происхождение из Евангелия. Но пойти с ним — это потенциальная возможность выяснить истину. Соблазнительно, что ни говори.

Я подумал о Юле и Артуре. Как я их оставлю? Если я собираюсь поиграть в шпионов, их бы надо спрятать понадежнее, чтобы развязать себе руки.

— Дайте сутки на размышление, — сказал я.

— Хорошо, — кивнул он. — У нас и поразмышляешь.

— Не пойдет, — отчеканил я. — У меня остались незавершенные дела.

— Отложишь.

У библиотеки есть второй ярус, мы разговариваем на первом, в трех шагах от меня начинается лестница наверх. Там наверху какое-то движение. На астральном плане я вижу два красных пятна. Люди. Точнее Преображенные. И они вооружены.

— Ты пойдешь с нами, хочешь ты или нет, — сказал Самуэль. — У тебя нет выхода. Ты под прицелом.

Минуту назад я колебался, но теперь сомнений не осталось: нет уж, ребята, эта игра не по мне!

Я слегка качнулся в сторону, зная, что последует выстрел. Я предвидел куда, выстрелил сам, за секунду до того, как передо мной в огне аннигилятора растаяла часть пола, а излучение из воронки Тракля испарило четверть потолка. И понял, что наверху остался только один теос.

Самуэль медленнее, может быть, на долю секунды, и его предвидение отстает от моего. Я упал на колено, выстрелил, почти не видя лица — только аннигиляционную вспышку там, где стоял книжный стеллаж, перекатился на спину, прицелился вверх.

Враг на верхнем ярусе еще был жив. Я уже знал, куда он рванется, но он в последний момент изменил решение и отклонился в противоположную сторону. Кажется, ткань времени трещит по швам, и стонет будущее, которое мы с остервенением меняем каждую секунду, стараясь уйти не туда, куда предвидит противник.

Я все-таки достал его, едва удержавшись на краю очередного провала в подвал. Теос наверху превратился в излучение и исчез в пространственно-временной дыре. И тогда я повернулся к Самуэлю.

Было поздно. Невозможно одновременно контролировать трех врагов, даже двух тяжело. Игла Тракля вспыхнула в моих руках и исчезла в сиреневом огне, текущем из пальцев. Этот огонь спас меня от смертельного ожога и слепоты, окутав холодным облаком.

— Встать! — крикнул Самуэль, направляя на меня аннигилятор. — Встать, идиот!

Я медленно поднялся на ноги.

— Жаль, — сказал Преображенный. — А могли бы быть на одной стороне.

В его голосе слышится искренняя печаль.

— Руки за голову! Вперед!

Почему он так упорно пытается меня арестовать? Почему не убить сразу? Даже, если целью был арест, разборка достаточное оправдание для более простого и эффективного решения.

Я нехотя поднял руки, сложил за головой, спиной чувствуя нацеленную на меня черную иглу.

Ситуация казалась безвыходной.

Но не более безвыходной, чем на «Святой Екатерине».

То, что произошло потом, случилось почти помимо моей воли. Я увидел, как разгорается и становится белым пламя вокруг меня.

— Стой! Не смей! — в отчаянии крикнул Самуэль.

Но я не здесь: на короткий миг я увидел кружение звезд под ногами и всю сцену со стороны. Враг жал на спусковой крючок.

Он не успел: я возник из ничего рядом с ним и заломил ему руку. Простейший прием из программы любого военного и полицейского училища вдруг оказался самым эффективным. Аннигилятор Самуэля лег ко мне в ладонь.

— А вот теперь поговорим, — устало сказал я.

Развернул, бросил в кресло.

— И только дернись!

Чем бы привязать? Не уверен, что поможет. Но так спокойнее.

Держа его под прицелом, осторожно подошел к окну, содрал веревку со штор. Пойдет!

Мой враг казался пришибленным и не сопротивлялся. Я прочно притянул его руки к подлокотникам кресла. Он поднял голову. Я поймал взгляд. Пожалуй, страха нет — только обреченность.

Я отошел на пару шагов, повернул к нему стул. Сел, положив на колени Иглу Тракля.

— Как вы меня нашли? — спросил я.

Он усмехнулся.

— Не ожидал от тебя такого простого вопроса. Ты работал на Анахате. Только слепой мог не заметить выплеск энергии четвертого уровня.

— На чем работал?

— Ты даже этого не знаешь? Анахата — чакра сердца.

— Никогда не увлекался йогой, — сказал я.

Действительно не увлекался, хотя кажется, испробовал все. Йога казалась мне чем-то типа руководства по оздоровлению, а эту роль прекрасно выполняли биомодераторы. Я более склонен верить технике, чем восточным учениям.

— Кто он тебе? — спросил он. — Мужик, которого ты штопал?

— Не важно.

Видимо я поморщился или как-то иначе выдал свое отношение к Герману.

Самуэль усмехнулся.

— Значит, враг. Ну, тогда мы нарвались. Впрочем, и так ясно.

— Что ясно?

Он закрылся, замкнулся в себе, улыбка осталась на губах безжизненной гримасой.

— Этого я не скажу. Не бойся, объяснят.

И я понял, что добровольно он больше ничего не скажет. Попробовал дотянуться до его сознания — стенка. Ну, еще бы!

Он почувствовал и усмехнулся.