Кратос 1

Тессианский террорист

Анастасия Павловна ждет, несмотря на поздний час. Служанка проводила меня на второй этаж. Императрица сидит за столом, руки на скатерти, пальцы сплетены. Синие пальцы.

Перед нею мясной пирог распространяет дивный аромат. Нетронут. Мне тоже не хочется есть. Я подхожу к столу. Анастасия Павловна единственный человек на Кратосе, который не встает в моем присутствии, и я нимало этим не возмущаюсь.

— Добрый вечер, Даня, садись, — говорит она. — Пирога хочешь?

— Нет, спасибо.

Она кивает.

— Угу. А ешь еще?

— Что?

До меня не сразу дошел смысл вопроса.

— На последней стадии Т-синдрома потребность в еде практически исчезает, — говорит она. — Может, мы от голода умираем?

Она отпускает служанку, и мы остаемся вдвоем.

— Ну, что, Даня, арестовал первого, кто под руку подвернулся? — спрашивает она. — Слава Александра Филипповича покоя не дает, Даниил Андреевич? Скоро на пирах убивать начнешь?

Информация о покушении еще не успела просочиться в прессу, но я не сомневаюсь, что у императрицы собственные осведомители.

— Какой из меня Александр Филиппович! — усмехаюсь я. — Я защитник, а не завоеватель. А по поводу убийств на пирах — преувеличение, Анастасия Павловна. От допросного кольца не умирают. Невиновен — выпущу.

— А с чего тебе вообще эта мысль в голову взбрела?

— Ему это выгодно. Он понял, что я сомневаюсь в нем, как в возможном претенденте, и испугался, что найду другого. Протестировал. Устроил спектакль с отказом от должности Принца Империи, увидел, что я не ползаю перед ним на коленях, умоляя принять кольцо, и отдал приказ стрелять через устройство связи.

— Складно у тебя получается. Только Лео на это не способен. Был способен еще год назад, не спорю. Но в Центре ему основательно прочистили мозги. Спасибо Евгению Львовичу. Действительно спасибо, совершенно искренне, а то бы я тоже сомневалась. А самолюбие у него болезненное, это да! И всегда было. От меня-то с трудом терпел упреки. А уж от тебя! Ты же его в два раза моложе и неизвестно откуда взялся, — она усмехнулась. — Что ты ему сказал?

— Что он отличный мастер фейерверков.

Она рассмеялась.

— Вот он и взбеленился. Ох, телки молодые. Что за злая судьба поручать власть мужчинам! Тестостерон покоя не дает? Что он с кольцом-то сделал? В помойку выбросил?

— Воткнул в вазон к маргариткам.

— Ну, что ж. Узнаю старого знакомого. Ну, что поделаешь, самолюбив, ты уж его щади.

— Хочет быть императором, пусть засунет свое самолюбие к себе в задницу.

— Да, уж. Здесь не до самолюбия. Кстати, в твоей версии еще пара нестыковок. Он ведь ранен, не так ли?

— Для убедительности, — сказал я. — Чтобы отвести подозрения.

— Ты врача-то ему вызвал?

— Нет. Сами догадаются. Я им не скорая помощь.

— Ох, Даня. Говорят, что власть портит, но не думала, что так быстро. Не вызовут. Если император не вызвал — они не посмеют. Так что у него хороший шанс умереть от потери крови.

— Ничего он крепкий. И биомодераторы в порядке, потерпит. Что за вторая нестыковка?

— Он здесь был пару дней назад. И я ему кое-что показала. Смотри!

Она взяла маленький столовый нож, вытянула руку и провела им от основания кисти до локтевого сгиба. Кожа раскрылась, но вместо крови в ране бьется серебристо-синий огонь.

— Смотри, Даня! Это то существо, что живет внутри нас. Мое уже готово вырваться на свободу. Твое уже способно пропустить через себя пули без всякого вреда. Я думаю, зачем нужны храмы? Может быть, для того, чтобы убить его, не дать натворить непоправимого?

— Это исключено, Анастасия Павловна. Сыворотка, которую вводили метаморфы при регистрации, позволяет ему развиться. Они говорят о противоядии, но это вранье и ничего больше. Они лишь направляют болезнь в определенное русло, чтобы она не приводила к простой дезинтеграции, а давала максимальное могущество. Зачем же убивать выпестованное существо? Но человеческое тело несовместимо с ним. Оно убивает нашу плоть, но и само исчезает без нее.

— Ты так уверен, что метаморфы знали, что делают? Мне кажется, что Т-синдром — это глобальный проект уничтожения человечества, и метаморфы просто исполнители, они сами не понимают смысл храма.

— Кто же автор проекта?

— Не знаю.

Рана на ее руке начала затягиваться тонкой синей пленкой.

— Скоро исчезнет совсем, — сказала она. — Даже следа не останется.

— Я некоторое время думал, что код написали махдийцы, — сказал я. — Но они сами заражены.

— Может быть и махдийцы, Даня. У них вечно левая рука не знает, что делает правая. Сверхсекретный проект, убивший часть их же армии. А, может быть, ими пожертвовали умышленно. От них всего можно ожидать. А, может быть, цертисы. Слишком много их стало. Очень похоже на заселение освобожденных земель.

Рана императрицы затянулась, и она снова сложила руки перед собой.

— Ну, и причем тут Хазаровский? — спросил я.

— Леонид знает, что теоса нельзя убить из обычного оружия, Даня. Зачем ему использовать разрывные пули? Он что Иглу Тракля не может достать?

— Может, не сомневаюсь. Но тогда могло задеть его. А это не кусочек свинца в плечевой мышце, это смертельно. И, во-вторых, так он отведет подозрения. Хазаровский знает, что у меня был вшит микроаннигилятор, но не знает, что его удалили. По тому, с какой осторожностью его извлекали, я подозреваю, что его можно активизировать с помощью обычного оружия. Вы не объективны по отношению к Хазаровскому, Анастасия Павловна.

— Ладно, что мы спорим? Допрос уж, наверное, закончен. Увидишь.

Меня вызывают по кольцу. Герман.

— Государь, у Хазаровского заблокированы некоторые фрагменты памяти. Возможно, высокие степени секретности…

— Ломайте к чертовой матери, — приказал я. — Как предварительные результаты?

— Пока мы склоняемся к тому, что Леонид Аркадьевич невиновен.

— Понятно. Аккуратно ломайте. Врача ему вызвали?

— Государь, вы не приказывали.

— Вы что, идиоты? Человек истекает кровью! Пусть ему окажут помощь. Потом продолжите.

— Да, государь.

Императрица вопросительно смотрит на меня.

— Ну, что?

— Увидим.

— Будешь выпускать — пришли ко мне.

— Договорились.

Около двух часов ночи. Я распрощался с Анастасией Павловной и полетел в СБК.

— Спасать Хазаровского от потери крови, — прокомментировал я на прощание.

По дороге Герман скинул мне полный протокол допроса. Я не поленился изучить его весь. Хазаровский был чист как стеклышко, если не считать старых грехов, совершенных еще до Центра, на основании которых я заключил, что пребывание в последнем было отнюдь не лишним. Блоки объяснялись старыми государственными тайнами времен Анастасии Павловны, уже утратившими актуальность, но все еще относимые к высшим уровням секретности. Я подумал, что с них любую секретность давно пора снять. А за кольцом он потянулся, чтобы вызвать помощь, у него не было другого устройства связи.

Герман встретил меня внизу и взялся сам проводить в лабораторию.

— Как себя чувствует Леонид Аркадьевич? — спросил я.

— Жив. Если бы допрашивали в другой разведке, был бы конец. А так наши блоки, у нас ставили. Ключи есть, можно снять почти без последствий.

Герман открыл передо мной дверь в лабораторию как заправский швейцар, охрана осталась у входа.

Хазаровский сидит на покрытой клеенкой кушетке, камзол наброшен на плечи, видна повязка на ране, у лица кровавый платок. Он запрокинул голову, из носа стекает капля крови. Увидел меня и попытался встать.

— Сидите, — приказал я.

Я опустился рядом.

— Как вам моя исповедь? — спросил он.

— Вполне сносно.

Я положил ему руку на плечо.

— Простите меня.

Он улыбнулся.

— Вы замечательный человек. Даже Анастасия Павловна не стала бы просить прощения при данных обстоятельствах, не говоря о Страдине.

— Просто я испытал на себе, что такое допросное кольцо. Дерьмово, знаю.

Честно говоря, Хазаровскому хуже, мне блоков не ломали.

Я достал бумажник, на ладонь скатилось кольцо Принца Империи.

— Возьмите, вы потеряли, и забудем об этом.

Он кивнул и надел кольцо.

— Хорошо, государь.

— С вами хотела пообщаться госпожа, которую мы оба хорошо знаем.

— Да, понимаю. Через полчаса.

— Договорились.

Я отпустил Хазаровского и остался с Германом. Потребовал отчет о расследовании.

Присутствующих на банкете допросили, но никого подозрительного не выявили. Возможно, преступник успел уйти до организации оцепления, в чем я очень сомневался. Охрана отреагировала быстро. Скорее всего, он был среди гостей.

Второе покушение за последние полгода: сначала Страдин, теперь я. Уж не завелся ли у нас маньяк-убийца, специализирующийся исключительно на императорах?

— Почему убийца Владимира Юрьевича до сих пор не найден? — спросил я Германа.

— Но Страдин был узурпатором…

— Это что значит, что не надо искать убийцу? Убийство императора есть убийство императора, узурпатор он или нет! Чем вы здесь вообще занимаетесь? Задницы протираете?

— У нас есть наработки, — сказал Герман.

— Ну, так работайте!

Анри Вальдо набрал полк тессианских добровольцев, который теперь расквартирован на базе «Закат», той самой, вблизи острова Ихтус. Для Анри это плевая должность. Пятнадцать лет назад он предводительствовал повстанческим флотом Тессы, который пять с лишним лет не могли уничтожить. Он успешно скрывался то на Эвтерпе, то на Эрато, а то и уходил к Дарту за продовольствием и методично покусывал императорскую эскадру, базирующуюся на орбите Тессы. Много крови попортил Кратосу, что и говорить.

Юлия была с ним почти до самого конца и таскала за собой сына, боялась, что его сделают заложником. Императорская семья отреклась от нее, из всех источников старательно вымарывалась информация о том, что она внучатая племянница императрицы. Я сам узнал об этом только когда принял власть и получил доступ к сверхсекретному архиву.

Около десяти лет назад месье Вальдо захватил гражданский корабль с тремястами пассажирами и потребовал освободить из тюрем всех тессианских повстанцев и предоставить независимость Тессе. Вместо исполнения требования его окружила эскадра Кратоса. Некоторое время он вел бой, прикрываясь пассажирским лайнером, а когда возникла возможность выйти из окружения, взорвал его вместе с людьми и ушел через гипертуннель к Дарту.

И тогда Юля покинула его. «Есть то, чего не стоит свобода, — сказала она. — Свобода не стоит жизней мирных людей». Она сменила имя и обосновалась на Дарте, потом улетела на Тессу. Через некоторое время смогла купить торговый корабль и начать свой полуподпольный бизнес. Злые языки поговаривали, что она получила деньги за то, что выдала Анри Вальдо. В этом нет ни слова правды. Другие поговаривают, что Анри отпустил ее не пустую, а с доброй половиной повстанческого фонда. Это тоже неправда. Она рассказывала мне, что выиграла деньги на бирже, именно тогда в ней проснулся дар предвидения. У меня нет оснований ей не верить, я играл с ней в казино.

Тем не менее, после ее ухода, удача покинула Анри, словно он утратил талисман. Его арестовали на Дарте пару месяцев спустя и доставили на Кратос. Лишенный своего гениального командующего повстанческий флот был полностью разгромлен несколько дней спустя.

На допросах Анри упорно отрицал, что взорвал корабль, и говорил, что его задело залпом из Иглы Тракля с императорского линкора, а он просто воспользовался ситуацией и бросил в гиппертуннель свои корабли. Зато этим он косвенно признавал, что на лайнер была заложена взрывчатка, которая и сдетонировала, иначе он был бы только поврежден, и большинство пассажиров остались в живых.

Его признали виновным в государственной измене, терроризме и гибели людей и приговорили к смертной казни. Но императрица, не любившая эту меру, дала отсрочку.

И Анри отправили в Психологический Центр под опеку некоего психолога по имени Алексей Литвинов и его молодого помощника, только начинавшего карьеру, по имени Евгений Ройтман. Срок прописан не был, вместо него стояла сакраментальная фраза «до полного исправления», что должно было означать пожизненное заключение. Была еще одна маленькая деталь. Если подопечный будет дурно себя вести или мешать их работе, психологи имели право отказаться от него и подать ходатайство императрице об отмене отсрочки. Но я слишком хорошо знаю людей, которые там работают. Они бы не стали подавать такое прошение даже, если бы Анри Вальдо буянил, дрался или рыл подкоп. Казнят же человека!

По документам нареканий на бывшего сепаратиста не было никаких. Не верю! Я подумал, что господа Литвинов и Ройтман просто не вносили их в документы.

Первого уже нет в живых, а Ройтмана я вызвал для разговора.

Мы беседуем в моем кабинете. Я вернулся к традиции бесед на свежем воздухе, столь любимой Анастасией Павловной, но сегодня пасмурно и идет дождь.

Пьем кофе. На золотых ободках чашечек лежат неяркие блики.

Евгений Львович невысок ростом, худ и темноволос. Взгляд врача или учителя. Скорее последнее. Держится очень спокойно. Обычно гражданам Кратоса свойственно волноваться в присутствии императора. Впрочем, он привык. По поводу Анри Вальдо ему приходилось объясняться еще с Анастасией Павловной.

— Вначале всем трудно, — говорит он. — Были, конечно, эксцессы. Но и мы располагали очень широкими полномочиями по применению различных мер воздействия, вплоть до медикаментозных. До биопрограммера знаете ли еще дойти надо, это может быть только плановая процедура, а инъектор всегда с собой.

— И часто приходилось применять?

— Приходилось. Но не скажу, что он был самым тяжелым нашим пациентом, далеко нет. Через несколько месяцев проблем не осталось. Честно говоря, мне было жаль его. Понимаю, государственный преступник, убийца и так далее, но у меня было впечатление, что этот честный, преданный идее человек просто запутался по молодости лет.

Об убийце трехсот человек я ожидал услышать более жесткое мнение.

— Его допрашивали с помощью кольца? — спросил я.

— Конечно, неоднократно. Все материалы в архиве Центра.

— Евгений Львович, он взрывал корабль?

Ройтман покачал головой.

— Нет. Если бы взорвал, ему бы не дали отсрочки. Даже Анастасия Павловна. Но взрывчатку они заложили, так что виноват. И всегда это признавал, между прочим. Его самого это подкосило, так что он утратил всякую волю к сопротивлению. Пять лет поймать не могли, а тут вдруг взяли голыми руками. Он практически сдался.

— И как он относился к своему преступлению?

— Его это очень мучило. Я имею в виду гибель пассажиров. С идеей войны за независимость Тессы нам пришлось куда тяжелее. Но через три года работы мы смогли констатировать, что наш подопечный больше не представляет опасности для Кратоса. Анри написал покаянное письмо императрице, мы приложили экспертную оценку с нашим мнением, очень для него благоприятным, и попросили его освободить, поскольку нам здесь делать больше нечего.

— Он сам писал письмо? — спросил я.

— Конечно. Подобное письмо, написанное под диктовку — свидетельство нашей плохой работы. Свою работу мы сделали хорошо. Может быть, слишком. Нам так и не удалось уговорить его попросить о прощении. Каялся-то он каялся, вину признавал, а о прощении не упомянул ни словом. Нам сказал, что не заслуживает прощения. Возможно, эта деталь и предопределила ответ императрицы. Она написала: «Пусть еще посидит, он жив, а они мертвы». Анри принял это с истинным смирением, сказал: «Да, конечно, я понимаю». А Алексей Тихонович произнес фразу, которую я до сих пор повторяю, когда ко мне попадают люди, помещение которых в Центр явно не является необходимым. Он сказал: «Пределы совершенствования души человеческой бесконечны. Найдем чем заняться». После этого мы дважды подавали прошения, но всякий раз получали отказ. Анри не принимал в этом участия, говоря, что все уже написал.

— Гонора много, — заметил я.

— Возможно, — улыбнулся Ройтман. — Мы не ставили перед собой задачу сломить его гордость.

— Значит, «честный человек, преданный идее», — задумчиво процитировал я. — А как насчет махдийского финансирования повстанческого фонда?

— Было махдийское финансирование, я же его не оправдываю. Он на него корабли строил и оружие закупал. Себе в карман не положил ни копейки. Он вообще не был склонен к роскоши, в отличие от Леонида Аркадьевича, — Ройтман улыбнулся. — Хазаровскому у нас явно не хватало мягкой постели с дорогим бельем и еды от французского повара, он не жаловался, конечно, но страдал. А Анри в наших скромных условиях чувствовал себя совершенно комфортно, говорил, что привык спать на голой земле и питаться солдатским пайком, а мы его холим и лелеем. Ему не хватало только свободы. Зато это он переживал гораздо острее Хазаровского. Государь, я могу задать вопрос?

— Конечно.

— Почему вас интересует Анри? Вы хотите снять отсрочку?

Императрица освободила Вальдо за несколько дней до своей официальной смерти. И с очень интересной формулировкой: «Анри Вальдо отпустить под надзор полиции, без права покидать место жительства и появляться в столице, вплоть до императорского приказа о его возвращении в Центр Психологической Помощи Кратоса». То есть официально он оставался пациентом Центра и мог быть возвращен туда в любой момент.

Смертный приговор тоже не был отменен, по-прежнему действовала отсрочка. Это значит, что казнить его тоже можно в любой момент на основании моего приказа, возможно даже устного, без всякого суда. Суд уже был десять лет назад. Девять с половиной из них Анри провел в заключении, девять — в Психологическом Центре. Это абсолютный рекорд. Хазаровскому эффективно прочистили мозги за два месяца.

— Я не собираюсь его казнить, — сказал я. — У меня относительно него определенные планы.

— Государь, помилуйте его. Он довольно намучился.

— Я подумаю, — сказал я.

Я поблагодарил Ройтмана за информацию и пожал ему руку на прощание.

Тут же запросил материалы допросов Вальдо, отчеты сотрудников Центра и материалы дела. И не поленился изучить.

Я прилетел на базу «Закат» ближе к вечеру, действительно на закате. И тут же приказал прислать ко мне Анри Вальдо.

И вот я сижу в глубоком кресле в кабинете, который выделен мне для работы командованием базы. За окном пылает вечернее небо, и над островом Ихтус курится храм. Анри стоит передо мною не то, чтобы по стойке смирно, но руки по швам.

— Садитесь, месье Вальдо, — предлагаю я и указываю на соседнее кресло.

— Извините, государь, но я не имею права. Государственный преступник не может сидеть в присутствии императора, даже если он предложит.

Я посмотрел на его полковничьи нашивки и задумался об этом юридическом казусе. Полгода назад, когда Анри предложил помощь, я был так расстроен судьбой Кратоса и так радовался любому союзнику, что мне в голову не пришло, что у него не отменен приговор. Условное освобождение — распространенная практика. На таком режиме всех держат от месяца до года. Я и представить себе не мог, что это бывает бессрочно.

Я мысленно устроил себе головомойку. Не проверил, не ознакомился с делом. Если бы знал все обстоятельства, я бы десять раз подумал, доверить ли ему взвод, не то, что полк. Гнать надо за такое головотяпство! Будет мне уроком.

Полк, впрочем, объяснялся скорее не моим разгильдяйством, а популярностью Анри среди выходцев с Тессы. Столько набрал. Интересно, что он им говорил? Что Кратос в опасности?

Только теперь я понял, какой отчаянной храбростью надо было обладать, чтобы явиться ко мне с этим предложением. С таким послужным списком лучше вообще на глаза императору не попадаться.

Я тогда устроил ему довольно жесткую проверку. Теперь до меня дошло, насколько жесткую. Ему грозил не только Психологический Центр, ему светила отмена отсрочки. Я оценил его железную выдержку.

Что было причиной? Лояльность и чистота намерений? Или отсутствие других реальных возможностей? Или в Центре его просто убедили в абсолютной недопустимости некоторых действий?

Слава Богу, пока мое распиздяйство ни к каким катастрофическим последствиям не привело. Базу Анри не захватил, хотя с верным полком и его военным гением вполне мог, и на столицу не пошел. Это давало некоторые основания ему доверять. Или он квалификацию потерял за девять с половиной лет отсидки?

— Садитесь, садитесь, Анри, — говорю я. — Это приказ.

— Государь, в таком случае я должен напомнить, что закон выше вашего слова.

Я усмехнулся. Формально он совершенно прав.

— Ну, стойте. Вы в полиции отмечались в этом месяце?

— Конечно. Каждый месяц летаю в Лагранж.

— А почему не здесь?

— На базе нет полиции, государь.

— Эту функцию может выполнять ваш непосредственный командир.

— Он в курсе. Но у них какие-то бюрократические трудности, — он пожал плечами. — Кстати, в полиции тоже знают, где я.

— Вы исключительно законопослушный человек, месье Вальдо, — заметил я.

— У меня очень серьезный стимул, государь.

— Понимаю. У меня к вам предложение, Анри. Правда, если мы с вами договоримся, отмечаться вам, вероятно, придется у меня, поскольку я стану вашим непосредственным командующим.

— Это меня вполне устраивает, государь.

Я рассмеялся.

— В свое время вы проявили себя как исключительно талантливый полководец, — сказал я. — К сожалению, не на стороне Кратоса. Мне бы хотелось дать вам шанс исправить эту историческую ошибку и послужить империи. Не обещаю, что сразу уберу тот стимул, который заставляет вас быть столь законопослушным, но со временем, если я буду вами доволен, вероятно, да. Я собираюсь отдать вам под командование небольшую часть флота Кратоса. Это пять кораблей. Все построены на Тессе, в том числе линкор «Экзюпери», — я встретил взгляд его горящих глаз и улыбнулся. — Большая часть флота будет под командованием молодого человека по имени Сергей Букалов. Мне его рекомендовали как самого талантливого полковника флота Кратоса. Возможно это и так, но ему не хватает боевого опыта. Я надеюсь, что в критической ситуации вы сможете помочь ему советом. Что вы об этом думаете?

— Благодарю вас, государь.

— У меня есть одно непременное условие…

Он насторожился, вопросительно посмотрел на меня.

— Перед тем, как принять командование, вы должны надеть допросное кольцо.

Его взгляд замутился, в углах губ появились насмешливые морщинки.

— Государь, меня десятки раз допрашивали! И во время следствия, и во время суда и после приговора, в Центре. Неужели у вас нет этих материалов?

— Конечно, есть. Но я хочу иметь полную картину на сегодняшний день.

Это очень соблазнительная мысль. Меня подмывает снять допрос со всех ключевых фигур в государстве. О Хазаровском я теперь знаю абсолютно все, и совершенно четко представляю, чего от него ждать и на что он способен, а на что нет, и как на него надавить, чтобы он делал то, что нужно. Это оказалось очень удобным.

— Государь, вам не требуется моего согласия, — сказал Анри. — Вы можете отправить меня в Центр, допросить с кольцом, положить под биопрограммер, казнить, наконец. И все без суда, по единому вашему слову!

— Анри, прекратите истерику, — оборвал я. — Я прекрасно осведомлен и о моих, и о ваших правах. Но если я доверяю вам флот, я хочу, чтобы и вы доверяли мне. У государственных преступников не спрашивают согласия в таких случаях, у офицеров флота спрашивают. Я хочу иметь дело с офицером, а не с государственным преступником.

— А если я откажусь? — спросил он.

— Ну, что ж, очень жаль. Я считал, что для вас небезразлична судьба европейской цивилизации. Речь уже не о Кратосе, месье Вальдо.

Он кивнул.

— Хорошо, я согласен.

— Слава Богу! — вздохнул я. — Тогда пойдемте.

Допрашивали на гауптвахте базы, причем я отказался от помощников, мы были вдвоем.

— Присаживайтесь, Анри Вальдо, — сказал я, указывая на кресло для допросов. — Это то исключительное место, где государственный преступник не только может сидеть в присутствии императора, но и обязан.

— Тайна исповеди гарантируется? — спросил он.

— Разумеется.

Результаты допроса убедили меня, что назначение Анри не такой уж безумный риск.

Он чувствовал себя вполне сносно, никаких блоков на его памяти не было, так что и ломать не понадобилось, и обошлось без тошноты и носовых кровотечений.

— Через пять дней вы должны быть на орбите, — сказал я.

— Да, государь, — кивнул он.