Красная мантия

Глава 5 Литьевой цех (Р)

В которой главный герой радуется возможности работать за еду.

Полтора года спустя

Мне недавно исполнилось восемь лет. За это время я хорошо познакомился с обитателями поселения. Зачастую это были простые люди со своими простыми запросами и потребностями.

Несколько раз я видел того парня в сером балахоне с красным орнаментом. Но, к моему глубочайшему огорчению, так с ним познакомиться и не смог. Группа взрослых всегда охраняла его от излишнего внимания взрослых жителей и детей. Периодически он появлялся, когда необходимо было ремонтировать системы на крышах бараков.

Постепенно мне всё меньше было интересно возиться с детьми. Да, я получал какое-то удовольствие от игры вместе с ними, как и общение, но пользы было всё меньше и меньше. Все более-менее ценные вещи, которые были в их распоряжении, уже оказались у меня. Всё, что было доступно для чтения, было мной прочитано. Порой даже по несколько раз. Я уже представлял, как работают те или иные механизмы, что позволило сложить свои представления о механизмах и их работе в Империуме.

Постоянное капание дяде на мозги всё же принесло свой результат. Не знаю, чего ему это стоило, но он договорился об устройстве меня к себе в цех. Возможно, этому поспособствовала моя тяга к знаниям, возможно, сыграло роль то, что меня сильно попёрло по массе. Внешне я уже выглядел года на три старше.

Очередная порция инструктажа, как себя вести, и вот мы покидаем нашу комнату. Путь до вокзала оказался короток. Он ничуть не изменился с последнего моего посещения его полтора года назад. Всё тот же бетон, сталь и единственное украшение — знак Механикус на створках гермоворот.

Ожидание поезда заняло около десяти минут. Вагонетка не имела обзорных окон, изнутри её трудно было отличить от наших старых электричек. Мы быстро и плавно набрали скорость и спустя полчаса ожидания точно так же начали плавно и быстро её снижать.

За время пути я заметил несколько мелких нюансов: плохо зачищенные системы креплений, ненужные переборки и другие детали. Всё это свидетельствовало о том, что вагонетка раньше была грузовой и лишь после её переоборудовали для перевозки персонала. Несмотря на размер, она была достаточно плотно набита людьми. По мере движения было две остановки, за которые плотность людей в вагонетке достигла плотности людей в метро в час пик моего мира.

Станцию прибытия я рассмотреть особо не смог. Плотная масса людей, движущаяся по разным направлениям, и дядя, тянущий меня в нужную нам сторону, не позволяли оглядываться. Я сосредоточился на маневрировании и беге в толпе. Свернули в один из тоннелей, толпа поредела, ещё пара поворотов — и нас осталось всего пятеро.

По мере нашего движения воздух в тоннеле стал теплее. Мы зашли в квадратное помещение, напоминающее бытовку, здесь были ряды шкафов и стеллажей, заполненных различными деталями. Также по центру стоял стол и ряд лавок.

Мы уселись. Ждали мы руководителя литейного участка. Он проживал на производстве и выдавал задание смене. Работа была неизменной — это плавка руды и производство стандартных имперских слитков металлов. Именно на этом процессе был занят дядя.

Помимо этого, часть цеха была выделена под штучное литьё. Детали и элементы механизмов отливали на месте, чтобы не заказывать их с планеты. Если отливка слитков сходила десятками тонн в сутки, то отливка деталей была штучной. Было трудно предугадать, что понадобится именно в этот день.

Руководитель участка принимал заявки и в соответствии с их важностью располагал в очерёдности по одному ему ведомым принципам. У дяди не было необходимости оставаться, кроме как проконтролировать меня, так как его работа не менялась день ото дня. Он десятилетиями выполнял одни и те же функции и обязанности. Лишь опасность производства и периодическая необходимость принимать верные решения не позволяли заменить его на сервитора.

Я узнал, что буду работать вместе с четырьмя парнями, им было от семнадцати до двадцати трёх лет. У них уже были свои семьи, а у двоих даже дети. Парни создавали и подготавливали литейные формы.

Стеллажи были забиты образцами тех или иных деталей. Здесь находились только самые маленькие из них. Более крупные образцы хранились в цеху. Пока что мне доверили работу по отбивке и очистке небольших деталей, а также, если понадобится, доочистку деталей за сервиторами. Крупными и массивными деталями должны были заниматься как раз таки сервиторы. Используя отбойные молотки и грубые щётки, они защищали основную часть формовочного состава. Всё, что останется, должно было стать частью моей работы. Раньше этим занимался один из ребят.

Как я понял из разговоров, никто не верил, что я надолго задержусь здесь, потому что работа была достаточно трудна. Скорее всего, дядя хотел показать, что я ещё не способен достойно трудиться. Но я был готов сделать всё, чтобы задержаться здесь, чтобы встретиться с теми, кто может подсказать, как попасть в культ. И где же стоит искать Механикум, как не на фабрике.

В помещение вошёл, скорее вплыл весьма грузный тип. Ему было уже за пятьдесят. А на лице был отпечаток излишеств.

Глядя на него, я всё больше понимал, какая бездна нас отделяет. Вряд ли такую лоснящуюся харю можно было наесть на батончиках.

— А ты, наверное, Грэг, новый работник, хе-хе, Обращайся ко мне Грасус. Господин Грасус, или начальник Грасус. И никак иначе, — строго прикрикнул он.

— Да господин Грасус, — ответил я.

— А он неплох, Дюк. Может, из него и вправду будет толк. И помни, Дюк, ты за него поручился, его проблемы станут твоими проблемами, — надавил голосом начальник.

Дюк лишь поморщился.

— Я помню, о чём мы договаривались, Грасус, помню.

— Список на сегодня я переслал на инфопланшет. Номера с восьмого по десятый сделайте в первую очередь, они нужны как можно скорее.

«Вот и отношение, — подумалось мне, — но с этим можно работать».

Посмотрев на дядю, я увидел его длинный и медленный кивок мне. Мол, не подведи меня.

Спецовку мне не выдали, как и обувь. Ограничились небольшим молотком и металлической щёткой. Работа была настолько простой, что даже самый тупой пацан мог с ней справиться. Елозь щёткой по деталям, если формовочная смесь не отстаёт — стучи молотком. Елозь и стучи, елозь и стучи. И так целый день напролёт. Благо с меня требовали не так чтобы много. Мой дядя привык работать по десять-двенадцать часов, поэтому я был не сильно ограничен в перерывах. Глобально мне было достаточно создавать видимость работы. Тем не менее я старался трудиться достаточно честно в пределах своих сил. Мне нужно было зарекомендовать себя. Мне нельзя было потерять доступ на фабрику.

Моя работа продлилась до двух часов дня. Это было время перерыва на приём пищи. Работа основного литьевого конвейера не останавливалась. Люди подменялись на десять-пятнадцать минут, дабы успеть принять пищу. За обедом дядю я так и не увидел, поскольку никто не давал мне рассиживаться. Но что приятно удивило, так это сам приём пищи. Мне в тарелку кинули грамм двести сухой смеси, причём на внешний вид она была гораздо лучше, чем то, что мне выдавали раньше. Сразу вспомнилось, что моя пайка называлась иждивенческой. Новый порошок даже обладал вкусом, в отличие от этого пластилина, что я ел раньше! Воды тоже выдали немало, суммарно с тем, что оказалось в тарелке, примерно полтора литра.

«Интересно, нас будут ещё кормить или на сегодня уже хватит?» — бился вопрос в моей голове. Ведь, как ни странно, дядя почти не принимал пищу дома.

Также меня известили о том, что вся посуда с завтрашнего дня — моя работа. Ну что ж, чего-то подобного стоило ожидать. И как по мне, это малая плата за возможность выбраться из клетки детской жизни.

До конца смены я продолжал заниматься чисткой отливок. Примерно раз в час ко мне заглядывал кто-то из взрослых и забирал чистые детали. Взамен притягивал из груды неподалёку те, которые нуждались в чистке. Я решил, что первое время мне не стоит высовываться. Я слишком рискую потерять работу. Для меня дорога возможность просто посещать это место.

День заканчивался тяжело, тело ныло от постоянной непривычной нагрузки. Мне тяжело было представить, как начнётся завтра.

Мы сидели за столом в бытовке в ожидании начальника. Рабочая смена начиналась и заканчивалась с его одобрения. Войдя, начал он с дяди.

— Дюк, выпуск слитков превышен на три процента, хороший показатель.

Дальше начальник прошёлся по остальным, закончил же нашей четвёркой.

— Смотрю, пункты с восьмого по десятый готовы к отгрузке, замечательно, замечательно. Что там наш малыш? Так-так-так, если прикинуть, то он почти выполнил норму ученика. Ну что же, малыш, не хочешь ещё сбежать домой к мамочке с папочкой? Хе-хе.

— Нет, господин Грасус, но я не уверен, что смогу работать завтра так же эффективно, как сегодня, — слова вырвались из меня раньше, чем я успел подумать.

—Ну, этого стоило ожидать, ребёнок есть ребёнок, глупо от него ожидать большего. Вторая смена уже приступила, рубайте бурду — и по домам.

Как я и подозревал, нам выдали ужин. Часть работяг употребляла его здесь же, другие забирали с собой. Почему-то подумалось, что дядя ни разу не приносил эту смесь домой.

Обратная дорога была быстрой, и я опять не сумел запомнить маршрут. В вагонетке я обратил внимание, что в одной из рук дядя сжимал свёрток, но по прибытии в поселение меня отправили домой. Сам же дядя отправился на ночные улицы. В тот день он вернулся поздно, толкнул меня поближе к стенке и, почти не раздеваясь, плюхнулся на кровать. Сивушный запах резко ударил в нос. Я ещё долго не мог уснуть, гадая, хороший или плохой был повод у дяди нажраться.

Вот уже две недели, как я хожу на работу. Да это можно назвать полноценной работой, ведь плату я получаю немаленькую. На меня одного пайка взрослого мужчины — это весьма много. К тому же иждивенческую пайку я получаю тоже. Не знаю, на какие махинации пошёл дядя с Грасусом, но, похоже, официально на производстве я не числюсь. В кои-то веки чувство голода отступило. Я даже начал формировать запас питательной смеси.

После первого дня мне пришлось превозмогать слабость и делать больше перерывов. Но к концу недели обильное питание и постоянные нагрузки, которые я мог регулировать, позволили мне втянуться. Считая, что все уже ко мне попривыкли, я начал тихонько разглядывать производство. Сердцем его была огромная электрическая печь. К ней подводили монструозные кабели питания и рукава гидрошлангов (рукав высокого давления или рукава гидросистемы).

Дядя непосредственно руководил загрузкой руды и разливкой расплава по меньшим ёмкостям. Они же, в свою очередь, двигались на конвейер по производству слитков, а также на небольшой литейный участок. Тут же я впервые увидел сервиторов. Эти болезненные человекоподобные конструкции занимались тяжёлой работой. Ворочали и укладывали чушки металла, перемещали ещё горячие наплывы шлака, а также занимались очисткой крупных деталей размером с человека и больше. Но там, где есть сервиторы, должны быть и жрецы. Ведь кто-то должен их обслуживать и проверять. Но, к сожалению, во время моей работы желанные персоны так и не появились. Возможно, они приходят в смежную со мной смену.

Неделя сменялась неделей, моя работа продолжалась. Я всё больше вникал в процесс. Сразу стали заметны нестыковки. Ряд заказов выполнялся в первую очередь, другие же максимально откладывались. Были ещё такие заказы, которые не существовали. Разнарядка на их выполнение спускалась, а извещение об их выполнении не отправлялось. Сразу же начала прорисовываться моя роль. Им нужен был лишний человек для обработки левака. Я подходил идеально, ведь больше рабочих — это больше нормы, а дети не могут считаться работниками. К тому же отбрехаться со мной у него гораздо больше шансов. Но от своей цели я был всё так же далёк, как и в первый день. Я не знал, как выйти на Механикус, не показав своего знания. Мои косвенные наводки не давали результата. Выхода было два: либо терпеть и ждать, либо рисковать и идти напролом. И я уже склонялся ко второму, как мне подвернулся случай.

В конце очередной смены, войдя в вагонетку монорельса, мы слегка разделились. Меня уже не держали за руку всю поездку, да и маршрут я сумел запомнить хорошо. Правда, где дядя ориентировался по надписям, мне в силу возраста и плотного потока приходилось запоминать повороты. Но тем не менее я считал, что достаточно неплохо ориентируюсь на маршруте. И вот, стоя в вагонетке, когда на первой с начала пути остановке вышла почти половина пассажиров, в вагонетку зашёл он. Тот самый парень, которого я видел в окне станции. Это был однозначно он. Этой возможностью нужно было пользоваться. Вокруг него сохранялся небольшой ореол пустого пространства, но поскольку места в вагонетке стало больше, это не особо бросалось в глаза. Нужно было действовать, но аккуратно, не выбиваясь из образа ребёнка. Протиснувшись, я оказался рядом с ним.

— У вас странная одежда, а кем вы работаете? — как можно более непосредственно начал я и уставился на него, пытаясь воспроизвести на лице выражение детской непосредственности.

Я ожидал многого, но не того, что меня проигнорируют. Ну ладно, заход номер два, из заранее подготовленных.

— Мой дядя считает, что любая работа важна. Но же ты же адепт культа, как твоя работа не может быть важна?

И это, похоже, его хоть немного проняло.

— Я слуга Омниссии, моя работа — это забота о машинах и духах, обитающих в них.

Его голос был весьма громок, и я спиной понял, что вся вагонетка смотрит на нас. Но я уже ввязался, нужно продолжать, нужно перебороть детское оцепенение и продолжить разговор. У меня куча заготовленных диалогов. «Ну же, ну же, заинтересуй его!» Но диалог пошёл совсем не так, как я того хотел.

— А как заботиться о машинах? Вы их кормите и укладываете спать? Дядя обо мне заботится!

«О, Император, что я несу, откуда это прёт из меня? Ещё и дядю опять приплёл…»

— Да, именно, я чиню их, когда они устали, я даю им силы работать дальше, я несу им успокоение, когда они огорчены. Я проводник их воли! Ибо в них часть Омниссии, и их голос — это голос Омниссии!

Вот это он задвинул, не хватало только про всеблагую электродвижущую силу. И тут он выдал.

— Ты хочешь прикоснуться к Омниссии?

А я возьми и ответь:

— Да.

Вот тут-то и опустилось тягостное молчание. Вся вагонетка была пронизана тяжёлым ожиданием. Оно длилось и длилось, пока не пришёл ответ.

— Да будет на это воля Омниссии .

И тут меня прошиб пот. А что вообще значит «прикоснуться»? Мне не обещали вступление в ряды жречества. Сразу вспомнились биороботы-сервиторы, летающие роботы украшения - сделанные из детских телец именуемые херувимы, солдаты-биороботы — скитарии. Всё то, чем богат этот мир.

Прервал момент моей слабости дядя. Буквально согнув меня пополам, он начал сам кланяться и извиняться, что его племянник побеспокоил столь важного и занятого человека. Так, кланяясь и извиняясь, мы добрались до другого края вагонетки, где молча стояли до конечной остановки, осыпаемые взглядами окружающих. До квартиры мы добрались молча. Но вот там дядя отвёл душу за всё время молчания.

Меня выпороли, потом наорали, жаловались Императору и святым на такого тупого дегенерата. Потом ещё раз выпороли, чего уже не выдержал мой ещё детский организм и сорвался в затяжную истерику. И вот, когда не осталось сил ни у меня рыдать, ни у дяди ругаться, мне поведали, что меня может ждать. И стать скитарием или, в конце концов, сервитором не самая плохая судьба. Чего только ни выдумали люди за это время. И хоть большая часть страшилок звучала глупо, но от того, что часть из них находила отклики в моей памяти, мне становилось страшно. Шестерёнки очень сильно отличались от обычных людей. И даже те, кто только начал свой путь и почти не отличался от людей, уже по-другому себя вели и мыслили. Обычные рабочие порой просто не знали, как себя вести и чего от них ожидать. Это порождало всё новые и новые страхи и суеверия. Рабочие работали буквально за еду, а взамен шестерёнки давали им возможность жить, ремонтируя и обслуживая системы поселений. Они даже не знали, что может быть по-другому. Слишком много поколений сменилось с тех пор, как они знали другое устройство.

— Там, в вагоне, я рискнул своей головой, сунув её под пресс. И всё ради тебя, неблагодарная тварь. Молись Императору, чтобы о тебе забыли и не вспоминали.

В его логике и его словах была своя правда. И он в неё верил. Я же верил в свою. Я не собирался здесь оставаться навсегда.