Красная мантия

Глава 2 Осознание (Р)

В ней мы знакомимся с новым местом действия и сложившейся ситуацией.

Приходил я в сознание тяжело. Голова гудела. Открыв глаза, я уставился в потолок пустым взглядом, и первое, что отметил, — это возможность моргать, а дальше первый сладостный вздох! Меня охватила радость: я сам, сам дышу! А ещё пальцы на ногах шевелятся.

«Значит, иду на поправку! Значит, ещё не всё кончено», — проносились мысли в моей голове.

Зрение начало фокусироваться, и я смог осмотреть помещение вокруг. Это была самая обычная бетонная коробка из серого, но качественного бетона. Бетон выглядел гладким и глянцевым, с небольшими вкраплениями металлических закладных и балок. Комната оказалась небольшой, три на шесть метров. В левом углу напротив моей кровати была массивная металлическая дверь. При взгляде на неё в голову приходили слова «кондовость» и «надёжность». В правом же углу было нечто вроде санузла, совмещённого с душевой, прикрытой занавеской, из материала, похожего на брезент. Между санузлом и кроватью был стол, приставленный к стене, напротив — тяжёлый сундук, слева от кровати стояло потрёпанное кресло. От всего окружения ощущалась потрёпанность и прямо исходил запах бедности или, быть может, это был запах предыдущих владельцев. Продолжить рассматривать детали мне помешал звук открывающейся двери.

В проёме появилось массивное тело, одетое в местами подпалённую спецовку, брюки и сапоги на толстой подошве. На вид это был русый, стриженный ёжиком мужчина лет сорока пяти. У него был нос картошкой, широкие скулы обрамляли весьма добродушное лицо, которое не портили старые мелкие точки ожогов. Глаза серые, крупные, глубоко посаженные. В них чувствовалась тяжесть прожитых им лет, но где-то глубоко ещё была страсть к жизни.

Одной рукой незнакомец сжимал толстенные защитные краги с подпалинами и вкраплениями металла, а в другой держал пакет из вощёной бумаги. Протиснувшись вперёд, он пропустил второго персонажа. Высокий, худой, немного крючковатый нос и острый взгляд голубых глаз, который бывает у людей под веществами или одержимых какой-то идей, завершали образ чопорности и лёгкой надменности. Одет он был в когда-то белый, но сейчас уже скорее серый плащ-халат. Завершал же образ врача кожаный кофр, сжимаемый в левой металлической руке. От одного взгляда на неё в голове появился термин «аугментация». Сердце заколотилось сильнее, и меня ударила дрожь от того, что несёт с собой этот термин.

Врач поставил кофр на стол и подошёл ближе.

— Ну что же, Дюк, похоже, он пришёл в себя. Задаток возвращать не буду, но раз уж я здесь, то проведу общее обследование. Как долго он был без памяти?

— Почти двое суток…

— А нельзя ли поточнее?

— Я не знаю, ровно сутки назад его привезли арбитры, забрав из квартиры моего брата, грокс его сожри. С тех пор он лежал и лишь изредка стонал.

— Напомни, какого на тебя скинули эту обузу? — задал вопрос доктор, приступая к ощупыванию и простукиванию моего тела.

— Моего брата Алестора обвиняют в пропаже супруги и ещё что-то там с махинациями в его цехе. Боюсь, на него повесили всех собак. А мальца зовут Грэг. И похоже, теперь я его единственная родня.

— Мой тебе совет: сдай его в работный дом, нечего возиться с молокососом!

— Не могу я так поступить, — в голосе здоровяка послышались нотки теплоты.

— Ну и дурак! Что же, состояние его нормальное, средняя степень истощения, черепно-мозговая травма. Череп не проломлен. Жить будет. Повязки менять раз в сутки, усилить питание и месяц пропить витамины, если решишь потратиться, — доктор скривил лицо. — Ещё возможны головокружения, потеря сознания, провалы памяти. Но это уже не ко мне.

— Ты хочешь сказать, что он стал неполноценным?

Дюк начал недоверчиво переводить взгляд с доктора на меня и обратно.

— На всё воля Императора, — высказался доктор, положив руки на грудь и скрестив большие пальцы.

Дюк отзеркалил его жест, но задержал руки гораздо дольше, одновременно едва шевеля губами.

Врач забрал кофр с стола и с мерзкой ухмылкой покинул помещение, задержав взгляд на Дюке, как будто говоря: «Ещё не поздно».

Дюк, подойдя к кровати, кинул долгий задумчивый взгляд на меня и, развернувшись, плюхнулся в кресло, погрузившись в себя.

В воздухе прямо запахло работным домом. Я не знал, что это, но от слов веяло ещё большей безнадёжностью, чем от моего текущего положения. Мне решительно не хотелось терять только обретённого родственника и перебираться непонятно куда. Нужно было срочно что-то предпринимать.

Повторив несколько раз про себя и убедившись, что этот тот самый язык, на котором общались аборигены, я произнёс, надеясь, что говорю на нужном языке:

— Дядя, не нужно.

История этой вселенной сквозила ненавистью и безжалостностью к иному и чужому. И страх быть раскрытым, что тело ребёнка заняла иная сущность, боролся со страхом быть признанным психически неполноценным и отправленным в места похуже, чем спартанская, но уютная комнатка дядюшки.

Дядя встрепенулся, будто отбрасывая с себя сонм тяжёлых мыслей, кивнул сам себе и вышел, оставив меня наедине с собой. Мерцающий свет плафона усугублял чувства пустоты и неопределённости.

Я приподнялся на кровати, облокотившись на спинку, и мерно задышал. Нужно успокоить тело и разум. Спустя пяток минут дыхательной гимнастики головная боль слегка отпустила, и я начал обдумывать своё положение.

С высокой долей вероятности я всё же провалился в эту ужасную вселенную. Время действия неизвестно, место тоже. Однако по обрывкам из видений складывается впечатление, что это место как-то связано с шестерёнками. Их тут намного больше, но нет символов культа, натыканных куда можно и куда нет. Да я вообще могу быть на пустотной барже или станции. Нужно дождаться здоровяка, дядю этого тела. Нужно больше достоверной информации об этом мире. А пока что дышим и стараемся не думать о том, что может произойти. Думать в этой вселенной порой очень вредно.