Концессионер

Глава 7

Глава 7

Василий Александрович не стал дожидаться ответа. С силой, способной сдвинуть с места груженый вагон, он схватил меня за руку и потащил из уютного кабинета трактира наружу, в суету и гам московских улиц.

Жандармы и казаки видя такое, сразу поспешили за нами. Ругаясь сквозь зубы.

— На вокзал! На Николаевский! И гони, чтобы земля под копытами горела! — проревел он поджидавшему лихачу, вталкивая меня в пролетку.

Вокзал Николаевской железной дороги оглушил нас ревом, гамом и визгом паровозных свистков. В морозном воздухе стоял густой дух угольного дыма, пара и чего-то еще — суеты, спешки, ожидания. Сотни людей — купцы, чиновники, офицеры, мещане — сновали по заснеженной платформе, окруженные крикливыми носильщиками. Кокорев в этой стихии был как рыба в воде. Минуя длинную очередь в кассы, он прямиком направился в контору начальника станции, откуда через пять минут вышел с билетами в руках.

Именно в этот момент, словно выросший из морозного пара, перед нами материализовался ротмистр Соколов со своими жандармами. Лицо его было непроницаемо, но я почувствовал волну холодного недовольства.

— Владислав Антонович, я обязан находиться рядом с вами. Таков приказ. Мы поедем вместе, — ледяным тоном произнес он.

— Не беспокойтесь, ротмистр, — спокойно ответил я, глядя ему прямо в глаза. — Мы с Василием Александровичем едем в первом классе, в отдельном купе. Это, если хотите, территория господина Кокорева, а он — лицо, близкое ко двору, так что за мою безопасность можете не волноваться. А вам и вашим людям, полагаю, будет удобнее во втором классе. К тому же, нужно присмотреть за моим багажом — там ценные бумаги.

Я сунул ему в руку несколько крупных ассигнаций, которых с лихвой хватило бы на билеты для всех. На мгновение его взгляд стал по-настоящему ледяным. Я видел, как в его голове идет быстрая, холодная работа: он взвешивал на весах приказ, собственное достоинство и ту непреложную силу в лице Кокорева, что стояла перед ним. Он понял, что правила игры изменились. Молча, с едва заметным кивком, он принял деньги и отступил в тень.

Стоило двери за нами закрыться, как рев вокзала остался где-то в другой жизни. Мы оказались в уютном коконе из красного бархата, полированного дерева и начищенной до блеска меди. Поезд тронулся, и за окном замелькали заснеженные поля, деревни и перелески.

Кокорев не мог усидеть на месте. Он нетерпеливо ходил по купе из угла в угол, его кипучая энергия, казалось, заставляла вагон дрожать.

— Ну, не томи, Владислав! Выкладывай! — наконец не выдержал он. — Какое такое главное дело ты задумал? Что может быть важнее и масштабнее Транссибирской дороги?

Я лишь улыбнулся, глядя на проносящиеся мимо пейзажи.

— Всему свое время, Василий Александрович. Сначала — дела насущные.

Поезд набрал ход. За окном в серой дымке проносился монотонный, убаюкивающий пейзаж русских равнин, еще не тронутых весной. В купе было тепло и уютно. Кокорев, видя, что я не спешу раскрывать карты своего «главного дела», с деловитой основательностью перешел к более насущным вопросам.

— Василий Александрович, давайте сначала разберемся с нашими старыми делами, — начал я. — Помните, вы хотели приобрести акции «Сибирского Золота»? Я зарезервировал для вас пакет на миллион. Но, как вы знаете, дела пошли быстрее, чем мы думали. Мне пришлось выкупить часть самому. Сейчас у меня на руках остался свободный пакет на семьсот тысяч.

Я ожидал увидеть на его лице азартный блеск, но Кокорев помрачнел.

— Помню, как не помнить. И я рад за тебя, Владислав, от всего сердца рад, что дело твое так выстрелило.

— Так вот, — продолжил я, — я готов вам этот пакет уступить. По номиналу. Как и договаривались. Сочтите это моей благодарностью за вашу помощь в самом начале.

Но Кокорев не обрадовался. Он тяжело вздохнул, отвернулся к окну, за которым проносились голые березы, и на его обычно энергичном лице отразилась смесь досады и смущения.

— И хочется, и колется, Владислав Антонович. Ох, как колется…

В ответ на мой удивленный взгляд он махнул рукой и начал свой страстный, чисто купеческий монолог-исповедь.

— В ГОРЖД все свободные деньги, до последней копейки, ушли в эту прорву! — в сердцах воскликнул он. — Долги выкупать, жалованье платить, пути латать… Французы оставили после себя не дорогу, а разоренное имение! Прибыли пока — ноль, одни расходы! А тут еще это Баку…

При слове «Баку» его глаза загорелись тем самым неукротимым огнем, который я так в нем ценил.

— Мы с тут Губониным учредили Товарищество, взяли в откуп нефтяные источники! Ты пойми, Владислав, керосин — это будущее! Через десять лет все кареты в столицах будут ездить не при свечах, а при керосиновых фонарях! Каждая изба в России, от Польши до Аляски, будет светить нашей лампой! Это рынок похлеще любого золота!

Он снова помрачнел, азарт сменился досадой.

— Но деньги уходят, как вода в песок. Аренда земель у местных. Подкуп чиновников. Закупка паровых насосов в Англии. Строительство перегонных кубов… А отдача когда еще будет… Мы ж там, как слепые котята, в земле ковыряемся, нефть эту черпаем ведрами из колодцев. А ее там — море! Только как достать — ума не приложим.

Я слушал этот страстный монолог с непроницаемым лицом, и картина становилась предельно ясной. Вот оно что. Он на мели. Замахнулся на два гигантских дела, которые ему одному не потянуть. И в нефти он пока дилетант. Действует по наитию, по-старинке, с купеческим размахом, но без инженерной мысли. А это значит… это значит, что он сейчас уязвим. И ему нужен не просто партнер. Ему нужен советник. Тот, кто знает, как надо.

Я дождался, пока он закончит, сделал глоток остывшего чая.

— А почему вы черпаете ведрами, Василий Александрович? — спокойно, почти равнодушно спросил я. — Почему не бурите?

Кокорев замер и удивленно уставился на меня. Этот простой, но совершенно неожиданный для него вопрос мгновенно изменил тон нашего разговора, превращая его из дружеских жалоб в серьезный деловой анализ.

Кокорев замер, его рука с рюмкой застыла на полпути ко рту. Он удивленно уставился на меня, словно я заговорил на неведомом языке.

— Бурить? — переспросил он со снисходительностью эксперта, объясняющего прописные истины дилетанту. — Чем, любезный? Зубилом? Американцы кажись там у себя что-то такое придумали, Пенсильванская система, кажется… Да кто ж нам ее продаст? Да и как ее в Баку привезти, через три моря? Это все — сказки для биржевых газет.

— А если я скажу вам, что есть способ лучше? — спокойно продолжал я. — Не только бурить, но и качать. И оборудование это можно заказать. Не в Англии. В Америке. Паровые буровые установки. Насосы. Целые заводы по перегонке керосина. И там и трубопровод устроить.

Видя полный скепсис на лице Кокорева, я достал из саквояжа чистый лист бумаги и остро отточенный карандаш.

— Вы возите нефть в бочках? — усмехнулся я, начиная рисовать. — Это же разорение! Нужны специальные суда. Баржи с вваренными в корпус цистернами. Наливные. Одна такая баржа перевезет по Каспию и Волге столько, сколько тысячи бочек. А от скважины до пристани нефть должна идти сама. По трубам. Это дешевле любых лошадей и арб.

Затем я начал чертить схему паровой буровой вышки, в общих чертах, но с поразительной точностью описывая принцип ее действия — долото, обсадные трубы, и главное — скорость и глубина, которых невозможно достичь, жалкими колодцами. Кокорев слушал, и его лицо начало меняться. Снисходительность уступала место изумлению.

— Но и это не главное, — продолжал я. — Продавать надо не просто керосин. Надо продавать свет. Необходимо наладить здесь, в России, производство недорогих, простых и безопасных керосиновых ламп. И раздать их по деревням почти даром, за копейки. А вот потом, когда вся Россия «подсядет» на этот свет, когда в каждой избе затеплится огонек, — вот тогда и зарабатывать по-настоящему, продавая им керосин.

Я отложил карандаш. В купе повисла тишина, нарушаемая лишь мерным стуком колес. Лицо Кокорева было бледным. Изумление на нем сменилось полным, почти суеверным шоком. Он смотрел на меня как на провидца или колдуна.

«Откуда он все это знает⁈ Черт… или гений? Да какая разница! С такими идеями… мы перевернем весь мир!» — казалось, было написано на его лице.

— Владислав… это все… это возможно? — выдохнул он, и в его голосе больше не было снисходительности, лишь жадный блеск в глазах.

— Более чем, — спокойно ответил я. — Но это требует денег. И воли. У вас есть воля, Василий Александрович. Но, как вы сами сказали, у вас сейчас нет свободных денег на такие масштабные инвестиции.

Я выдержал паузу, нанося решающий удар.

— Так вот. Я предлагаю вам обмен. Баш на баш. Я отдаю вам свой пакет акций «Сибирского Золота» на семьсот тысяч рублей. А вы мне — долю в вашем нефтяном Товариществе. На ту же сумму.

Кокорев вздрогнул, как от удара.

— На семьсот тысяч⁈ Да это почти половина моего пая! Я не могу, Владислав! Мои компаньоны меня не поймут! Я не могу так размывать свою долю!

— Хорошо, — я понимающе кивнул. — Я не настаиваю. Давайте так: триста на триста. Акции «Сибирского Золота» на триста тысяч рублей в обмен на вашу долю в бакинском деле на ту же сумму. Остальные четыреста тысяч по «Сибирскому Золоту» я вам просто продам, но позже, с рассрочкой. Когда ваша нефть даст первую прибыль.

Этот компромисс был тем спасательным кругом, который ему был так нужен. Он получал и технологию, и партнера, и отсрочку по платежам, сохраняя при этом контроль над своим детищем.

— По рукам! — выдохнул он, с силой ударив своей тяжелой ладонью по моей. — Сделку оформим в Петербурге, у стряпечег!

Напряжение спало. Кокорев, возбужденный, как юнец, плеснул в стаканы коньяку.

— Ну ты голова, Тарановский! Вот уж не ожидал! — с восхищением пробасил он, поднимая стакан. — Это и было твое главное дело, про акции?

Я сделал глоток, чувствуя, как по телу разливается тепло.

— Нет, Василий Александрович, — усмехнулся я. — Это так… разминка. Мои планы куда шире…

Кокорев замер с рюмкой в руке.

— Не разминка⁈ — проревел он, его лицо выражало полное недоумение. — Да что же может быть шире, чем нефть и дороги⁈

— Территории, Василий Александрович, — спокойно ответил я. — Целые провинции. Что вы знаете о Маньчжурии? Не о той, что по берегу Амура. А о той, что за рекой.

Он пожал могучими плечами, отхлебывая коньяк.

— Да что о ней знать? Дикий край. Бандиты-хунхузы, маньчжуры ленивые, китайцы-кули. Мы оттуда чай возили, пока англичане все дело не испортили. Пустыня, одним словом.

Я молча достал из своего саквояжа и разложил на столике трофеи: ту самую английскую геологическую карту, которую мне все же вернул губернатор, и богато украшенные, но варварские ножны от меча-дао, снятые с одного из атаманов. Предметы выглядели чужеродно на фоне бархата и полированного дерева купе.

— Это не пустыня. Это — золотое дно. Которое прямо сейчас, пока мы тут чаи распиваем, уходит у нас из-под носа.

Используя эти предметы как наглядные пособия, я начал свой рассказ. Я говорил не как авантюрист, а как аналитик, излагая голые, жестокие факты.

— Власть цинского императора в Маньчжурии — фикция. Регион отдан на откуп продажным амбаням. Реальная власть — у атаманов хунхузов, которые разделили край на свои «удельные княжества». Политический вакуум.

Затем я развернул карту, указывая на английские надписи.

— Вот, смотрите. Это работа британских инженеров. Они уже там. Они не просто торгуют. Они составляют карты, ищут золото, серебро, уголь. Они вооружают хунхузов, превращая их в свою частную армию. Они готовятся забрать эту землю себе. Тихо, без объявления войны. — Но это не Китай, Василий Александрович. Это — бурлящий котел. Там живут остатки гордых маньчжуров, корейцы, монголы, эвенки. Если туда придут китайцы-ханьцы со своим упорством, они за сто лет превратят эту землю в еще одну китайскую провинцию. Они ассимилируют, задушат, уничтожат всех.

Мой голос стал жестче, в нем зазвучала сталь.

— Именно сейчас, пока Китай сотрясают восстания тайпинов и «факельщиков», пока власть Пекина слаба как никогда, у России есть уникальный шанс. Исторический шанс, который выпадает раз в столетие. Мы должны войти в Маньчжурию. Не как завоеватели. А как сила, несущая порядок. Мы уничтожим хунхузов. Мы защитим малые народы — маньчжуров, эвенков — от полного уничтожения. Мы дадим этой земле закон и развитие. Мы создадим там новую, русскую провинцию. Желтороссию. С русскими школами, русскими законами и русскими инженерами. И благодарные маньчжуры и монголы станут самыми верными подданными нашего Государя!

Я сделал паузу, глядя в ошеломленные глаза Кокорева.

— И главное, Василий Александрович… Главное, ради чего все это. Мы получим то, о чем мечтали все наши государи. Мы получим незамерзающий порт на Желтом море. И мы проведем к нему нашу железную дорогу. Прямо отсюда. Через всю Сибирь.

Кокорев слушал, затаив дыхание. На его лице отражалось потрясение. Это был уже не бизнес-проект. Это был геополитический манифест. Он, купец, привыкший мыслить категориями прибыли и оборота, вдруг увидел перспективу, измеряемую веками и империями. Он смотрел на меня не как на удачливого дельца, а как на государственного мужа масштаба Сперанского или Муравьева-Амурского.

— Господи… — выдохнул он, и его голос осип. — Желтороссия… Порт… Да ведь это же… это же война. Война с половиной мира. С Англией. С Китаем.

Я спокойно встретил его взгляд.

— Это не война. Это — строительство. Строительство Великой России. Вопрос только в одном, Василий Александрович. Мы будем это строить? Или отдадим на растерзание другим?

Вопрос повис в тишине купе, нарушаемой лишь мерным стуком колес. Кокорев, оправившись от первого потрясения, перешел от восторгов к трезвому анализу. Он медленно опустился на бархатный диван, и его лицо из восторженного стало серьезным и озабоченным.

— Эх, Владислав… — протянул он, глядя в окно на унылый, тающий снег. — Был бы сейчас при делах граф Николай Николаевич Муравьев-Амурский — другое дело. Он умел брать на себя. Умел поставить Петербург перед фактом. А сейчас… сейчас в столице другая мода. Осторожность.

— Но ведь Великий князь — человек решительный! — возразил я.

— Великий князь — да, — согласился Кокорев. — Но над ним — Государь. А вокруг Государя — десятки советников. И главный из них, князь Горчаков, наш канцлер, — умнейший человек, но осторожен, как старый лис. Он после Крымской войны боится любого конфликта с Англией, как огня. Покажи ему кто-нибудь из твоих врагов эти твои карты — и он первый же закричит об авантюре и потребует твоей головы, чтобы не злить Лондон.

Я слушал его и понимал, что он прав. Идти напролом, как я привык в тайге, здесь было нельзя. Это была другая война, с другими правилами.

— В общем, так, — Кокорев подался вперед, и его голос стал тихим, почти заговорщицким. — Идея твоя — великая, спору нет. Но с ней нельзя идти к царю с парадного входа. Сначала — черный ход, кабинеты, салоны. Нам нужен план. И нам нужны союзники. Влиятельные.

Он начал загибать толстые купеческие пальцы.

— Первое. Великий князь. К нему нужно идти не с геополитической авантюрой, а с экономически выгодным проектом. Железная дорога на Урал и далее, финансируемая за счет твоего сибирского золота. Это он поймет и поддержит. А уже потом, заручившись его поддержкой, можно как бы «между делом» упомянуть об угрозе со стороны англичан в Маньчжурии.

Я кивнул, соглашаясь.

— Второе. Союзники, — продолжал он. — Я организую тебе встречи с «нужными людьми» в министерствах и при дворе. Нам нужно сколотить свою партию.

— И третье. Общественное мнение. Нужно подготовить почву. Я через свои связи в «Московских ведомостях» и «Биржевых ведомостях» запущу серию статей о несметных богатствах Дальнего Востока и о растущей «английской угрозе». Чтобы к моменту, когда мы выйдем с официальным проектом, эта идея уже витала в воздухе.

Он откинулся на спинку дивана, деловито и энергично подытоживая.

— Нам нужно доказать, что твоя «Желтороссия» — это не война, а огромная, неслыханная выгода для Империи. И тогда, быть может, нас и выслушают.

Мы проговорили допоздна, а там и утро пришло.

Поезд начал замедлять ход, въезжая в туманные, серые предместья Петербурга. За окном, в сырой дымке, проплывали чадящие трубы заводов и мрачные громады доходных домов. Столица встречала нас не парадным блеском, а своим обычным, деловым равнодушием. Война за Маньчжурию должна была начаться здесь, в этих туманах.