Концессионер

Глава 20

Глава 20

Вся эта суета с покупкой особняка на Казанской, с детьми, с внезапным планом по организации приюта, захватившая нас с Ольгой, стала на несколько дней спасительной отдушиной. Она дала выход той бешеной энергии, что не находила применения, позволила на время забыть о главном — о том, что моя судьба все еще висит на волоске, и решение по ней принимается в полной тишине за стенами Зимнего дворца.

Но дела с Кокоревым и архитекторами были улажены, подрядчики получили первый аванс, и механизм благотворительности был запущен. И как только это произошло, ко мне вернулась она. Гнетущая, нервная, разъедающая изнутри тишина. Ожидание.

Прошло еще несколько дней. Я не находил себе места. Бродил по роскошным апартаментам «Демута» как зверь в клетке, то брался за газеты, но не видел букв, то пытался обсуждать с Ольгой будущие планы, но сам не слышал своего голоса.

Раннее утро. Я стоял у окна, глядя на еще спящий, серый Петербург, и в сотый раз прокручивал в голове тот разговор в императорской библиотеке. Что они решили?

Дверь в гостиную открылась без стука.

Это было так неожиданно и так нарушало гостиничный этикет, что я инстинктивно потянулся к халату, наброшенному на кресло, где в кармане лежал револьвер.

На пороге стоял полковник Липранди. Он был в полной парадной форме, что для столь раннего часа было более чем странно. Его лицо, как всегда, было непроницаемо, но я уловил в его глазах новое, незнакомое мне доселе напряжение.

— Собирайтесь, господин Тарановский, — сказал он коротко, не переступая порога.

Я замер. Сердце пропустило удар, а затем гулко ухнуло вниз.

— Куда?

— Вас ожидают в Мраморном дворце.

Мраморный дворец. Не Зимний. Резиденция Великого князя Константина Николаевича. Значит, решение принято. И оглашать его будет он.

— Причина визита? — спросил я, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

— Мне не доложили, — отрезал полковник. — Приказано доставить вас немедленно.

В его голосе не было ни намека. Ни угрозы, ни ободрения. Просто факт.

Через десять минут я, одетый в черный сюртук, уже сидел в закрытой карете. Ольга, бледная, с огромными испуганными глазами, успела лишь перекрестить меня у двери.

Соколов сел напротив. Мы ехали в полном молчании по пустынным утренним улицам, мимо редких извозчиков и дворников с метлами. Я смотрел на серые фасады домов, на свинцовую воду каналов. Что это? Финал? Награда или арест? Меня выслушали и решили, что такой опасный авантюрист должен сгнить в крепости? Или… или моя дерзкая ставка сыграла? Мраморный дворец… Если вызывает он, это может быть и хорошим знаком. А может, ему просто поручили объявить мне высочайшую немилость. Пан или пропал. Я до боли сжал кулаки, чувствуя, как под ногтями хрустит тонкая кожа перчаток.

Карета остановилась под массивным, облицованным серым гранитом портиком Мраморного дворца. Нас встретил флигель-адъютант Великого князя. Он коротко кивнул Липранди:

— Полковник, вы свободны. Можете ожидать в караульном помещении.

Липранди козырнул, поднеся к виску два пальца в белоснежной перчатке, и я остался один, следуя за адъютантом по гулким, не таким помпезным, как в Зимнем, но более строгим и деловым коридорам. Сердце колотилось где-то в горле.

Адъютант остановился у массивной двери из темного дуба и, не стуча, открыл ее.

— Господин Тарановский, Ваше Высочество.

Я вошел и замер. Картина, открывшаяся мне, говорила сама за себя и не сулила ничего хорошего.

Это был не кабинет для аудиенций, а скорее личный штаб. Огромная комната, заставленная книжными шкафами и моделями броненосных кораблей. В центре стоял не письменный стол, а длинный стол для совещаний.

И они были уже там, все трое.

Во главе стола, в высоком кресле с резной спинкой, сидел Великий князь Константин Николаевич. Он не был одет в парадный мундир — на нем был простой сюртук. Слева от него, прямой и бесстрастный, как ледяная статуя, сидел канцлер, князь Горчаков. Справа, подавшись вперед и нетерпеливо барабаня пальцами по столу, — генерал Игнатьев. Его хищные глаза впились в меня, как только я вошел.

А посреди стола, под ярким светом тяжелой бронзовой люстры, были разложены мои английские карты.

— Проходите, господин Тарановский. Присаживайтесь, — Великий князь указал на единственный пустой стул напротив них со своим привычным акцентом.

Я сел, положив руки на колени.

Великий князь кивнул Горчакову, предоставляя ему слово.

Канцлер откашлялся, поправил белоснежный шейный платок и заговорил своим сухим, скрипучим, ничего не выражающим голосом.

— Господин Тарановский. Его Величество Государь Император ознакомился с вашим докладом, переданным Его Высочеством. — Он слегка кивнул в сторону Константина Николаевича. — Официальная позиция Империи по данному вопросу остается неизменной: мы строго придерживаемся всех подписанных договоров и не намерены вмешиваться во внутренние дела Цинской империи.

Он сделал паузу и в упор посмотрел на меня своими холодными, выцветшими глазами.

— Любая агрессия с нашей стороны, официальная или… частная, — он сделал едва заметный акцент на последнем слове, — недопустима. И будет немедленно и решительно дезавуирована правительством Его Величества.

Я похолодел. Это был приговор. Вежливый, дипломатичный, но от этого не менее страшный. «Мы умываем руки. Вы — авантюрист, и если вас поймают, мы от вас отречемся». Я искоса взглянул на Игнатьева. Тот сидел, сжав зубы, и смотрел на карту, его лицо было мрачнее тучи.

Горчаков, закончив, удовлетворенно откинулся на спинку кресла.

И в этот момент, в ледяную тишину, как удар хлыста, ворвался голос Великого князя.

— Однако!

Одно это слово заставило Горчакова напрячься, а Игнатьева — резко поднять голову.

Константин Николаевич подался вперед, положив руки на стол. Его энергия, деловая и неукротимая, разительно контрастировала с ледяным спокойствием канцлера.

— Официальная позиция, озвученная князем, незыблема, — отчеканил он, отдав должное министру. — Однако Государь Император также не может оставаться безучастным к явной угрозе, которую представляет для наших рубежей деятельность… третьих держав. — Он намеренно не назвал Англию. — И уж тем более — не может запретить своим подданным защищать свои законные коммерческие интересы от бандитских формирований.

Великий князь посмотрел на меня в упор.

— Мы не можем послать за Амур армию. Это было бы, — он бросил быстрый взгляд на Горчакова, — неразумно и послужило бы поводом для нежелательных осложнений.

Канцлер в ответ лишь чопорно кивнул.

— Но, — Великий князь снова сосредоточился на мне, — если вы, господин Тарановский, как частное лицо, для защиты своих приисков и обеспечения безопасности торговых путей, решите навести порядок в том диком краю… — Он сделал едва заметную паузу, и в его глазах блеснул стальной огонек. — … уничтожить бандитов, что мешают торговле, и помочь местному населению утвердить дружественное России, законное правительство… кто же сможет вам это запретить?

Я молчал, пораженный гениальным цинизмом этого плана. Горчаков запретил вторжение. Константин Николаевич только что благословил государственный переворот под видом защиты коммерции.

— Но есть одно условие. — Его голос стал жестким, как металл. — Железное. Чтобы не давать князю Горчакову, — он позволил себе легкую, почти ироничную улыбку, — и нашим… партнерам… в Лондоне ни малейшего повода для дипломатических осложнений, любой ваш… поход… должен начаться не с нашей территории. Не с Амура. Ни один ваш человек, ни один ваш конь не должен пересечь официальную границу.

Это был удар.

— Заходите со стороны, — продолжил Великий князь, словно читая мои мысли. — Из Монголии. Из Джунгарии. Через Кяхту. Мне все равно. Но формально — Россия должна быть ни при чем. Вы должны появиться там оттуда. Как сила, пришедшая из глубин Азии, а не с русского берега. Это ясно?

Я стоял, ошеломленный этим последним условием. «Заходите со стороны». Это рушило весь мой первоначальный план, но в то же время открывало невероятные возможности, полностью развязывая мне руки и снимая с России любую формальную ответственность. Я только что получил высочайшее благословение на ведение частной, тайной войны.

Канцлер Горчаков, до этого молчавший и с явным неудовольствием слушавший слова Великого князя, счел нужным добавить свою ложку дегтя, чтобы остудить мой пыл.

— И помните, господин Тарановский, — ровным, ледяным голосом добавил он, словно забивая гвоздь в крышку гроба, — в случае малейшего провала вся ответственность — ваша. Вся, без остатка. Официально Империя вас не знает. Для всего мира вы будете простым разбойником.

— А в случае успеха, — тут же вмешался генерал Игнатьев, не в силах скрыть хищную, подбадривающую усмешку, — Империя вас не забудет. И Азиатский департамент — в особенности.

— Итак, господин Тарановский. — Его голос был тверд и не оставлял места для сомнений. — Официальная позиция вам ясна. В остальном же…

Он посмотрел мне прямо в глаза, и в его взгляде был и приказ, и вызов, и азарт игрока.

— Действуйте. Удивите нас.

Я поклонился, принимая это и сделал шаг к двери, но затем остановился. Нет. Сейчас или никогда. Если я уйду сейчас с этим призрачным «благословением», я уйду ни с чем.

Я медленно повернулся и шагнул обратно к столу, к картам.

Уловил раздраженный вздох Горчакова — этот выскочка смеет задерживать их? Увидел, как в глазах Игнатьева вспыхнул новый, еще более живой интерес. Великий князь просто молча поднял бровь, ожидая.

— Ваше Императорское Высочество, — сказал я ровно, глядя ему прямо в глаза. — Благодарю за доверие. Это честь для меня. Но чтобы действовать, как вы того желаете, и победить, а не просто погибнуть, мне нужно две вещи.

Я сделал паузу.

— Люди и оружие.

Не успел Великий князь и рта раскрыть, как в разговор ледяным тоном вмешался канцлер Горчаков.

— Мы же только что договорились, господин Тарановский! — в его голосе зазвенела сталь. Он был возмущен моей, как ему казалось, наглостью. — Его Величество ясно дал понять: никакой официальной поддержки! Ни одного государева солдата, ни одного патрона из казенных арсеналов! Это было непреложным условием! Вы что же, не поняли?

Я проигнорировал его выпад, продолжая смотреть только на Великого князя, на единственного человека здесь, кто был готов действовать.

— Ваше Высочество, — сказал я твердо. — Мне нужны люди. Вернее, не люди — командиры. У меня есть солдаты. Сотни отчаянных и злых людей — казаки, беглые, тайпины. Но это — орда, а не армия. У меня нет костяка, нет офицеров, способных превратить эту толпу в дисциплинированную силу. Мне нужны лейтенанты, штабс-капитаны. Два-три десятка толковых, обстрелянных офицеров. Тех, кто прошел Кавказ. Тех, кто подавлял польский мятеж. Тех, кому не нашлось места в мирной жизни, но кто жаждет настоящего дела.

— Это невозможно! — тут же вскинулся Горчаков, его бледное лицо пошло красными пятнами. — Вы с ума сошли! Офицеры Русской Императорской армии не могут служить у частного лица! Возглавлять банду наемников в чужой стране! Это — прямой путь к военному трибуналу и для них, и для вас! Это — скандал!

В кабинете повисла напряженная пауза. Горчаков, возмущенный моей дерзостью, смотрел на меня как на государственного преступника. Я молчал, ожидая реакции единственного человека, чье слово имело вес.

Великий князь Константин Николаевич обменялся быстрым, едва заметным взглядом с генералом Игнатьевым. Затем он медленно повернулся к канцлеру, и на его губах появилась лукавая, почти мальчишеская усмешка.

— Князь, — произнес он мягко, — вы, как всегда, правы в своей приверженности букве закона. Никто и не говорит о службе у частного лица. Это, разумеется, нонсенс.

Он сделал паузу, наслаждаясь моментом.

— Но разве мы можем запретить храброму офицеру, уставшему от ратных трудов, взять… скажем, долгосрочный отпуск по семейным обстоятельствам? Или для поправления здоровья? А где он будет проводить этот отпуск — в Баден-Бадене или в горах Маньчжурии, охотясь на тигров, — это уже его личное дело, не так ли?

Горчаков нахмурился, понимая, что его элегантно обходят с фланга.

— Или, — Великий князь небрежно кивнул в сторону Игнатьева, — разве наш уважаемый Азиатский департамент не может прикомандировать нескольких офицеров, знающих местные наречия, к крупной торговой компании? Например, к обществу «Сибирское Золото» господина Тарановского? Официально — для охраны торговых караванов в диких землях и изучения обычаев туземцев.

— Именно так, Ваше Императорское Высочество! — тут же, с восторгом подхватил игру Игнатьев. — Прекрасная мысль! Обеспечение безопасности наших подданных и коммерческих интересов — прямая задача моего департамента! Формальности мы уладим в два счета.

Канцлер Горчаков поджал губы. Он прекрасно понял суть маневра: ему предлагалась безупречная бюрократическая ширма, прикрывающая военную операцию. Он не мог возразить против «долгосрочных отпусков» или «охраны караванов». Формально закон не был нарушен. Он проиграл.

Я видел, что первая, главная брешь в их обороне пробита. Нужно было ковать железо, не давая канцлеру опомниться и найти новые возражения.

— Благодарю вас, Ваше Высочество, — сказал я, обращаясь к Константину Николаевичу и Игнатьеву. — Вопрос с командным составом решен. И это подводит меня ко второму, последнему пункту. Оружие.

Горчаков, только что откинувшийся на спинку кресла, снова напрягся и бросил на меня испепеляющий взгляд.

— Мне не нужны русские винтовки, — быстро продолжил я, упреждая его протест. — Я прекрасно понимаю, что это — прямая улика. Это немедленно свяжет руки и вам, и Империи. Но после недавнего польского мятежа на складах скопились тысячи трофейных штуцеров. Английские «Энфилды», бельгийские «Минье», австрийские «Лоренцы»…

Я сделал паузу, давая им осмыслить масштаб.

— Для регулярной армии, с ее требованием единообразия калибра, это — бесполезный, разношерстный хлам. Головная боль для интендантов и мертвый груз для казны. А для меня… — я посмотрел прямо на Игнатьева, — для меня это шанс вооружить моих людей хорошим нарезным оружием, которое невозможно будет связать с Россией. К тому же, часть подобного оружия я уже выкупил частным порядком, так что прецедент имеется.

Я снова повернулся к Великому князю, переводя разговор в плоскость взаимной выгоды.

— Я не прошу их даром, Ваше Высочество. Я готов выкупить все это «польское наследство» у казны. По остаточной, бросовой цене. В результате казна получит немедленную прибыль из ничего, армия избавится от головной боли и освободит место на складах, а я — получу то, что мне жизненно необходимо для успеха дела.

Я закончил говорить, снова переводя взгляд на Великого князя. Я видел, как Горчаков слушал мой последний аргумент — о продаже трофеев и пополнении казны — с новым, уже не возмущенным, а оценивающим выражением.

Великий князь Константин Николаевич бросил быстрый, вопросительный взгляд на канцлера. Это был ключевой момент. Если Горчаков выступит против, дело застопорится.

Князь Горчаков молчал несколько секунд, постукивая тонкими пальцами по столу. Затем он едва заметно, почти неохотно, кивнул. Я понял — он дал свое согласие. Идея была слишком хороша, чтобы от нее отказаться: избавиться от бесполезного хлама, пополнить казну живыми деньгами, и все это — без малейшего дипломатического риска. Моя авантюра вдруг обрела черты выгодной коммерческой сделки для Военного министерства.

— Николай Павлович, вы слышали, — тут же, не давая канцлеру передумать, произнес Великий князь, обращаясь к Игнатьеву. Его голос был полон энергии. — Прошу вас, займитесь этим лично. Подготовьте список подходящих офицеров… «отпускников», — он позволил себе легкую усмешку, — и организуйте для господина Тарановского «аукцион». Чтобы все было тихо, по форме и, главное, выгодно для казны.

Игнатьев, сияя, вскочил и щелкнул каблуками:

— Слушаюсь, Ваше Императорское Высочество! Все будет исполнено в лучшем виде!

Великий князь снова повернулся ко мне. Его взгляд был жестким, но в нем проскальзывало явное одобрение.

— Считайте, что разрешение вы получили, Тарановский. И на людей, и на оружие. А теперь — действуйте.

Я встал и молча, сдержанно поклонился. Сначала Его Высочеству, затем канцлеру и генералу и вышел из кабинета, тяжелая дубовая дверь бесшумно закрылась за моей спиной.

Идя по гулким коридорам Мраморного дворца, мимо ничего не подозревающих адъютантов, я пытался осмыслить произошедшее. Я был свободен. Но я получил не просто свободу. Я только что, за один короткий разговор, получил то, на что не мог и надеяться: и негласный мандат на войну, и кадровый офицерский костяк, и целый арсенал.

Петербургский гамбит был выигран.