Концессионер

Глава 15

Глава 15

Я встретился взглядом с Кокоревым. На его лице было написано чистое, детское ликование. Наш главный, самый могущественный союзник был здесь.

Председатель собрания, высокий сановник с бледным, холеным лицом, оправившись от шока, вызванного внезапным появлением августейшей особы, откашлялся и постарался придать голосу прежнюю уверенность.

— Слово для доклада о перспективах строительства Одесской линии предоставляется князю Вяземскому!

К невысокой трибуне, установленной в центре зала, медленно прошел высокий, седовласый аристократ с безупречной военной выправкой и орденом Святого Владимира на шее. Князь Петр Андреевич Вяземский, крупный землевладелец в южных губерниях, член Государственного Совета, известный своим острым умом и консервативными взглядами. Он с достоинством поклонился сначала в сторону Великого князя, который сидел чуть поодаль, бесстрастно наблюдая за происходящим, затем — всему собранию.

Он начал свою речь спокойно, уверенно, голосом человека, привыкшего выступать перед высшими сановниками Империи.

— Господа акционеры! Ваше Императорское Высочество! — начал он, и его хорошо поставленный голос разнесся по затихшему залу. — Перед нами сегодня стоит выбор не просто между двумя проектами. Перед нами выбор между здравым смыслом и авантюрой, между немедленной выгодой для Отечества и туманными прожектами, сулящими лишь убытки и разорение.

Он сделал паузу, обводя зал своим властным взглядом.

— Путь на Юг, к портам Черного моря, к Одессе, — это путь к немедленному процветанию! — продолжил князь, переходя к первому, главному тезису. — Европа жаждет нашего хлеба! Англия, Франция готовы платить за него твердой валютой — фунтами стерлингов и золотыми франками! Это — живые деньги в казну Общества! Это — живые деньги в казну Империи, столь необходимые нам после недавних потрясений! Мы можем получить отдачу от наших капиталовложений уже через год-два! Нужно ли говорить больше?

По рядам, где сидели купцы-хлеботорговцы, судовладельцы и связанные с ними банкиры, прошел одобрительный гул. Аргумент был прост, понятен и бил точно в цель — в карман.

— Но дорога на Юг — это не только быстрая прибыль, господа! — Вяземский повысил голос, переходя к следующему пункту. — Многие из нас помнят горькие уроки недавней Крымской войны. Помнят, как наши доблестные полки гибли под Севастополем не столько от вражеских пуль, сколько от голода, болезней и катастрофического бездорожья! Отсутствие надежных путей сообщения на юге стоило нам тысяч солдатских жизней и, в конечном счете, победы! Железная дорога на Одессу — это не просто торговый путь. Это — наша стратегическая артерия! Это — гарантия того, что в случае новой угрозы с юга, от османов ли, от англичан ли, мы сможем быстро перебросить войска и снабжение! Это — вопрос безопасности наших южных рубежей, вопрос чести Империи!

Военные, присутствовавшие в зале в парадных мундирах, одобрительно закивали. Этот аргумент был еще сильнее первого — он апеллировал к патриотизму и горькой памяти о недавнем поражении.

— А что же нам предлагают наши оппоненты? Уважаемые господа «восточники»? — Князь позволил себе легкую ироничную усмешку. — Они предлагают нам тянуть дорогу в дикую, безлюдную степь! Закапывать миллионы в сибирскую мерзлоту! Чтобы везти хлеб на Урал каким-то заводам, которые еще неизвестно, будут ли его покупать и чем смогут заплатить! Это — авантюра чистой воды! Это — распыление средств на сомнительные, туманные прожекты! Россия — европейская держава, господа! Мы должны укреплять наши связи с цивилизованной Европой, торговать с ней, учиться у нее, а не уходить в азиатскую дикость, в погоне за призрачным золотом и сомнительными геополитическими выгодами!

Он закончил речь под громкие аплодисменты. Аргументы «южан» казались неопровержимыми: быстрая прибыль, патриотизм, здравый смысл.

Я искоса взглянул на своих союзников. Кокорев сидел мрачный, сжав кулаки. Штиглиц, бесстрастный, как всегда, лишь едва заметно постукивал тонкими пальцами по подлокотнику кресла. Великий князь сделал очередную пометку в своем блокноте, его лицо оставалось непроницаемым.

Председатель собрания, явно довольный произведенным эффектом, уже поднялся со своего места, собираясь ставить вопрос о южном направлении на голосование. Он был уверен в исходе.

Я понимал, что мы проигрываем. Против такой мощной, патриотичной и, на первый взгляд, абсолютно логичной речи мои сухие экономические расчеты и туманные перспективы сибирского освоения могли показаться неубедительными. Нужно было что-то большее. Нужен был ответный удар такой же силы, бьющий не только в разум, но и в сердце.

Я поднял руку, прося слова. Председатель собрания, явно не ожидавший такого поворота, на мгновение растерялся, но присутствие Великого князя обязывало соблюдать формальности.

— Слово просит… господин Тарановский, — произнес он с легким недоумением.

Я встал и направился к трибуне. По залу тут же пронесся недовольный гул. Из рядов «южан» послышались высокомерные возгласы:

— Кто это? Мы его не знаем! — Он не член правления! Какое право он имеет? — Пусть сначала представится!

Шум нарастал, грозя сорвать мое выступление еще до его начала. Но тут со своего места тяжело поднялся Кокорев.

— Господа! — прогремел его бас, мгновенно перекрывая галдеж. — Позвольте представить! Это — господин Владислав Антонович Тарановский, генеральный управитель Акционерного общества «Сибирское Золото» и, с недавних пор, один из крупнейших акционеров нашего Общества! — Он сделал паузу, обводя зал тяжелым взглядом. — Он имеет право голоса. И он имеет право быть услышанным!

Шум неохотно стих. Все взгляды устремились на меня. Я поднялся на невысокую трибуну.

Я начал говорить негромко, но мой голос, з разносился по огромному залу, достигая самых дальних углов.

— Господа акционеры! Ваше Императорское Высочество! Я не столичный сановник, — сказал я, глядя прямо перед собой, на ряды холеных, самодовольных лиц. — Я — человек из Сибири. И я видел ту землю, о которой многоуважаемый князь Вяземский и другие господа судят по картам, не выходя из теплых петербургских кабинетов. Я видел ее несметные богатства, лежащие прямо под ногами. И я видел ее чудовищную нищету, ее бескрайние просторы, ее оторванность от России, от сердца Империи.

Этот заход сработал. В зале воцарилась тишина. Они слушали. Не как теоретика, а как очевидца, человека «оттуда».

— Нам предлагают путь на Юг, — продолжил я, переходя в наступление. — Путь к быстрой прибыли от торговли хлебом. Прекрасно! Но что это за торговля, господа? Мы будем вывозить наше сырье, наш хлеб, чтобы потом втридорога покупать у тех же англичан и немцев машины, станки и… рельсы! Для той же самой дороги! Мы будем кормить чужих рабочих в Манчестере и Эссене, вместо того чтобы дать работу своим, русским мужикам на Урале и в Туле! Путь на Юг — это не путь к богатству. Это путь к вечной зависимости. Это путь сырьевой колонии!

По рядам промышленников прошел одобрительный ропот. Лицо князя Вяземского помрачнело.

— Нам говорят о «быстрых деньгах», — я повысил голос. — А я говорю об основе, о фундаменте! Урал — это наш промышленный хребет! Сейчас он задыхается без дешевого хлеба для рабочих и без надежных путей для вывоза своей продукции! Дайте ему дорогу — и он завалит всю Россию металлом! Дешевым металлом!

Я сделал паузу, доставая из портфеля бумаги.

— Я не теоретик, господа. Я практик. Я только что вернулся с Урала, где заключил контракт с Верх-Исетским заводом на поставку полутора миллионов пудов рельсов для моей Ангаро-Ленской дороги. По цене рубль пятнадцать копеек за пуд! Знаете, сколько сейчас стоит привезти этот пуд рельсов из Екатеринбурга в Москву на лошадях, как во времена Петра Великого? Почти два рубля! Цена доставки выше цены самого товара! А по железной дороге это будет стоить тридцать копеек! Мы удешевим строительство всех будущих дорог России в пять, а то и в семь раз! Вот где настоящая, долгосрочная прибыль, господа, а не в сиюминутной спекуляции зерном!

Я видел, как загорелись глаза у Штиглица. Он, банкир, мгновенно оценил масштаб экономии.

— И о стратегии! — я повернулся к военным. — Многоуважаемый князь напомнил нам об уроках Севастополя и необходимости дороги на Юг. Верно! Но позвольте и мне напомнить: а откуда везли ядра, бомбы и гранаты для обороны Севастополя? С Урала! С тех самых заводов, что и поныне могут отправить свою продукцию в центр России лишь две недели в году, по вешней воде, рискуя утопить половину в пути! Мы не знаем, господа, где будет следующая война. Может быть, на Кавказе против турок. Может быть — на Севере против англичан. Может быть — снова в Польше против мятежников. Но одно мы знаем совершенно точно: оружие для любой войны — пушки, снаряды, ружья — будет коваться на Урале! И дорога туда — это вопрос не просто выгоды, это вопрос выживания Империи!

Я видел, как многие военные задумчиво кивали. Аргумент Вяземского был силен, но мой — бил еще точнее.

Я снова повернулся ко всему залу, переходя от обороны к наступлению, к своему видению.

— Дорога на Урал — это только начало! Это — ключ, который откроет нам ворота в Сибирь! А Сибирь — это не дикая, безлюдная пустыня, как тут изволили выразиться! Это — целая новая Россия, спящая под снегом! Золото! Лес! Уголь! Плодороднейшая земля! Миллионы десятин! И все это богатство, несметное, сказочное, потечет сюда, в сердце Империи, как только мы дадим этой земле стальную артерию!

Мой голос гремел в наступившей тишине. Я видел изумленные, захваченные масштабом идеи лица. Даже Великий князь подался вперед, не отрываясь, глядя на меня.

— И наконец, господа, — Китай! Восток! Мы говорим о Новом Шелковом Пути! Вагон с чаем или шелком из Кяхты или Пекина дойдет до Санкт-Петербурга за три недели, а не за год с лишним! Мы отберем у англичан всю транзитную торговлю между Азией и Европой! Весь мир будет платить нам за скорость и надежность! Вот где настоящие миллионы! Вот где мощь и слава России! Не в том, чтобы заискивающе продать мешок пшеницы в Лондон, а в том, чтобы стать главным мостом, главной дорогой между двумя величайшими частями света!

Я закончил и замолчал, тяжело дыша. На несколько секунд в зале повисла ошеломленная, напряженная тишина. Было слышно, как скрипнуло перо в руках у секретаря.

А затем зал взорвался. Но не аплодисментами. А гулом десятков спорящих, кричащих голосов. Одни были возмущены моей дерзостью, моим напором. Другие, особенно промышленники и те, кто мыслил масштабно, — были явно поражены и захвачены логикой и размахом моего плана. «Южане» пытались перекричать «восточников», размахивая руками. Князь Вяземский, бледный от ярости, что-то гневно говорил своим сторонникам. Кокорев, наоборот, сиял, как начищенный пятак, и азартно спорил с каким-то банкиром.

Я спокойно стоял у трибуны, выдерживая этот шквал эмоций. Я сделал свое дело. Я посеял сомнение. Я заставил их думать. И я видел заинтересованный, оценивающий взгляд Великого князя, устремленный на меня. Главная битва была еще впереди, но первый раунд я, кажется, выиграл.

Председатель собрания отчаянно звонил в колокольчик, пытаясь призвать всех к порядку, но его никто не слушал. Казалось, собрание вот-вот превратится в базарную перепалку.

И в этот момент, в самый пик хаоса, с места тяжело поднялся Василий Александрович Кокорев. Он не стал кричать. Он просто встал во весь свой могучий рост, обвел зал тяжелым, хозяйским взглядом, и его аголос, без всякого усилия перекрывая шум, заставил всех замолчать.

— Господа! — прогремел он. — Довольно криков! Позвольте и мне, как действующему главноуправляющему сего Общества, спасшему его от неминуемого банкротства, сказать свое слово. И слово это будет коротким. Если вы сегодня проголосуете за «южный» путь, если вы предпочтете сиюминутную выгоду от торговли хлебом с Европой будущему промышленному развитию России, — я слагаю с себя все полномочия! Я умываю руки! Я не буду строить дорогу в никуда и превращать Отечество в сырьевую колонию! Выбирайте!

Это заявление произвело эффект разорвавшейся бомбы. В зале воцарилась гробовая тишина. Уход Кокорева — это катастрофа. Это новый кризис управления, это обвал акций, это потеря доверия правительства. Все в ужасе смотрели то на него, то на Великого князя, сидевшего с непроницаемым лицом.

Князь Вяземский, пытаясь спасти ситуацию, первым нарушил молчание. Он повернулся к Великому князю и почтительно склонил голову.

— Ваше Императорское Высочество! Рассудите нас! — взмолился он. — Вы, как Августейший брат Государя нашего, как радетель о благе флота и торговли, должны понимать, насколько важен для процветания Империи выход к южным морям! Укажите нам путь истинный! Не дайте сбить себя с толку сладкими речами прожектеров!

Наступила звенящая тишина. Все взгляды были прикованы к Великому князю. Его слово сейчас могло решить все. Константин Николаевич медленно откинулся в кресле, и на его губах появилась легкая, едва заметная усмешка.

— Князь, — произнес он спокойно, и его голос, лишенный всякого начальственного металла, прозвучал неожиданно мягко. — Я здесь — лишь гость. И, как многие из вас, акционер сего почтенного Общества. Диктовать вам решение я не имею права — это было бы противно самому духу акционерного дела, которое мы с таким трудом насаждаем в России. Решение — за вами, господа, за большинством голосов.

Он сделал паузу, обводя всех внимательным, чуть прищуренным взглядом.

— Что же до интересов государства… — продолжил он задумчиво, — то они просты. Интересы государства диктуют нам необходимость строить как можно больше железных дорог. По всем направлениям. И на юг, для вывоза хлеба. И на восток, для освоения наших богатств. Чем больше будет дорог, тем сильнее будет Империя. Вопрос лишь в том, с чего начать. С чего важнее начать именно сейчас. Решайте, господа.

Его ответ был шедевром дипломатии. Он никого не поддержал напрямую, никого не обидел. Но, поставив знак равенства между южным и восточным направлениями, он дал понять, что проект, представленный мной, имеет право на жизнь, что он важен для государства. Он отдал решение на откуп большинству, но указал, где находятся его симпатии.

Я понял, что это мой шанс. Мой последний, решающий удар. Воспользовавшись паузой, пока «южане» пытались осмыслить ответ Великого князя, я снова шагнул к трибуне.

— Его Императорское Высочество совершенно правы! — заговорил я громко, обращаясь ко всему залу. — Интересы государства! Давайте же поговорим именно о них!

Я повернулся к Вяземскому, который смотрел на меня с нескрываемой ненавистью.

— Вы говорите — экспорт хлеба в Европу! Прекрасно! Но куда пойдут деньги от этого хлеба? Они пойдут в Англию! На оплату английских машин, английских паровозов и английских же рельсов, которые мы будем покупать у них за наше же золото! Мы будем кормить английских рабочих в Манчестере, вместо того чтобы дать работу нашим, русским мужикам на Урале! Это не государственный интерес, господа! Это — колониальная политика, где Россия — всего лишь богатая, но бесправная колония!

По залу прошел ропот. Я бил в самое больное, в национальную гордость, в унижение после Крымской войны.

— А я говорю: наш хлеб должен кормить наших, уральских и тульских рабочих! Путь на юг — это путь для обогащения горстки хлеботорговцев и иностранных банкиров! А путь на восток — это путь к развитию внутреннего рынка, к промышленной мощи и независимости всей страны! Как говорил великий Ломоносов, могущество России прирастать будет Сибирью! Так давайте же дадим ей эту возможность! Хватит кормить чужих! Пора подумать о своих!

Эта короткая, хлесткая, может быть, даже популистская речь, бьющая в самое сердце, похоже, решила исход дела. Я видел, как загорелись глаза у промышленников, как закивали головами военные, как смущенно переглядывались даже некоторые из сторонников Вяземского. Аргументы «южан» о быстрой прибыли теперь выглядели не как государственная мудрость, а как банальное шкурничество, забота о собственном кармане в ущерб интересам всей страны.

Председатель, видя, что настроения в зале явно переломились, и бросая тревожные взгляды на Великого князя, поспешил объявить голосование.

— Голосование, господа! — объявил он. — Прошу представителей акционеров подойти к столу секретарей для подсчета голосов по главному вопросу повестки дня: «Какое направление развития Общества — южное или восточное — признать приоритетным». Голосуем пакетами акций.

Секретари приготовились, костяшки на счетах замерли. Представители акционеров, держа в руках доверенности и реестры, начали подходить к столам. В зале воцарилась звенящая тишина, нарушаемая лишь сухим щелканьем костяшек на счетах да скрипом перьев. Я стоял в своем ряду, рядом с Кокоревым и Штиглицем. Василий Александрович нервно теребил бороду, барон сидел неподвижно, сложив руки на трости. Я старался сохранять невозмутимый вид, но сердце колотилось где-то в горле. Все решалось сейчас.

Подсчет длился мучительно долго. Наконец, один из секретарей подошел к председателю и шепотом доложил результат. Председатель взял лист бумаги, откашлялся, и его кислое лицо стало еще кислее.

— Господа акционеры! По результатам голосования… с перевесом в… — он запнулся, — … в триста сорок два голоса… приоритетным признается… восточное направление.

Зал взорвался! Сторонники «восточного» проекта — Кокорев, московские купцы, уральские промышленники — вскочили со своих мест, крича «Любо!», «Ура!», аплодируя и обнимаясь. Барон Штиглиц сдержанно, но с явным удовлетворением пожал мне руку. Кокорев с силой хлопнул меня по плечу так, что я едва устоял на ногах.

— Сделали! Мы их сделали, Владислав Антоныч! — ревел он, сияя от счастья.

«Южане» же во главе с князем Вяземским, мрачные, как грозовые тучи, молча, не прощаясь, начали покидать зал. Их триумф обернулся унизительным поражением. Победа была за нами.

Меня тут же окружили восторженные акционеры, поздравляя, пожимая руку, задавая вопросы. Я — никому не известный сибирский выскочка — стал героем дня, человеком, который в одиночку переломил ход собрания.

И в этот момент, сквозь толпу поздравляющих, ко мне бесшумно протиснулся флигель-адъютант Великого князя в своем сверкающем мундире.

— Господин Тарановский, — тихо, почти на ухо, произнес он. — Его Императорское Высочество просит вас уделить ему несколько минут. Для разговора.

Я оглянулся. Великий князь, не дожидаясь окончания суматохи, уже направлялся к боковой двери.

— Конечно, — ответил я адъютанту.

— Прошу следовать за мной. В кабинет директора. Его Высочество желает говорить с вами с глазу на глаз.

Кокорев, видевший эту сцену, удивленно поднял бровь. Я едва заметным знаком показал ему, что все в порядке, и последовал за адъютантом, понимая — сейчас начнется настоящий разговор. Не о рельсах и прибыли.

Адъютант провел меня в небольшой, отделанный темным деревом кабинет директора и, плотно притворив за собой дверь, оставил одного. Великий князь стоял у окна спиной ко мне, глядя на Большую Морскую улицу. Он не обернулся, когда я вошел.

— Ваша речь была… убедительна, Тарановский, — произнес он спокойно, но в его голосе прозвучала ледяная нотка. — Вы хороший актер. Умеете зажечь толпу. Но я пришел сюда не ради обсуждения тарифов на перевозку хлеба. Генерал Игнатьев ознакомил меня с вашими, скажем так, более смелыми планами. Относительно Маньчжурии.

Он резко повернулся. Его взгляд — пронзительный, властный, не предвещающий ничего хорошего — впился в меня.

— Вы действительно считаете возможным в одиночку, с вашей бандой головорезов, — он чуть скривил губы, — отнять у Цинской империи целую провинцию? Вы хотите, чтобы я доложил моему Августейшему брату, Государю Императору, что один из его подданных решил поиграть в Тамерлана и самовольно втянуть нас в войну? Вы понимаете, чем это пахнет?

Я понял — это главный экзамен. Сейчас решалось все. Я должен был быть предельно убедителен.

— Ваше Императорское Высочество, речь не идет о завоевании, — спокойно ответил я, выдержав его тяжелый взгляд. — Речь идет о том, чтобы подобрать то, что и так плохо лежит и вот-вот достанется другому. Китай сотрясают восстания тайпинов, няньцзюней, дунган. Власть Пекина в Маньчжурии — призрак. Там правят продажные амбани и атаманы хунхузов. Это — земля без власти, без закона. Это — пороховая бочка у самых наших границ.

Я видел, что мои слова не производят на него особого впечатления. Он все это знал и без меня. Нужно было переходить к главному.

— Но главное, Ваше Высочество, не это, — я понизил голос. — Главное то, что если этого не сделаем мы, это сделают они.

Я шагнул к столу и разложил перед ним трофейные английские карты.

— Вот их планы. Соглашения с хунхузами. Поставки оружия. Порт. Дороги. Они уже там. И они не будут спрашивать разрешения у Петербурга или Пекина. Они просто заберут все, как забрали Индию. И тогда у нас под самым боком, на Амуре, появится новая английская Индия, враждебная, агрессивная. Вопрос стоит не в том, будет ли Россия хозяйничать в Маньчжурии. Вопрос в том, кто будет там хозяйничать, если не мы? Англичане? Или мы? Сейчас или никогда, Ваше Императорское Высочество.