Комбриг. Путь к славе

Глава 20

Начальник артиллерии бригады, майор Елизаров Александр Михайлович дело свое знал и был опытным артиллеристом — пусть в его подчинение находилось и не так много орудий. Особенно теперь — после артиллерийского налёта, внезапно обрушившегося на стоянку танков и кавалерии… Осколками гаубичных снарядов сильно посекло две пушки — расколошматив не только панорамы, но повредив и казенники. Майор проверил пострадавшие «сорокапятки» — и забраковал, увидев смятый откатник и текущее масло на одном орудии, и заклинивший поворотный механизм на другом.

Когда же поступил приказ готовиться к бою, за неимением времени использовали воронки, оставшиеся от тяжёлых германских снарядов — расширив и углубив их. А заодно подготовили отдельные щели для боеприпасов и расчётов. Наконец, бойцы Елизарова начали соединять воронки ходами сообщений — но тут к майору прибежал запыхавшийся и красный от спешки посыльный… Эх, насколько было бы проще использовать телефонный кабель и коммутаторы! Но увы, катушки сгорели во время германского обстрела.

Майор сам выдвинулся на опушку, недолго смотрел в бинокль. Засечь длинноствольные и громоздкие орудия, развёрнутые не на холме даже (высот в ближайшей округе просто нет), а на подъеме в германском тылу, ему труда не составило. Пушки пока молчат, им мешают собственные панцеры, двинувшие вперёд — зачищать обстрелянную стоянку… Где неподвижно застыли сгоревшие до основания или просто повреждённые советские танки.

Один из которых, впрочем, недавно огрызнулся парой бронебойных снарядов — и сжёг германский броневик!

На месте немцев майор Елизаров не стал бы подвязываться с танковой атакой. Зачем? Пустить вперёд пару «двоек», вызвать огонь на себя — а там расстрелять из крупнокалиберных зениток все проявившие себя огневые точки… Но видно, немцам не особо близок рискованный тактический приём, именуемый в РККА «разведкой боем». Тем более, что горящий перед подлеском «хорьх» как бы предостерегает от подобного шага…

А может, всё дело в обыденном честолюбии германского командира? Один раз он уже потерпел поражение во встречном бою с советскими танкистами — и тереть жаждет реванша! Тем более, что схватка с «недобитками» представлялась ему короткой и явно лёгкой — словно апперетив к настоящему бою… Но ведь неплохо бы поднять боевой дух своих танкистов быстрой и уверенной победой, верно?

В общем зенитки, развёрнутые в тылу немцев с целью прикрыть панцеры на случай внезапного удара из танковой засады (или же прикрыть отход, если станет совсем жарко), не представляют угрозы для советского заслона. Другое дело, что «бэтэшки» комбата-один Акименко они встретят ещё на подходе…

Расчет старшины Щурова как раз заканчивал чистить снаряды от смазки. При большой нужде можно стрелять и так — но густая и жирная смазка, сгорая при выстреле, забивает нарезы. Отчего падает и точность боя, и бронепробиваемость орудия… Прежде всего бойцы готовили бронебойные болванки — но бегом вернувшийся на батарею майор ещё издали крикнул:

— Готовь фугасы! Разворот орудий на двенадцать часов, возвышение — пятнадцать, расстояние — две тысячи! Веха — берёза со сломанным стволом! Угол наводки сейчас подскажу…

К изумлению своих артиллеристов, майор довольно сноровисто полез на ветвистый клен с более-менее толстым стволом — не иначе как вспомнил детство. Дерево он выбрал расчетливо, с умом — клен выдержал ещё крепкого, но уже немного грузного командира… Впрочем, куда большее изумление у старшины Щурова вызвал тот факт, что майор рассчитывает открыть навесной огонь из «сорокапяток»!

Хотя, если вдуматься, в этом нет ничего невозможного. Любые пушки испокон веков вели огонь навесом, по парабалической траектории — а понятие «прямого выстрела» появилось вместе с танками… И против танков. А между тем, максимальный угол возвышения «сорокапятки» составляет двадцать пять градусов — не меньше, чем у «полковушки». У полевых трехдюймовок, воевавших при царе ещё в прошлую войну, он составлял вообще шестнадцать градусов… Выходит, нет ничего невозможного в приказе комбрига — открыть навесной огонь фактически, с закрытых позиций… В настоящий момент не замеченных немцами.

А опытный Елизаров, успевший повоевать в артиллерии ещё на Германской, сразу понял, что от него требуется — и как в точности исполнить полученный приказ…

Угол наводки был продиктован расчётам сразу после того, как «сорокапятки» закончили разворот, а в казенниках с лязгом исчезли фугасные гранаты. Майор принялся диктовать цели минометчикам — а старшина Михаил Щуров выкрутил рукоятки углов прицеливания на нужные значения. После чего вновь сверил шкалы механизма углов местности по цифрам артсхем из блокнота наводчика — и выставил нули.

Все, орудие к стрельбе готово…

— Батарея! Огонь!

Майор так и не покинул дерево, рассчитывая вести визуальную корректировку по разрывам фугасов, поднимающих в воздух высокие «фонтаны» земли… Старшина же дисциплинированно нажал на рычаг спуска:

— Выстрел!

Звонко хлопнула пушка, лязгнул казенник, выплюнув стрелянную гильзу; кисло пахнуло сгоревшим порохом. А заряжающий, долговязый и грамотный, исполнительный красноармеец Щукин, чётко отрапортовал:

— Откат нормальный!

— Осколочный! Колпачок со взрывателя снять!

Подносчик, невысокий, но плечистый боец Лукин умело подхватил два снаряда, передав один Щукину. Последний же сноровисто загнал тот в казенник:

— Готово!

И практически одновременно с тем с верхушки клена раздалась команда майора:

— Вправо пять! Осколочными!

Старшина мысленно похвалил себя за догадливость — и поправил прицел орудия. Секундой спустя раздалась очередная команда майора:

— Огонь!

Батарея ударила дружным залпом — а следом грохнули выстрелы полковых миномётов, также нащупавших цель. Высокая скорострельность (до пятнадцати выстрелов в минуту) — и корректировки капитана позволили расчётам быстро пристреляться к зениткам… Столбы разрывов поднялись на батарее, мешая землю и осколки, градом хлестнувшие по германским расчётам. Немцы ведь не успели даже подготовить щели для укрытия! Так что ростовых «мишеней» на батарее не осталось после первого же залпа; впрочем, какое-то шевеление на земле все ещё наблюдается…

— Прицел тот же! Осколочными — огонь!

Грянул третий залп — что наверняка добил германских пушкарей… Заодно повредив и орудия. Уж целых панорам на зенитках точно не осталось! Майор хотел было скорректировать прицел, чтобы догнать осколочными и экипажи тягачей… Но на звуки выстрелов из рощи уже развернулись немецкие панцеры. Пять «двоек» отделились от левого «крыла» перевернутого клина танков, бодро покатив в сторону батареи… С артиллерийской засадой увы, уже ничего не получится.

— Расчёты, прекратить огонь! Зарядить бронебойные! Орудия развернуть на десять часов!

Майор был столь увлечён корректировкой огня своих артиллеристов, что не обратил внимания на начавшуюся уже перестрелку. А между тем, советские танкисты дали первый залп, целя в чешские панцеры! Потеряв разом три машины, немцы открыли ответный — и увы, довольно результативный огонь… Все-таки хорошая у них оптика.

В горячке боя никто из танкистов уже не заметил взвившуюся над подлеском красную ракету — но сигнал прочитал германский оберст, ведущий бой из командирской машины. Предчувствуя дурное, он приказал развернуть роту лёгких противотанковых пушек — а минометчикам открыть огонь по посадкам, откуда взвилась в небо сигнальная ракета… Конечно, херр оберст крепко полагался на сильные, дальнобойные зенитки «ахт-ахт». Но и полнокровная рота ПТО способна крепко попортить кровь большевикам!

Между тем, расчёт старшины Щурова спешно развернул орудие навстречу атакующим немцам. Артиллеристы едва не зарядили пушку ещё одним осколочным снарядом — но после очередного выстрела прозвучал испуганный возглас заряжающего: «нет отката»! Такое иногда случается, если пороха в гильзу положили с недовесом. Пришлось спешно (но аккуратно!) отжимать замок ломиком — а уж после загонять болванку в казенник.

И все же расчёты опоздали. Всего на доли секунд, но опоздали — не успев выставить на ноль новые значения углов наводки… Ударили лающие очереди автоматических пушек, послышался сильный лязг — и пугающий в своей безысходности крик ужаса. Очередь бронебойных снарядов «двойки» прошила тонкий, всего пять миллиметров, щиток пушки — и разбила панораму… Разорвав пополам тело наводчика «сорокапятки», соседней с расчётом Щурова.

Закричал молодой заряжающий, в ужасе вытаращившись на обезображенного товарища — но старшина не обернулся на крик. Нет, он лихорадочно докручивал маховики подъёмного и поворотного механизмов, сводя перекрестье прицела с башней «двойки»… Но едва стоило нажать не спуск, как панцер дёрнулся в сторону — резанув по щитку пулеметной очередью.

Перед внутренним взором Михаила на мгновение предстали лица жены и сыновей…

Щиток, впрочем, удар выдержал — а работающий, словно отлаженный механизм расчёт уже приготовил пушку к новому выстрелу. Панцер развернулся к «сорокапятке» Щурова узкой лобовой проекцией — а германский заряжающий уже вогнал в приёмник пушки новый магазин на десять патронов… Михаил внутри весь захолодел, руки его затряслись от напряжения и волнения. Наводчик отчётливо понял, что сейчас все зависит от него — включая жизни всего расчёта!

Старшина не имел права промахнуться — но кажется, просто не успевал.

Господи, помоги…

Пусть с задержкой, но открыли огонь минометчики — как никогда вовремя! Мощный снаряд весом под шестнадцать килограмм взорвался рядом с германским панцером. Сильный толчок сбил прицел наводчика, а осколки повредили гусеницу. И очередь столь опасных бронебойных снарядов с чавканьем всопорола землю всего в метре от Михаила… Зато сам старшина наконец-то совместил перекрестье прицела с башней — и поспешно нажал на спуск.

— Выстрел!

— Откат нормальный!

— Бронебойный!

Щуров даже не оторвался от панорамы, начав наводить пушку на следующую цель — в то время как расчёт сноровисто перезарядил орудие. Болванка на сей раз угодила точно в башню «двойки», вмяв внутрь шаровую пулеметную установку — и начала хаотично рикошетить внутри боевого отделения, попутно разрывая германскую плоть… Но это был лишь первый из пяти танков, направленных против батареи.

Впрочем, ещё один вспыхнул следом, получив снаряд в моторную часть — но два орудия с расчётами уже выбыли из строя… Вновь взорвались тяжёлые, практически пудовые мины; осколки жёстко хлестнули по корме замыкающего группу германского панцера — и кажется, пробили её. Моторная часть вон, задымила…

Но ещё два танка сходу открыли огонь.

Щурову опять крепко повезло — немцы в качестве цели выбрали не его орудие, и очередь лёгких трассирующих снарядов накрыла уже неисправную, соседнюю пушку. Расчёт, где погиб наводчик… Но дотянуться до немцы в ответ не получилось — не хватило угла горизонтальной наводки.

Всего пары градусов…

— Поворачивай пушку! Братцы, быстрее!

Втроём (расчёт Щурова также пострадал во время артналета) бойцы схватились за станины и быстро развернули пушку — после чего Михаил вновь припал к панораме, подкручивая маховики наводки… Очередь «двойки» резанула с секундным опережением; Лукин погиб молча, мгновенно — отброшенный назад тяжёлым ударом. А в щитке пушки справа вдруг образовалась сквозная дыра от снаряда… Щукин невольно осел на казенник — на краткое мгновение ноги перестали слушаться бойца.

Но звонко грянул выстрел «сорокапятки», оборвавший очередь «двойки». Болванка с легкостью порвала тонкую лобовую броню — и ещё более тонкую перегородку в моторное отделение… Мгновением спустя танк вспыхнул яркой свечкой — а сквозь бортовые люки башни начал выбираться экипаж. Слишком поздно… Тугие языки жаркого бензинового пламени догнали обоих — и командира, и заряжающего.

Механик-водитель погиб мгновением раньше — его тело оказалось на пути болванки…

Последний панцер без труда добил бы уцелевшее орудие батареи — и Щуров прекрасно понимал это, вновь лихорадочно работая маховиками наводки. Он уже успел мысленно проститься с родными — и попросить у них прощения, ловя немца в прицел на одном упрямстве и чувстве долга…

Но нервы играли не только у уцелевших батарейцев. Ведь на глазах германского экипажа столь же быстро накрылись панцеры сослуживцев! А вид горящих камрадов, бессильно пытающихся сбить с себя пламя (и вопящих так истошно, что слышно даже за броне!), поверг танкистов в настоящий трепет… Они не так и много успели повоевать на польской земле — к тому же полякам откровенно не хватало противотанковых пушек. А тут смерть забрала драгоценные арийские жизни одну за другой — причем в считанные мгновения…

Наверное, ошарашенный увиденным командир растерялся и плохо соображал. А может дым и пламя, окутавшие соседний танк, мешали ему разглядеть пушку старшины Щурова… Зато херр официр заметил столбы дыма, взметнувшиеся над окопом минометчиков — расположенном в тылу погибающей батареи. Минометчики пытались помочь товарищам как могли, ведя огонь за пятьсот метров — на минимальной для себя дистанции… Но на сей раз, увы, они не попали.

А вот длинная очередь «двойки» точно нашла жертвы среди красноармейцев. Командиру, кажется, и вовсе оторвало голову… Но тут красный трассер болванки разрезал дым; он стал последним, что испуганный арийский танкист увидел в своей короткой жизни.

А ведь он столько всего не успел! Как он мечтал расстреливать из скорострельной пушки лёгкие танки большевиков — и безжалостно давить разбегающихся азиатов гусеницами… Он мечтал о «железном кресте» за свои подвиги! А ночами нередко вспоминал двух изнасилованных экипажем польских женщин. Ещё довольно молодую и сохранившую остатки красоты мать — и совсем юную девчонку лет тринадцати, отчаянно сопротивлявшуюся грубой «любви» офицера… То, что это были украинки из восточных областей Польши, херра официра мало волновало — какая, в сущности, разница между унтерменшами-славянами? Хотя бабы, доставшиеся экипажу в качестве трофея, танкисту очень понравились — и он рассчитывал увеличить свой «счёт» в России.

Но не получилось… На пряжке германских зольдат отпечатан боевой девиз тевтонских рыцарей — «с нами Бог». Именно с этим кличем они истребили племя пруссов, с ним шли покорять Псков и Новгород. У них также не получилось… И да — Бог никогда не был с теми, кто шёл убивать, прикрываясь Его именем.

И конечно Он не ждёт в Царствие Небесном палачей и карателей… Зато ангелы Его собирают на поле боя души тех крещенных воинов, кто честно исполнил свой долг — и положил живот свой за други своя…

На позиции прикрытия до последнего дрался старшина Мишин. Он открыл свой счёт опасным германским броневиком — и сумел поджечь два пушечных чешских «панцера» точными попаданиями с места! Но неподвижный танк — мертвый танк, и экипаж его практически наверняка обречен… По крайней мере, старшина Мишин исполнил свой долг до конца и ушёл с чистой совестью.

Смелый танкист не успел даже почувствовать боли во время удара болванки…

Прикрытие погибло практически целиком — но и немцы угодили в наспех подготовленную комбригом ловушку, потеряв роту панцеров и тяжёлые дальнобойные зенитки. С обеих сторон от посадок уже показались два батальона «быстрых танков», стремительно замыкающих смертельное для врага кольцо… Свыше сорока «бэтэшек»!

Часть их, укрывшаяся в овраге, вырвалась вперёд, двинув на батареи 37-миллиметровок — но не сильно отстают и прочие машины, что опытный Акименко не стал отводить слишком далеко от засады… И пусть продолжение боя не будет лёгким, и панцеры прикрывает полнокровная рота ПТО. Но расчёты последних не успели окопаться — а их орудия хорошо заметны советским танкистам.

В то время как у немцев осталось лишь одиннадцать полноценных пушечных танков…

Автор засады, впрочем, уже не видел ни продолжения, ни кульминации разгоревшейся схватки. Контуженный близкими разрывами часто сыпавших сверху мин, он поймал осколок, просадивший «картонную» броню броневика. Последний засел в плече — и красноармеец Никишев принялся спешно бинтовать Петра Семёновича Фотченкова оставшимся индивидуальным пакетом…