КОМ-6 (Казачий Особый Механизированный, часть 6)

22. ЛИСА — ЭТО НЕ ТОЛЬКО ЦЕННЫЙ МЕХ…

ЕЩЁ НОВОБРАНЦЫ

— По-русски-то девки твои хоть понимают? — спросил я Айко, когда обе дочки чинно были мне представлены.

— А как же! — удивилась мамаша, и обе лисички кивнули синхронно, как куколки:

— Да, господин Илья!

— Как-то странно оно звучит, — прикинул я. — Зовите уж «Илья Алексеевич».

— Хорошо, господин Илья Алексеевич! — снова кивнули обе.

— «Господин» убираем, оставляем имя-отчество, и ладно будет. Не повторять!

Ох уж этот взгляд мне…

— Вилки метать умеете?

Вот тут они обе слегка удивились и переглянулись:

— Вилки?

— Вилки-вилки. Как показывает опыт вашей маменьки, метать вилки в нашей ситуации — первейшее дело! А если не умеете, будете тренироваться. Пошли!

— Прямо сейчас? — удивилась уже Айко.

— А что, у вас есть какое-то особо важное дело?

— Нет, но…

— Что «но»?

— Но ведь они только что пришли?

— Ну и что?

На это возражений у японок не нашлось, и они посеменили за мной.

— Бак с вилками мать покажет. Кто сможет шкуру пробить — тот и молодец.

— Вашу шкуру? — деловито уточнила Сэнго.

Значит, мать им успела сказать, что я медведь.

— Мою, — не стал отпираться я и принял боевую форму.

А судя по глазёнкам, они чего-то вроде обычного бурого мишки ожидали. Что ж, сегодня у лисичек день открытий. Я накинул щит — и очень вовремя! Первая вилка воткнулась в него с металлическим «бэ-э-эн-н-н-г!» Значит, немножко пробиваем, всё-таки? Молодцы какие! Ну пусть так и пробивают. Слегка, чтоб шкуру не драло, но и не отваливалось.

Так у них вилки быстро кончатся!

Конеч-ч-чно, — коварно усмехнулся я. Про себя, конечно же. Пусть стараются. Я их ещё и бегать заставлю.

За «Пантерой» вдогонку?

Отличная идея! Чтоб энергию дурную истратить. С новобранцами это — первейшее дело.

ПЕРЕДВИЖКА

А на следующий день к нам снова синему привезли.

В этот раз уже все наученные были — пришли со своими скамьями-стульями. И даже вонялки дымные от комаров по периметру развесили. Все тебе роскошества! Ну и мы всем экипажем, естественно. И три лисы чинно в ряд, под грозным взглядом атамана.

В начале, как положено, информационный журнал. Что, где и как. И, если честно, эти картины цепляли уже уставших от войны казачков гораздо сильнее, чем обещанная комедия. Комедия — что? Смешки да хиханьки. А тут тебе — города да веси, за которые ты свою кровь проливаешь! Вот тут школу новую открыли, там привезли новую партию тракторов, чтоб, представляешь, вместо лошадок пахать! Да продали тем, кто земельку пашет, с государевой скидкой! А тут — реку здоровенной плотиной перекрыли маги-геоманты. И для ближайшего города электричество протянули! А тут мост построили. Причём в таких страшных неудобьях, что прям непонятно, как инженера смогли так? И теперь путь ажно на триста вёрст сократился!

Ну и в конце, как положено, вести с фронта. Оно, конечно, с газетами у нас недостатка не случалось — это я уже рассказывал. И казённые доставляли, да и сами казаки покупали в увольнениях. Многие, как в ближайший городок поедут, так назад с цельной охапкой возвращались — не только для себя, но и для обчества.

Но с синемой не сравнить! Тут-то словно сам на события смотришь!

Вначале показали какие-то совещания генеральские. Тоже надо! А то как мирные договоры заключать? Война катилась к своему завершению, и сейчас непонятно было только одно — насколько Российская империя земелькой прирастёт? Или ещё чем… На то у генералов головы пусть болят.

А потом показали нас. В смысле — генеральное сражение, в котором поучаствовал наш механизированный отряд. Видимо, опять с дирижабля снимали. Вот пошли в атаку ТБШ, вот следом СБШ, а потом камера переключилась на шагоходы противника. Вот вдалеке появляется махина «Кайдзю».

Вдруг картинка сменилась белыми буквами на чёрном фоне: «Подвиг княжеского экипажа».

Снова картинка: «Святогор» с гербом Сокола, вспыхивая щитом, несётся на строй японских шагоходов. И вновь Иван повторяет свой фирменный финт, разрубая летящие в него ракеты. А вот «княжеский» шагоход сминает одного «Досана», подсекает опору второго, летит, как нож сквозь масло, но… Япов слишком много, и потихоньку вокруг бешено вертящейся машины смыкается круг врагов… Вот уже и опора отрублена… А «Святогор» ведёт бой!

Тихонько стрекотал аппарат синема-передвижки. И над площадкой висела ощутимая аура ярости. Я так думаю — не у одного меня возникло бешеное желание оказаться там, рядом, помочь, прикрыть… Мы все знали, что бой уже закончен победою, что князья хоть и пораненные — живы. Но! Велика всё же сила синема!

А вот «Пантера» врывается во вражеские шагоходы. Выстрел прямо в упор, в корпус одному и удар корпусом другому…

— Молодца, «Пантерка»! И особливо твоя милость! Красава! Смотри, что творят!

— Да не скачи ты, балабол! Полэкрана загородил!

— Молчу-молчу… Я ж похвалить!

— Сижа хвали!

А вот «Архангел» Федора в длинном прыжке сносит вражеский «СТ-15». Как он об него опоры не сломал?

Завершался ролик моментом, как фигурка Хагена проникает в разбитый «Святогор»…

Да-а-а… Я, кажись, за всё время даже не вздохнул.

— Э-э-э! А чего лисичку нашу не показали? — прогудел внезапно Федя. — Непорядок! Она ж князей лечила.

— Да и не только князей! В госпитале-то…

— И меня…

— Внимание! Следующая лента!

На экране появилась надпись: «Решающий момент».

Кажись, знаю, чего сейчас покажут. Опять взгляд сверху. Оператор мазнул камерой по позиции наших войск. Потом перевел взгляд на «Кайдзю». Вот же она страшная-то дурища!.. Вблизи же не видать всю эту стальную машинерию…

И вдруг в механической мешанине сверкнула и понеслась в сторону шагающего линкора светящаяся точка. Оператор поспешил приблизить кадр. Белый медведь с лисой на шее несётся по полю боя! Надо сказать, выглядели мы совершенно безумно. Особенно Айко. Ну и рожа, прости Господи…

Зрители оживились, словно всё — вот сейчас заново происходит!

— Жми, родной!

— Давай, Ильюха! Порви их там!

— Да-а-а!

Казаки нетерпеливо подскакивали, вскрикивали, хлопали в ладоши и били себя по коленкам, заново переживая те страшные минуты. Камера приблизилась, крупно показывая, как я карабкаюсь по опоре…

— Чисто белка, ты гляди! Ловок Илюха!

— Замолчи! По-хорошему прошу, отвлекаешь!

— Молчу-молчу…

А потом показали наш пробег по палубе. Особо кровавые моменты были закрыты чёрными прямоугольниками, но перед экраном собрались не экзальтированные дамочки, и никто не сомневался, что там закрыто. А потом мы проникаем внутрь. И спустя некоторое время японский сухопутный линкор выбрасывает белый флаг.

— Чего-то быстро у них всё прошло, мы же много дольше провозились…

— А это называется «монтаж», братец! — торжественно воздел вверх палец атаман. — Самые важные моменты оставляют, а кое-что вырезают, соображаешь?

Я хотел ответить, что уж не лыком мы шиты, так-то соображаем, но со всех сторон повскакали зрители, крича и хлопая меня и Айко по плечам. Мне ещё удалось отбиться, но Айко качали, пока она не взлетела над толпой и не сказала:

— Ну хватит, ребятки! Так мы и фильм не увидим! — а сама многозначительно на своих лисичек: видали, мол, как меня ценят?

А фильм был хорош. Точнее, запись спектакля «Мнимый больной» по пьесе господина Мольера. Нахохотались от души!

ДО ЗВОНА В УШАХ

Прошла неделя, в течение которой я гонял лисичек как сидоровых коз, через день выходя на боевое дежурство. В дни, когда я был занят, их гоняла Айко. Иначе атаман пригрозил нам выставить весь наш балаган в чисто поле, пока мы лагерь не разнесли.

А через неделю он встретил меня с суток, сияя, как медный таз. Едва дослушал мой доклад, что никаких особых происшествий…

— Всё, твоя светлость! Кончились мои мученья! Собирай всю свою шайку-лейку и вали в Иркутск! Всем табором! Во! — Он взмахнул какой-то бумагой. — Предписание!

В голове у меня пронеслось сразу множество мыслей. Про возможные неизвестные мне лисьи шкоды. Про похищение Хагена — могло статься, кому-то из начальства наше самоуправлство с бандой не понравилось? Или прознали про англа и сделали какие-то свои далекоидущие выводы, вплоть до неблагонадёжности? Или — совсем уж дикое — что кого-то в службе обеспечения заусило, что я настоял на восстановлении «Пантеры», не согласившись списать её в утиль? И ещё целый рой предположений вовсе глупых, но возможных и от того не менее досадных.

— И за какие такие заслуги мне столь особое внимание, позвольте поинтересоваться?

Атаман полюбовался на моё вытянувшееся лицо и довольно захохотал:

— Да не одному тебе! Всем! Ротация, понимаешь. Взамен усталых частей — новые силы. Первая партия сегодня прибывает, так что, — он подошёл и от души хлопнул меня по плечам, — завтра ж утром — домой! Распоряжение насчёт тебя, прям с са-а-амого верха, отправить с первой партией. Дело срочное.

— Это с землёй, что ли? — удивился я. Вроде не такое оно срочное, чтоб прям горящее. Да и лично я чем мог способствовать продвижению железоплавильных заводов? Приглядом разве что. Так в этом случае проще толкового управляющего нанять. Из прочих имелась разве что ещё одна причина, также составляющая предмет моей перманентной досады: — Или кто-то решил, что немецкий прынц без моего отеческого пригляда в сибирской глубинке чахнет и хиреет?

— Не-ет, твоя светлость. Тут всё позаковыристее. — Никита Тимофеевич обошёл стол, угнездился в своём походном кресле и раскрыл ещё одну папочку. — Вот. Приказ о переводе… — он хитро посмотрел на меня: — казачьего старшины Коршунова Ильи Алексеевича, герцога Топплерского, в город Иркутск с назначением на должность инструктора по рукопашному бою и техническому пению во вновь открываемом Специальном военном училище.

В голове у меня всё смешалось и натурально даже зазвенело и забренчало, как в жестянке со столовыми приборами, когда Айко их трясёт. Казачий войсковой старшина — это ж в обычной армии подполковник! Да не может такого быть!

— Это ошибка какая-то…

— Если ты про звание, так никакая не ошибка! Когда принца с «Кайзером» взяли, тебе ещё тогда специальным приказом государевым есаула присвоили.

— Так это через звание?

— Ну! А я что говорю! Цельный принц! Бумага вот только где-то бродила так долго, что ты новых подвигов успел насовершать.

— Так есаула…

— Ну! А за японский ходячий линкор ещё одно дали. Секрет, вообще-то, так что на торжественном построении чтоб заново обрадовался!

Однако меня, если честно, взамест радости распирало тревогой:

— Так я же не настоящий преподаватель…

— Не такай мне! Настоящий — не настоящий! — раздухарился атаман. — Прибедняется стоит! Начальству виднее, где тебе лучше родине служить! Между прочим, года́службы твои пересчитали, тебя ещё после Третьей Польской должны были во вторую очередь переписать.

Это, значицца, если вдруг война, то не сразу призываешься, а только если в том нужда возникает. Третья очередь — ещё через четыре года выслуги приходит, а до призыва четвёртой редко когда и очередь доходит, разве что казаки сами добровольцами вызываются.

— Как? Я ж до того на войне и не был?

— А так. На предыдущих контрактах у тебя везде метки: с ведением активных военных действий. Так что всё оно, братец, считается!

— Ядрёна колупайка…

— А раз ты не в очередь призван был, оно в двойном размере засчитывается. Да в университете ты на военной кафедре преподавал.

— Так там и вовсе не война!

— И что ж? Служба всё равно! В зачёт пошло. Так шта, Илья Алексеич, уведомляю тебя о переводе в третью очередь.

— Ну спаси-и-ибо, — что-то я вдруг себя таким древним почувствовал, ужас…

— А ну, нос не вешать! — сурово подбодрил меня атаман. — Шагай, сворачивай свой цирк-шапито. Вас первых грузить начнём, как только транспортник смену высадит. Сентябрь, вишь, на носу. Оттого, поди, и срочность — кто в новом училище будет год начинать?

Из штабной палатки я вышел в состоянии озадаченном. Оно, конечно, здорово, что больше жизнью рисковать не придётся, но и обидно, пень горелый! Ребята тут кровь будут проливать, а я залежи железа осваивать да носы малолетним кадетам утирать?

— Каким кадетам? — с любопытством спросил меня из кустов акации голосок Хотару.

Я сразу взбодрился:

— А что это мы тут делаем⁈

Она вылезла на белый свет:

— Мама меня отправила картинки отнести…

— Отнесла? А чего по кустам уши кормим? А ну — три круга вокруг лагеря! Бегом! Да смотри: нет ли вокруг вражеских шпионов?

— А они должны быть? — хвост у мелкой встопорщился ёршиком.

— Всё возможно. Война! — я поднял палец, где-то копируя атамана и стараясь не ржать. Но Хотару восприняла всё очень серьёзно, взвизгнула, прыжком развернулась на месте и исчезла в кустах.

— Н-да, надо привычку отработать на «разрешите исполнять».

— Разрешаю! — удивлённо сказал сзади голос атамана. — А ты чё тут стоишь-то, Коршун? Думаешь — идти аль нет?

— Вы не поверите, Никита Тимофеич. Стою, понимаете, «глубоких полон дум».

— Это что-то из классики?

— Кажется. — Я вообразил, как буду представлять свой зверюшник Серафиме, и потёр затылок. — А вы не хотите лис себе оставить? Они незаменимы в охранении…

Атаман выпучил глаза, встопорщив усы:

— Благодарствуем, но мы справляемся!

— Но…

— Никаких «но»! И вообще! Приказ получен, господин войсковой старшина, извольте исполнять!

Я поплёлся к себе.

КТО БЫ СОМНЕВАЛСЯ!

Поразительно, но Хотару поймала-таки нарушителей! Конечно, это оказались не бандиты и не диверсанты, а свои же техники, втихаря протаскивавшие на территорию рембазы самогон. Я ж и предположить не мог! Дотопал себе в унынии до наших палаток, объявил всем срочный сбор. А переезд, да когда обосновались крепко — он же немногим легче пожара! Все сразу забегали, засуетились. Это наше, это у соседей взаймы брали, это на склад вернуть, то на кухню… Вдруг сосед бежит, Лёха, орёт:

— Коршун! Беги к рембазе! Твоя лиса техников повязала!!!

— Как? — из своей палатки выскочила Айко.

— Это Хотару! — сразу понял я. — Я ей велел вокруг лагеря бежать и ловить возможных нарушителей!

Естественно, побросали всё, помчались полным составом. Мало ли, вдруг там наших бьют?

Низвергающий громы голосище атамана мы заслышали издалека. И, к превеликому удивлению, костерил он вовсе не лису.

— Гриша!!! Совесть у тебя есть-нет⁈ Вы ж знаете, запрет объявлен⁈

Мы успели вылететь к месту событий как раз, когда Никита Тимофеич слегка иссяк, и упомянутый Гриша получил возможность ответить:

— Отец родной! — похоже, техник был не вполне уже трезв. — Ну как без оного-то? Ребята уезжают, как не проводить?

Атаман с досадой хлопнул себя по ляжкам:

— А ко мне ты мог по-человечески подойти⁈ А⁈

Гриша высоко-высоко поднял брови, за ними — плечи и развёл руками:

— Ты ж у нас строгий, но… ик!.. справедливый! Рази ж ты б разрешил?

— Тьфу! — Никита Тимофеич развернулся к остальным техникам, которые были ещё красивее и только таращились да невпопад кивали. — Вы зачем вообще туда попёрлись? У вас что — спирта на базе нет⁈

Гриша оскорблённо выпрямился:

— Как можно, гсппа-а-адин атаман? Спит… спипр… спиртр — он ить казённый!

— Сознательные, значит? — Никита Тимофеич вздохнул, и тут на поляну, запыхавшись, выскочили три медсестрички:

— Медицинская помощь нужна⁈

— Да какая тут помощь, — махнул рукой атаман. — Всем протрезвину двойную дозу, и пусть идут ремонтный ангар драят, деятели!

— А чего они косые такие? — с любопытством спросил Пушкин, наблюдая за экстренной медицинской помощью.

— А они состав нарушения спешно уничтожили, — хохотнули прибывшие раньше зрители. — До прибытия начальства.

— Сильны, однако… — протянул я, и тут атаман обратил свой взор на меня: — Коршун! Вы ещё здесь⁈ А транспортник, между прочим — вон он, — начальственный палец уставился в небо, — на посадку заходит! Сворачивайтесь, и чтоб ночевали уже на борту! Инициативные вы наши…