Колхоз князя Пушкина

Глава 6

— Как же вам дворянского звания не хватает, — подосадовал я Екатерине Матвеевне, — Вот бы мы с вами развернулись.

— Так не успел мой муж. Чин он получил прямо перед холерой, а оттуда уже не вернулся. Если бы не это — быть бы мне дворянкой, пусть и не потомственной, — с заметным сожалением заметила Минаева.

Упс-с…

— А расскажите-ка мне всё подробней, начиная прямо с этого места… — чуть ли не встал я в охотничью стойку, как собака, почуявшая след.

Говоря коротко, моя афера, которую я изначально задумывал чисто ради развлечения и небольшой спекуляции, итоги которой должны были упасть на счета ещё не совсем созданной семьи, ушла за свой инвестиционный горизонт, бурно и беспощадно преодолевая все ранее намеченные границы.

Не, понятно, что по своему размаху и беспредельности моя афера бледна, если в качестве примера взять аферу того же Мавроди и его «МММ», которая бурей ворвалась в жизнь граждан одной, отдельно взятой страны. Так у меня и нет таких задач. Всего лишь хочется наказать особо ушлых московских купцов, отучая их шпионить, и подготовить рынок тканей к нашествию новых красителей.

Свою шутку я заранее продумал в деталях и со вкусом, как только у нас появился пурпурный краситель.

А смысл моей шутки до ушлых московских купцов, многие из которых попытались заслать шпионов к Минаевой, дойдёт до них далеко не сразу. Зато когда поймут, то станут уважать тандем купчихи и князя Ганнибала сообразив, в чём соль. Москва в таких делах толк понимает.

Впрочем, стоит объяснить, откуда и что взялось.

Пурпурный шамрез был с восторгом принят при дворе Её Величества. Там даже такие аналогии проводились, как пурпурные ткани Римской Империи, где вес шёлка в этом цвете шёл по цене золота.*

* За первые 300 лет нашей эры, стоимость пурпура в Римской Империи подскочила в 25 раз, а один фунт крашеного шёлка стоил 150,000 денариев (эквивалент $28,000!) В III веке н.э. император Аврелий запретил жене покупать пурпурную шаль, так как её цена была эквивалентна весу в золоте.

После первого же бала, где лишь одна Императрица блистала в платье из пурпурного шёлка, а её фрейлины были отмечены всего лишь такими же нашейными косынками, у москвичей сорвало крышу.

Пурпурный шамрез хотели все, но был он лишь в лавке Минаевой. Дорого. Правильней сказать — сказочно дорого! И его покупали! В десять раз дороже той цены, которую стоила эта же неокрашенная ткань.

И всё бы ничего, но купчихе пришлось завести сначала второго, а потом и третьего приказчика в её лавку, так как один уже не успевал управляться.

Этот ажиотаж не остался не замечен купечеством. Многие солидные купцы в те дни побывали в её лавке лично, чуть ли ни на зуб и не на запах пробуя выяснить причину успеха и завистливо цокали языком, глядя на новомодный цвет шёлка, идущего нарасхват.

Что характерно, ни один из них не попробовал в эти дни подкатить с предложением сотрудничества. Зато шпионы пошли рекой. К той бане, где мы с Петром Исааковичем краситель вырабатывали, целую тропу от частокола к бане по снегу протоптали.

Да и пусть. Специально для них пара здоровенных чугунных котлов около бани выставлена. А там на дне — и покрошенные корни марены, и овсянка, и соль, и скорлупа, и даже бычья кровь, сдобренная уксусом в отдельной плошке оставлена.

Полный набор — «сделай сам». Короче — иди и делай, только руки не забывай менять, чтобы до мозолей не стёрлись за время бесполезных опытов. Не получить из корня марены нужного насыщенного пурпурного цвета, будь ты хоть трижды мастер по краскам. Это моя ловушка, на которую работает антураж и кое-кто из персонала.

Больше всего пострадала пара тех работников, которым купчиха доверила резать и толочь корень марены. Их постоянно пытались споить, и всё время это были разные люди, очень похожие на переодетых приказчиков весьма известных московских купцов.

А я, с тихой грустью, скупал эти корешки. Даже если и не продам их втридорога, а это минимум, то на покраску льняных тканей когда-нибудь пущу. С помощью связи я сначала до Питера дотянулся, а потом и из Велье своего купца-старовера в Новгород за мареной отправил. Ажиотажный спрос, он такой. Надо ковать денежки, пока горячо!

— Виктор Иванович, ты мне честно скажи, из марены хоть можно что-то пурпурное произвести? — досадливо поморщился я, так как поутру меня разбудил громкий шум и ржание коней.

Со склада, который мне виден из окна, отгружали очередной воз маренового корня, а значит купчиха уже с раннего утра вся в работе и перепродаёт марену втридорога.

— Можно, конечно, но цвет не будет настолько насыщен, как в случае с анилиновым красителем. Пожалуй, скорее оттенок, чем цвет выйдет. Да и пурпурин весьма не прост в получении. И стоить фунт такого красителя, со всеми сопутствующими операциями по его изготовлению, будет всего лишь раза в три — четыре меньше, чем фунт золота.

— Однако, — отметил я вслух, мысленно желая удачи московским купцам.

Для них стало неприятной неожиданностью полное отсутствие корня марены на рынке.

Да, я выкупил всё, до чего смог дотянуться, и продолжаю это процесс. Финансы мне позволяют выкупить все запасы маренового корня в московском регионе, вплоть до следующего урожая, до которого осталось чуть больше полугода.

Зато к Екатерине Матвеевне зачастили гости. Да все важные такие. Купцы московские, и далеко не из последних, а как бы из первой сотни все.

И как-то странно получалось, но ко второй или третьей чашке чая разговор у них к покупке корня марены сводился. Вот тут-то и выходил на сцену Пётр Исаакович, в парадном мундире, при шпаге и орденах.

— Нет у нас лишнего корня! — хмурясь, рубил он с плеча, — Самим не хватает. Даже за три цены и то нет!

После этого он сердито выпивал чашку чая и уходил, оставляя сладкоречивых посетителей уговаривать купчиху продать хоть чуть-чуть, к примеру пудиков пять, а лучше восемь.

Вот только в нашем спектакле не только роли были расписаны, но и бартерные операции предусматривались. Отнекиваясь, и время от времени прижимая палец к губам, Екатерина Матвеевна тихонько сообщала, что на пудик-другой можно рассчитывать, так как в качественных тканях у неё есть некоторая нехватка. Но тс-с-с. Чтобы князь не узнал.

— Но цена на марену всё-таки не от меня зависит, — многозначительно кивала она на те двери, за которые ушёл грозный князь Ганнибал, — С этим я ничего поделать не могу.

В итоге за треть цены удалось скупить большое количество первоклассных шёлковых тканей, с преобладанием атласа. Да и вложенные деньги деньгами вернуть. Короче, славно мы мареной расторговались! Да и повеселились изрядно, слушая по вечерам рассказы Екатерины Матвеевны, как витиевато её купцы на сделки совращали.

К тому, что в дом Минаевой частят курьеры от канцелярии Императорского Двора, все, и даже сама хозяйка, давно привыкли. Вот и в обед у ворот купеческого двора остановилась карета, из которой вышел мужчина в шинели мышиного цвета и кулаком постучал в дверь. Как и полагается служащего проводили в дом, где он представился и сообщил, что у него имеется послание из Императорского дворца.

Купчиха шикнула прислуге, чтобы принесли для служащего самовар и чего-нибудь к чаю. Я представился в ответ и уже приготовился принять пакет, который появился из наплечной сумки курьера, как служивый озадачил меня вопросом:

— Простите, Ваше Сиятельство, а какое отношение Вы имеете к купчихе второй гильдии Минаевой Екатерине Матвеевне?

— Она торговый партнёр рода Ганнибалов, — не сразу нашёлся я что ответить. — А к чему такие расспросы?

— Дело в том, что конверт предназначен лично Екатерине Матвеевне, в получении коего она и должна расписаться в журнале.

— Ой, — услышав своё имя, громко охнула купчиха и прикрыла рот ладошкой.

Коль уж курьер прибыл не по мою душу, то мне ничего не оставалось, как ретироваться, хотя и было очень любопытно, что за конверт привезли Екатерине Матвеевне.

Впрочем, тайна послания от Императорского двора раскрылась почти сразу же, как за курьером закрылась дверь:

— Петенька, меня Императрица Елизавета Алексеевна завтра к обеду у себя ждёт, — послышался взволнованный голос купчихи, обращённый к моему дяде. — А у меня и надеть-то нечего по такому поводу!

Ох уж эти женщины — со сколькими я был знаком и у каждой имелся шкаф, а то и не один, битком набитый одеждой на все случаи жизни. И каждый раз в нужный момент надеть оказывалось нечего.

Не знаю, по какому поводу Елизавета Алексеевна захотела встретиться с купчихой, но случай на самом деле неординарный, поскольку жена Александра I давно не на первых ролях в Императорском Дворе.

Причин для устранения от государственных дел и жизни Императорского Двора у Елизаветы Алексеевны было хоть отбавляй, чуть ли не с первых дней брака. Сначала свекровь не могла простить юной девушке её красоты, грации и вкуса. Затем масла в огонь подлил сам Александр, начав волочиться за каждой юбкой, в то время когда его молодой жене хотелось любви и внимания.

Вследствие этого Елизавета нашла утешение в дружбе и общении с графиней Головиной, а затем закрутила роман с другом своего мужа, Адамом Чарторыйским. Спустя положенное время у Елизаветы Алексеевны рождается дочь Мария.

Пожалуй, стоит представить, какое потрясение испытали все в Императорском Дворе, когда у блондинов Александра и Елизаветы после пятилетнего бездетного брака родилась черноволосая девочка. Дабы хоть как-то уменьшить долю свалившегося на его голову позора, Александр признал девочку своим ребёнком, а уже бывший друг Чарторыйский в кратчайшие сроки был выслан подальше от Двора в Турин.

Понятное дело, что рождение ребёнка не прошло даром для молодой мамы, и она попала в ещё большую немилость свекрови и свёкра. Елизавета замкнулась в пределах детской комнаты и своих апартаментов, целиком посвятив себя ребёнку. К сожалению, материнское счастье длилось недолго, и спустя тринадцать месяцев великая княжна Мария Александровна скончалась.

Смерть дочери на какое-то время сблизило Елизавету с мужем. Правда, тот скоро обо всём забыл, в том числе и о том, что вступил в «орден рогоносцев», и он не на шутку увлёкся полькой Марией Антоновной Нарышкиной, которая на целых пятнадцать лет фактически стала второй женой императора, а сама Елизавета Алексеевна сделалась «соломенной вдовой».

За пятнадцать лет у Нарышкиной родилось несколько детей, отцов которых со стопроцентной уверенностью не смогла бы назвать и она сама. Кончилась же эта связь фаворитки с Императором тем, что тот застал на любовнице собственного адъютанта Ожаровского и дал Марии Антоновне отставку.

Тем временем, оправившаяся после смерти ребёнка Елизавета Алексеевна, глядя на выкрутасы мужа, сама завела роман со штабс-ротмистром Кавалергардского полка Алексеем Охотниковым и родила от него дочь, которая, хоть и была признана Императором, как своя, но скончалась, прожив чуть более года.

Будучи лицеистом, Пушкин, как и его одноклассники, был представлен Императрице Елизавете, когда та летом проживала в Царском селе. Как и большинство лицеистов, юноша был влюблён в Императрицу и после знакомства с ней несколько месяцев подряд выводил на полях своих тетрадей её вензеля. Более того Александр с приятелями не единожды подглядывал за тем, как Елизавета Алексеевна и её фрейлины летом нагишом купались в прудах Царского села. Ну, а чего ещё стоило ожидать от пацанов пубертатного возраста, находящихся, по сути, в монастыре? А так хоть бесплатно можно было на голых тёток из кустов посмотреть.

Некоторые историки и библиографы поэта утверждают, что на самом деле его стихотворение «Я помню чудное мгновение» было посвящено не Анне Керн, а Императрице Елизавете.

— Это всё грязные инсинуации, — искренне возмутилась Алёна Вадимовна. — Не мог великий поэт подглядывать за голой Императрицей и посвятить ей стихи, пронизанные такой трепетной безответной любовью.

— Про стихотворение спорить не буду, а то, что мой предшественник был тот ещё вуайерист, мне говорят отрывки его воспоминаний, — поставил я точку в ещё не успевшем разгореться споре. — Так что не стоит возмущаться, а примите как данность, что Пушкин несколько раз видел обнажённую Елизавету Алексеевну. Но это всё ерунда — было и было, к тому же не со мной. Меня сейчас больше интересует, что действующей Императрице понадобилось от купчихи.

— Что толку пытаться отгадывать для чего одна женщина пригласила в гости другую? — философски заметила Алёна Вадимовна. — Дождитесь возвращения Екатерины Матвеевны от Императрицы, и если Минаева сочтёт нужным, то сама расскажет, по какому поводу была приглашена.

Легко сказать — «дождитесь». А если любопытство съедает? Впрочем, о причинах вызова купчихи к Императорскому Двору гадал не я один. Пётр Исаакович так же, как и я не находил себе места и ходил по гостиной из угла в угол. Чтобы скоротать время, я предложил заняться «добычей красителя», на что дядя с явным облегчением согласился.

— Что Её Величество сказало, — подорвался с тюфяка дядя, стоило только Екатерине Матвеевне заявиться по нашу душу в баню.

— Спрашивала, могу ли я покрасить шелка в пурпурный цвет, но несколько другого оттенка, чем отпускаю сейчас, — уселась на пустую лавку купчиха, расстегнув шубу, и посмотрела на меня. — Как думаешь, Александр Сергеевич, сможем?

— А почему бы и нет? У пурпура множество оттенков. Немного усовершенствую схему перла и получится другой краситель, — отозвался я и начал в уме представлять какие потребуется внести изменения в артефакт, чтобы на выходе получился не мовеин, а нечто другое, пока ещё сам не знаю что.

Кстати, а почему бы не и маджента? Вдовствующая Императрица всем пурпурный шёлк продемонстрировала, а её невестка другой оттенок миру явит. Лишь бы конфликта не возникло, а то ведь и самому под раздачу можно попасть и купчиху за собой утянуть.

— Екатерина Матвеевна, а Императрица не объяснила, для чего ей понадобился шёлк другого оттенка? — решил я уточнить причину возникшего у Императрицы интереса к тканям.

— Я так понимаю, что Елизавета Алексеевна воспылала чувствами к мужу и хочет вернуть его расположение, — почему-то перешла на шёпот хозяйка дома и густо покраснела. — Целый час с ней беседовали о мужчинах. Любит она Императора, оттого и терпела все его выходки. А сейчас вот снова ищет примирения.

— Может тогда и для нижнего белья Её Величеству ткани покрасить? — подала мысль Лариса. — Для блондинки со светлой кожей нежно-розовое неглиже очень кстати будет. Неброско, неагрессивно и в тоже время в меру романтично для взрослой женщины.

— А какая ткань лучше всего подойдёт для нижнего белья? — поинтересовался я у тульпы.

— Шёлковый шифон, — отчего-то густо покраснев, выдавила из себя Лариса. — Но это жуть, как дорого будет.

— Нам чем дороже, тем лучше, — заявил я. — Не абы кому ткань для трусиков красить будем, а самой Императрице.

— Вообще-то женских трусиков еще не существует, — заметила Лариса. — Даже женские панталоны ещё пока не сшивают и завязывают их просто на поясе.

— А для какого же тогда белья мы собрались шифон в персиковый цвет красить? — не понял я подобных интимных подробностей.

— Вы главное ткань покрасьте, а женщины найдут ей применение, — всё ещё смущаясь, заявила тульпа. — Пеньюар, к примеру, Императрице пошьют. Или ту же ночную сорочку.

А что? Память предшественника мне подсказывает, что Императрица в шёлковом пеньюаре цвета мёда или мякоти персика будет очень даже прелестно выглядеть. Вот только почему Лариса смущается, говоря о нижнем белье? Порой девушка выдаёт такое, что переводчики немецкого порно покраснели бы, а тут всего лишь от упоминания женских трусиков и пеньюаров, краснеет, как помидор.

Пришло и мне письмо. Из Лефортовского дворца от Светлейшего князя Константина. Вот уж не ведал не гадал, что он у нас в соседях проживает.

Ни много не мало, а приглашал меня Светлейший «чтобы обсудить вопрос производства самолётов с заинтересованными лицами».

Вот только когда я прибыл во дворец, Светлейшего там не оказалось. Как мне сказали: «отбыл со срочным визитом». Зато меня ждали и проводили в небольшой кабинет, где за столом восседал довольно важный господин, нетерпеливо постукивающий пальцами по столу.

Представились друг другу мы сами, так как меня слуга всего лишь проводил до дверей.

Статский советник Иван Гаврилович Кругликов. Шталмейстер Императорского двора.

Вот тут я чуть ли не заржал, аки те кони, за которых этот тип отвечает.

Это что, какой-то прикол? Мне надо будет разговаривать про самолёты с одним из начальников Императорских конюшен?

— Я думаю, что по молодости лет вы наверно не сведущи, как обстоят дела с закупками за счёт казны некоторых наиважнейших поставок Двора, к которым, без всякого сомнения относится наша служба, — хорошо поставленным начальственным баском начал вещать сладкоречивый чиновник.

— Не сочтите за труд просветить меня в столь важном вопросе, — постарался я скрыть тот сарказм, который вкладывал на самом деле в свой вопрос.

— Ваши летающие лодки безусловно относятся к средствам передвижения, а значит проходят именно по нашему ведомству. Но это средство передвижения новое, никем не проверенное и ни к какому контролю непричастное. Так у нас не бывает. Самим вам с этим делом не справиться, да и не позволит никто такие приобретения без авторитетных испытаний и заключений. Так что, идя вам навстречу, могу предложить организацию товарищества на паях. Мы, со своей стороны подыщем специалистов, из числа доверенных людей, но половиной паёв вам придётся с ними поделиться. Зато и цена ваших изделий после их оценки изрядно поднимется. Не скажу, что прямо в два раза, но если очень постараться, то и в этом вопросе нет ничего невозможного.

Статский советник прямо таки лучился от собственного довольства и той благожелательности, с которой он мне предлагал схему распила государственных средств.

Нет. Я всего ожидал, но чтобы вот так нагло и открыто…

— И сколько же средств вы собираетесь вложить в наше общее дело? — поинтересовался я на всякий случай.

— Боюсь, вы меня не поняли. Самолёты — ваша забота. — Подтвердил Кругликов мои наихудшие предположения. — А наша сторона возьмёт на себя оформление заказа и его сопровождение.

— Я правильно понимаю, что наша договорённость касается только вопроса покупки самолётов, а любая другая моя деятельность вас не интересует? Ни к моему имению, ни к полотняной мануфактуре, ни к прочим моим инициативам товарищество не будет причастно? — старательно изобразил я мордашку наивного агнца, вполне подготовленного к закланию.

— Именно так. Самолёты производим и покупаем вместе, а всем остальным занимайтесь, как вашей душеньке угодно, — доброжелательно подтвердил статский советник, и даже не позволил ни единому лучику алчной заинтересованности себя показать.

Артист. Талантище!

— Я согласен, — протянул я руку чиновнику, и лишь когда он за неё ухватился, добавил, — Но ваши лишь двадцать процентов.

Он пытался выдернуть руку, а я лишь крепче держать. Со стороны это наверняка смотрелось смешно. При всём том, мы продолжали торговаться. Сошлись на тридцать пять — шестьдесят пять.

Договорились послезавтра встретиться на подписании подготовленных бумаг и разошлись довольные.

Я же вроде говорил Константину, что деревянный планер стоит не очень дорого, примерно по цене пары карет выйдет. Видимо, эту часть разговора он забыл передать конюшенному руководителю.

Зато перл для полётов и подготовка пилота — это совершенно другой порядок цен. Так что очень хорошо, что при делёжке с «товарищами» моего будущего товарищества эти деньги не будут учитываться. А деревяшками что не поделиться? Пусть купят, а потом станут соображать, а кто же и как на них взлетит. Вот тут-то я и припомню Кругликову, что ко всему остальному он отношения не имеет.