Колхоз князя Пушкина

Глава 11

Удивляюсь тому, как быстро летит время, а природа меняется прямо на глазах. Вроде всего лишь неделю назад праздновали Пасху и люди по мокрому снегу разбредались по кладбищам, дабы навестить покоящуюся там родню, а сегодня уже озеро Велье очистилось ото льда. Да что там озеро — едущие из Опочки люди говорят, что в городе на реке Великой на днях наплавной мост откроют. Да и в первопрестольной, насколько мне известно из разговора с Пётром Исааковичем и Екатериной Матвеевной, на Москве-реке тоже сошёл лёд и со дня на день начнётся половодье.

Собственно говоря, я только и ждал ледохода, чтобы улететь в Москву, потому что хочу по большой воде на барке-гусянке, зафрахтованной ещё зимой у московского купца Воробьёва, завезти на свой участок как можно больше строительного материала. Это в моём мире Златоглавая является столицей пяти морей, а пока судоходство по Москве-реке очень проблематично, особенно в летнее время, когда в некоторых местах русло пересыхает до такой степени, что реку можно перейти в брод.

Если б мне нужен был только песок, то я может так сильно и не волновался бы, поскольку от песчаного карьера на Воробьёвых горах до Лефортово по воде около тринадцати вёрст. При грамотном подходе, да с использование магии при погрузке и разгрузке, вполне реально за день сделать два рейса. Если учесть, что гусянка берёт на борт около двадцати тысяч пудов, то за неделю можно завести столько песка, что хватит построить на моём участке стеклянную стенку вдоль Яузы, да ещё и останется немало.

Песок песком, но мне ещё нужен цемент, а сырьё для него находится в Тяжинском карьере, который расположен на месте слияния Москвы-реки и Пахры. На минутку, это более пятидесяти вёрст по извилистому руслу. Несмотря на то, что барку тащат тридцать лошадей, делать они это будут против течения и на путь до Лефортово уйдёт два дня. Было б очень замечательно, если за короткую навигацию удастся сделать хотя бы пару рейсов с известняком и глиной, необходимыми для клинкера.

Забегая вперёд, отмечу, что фрахт барки со всей приписанной к ней артелью и лошадьми мне обошёлся довольно-таки дорого, но всё равно это оказалось раз в десять дешевле, если бы я такой же объём груза завозил на подводах.

В день нашего отлёта из Велье была низкая облачность, и потому мне пришлось провести очередной инструктаж для тёти с дядей и его адъютанта:

— Взлетаем по очереди. Сразу после отрыва от поверхности воды набирайте высоту. Каждый из вас уже не раз летал в облаках, так что не бойтесь их и не старайтесь под них поднырнуть — уверяю вас, что на высоте нас ждёт солнце и хорошая видимость.

— А если до самой Москвы будет стоять облачность, так и будем лететь, не видя землю? — поинтересовалась Варвара Тихоновна. — Скучно же.

— А что вы на земле не видели? — парировал я вопрос. — Речки, леса да деревеньки? А чтобы скучно не было можете песни петь или с супругом по артефакту общаться, только со мной не забывайте иногда связываться.

— Брат говорил, что и в Москве пасмурно, — заметил дядя. — Как садиться будем, если там не распогодится?

— Павел Исаакович, мы же много раз отрабатывали посадку в облачность, — с упрёком посмотрел я на родственника. — Князь нас встретит на Яузе, и будет служить маяком, как только мы влетим в московскую губернию. Следите за приборами и не поддавайтесь иллюзиям.

На самом деле полёты на небольших самолётах сопровождаются не только воздушными ямами, но и грозят пилотам иллюзиями, от которых сложно избавится. Порой в болтанку вообще представляется, что летишь верх ногами. Это я молчу о том, что большинству лётчиков при полёте в облаках кажется, что они летят с креном. И самый лучший способ побороть иллюзии — это научиться доверять приборам, которые благодаря магии на наших самолётах всегда работают безупречно. Взять тот же высотомер, отображающийся на проецирующейся панели приборов. С помощью магии на моём Каймане и всех последующих самолётах он показывает не абсолютную высоту над уровнем моря, а истинную над поверхностью земли, которая в данный момент под крылом. Конечно, можно измерять высоту обычным барометром-анероидом, но не вижу в этом смысла, если существуют артефакты.

Как я и предсказал, стоило только подняться на высоту в километр, как облака оказались под крылом, а кабину самолёта залило солнечным светом. Пересчитав вылетевшие из дымки самолёты и убедившись, что и остальные трое пилотов справились с взлётом, я взял курс на Москву.

Зачем мне четыре борта в Москве? В основном для того, чтобы показать всем заинтересованным лицам, что я могу строить самолёты и делать это довольно таки быстро, ведь ещё зимой Катран существовал в единственном экземпляре. К тому же груза мы в общей сложности несём больше тонны. Как-то неудобно было лететь с пустыми руками к Екатерине Матвеевне, и я при участии студентов синтезировал два новых красителя для шёлка, а именно бирюзовый и малахитовый зелёный.

Ну и то, что в Москву со мной летят проверенные пользователи мощных воздушных перлов, тоже играет не последнюю роль. Мне нужно быстро загружать и разгружать барку и одновременно с этим строить стеклянную стенку. Так что у меня каждый владелец артефакта на счету. Мне даже Максима с Николаем пришлось с собой взять. Что-то мне подсказывает, что если парням не мешать, то они вдвоём двадцать тысяч пудов сыпучего материала за пару часов с гусянки на берег запросто перенесут. Да и охранять самолёты кому-то во время стоянки нужно, так что, считая двух вооружённых егерей, компания у нас не маленькая собралась. Такую толпу в двух самолётах не перевезёшь.

Вопреки ожиданиям, Варвара Тихоновна в полёте петь не стала. Да и вообще её практически было не слышно. Зато Юрий Александрович, адъютант дяди, всю дорогу в эфире травил анекдоты, читал на память стихи и рассказывал сказки, в том числе и те, что были опубликованы под моим именем. Как он столько текста держит в голове, я не спрашивал, но такая память однозначно заслуживает уважения.

Через пять часов полёта в эфире появился Пётр Исаакович и сообщил, что над Москвой высокая облачность и отсутствует ветер. Будь у меня спортивный самолёт, я может и пару фигур высшего пилотажа над Кремлём для его обитателей показал бы. Но так как летаем мы пока на фанерныхгидропланах, то пришлось скромным каре сделать круг над Златоглавой и по очереди приводниться на Яузе рядом с моим участком.

— Ну, здравствуйте гости дорогие, — с улыбкой встретила нас Минаева, когда наша компания появилась у ворот её двора. — Как добрались? Проголодались, поди, в дороге. Проходите в дом, мы с Петром Исааковичем специально за стол не садились, всё вас ждали.

— Екатерина Матвеевна, ты бы снарядила подводу до Яузы. Там четыре самолёта на берегу, а в них красителей не на одну тысячу рублей, — обратился я с просьбой к купчихе. — Мы для охраны пару своих вооружённых людей оставили, но всё равно неплохо бы краску в дом перевезти.

Не успел я поделиться пожеланиями, как Екатерина Матвеевна умчалась во двор раздавать указания слугам, бросив напоследок, чтобы все садились за стол.

— Вот что значит купеческая хватка,– кратко описал я поведение хозяйки, усаживаясь на полюбовавшееся ещё с прошлого приезда место. — Товар превыше всего.

— А нет больше купчихи второй гильдии Минаевой, — ухмыльнулся Пётр Исаакович в ответ на мою реплику. — С недавних пор Екатерина Матвеевна у нас в дворянское сословие вошла.

— Ты ещё скажи, что вы втихаря поженились и никого на свадьбу не позвали. Иначе как бы Екатерина Матвеевна дворянкой могла стать, кроме как не через замужество, — недоверчиво посмотрел я на дядю. — А я, между прочим, вас на бал в Пскове в честь своего дня рождения хотел пригласить и даже самолёт по такому поводу выделить, чтобы туда и обратно в кратчайшие сроки доставить.

— Не спеши с выводами, князь, — загадочно улыбнулся Пётр Исаакович, — Сейчас хозяйка вернётся и всё сама расскажет.

И правда, по возвращению Екатерина Матвеевна рассказала нам такие новости, от которых и не знаешь, то ли радоваться, то ли печалиться, потому что теперь более-менее известную мне историю страны можно смело забыть. А виноват в этом в какой-то мере и я лично вместе с Ларисой.

Началось всё шёлкового шифона, который по совету тульпы покрасили в персиковый цвет. Кто же в тот момент знал, что Императрица Елизавета Алексеевна и правда сошьёт из него нижнее бельё и в результате возобновит свои отношения с Александром I. В общем, правящая ныне Императрица беременна и судя по ощущениям, которые она описывает, собирается рожать сына. Радость Императора словами описать трудно, достаточно сказать, что он чуть ли не сдувает с жены пылинки и не может дождаться, когда срок беременности достигнет двадцати недель, чтобы быть полностью уверенным в том, что у него появится наследник.

— А двадцатую неделю для чего ждать? — не понял я таких подробностей. — Живот что ли появится, чтобы по нему можно было судить о поле плода?

— Говорят, что в Санкт-Петербурге какой-то молодой формирователь перлов научил работников Медакадемии делать артефакты, которые позволяют заглянуть внутрь человека, — пристально и в тоже время загадочно посмотрела на меня хозяйка дома. — И надо же такому случиться, что в Академии имеется кафедра Акушерства, где научились с помощью артефакта определять пол ещё не родившегося ребёнка на сроке именно в двадцать недель. Не знаете, кто был тот гений, что придумал столь интересный и полезный артефакт?

Что я мог сказать в ответ, если дядья начали хихикать, поскольку отлично знали, кто и зачем обучил артефакторов Медакадемии создавать связки перлов, работающие в ультразвуковом диапазоне и выдающие на любую поверхность проекцию сканируемой полости человека. Каюсь, есть за мной такой грех. Мало того, я ещё и аналог магниторезонансного томографа научил артефакторов создавать.

Кстати, своему вхождению в дворянское сословие Екатерина Матвеевна обязана также окрашенному шёлку, потому что при очередном подношении ткани была вызвана Елизаветой Алексеевной на откровенный разговор. После получасовой беседы Императрица выяснила, что покойный муж Екатерины Матвеевны из-за болезни не успел получить дворянство, хоть и выслужил его от и до.

Можно многое сказать о Елизавете Алексеевне, но почему-то при встрече её мужу Императору Александру Iлюди кланяются только в пояс, а ей до самой земли. Вот и в этот раз Императрица показала, что такое уважение к себе она заслужила по праву и через мужа сделала всё, чтобы Минаева получила не личное, а потомственное дворянство.

Разузнав все московские новости, мы разбрелись по выделенным нам хозяйкой койко-местам, а на утро после завтрака к моему участку пристала барка с известняком да глинозёмом, и начался строительный бедлам, который затянулся на целую неделю.

Как я и предполагал, Макс с Колей за пару часов выгрузили из гусянки будущий цемент на самое сухое место в отведённом участке. Смотреть, как два парня с помощью перлов перемещают тонны сыпучего груза, собралась вся округа. Даже из госпиталя, что находится на другом берегу Яузы, повыскакивали хворые, кто был в состоянии ходить. В принципе, я их понимаю — в больнице развлечений нет, а так хотя бы бесплатно можно посмотреть на чудеса, вытворяемые пацанами.

К великому огорчению зрителей представление длилось не долго, и парни опорожнив барку погрузились в неё и отправились к Воробьёвым горам за песком.

— Что дальше, ваше сиятельство? — застал меня у кучи известняка, десятник артели строителей, заранее нанятой по моему совету Петром Исааковичем и Екатериной Матвеевной. — Ваши родственники повсюду артефактами ямы под фундаменты копают, а мы уже щиты из фанеры собрали. Ничего не скажу — хороший и удобный материал эта ваша фанера, но не поторопились ли мы? Куда эти щиты ставить, если фундамента ещё нет?

— Что думаете, как быстро от Воробьёвых гор гусянка с песком вернётся? — достал я из кармана часы, чтобы уточнить время. — Засветло прибудет?

— Если ваши пацаны барку будут перлами грузить, то думаю, что часам к трём-четырём она здесь будет, — пригладил топорщившийся ус десятник, закатил глаза в небо и начал шевелить губами, видимо что-то считая в уме. — От карьера до устья Яузы гружёная гусянка по течению пойдёт, так что, скорее всего после обеда она и возвернётся.

— Как только песок прибудет, так и будет вам фундамент, — пообещал я мужику, потому что стеклянный фундамент уже опробован и хорошо зарекомендовал себя в Велье, а нам для лёгкого бетона большего и не нужно. — Как думаете, хороший цемент получился? — кивнул я на серую кучку, образовавшуюся после испытания «цементного» артефакта.

— На ощупь добротный получился, — покатал между пальцами цемент десятник. — А как себя в бетоне поведёт, то время покажет.

Хоть мужик и старался не показать своего скепсиса, но я это заметил и вполне понимаю десятника. Не знал бы я возможности магии, то тоже с сомнением бы отнёсся к заверениям, что из одного песка можно сделать фундамент, а из смеси известняка и глинозёма без всяких обжиговых печей сотворить цемент.

А время и правда показало, что цемент вышел на славу и хорошо работает даже в такой сложной смеси, как пенобетон. Новые стены будущих цехов, выросшие за неделю, тому подтверждение.

Нашу грандиозную стройку не обделил вниманием и Светлый князь Константин. Явился, не запылился брат Императора, когда мы заканчивали возведение защитной стенки, протянувшейся от Покровского моста до Ирининского переулка.

— Это что ты здесь такое понастроил, Александр Сергеевич? — цокал языком Константин Павлович, рассматривая пустые коробки будущих зданий и косясь на ряд самолётов, которые мы ещё неделю назад выволокли на берег. — Не иначе мануфактуру надумал какую-то открывать?

— Решили с родственниками красительную фабрику полного цикла построить да с дворянкой Минаевой товарищество организовать, — поделился я своей задумкой с князем. — Вот, можно сказать, личным трудом вношу свой пай в будущее предприятие.

— Хорошее начинание, — заметил Константин. — Акционерное общество не думаете создавать? Если что, то я бы прикупил ваших акций.

— Время покажет, — пожал я плечами. — Если государство будет защищать собственного производителя от дешёвого импорта и поднимет вывозные пошлины на ряд продукции, то глядишь, и текстильная промышленность в стране с колен встанет. А там и об акционерных обществах можно будет задумываться.

— Скажу тебе по секрету, князь, что в данный момент целой комиссией таможенная политика пересматривается в пользу наших заводчиков и фабрикантов, — чуть не на шёпот перешёл Светлый князь. — Дай время.

Угу. Сказочник-фритрейдер. Борец за интересы и права пшеков, колобок лопоухий. А то я не знаю, какой тариф был введён в моей истории по твоему же настоянию в девятнадцатом году. Практически открыли границу дешёвому импорту, и баланс внешней торговли страны ушёл в минус на двадцать три миллиона рублей ассигнациями. Целых два года по стране закрывались фабрики и производства из-за хлынувшего в страну дешёвого товара. Ладно, вовремя одумались и в двадцать втором году ввели практически запретительные пошлины на большинство ввозимых товаров.

Но то было в моей реальности, и Константин тогда представлял интересы польских подданных. Как дело повернётся сейчас, и правда, покажет только время.

Оглядываясь назад можно сказать, что за одну неделю я, конечно же, не без посторонней помощи, сделал очень много. Чего стоит только одна будущая фабрика, огороженная от воды настоящей стеной. Да, на стенах пока ещё нет крыш, но этим делом Пётр Исаакович займётся. Он уже в Москве немного освоился и знает где нужных людей искать. Сам не справится, так ему Екатерина Матвеевна подскажет к кому обратиться. А мне ближайшее время в Первопрестольной делать нечего — у меня в Велье дел завались.

Домой, пока погода благоприятствует.

Пущин приехал ко мне не один, Кюхельбекера с собой прихватил. И с его слов, ко мне в Велье уже выехали Антон Дельвиг и Юдин.

Рад ли я лицейским друзьям Пушкина?

Сложно сказать. Для меня нынешнего — они глуповаты, чересчур экзальтированны и витают где-то высоко в облаках представлений о реальной жизни. И ладно бы своих, так нет же. Одни восторги от знакомства с Чаадаевым чего стоят, как и пересказ его мыслей, уже вполне ими принимаемых за свои собственные.

Как по мне, так явно не своим умом живут эти потенциальные декабристы.

Тем не менее, я в их визите нахожу приятные моменты.

Например, кроме меня на предстоящем балу окажутся четыре столичных красавца.

И нет — это вовсе не мелочь! Я даже представить себе не могу, как будет перегреваться калькулятор у мамаш-дворянок, для которых каждый бал — это шанс выдать кого-то из дочерей замуж.

— Француз, а тебе не скучно здесь без барышень? — обратился ко мне Пущин, когда мы устроились пить кофе, сопровождаемое изумительной выпечкой.

— Не поверишь, но я устал отбиваться, хотя не от всех. Две так и остались неприступны, — сказал я чистую правду.

Да, как бы то ни было, а пара чухонок меня игнорирует. В том смысле, что все остальные у меня далеко ни по разу перебывали, а эти — нет. Сказать честно — меня такое противостояние забавляло, так как добавляет нотки игры, и я очень хотел узнать, насколько же у девушек терпения хватит.

Это было не сложно, так как все остальные меня посещали регулярно.

— Неужто на крепостных отрываешься? — этак нехорошо прищурился мой лицейский товарищ.

— Гдеж ты видел крепостных чухонок? Это наших всё никак в вольняшек не переведут, а там у них в Прибалтике уже давно нет крепостного права, — донёс я до него вполне очевидный факт, — Так что у меня всё лишь по взаимному согласию и никак иначе.

— Ну, хоть так, но должен признаться, я разочарован. Пора что-то менять.

Вторая половина царствования Александра Первого действительно стала временем разочарования для многих представителей прогрессивного дворянства, включая и молодого Александра Пушкина.

Начало правления императора, ознаменованное либеральными реформами, такими как создание министерств, попытки улучшения положения крестьян и даже обсуждение конституционных проектов, вселяло надежды на серьезные перемены в России.

Однако после Отечественной войны тысяча восемьсот двенадцатого года и заграничных походов русской армии, когда многие дворяне, включая будущих декабристов, познакомились с европейскими идеями свободы и равенства, политика Александра Первого стала более консервативной.

— Так и меняйте. Кто вам мешает? Я это уже начал делать, — никуда не спеша, опробовал я свой кофе, прежде, чем отдать должное выпечке, если что, сделанной по рецептам Алёны Вадимовны, — Заканчивайте словами греметь, какими бы сладкими они вам не казались. Начните заниматься делом.

Признаться — эту мысль я уже не первый раз пытаюсь донести, пользуясь своими правами лицейского приятеля. Но пока, безуспешно. У друзей бананы в ушах. Они погрязли в своих тайных сообществах, где им технично пудрят мозг.

Тот же Чаадаев, по сути своей — один из основных идеологов движения декабристов, очень вовремя потом слиняет за рубеж, а на каторгу уедут эти юные парни, со взором горящим.

— Мы же на службе! — гордо попытался возразить Пущин.

— Жанно, — обратился я к нему по его лицейскому прозвищу, — Ты же понимаешь, что сейчас сам себе противоречишь? Ты или про службу прекрати вещать и откажись от неё, или блюди её, как клятвенно обещал. Иначе тебя сложно понять.

— Я… — взметнулся было Пущин, но не найдя продолжения, озадачился, вращая глазами.

— Головка… От снаряда, — продолжил я его высказывание, по подсказке Серёги.

— От какого ещё снаряда? — спустя минуту пробормотал сбитый с толку Пущин.

— Вань, тебе это ни к чему. Лишние знания — лишние хлопоты, — попытался я отмазаться, мысленно отругав себя за излишнюю терминологию, и пообещав вставить Серёге фитиля.

Не, я понимаю, что армейский юмор — штука межвременная, но опять же — нельзя смеяться над тем, чего не понимаешь.

Так что Серёгины шутки пока не ко времени.

— Кюхля, а подскажи-ка мне, что у тебя с костюмом? — посмотрел я на приятеля, который выглядел крайне неважнецки.

— Чем тебя мой сюртук не устраивает?

— Тебе честно сказать? Хотя бы парой сальных пятен на лацкане, да и в остальном он так себе, — неопределённо помахал я рукой, взирая на неопрятный прикид Вилли, — И да, если ты готов стать директором моей школы, то я выдам тебе подъёмные. Скажем, ста рублей тебе хватит, чтобы ты успел заказать себе что-то приличное для бала.

— А без него никак обойтись нельзя? — осведомился Вилли, изрядно напрягшись.

— Понял. Считай, что сюртук ты пошьёшь за мой счёт.

— С чего бы такая благотворительность?

— Невесты. Их как бы не пять десятков привезут, — поделился я предполагаемой статистикой, исходя из трёх сотен приглашённых.

Охренеть… Иначе не скажу! С каких вдруг хлебов у меня столько гостей образовалось из ниоткуда⁈

Но как меня дамы заверили — это лишь тот минимум, который просто позволит соблюсти приличия.

Теперь я очень начинаю понимать творчество Пушкина. Вот прямо очень-очень…

«Долгами жил его отец. Давал три бала ежегодно и промотался наконец»*

* А. С. Пушкин. «Евгений Онегин».

Вот как точно про меня написано. Разве, что живу ещё не в долг.

Не, один-то бал у меня финансовую брешь не пробьёт, а вот несколько… Да ну их нафиг!

У меня тут посевная идёт, и прочие невзгоды, а я должен от дворяночек уворачиваться, которые мне готовы отдаться всей душой и телом. И ладно бы — просто так. Но нет же. Исключительно через женитьбу.

А есть ли у меня шанс увернуться?

Знаете, некоторые вопросы лучше доверять специалистам. Пусть и узкопрофильным. Как выяснилось, такие у меня в доступе имелись. Та же пара устроительниц моего бала, когда я им задал наводящий вопрос, сходу порекомендовала мне баронессу Рысеву. Вдову. Им многое позволено.

Обратился, а почему бы нет. Даже не поленился съездить.

Приятная дама, лет двадцати пяти, объявила мне двести рублей ассигнациями, за охрану моей тушки на время бала.

Пока я рассказывал приятелям про свою затею с дамой у стола появилась Лариска и выразительно постучала себя пальцем по лбу.

— Что опять не так? — мысленно спросил я у тульпы, доливая себе кофе в кружку.

— Где ты своему другу собираешься сюртук заказывать?

— Хм, придётся в Псков слетать.

— Не успеете. Там сейчас наверняка все портные нарасхват.

— Вполне возможно, — согласился я, чуть подумав.

— Сами шейте, — безапелляционно высказалась эта зараза.

— Шутишь? У меня нет таких мастеров!

— Уже есть. Пара не целованных чухонок. Они по вечерам не к тебе в постель лазили, а шить учились. Между прочим, свечи и нитки на свои деньги покупали. Так что, с тебя выкройка, утюг и ткань. У тебя её завались сколько Акулька в кладовке спрятала. Вот летом-то моль порадуется! — хохотнула Ларка, — Давай, зови девок. Пусть мерки снимут, а потом мы им выкройки вырежем.

Ларискин характер я хорошо изучил. Эта бесцеремонная зараза ни за что не отстанет. Пришлось звякнуть в колокольчик и отправить служанку за чухонками.

— Кюхля, а ты ко мне переезжать ещё не надумал? — спросил я у него на всякий случай.

Так-то хороший учитель словесности мне бы не помешал.

— Нет. Ты знаешь, я в Петербурге хоть и бедно живу, но зато интересно, — легкомысленно ответил приятель.

Мы уже почти закончили с перекусом, как в комнату робко зашли обе девушки. Эх, хороши блонды! Погодите, и до вас руки дойдут…

— Нужно снять с него мерки и сшить сюртук, — мотнул я головой в сторону вдруг покрасневшего Кюхельбекера.

— Мы плохо уметь шить, — стрельнула одна из них глазками в сторону приятеля.

— Ничего страшного. Выкройки я вам сам сделаю и модель нарисую.

Пока Кюхлю обмеряли, я рисовал. Лариску лишь третий вариант рисунка устроил.

— Закончили? Идите к себе. Всё что нужно вам через полчаса принесут, — отправил я девушек, забрав у них две верёвочки с узелками.

Надеюсь, Лариска запомнила, что и куда. А я себе очередную заметку сделал — нужен портновский метр. И как всегда — срочно.

Отправив приятелей переодеваться, я велел заложить дрожки. Погода хорошая, так что прокатимся по окрестностям.

— Француз, а ты с ними спишь?

— Ты про чухонок? — дождался я кивка, — Конкретно эти две даже не целованы.

— Я вот что хотел спросить, а твоё предложение по учительству в силе?

Упс-с… А чего это мы засмушавшись… И ножкой по земле водим?

Уж не влюбился ли ты, друг Кюхля? Интересно только — в какую-то одну или в обеих сразу…