Колхоз князя Пушкина

Глава 5

Утро у меня началось, как обычно — с чтения утренних газет под кофе.

Да, есть такая привычная милота в Москве, даже в этом времени.

И должен сказать, что газетные вести меня изрядно порадовали. Особенно те, где говорилось про открытие нового металла одним из великих учёных нашего времени, а так же про то, что банк Франции уже на полном серьёзе изучает алюминий, как возможную частичную замену своему золотому запасу.

Что характерно — обо мне ни слова. Скромный учёный явно постеснялся сказать, с чьих слов ему вдруг идея в голову пришла, видимо расценив это, как вмешательство свыше.

А у меня уже руки чешутся. Наживка заготовлена и опробована, но пока ярко выраженной поклёвки не наблюдается.

Придётся ждать, когда наша заготовка сработает, чтобы потом вдумчиво обменять пару тонн алюминия тонн на пять золотых слитков.

Мошенничество? Вовсе нет. Это мы с моим тульпой, Виктором Ивановичем, банально монетизируем послезнание и безграмотность французских банкиров. Кто им мешал узнать, что алюминия у нас на планете — просто завались сколько, в отличии от того же золота или платины.

Собственно, про алюминий в газете было сказано мало. Этак, с половину не самой большой колонки и далеко не на самом видном месте.

Зато интерес высочайших особ к самолёту, а также про их полёты над Москвой журналисты расписали, как про эпохальное событие.

А вот то, что «Сказки Пушкина» были упомянуты лишь раз, и то, в связи со сбросом страниц над Царской Площадью — это обидно. Отчего-то не ценят неконфликтного меня, как величайшего поэта. И у меня есть тому объяснение, но вот Алёне Вадимовне, которая свято убеждена в том, что «Пушкин — наше всё», оно не понравится.

На самом деле секрет популярности публичных лиц довольно прост и циничен. Как когда-то сказал один из известных персонажей из моего прошлого мира: — «Пусть про меня пишут любое дерьмо, лишь бы не переставали писать».

За точность цитаты не ручаюсь, но смысл был именно такой.

Говоря простым языком, мне, как автору, не хватает скандальности. Собственно, лично меня это мало волнует. Как бы то ни было, а понемногу мы представим творчество Пушкина народу, хотя бы в рамках школьной программы моего мира.

А уж там — взлетит или не взлетит, пусть народ сам решает.

­

Моё благостное утреннее ничегонеделание было недолгим.

Даже частные объявления не успел до конца дочитать. Да, те самые, где продажа домов или мебели перемежалась с восхвалением качеств продаваемых крепостных.

Дежавю. Карета, с имперскими знаками, и шестёрка гвардейцев верхом.

Долго гадать, кого на этот раз чёрт принёс, не пришлось. Светлейший князь Константин колобком из кареты выкатился.

Удивительное дело, но в истории моего мира он в это время уже вовсю в Варшаве властвовал, успешно валяя податливых польских красавиц и пытаясь найти общий язык с вельможными панами, которые моментально постарались забыть, что они — проигравшая сторона. Зато спесь из них так и пёрла.

Не уверен, смогу ли я до Константина донести, что с польской шляхтой заигрывать бесполезно. Они, пробитые на великодержавность, краёв не видят, отчего беспардонно свой нос задирают выше собственных костёлов, безо всяких на то оснований. Так было, так есть, и так будет. Это попросту больные люди, живущие между Азией и Европой.

Всё азиатское они напрочь отвергают, а то не понимают, что они, даже по языку своему — славяне и, как не крути задницей, но для тех же немцев они были и будут унтерменшами, раз они поляки и славяне.

Не, не доходит до них. Хоть вроде и не сказать, что совсем тупые. Короче, очень странный народ, со своими неизлечимыми заскоками, болезненным обострением национального вопроса и великопольскими настроениями.

— Александр Сергеевич, надеюсь, вы найдёте для меня время? — задал самый волнующий его вопрос Светлейший, после необходимой процедуры приветствий.

— Вам опять полетать захотелось, Ваше Высочество? — не смог сдержать я нотку язвительности в своих словах, и Константин это уловил.

— Я понимаю, что моё желание звучит по-детски, но да. Заодно, надеюсь, вы мне объясните, как самолётом управлять.

— Стать лётчиком не сложно. Месяц — другой обучения. Несколько экзаменов. И можно переходить к практическим полётам, если к тому времени появится самолёт с двойным управлением.

— А когда он появится?

— Представления не имею. Наверное, когда в нём нужда будет, — пожал я плечами, — Кстати, может быть вы чаю хотите или кофе?

— Нет, спасибо, — досадливо отмахнулся князь, — То есть, самолёты вы делать не собираетесь?

— Отчего же. Собираюсь, но не единичные экземпляры. Они выйдут чересчур дорогими, а в итоге так и останутся кустарными поделками, изготовленными «на коленке». К сожалению, плохой самолёт несовместим с безопасностью лётчика.

— А если вам закажут сразу десять самолётов? — вкрадчиво поинтересовался Светлейший.

— Пожалуй, в этом случае я соглашусь построить верфь и возьмусь поставить этот десяток самолётов за год, но начну всё равно с учебной модели. Без неё все лётчики попросту убьются, а виноватым окажусь я. А заодно общественное мнение поставит крест на самолётах, как на бесполезной и опасной игрушке. На такое я пойти не готов.

— Неужели всё так сложно? — вполне искренне вздохнул Константин.

— Вы хороший наездник? — спросил я, не ответив на вопрос, — И наверняка тренировались достаточно долго?

— Ну, не сказал бы, что я хорош. На рыси держусь уверенно, а вот галопом, да через барьеры даже пробовать не буду, — довольно самокритично признался князь.

— А теперь представьте себе, что лётчиком стать в пять, а то и в десять раз сложней, чем наездником. И любая ошибка в большинстве случаев закончится смертью.

— Вы меня специально пугаете!

— Ни в коем случае, — отрицательно мотнул я головой, — Да и не в моих интересах вас обманывать. Просто предупреждаю. Без тщательного и дотошного обучения, а потом и довольно долгой практики, за штурвалом самолёта делать нечего. И сами убьётесь, и пассажиров угробите.

— А вы где обучались? — с довольным видом поинтересовался Константин, которому показалось, что он нашёл слабое место в моих объяснениях.

— Теорию, как вы понимаете, мне учить не пришлось, — терпеливо начал я излагать давно подготовленную версию ответа. Ясен пень, что рано или поздно мне такой вопрос был бы задан, — Как никак, а я эту конструкцию сам изобрёл. Так что теоретическая часть мне была без надобности. Зато потом я десятки раз разгонялся по озеру, прежде чем решился подняться вверх хотя бы на пару саженей. Так и учился взлетать и садиться. Потом сделал первый круг, опять же на небольшой высоте. И лишь после этого начал совершать короткие перелёты. Полёт до Москвы — пока что мой личный рекорд. Так долго и далеко я до этого никогда не летал.

— А я через три недели отбываю в Варшаву, — печально заметил Светлейший, помрачнев лицом, — И когда вернусь, даже не знаю. Но мы же сегодня сможем полетать? Хотя бы полчасика?

Такой вот нетерпеливый колобок у меня в гостях. Очень грустная физиономия прилагается…

Понятное дело, что про Польское восстание* я ему сейчас ничего не могу рассказать. Но пока летаем, может придумаю, как и что правильно посоветовать Светлейшему, который вроде бы вполне адекватно начал меня слушать и слышать.

* Польское восстание — Началось 29 ноября 1830 года и продолжалось до 21 октября 1831 года, под лозунгом восстановления независимой «исторической Речи Посполитой» в границах 1772 года, то есть не только на собственно польских территориях, но и на территориях, населённых белорусами и украинцами, а также литовцами и евреями.

Перед полётом я успел переговорить с Екатериной Матвеевной, попросив её подготовить и упаковать образец пурпурного шармеза для Её Величества.

Как по мне — вовсе неплохая идея, использовать Светлейшего князя Константина в роли доставщика потенциально модной новинки.

По предположением Ларисы эта ткань в таком цвете в самое ближайшее время станет писком российской моды, а может быть, и не только российской.

— Ваше Высочество, вы уж не обессудьте, но и у меня к вам просьба появилась. Не сочтите за труд передать своей матушке патриотический подарок от купчихи Екатерины Матвеевны Минаевой, — придержал я князя после воздушных покатушек.

— А что тут? — покосился Константин на небольшой лёгонький пакет, перевязанный атласной лентой.

— Шёлковая ткань необычного цвета.

— Не понял. Тогда при чём тут патриотизм?

— Ну, не всё же нам за французской модой тянуться. Пусть и они нам начнут завидовать. И кто, как не женщины это смогут быстрей и лучше донести.

— Просто подарок, и всё? — усмехнулся Светлейший, понимая, что я шучу, прикалываясь над модницами, и всем своим видом выразил готовность поддержать эту игру.

— Если подарок понравится, то за бумагу о том, что Минаева стала Поставщиком Двора Её Величества, наша хозяйка на добрый десяток платьев ткань отпустит за полцены.

— Александр Сергеевич, вы всерьёз предлагаете мне всё это матушке сказать? — изумился Константин Павлович.

— Считайте, что я просто верю в чутьё и практичность нашей Императрицы. Да и вам её доброе расположение не повредит.

Эх, не знает он волшебных слов, от которых у женщин глаза разгораются и вся усталость пропадает. А ведь всего лишь достаточно сказать: шоппинг и скидки!

— А и пусть! — залихватски махнул рукой Светлейший, перед тем, как забрать свёрток, — Вот чую же, что тут какая-то интрига кроется, но мне самому чертовски интересно будет за ней наблюдать!

Под вечер я получил вызов от Селивёрстова, который взволнованным голосом сообщил о прибытии в Велье санного обоза с Соликамска, который доставил более трёхсот пудов калийной соли. Всё верно. Была у меня договоренность с Петром Петровичем Калинниковым, что тот отправит по снегу небольшой обоз с горькой солью в моё имение на Псковщине, но управляющий-то чего волнуется? Его дело принять груз, спрятать его подальше и рассчитаться за доставку с транспортной артелью, о чём я ему и сказал. Вдобавок попросил собрать брифинг, на который велел позвать мебельщика Степана Еремеева, кузнеца Дмитрия Прохоровича и Максима с Николаем.

— Слушайте мои распоряжения, братцы, — начал я раздавать ценные указания после того, как Селивёрстов доложил, что названные мной лица собраны за одним столом. — Степан, тебе поручаю заложить ещё парочку самолётов. Можешь набирать себе ещё помощников и уменьшить выпуск мебели, но в течение двух, от силы двух с половиной месяцев самолёты должны взлететь.

— Вот ещё глупость сокращать выпуск мебели, — услышал я возмущение мебельщика. — И самолёты будут, и производство мебели останется на прежнем уровне. Ко мне в цех уже очередь из работников выстроилась. Из соседних деревень люди идут.

— Хотел бы я ошибаться, Степан, но думаю это временный наплыв кандидатов. Мужикам зимой делать особо нечего — вот и ищут где заработать лишнюю копейку. Но, повторюсь, я могу и ошибаться, — высказал я свою точку зрения на неожиданно образовавшийся сельский кадровый феномен. — Ладно, едем дальше. Никифор Иннокентьевич, пока Степан строит самолёты, ты в это время делаешь пристройку к уже существующему ангару и расширяешь участок производства фанеры. По моим расчётам лака и клея на увеличение производства фанеры должно хватать. Дмитрий Прохорович, на тебе постройка двух лущильных станков и остальной оснастки для выпуска фанеры. Мы с тобой уже не раз этот вопрос обсуждали, так что ты знаешь что делать. Металл не жалей — я в Пскове попробую с губернатором ещё об одной партии шведского железа договориться. Боюсь сглазить, но постройка самолётов вполне может перерасти в казённый заказ. Так что пусть Адеркас репу чешет, да должников своих трясёт — ему потом это зачтётся. Кстати, о столице губернии — Николай, ты остаёшься в селе на хозяйстве, а Максим с двумя егерями на аэросанях завтра с утра пораньше пусть выезжают в Псков и в доме Ганнибалов ожидают дальнейших распоряжений. Селивёрстов проконтролируй и выдели командировочные парням. Проследи, чтобы запасные лыжи с собой взяли. Скажу сразу, Максим, что в Пскове нужно будет на реке Великой приготовить посадочную полосу. Справишься один или всё-таки Николаю с тобой ехать?

— Справлюсь, Ваше Сиятельство, — заверил меня парень. — Коле, я так понимаю, и в Велье будет, чем заняться. Вон вы сколько всего нового построить поручили. Кстати, а как я узнаю, что вы прилетаете?

— Дом губернатора по соседству с домом Ганнибалов, а у Бориса Антоновича имеется перл связи. Попрошу, чтобы он послал кого-нибудь предупредить тебя о моём прилёте, — объяснил я Максу свою задумку.

Можно было и самого губернатора попросить, чтобы почистили на реке место для посадки Катрана, но к чему лишний раз быть обязанным, если можно обойтись своими силами. К тому же я думаю, что для Макса столица губернии это не конечная точка путешествия.

— Никифор Иннокентьевич, как там у нас обстоят дела с пополнением складов семенами на предстоящую посевную? — обратился я к управляющему. — Купец держит слово?

— Поставляет всё что обещал, — доложил Селивёрстов. — На прошлой неделе клевер, а на днях горох в новый склад заложили.

— Для капусты место осталось? А то Императрица интересовалась, готовы ли мы принять обещанное ею количество семян, — вспомнил я разговор с Марией Фёдоровной, в котором она убедила меня, что не забыла про капусту. — Так я её четверть часа уверял в том, что у нас склады растут, как грибы после дождя. Надеюсь, я не соврал Её Величеству.

— И вдвое больше возьмём на хранение, Александр Сергеевич, — успокоил меня управляющий. — Ни на йоту вы Императрицу не обманули.

— Рад, что ты так оптимистично настроен, — собрался завершить я беседу, но вспомнил ещё об одном немаловажном событии. — Никифор Иннокентьевич, чуть не забыл. На днях из Москвы в Велье выехало три подводы с большой семьёй крестьян со своим скарбом. Если я к их приезду не появлюсь в имении, то сам встреть и определи им для житья один из пустующих домов в деревеньке Секирино. Ну и с обустройством помоги — досок с гвоздями подкинь, если попросят, да дров с продуктами. Главу семейства, Савву Васильевича, постепенно в курс дела на ткацкой мануфактуре вводи, да готовься ему по ней дела сдавать — у тебя и без тканей дел полно.

На моё счастье выкуп семьи Морозова прошёл полностью без моего участия. Как мне потом рассказал стряпчий, изначально Гаврила Васильевич Рюмин просил за всю семью Саввы Васильевича три тысячи ассигнациями. Но стоило помещику узнать, что крестьяне покупаются на вывод, а приобретателем является князь Ганнибал-Пушкин, резко сбросил цену. Что заставило Рюмина пересмотреть свою ценовую политику, я не знаю, поскольку, как уже говорил, в глаза его ни разу не видел. В результате семья Морозова обошлась мне всего в тысячу рублей ассигнациями.

Кто-то может спросить, а что изменилось в жизни Морозова, кроме хозяина? К тому же человеку пришлось пусть и не большую, но свою мастерскую продать одному из местных крестьян, да ещё и земли с домом лишился.

Начну с главного — Морозов со своей семьёй только номинально мой крепостной. Где это видано, чтобы помещик не оброк или барщину с крестьянина требовал, а сам ему платил. Должен заметить, что получать Савва Васильевич будет изначально в несколько раз больше, чем тот же самый Александр Пушкин зарабатывал в Коллегии иностранных дел. К тому же от своего обещания я не отступлю, и через три года вся семья, если пожелает, получит вольную бесплатно.

Земля и дом на первое время у Морозовых будет, а дальше пусть сами смотрят и решают — захотят расширяться или строиться, так я препятствий чинить не собираюсь. Мало того, ещё и со стройматериалом помогу.

— Ну, слава Богу, хоть одной заботой меньше станет, — послышался облегчённый вздох Селивёрстова. — Если семья большая, то и дети, стало быть, есть? В школу их пристроить?

— Там бы и главу семьи не мешало бы за парту посадить, — усмехнулся я, вспомнив о том, что мой будущий топ-менедежер безграмотен. — Но про детей ты правильно сказал — этих в школу обязательно определить нужно. Ты уж извини, Никифор Иннокентьевич, что так сильно тебя заботами нагружаю, но сам понимаешь, что дельные работники нам нужны, а глава семьи, что я приобрёл, в текстильном деле хорошо разбирается.

Чтобы у Селивёрстова не поехала крыша от новостей, я не стал говорить ему, что семья Морозовых это не единственное моё приобретение в Московской губернии. Как заверил меня стряпчий, на днях количество моих людей пополнится ещё одной небольшой семейкой — майор Щукин, владелец подмосковной деревни Духанино, любезно согласился уступить мне всего за триста рублей отца и сына Ветлуевых.

Не скажу, что история семьи Ветлуевых стара как мир, но не такая уж и редкость, а особенно в Московской губернии, где крепостные в большинстве своём платят оброк, а не отрабатывают барщину, как это принято в губерниях с плодородной землёй и развитым сельским хозяйством.

Вот и Григорий Семёнович Ветлуев, а затем и его сын подались в Златоглавую в поисках заработка, да пристроились в одной часовой мастерской на Мясницкой. До двенадцатого года дело шло хорошо и отец с сыном неплохо себя чувствовали в Москве, и даже имели какие-то должности в мастерской, каждый год, выплачивая оброк помещику. Только вот с Наполеоном в страну пришла не только война, но и поток эмигрантов. Благодаря этому количество часовщиков увеличилось, а заработок Ветлуевых начал падать и настал момент, когда они не смогли выплатить оброк. Ну а так как дела у майора Щукина идут ни шатко, ни валко, он, чтобы не платить в казну подать за не приносящих прибыль крестьян, решил их продать.

Зачем мне часовщики? Пока точно не знаю, но есть у меня задумка наладить выпуск швейных машинок.