Колхоз князя Пушкина

Глава 16

Почему-то я думал, что отпросить у родителей сестру в столицу на бал к великому князю будет мне дорого стоить и потому приготовился к долгим спорам. К счастью всё обошлось несколькими слезинками, пророненными матерью, да бурчанием отца, которое я пропустил мимо ушей.

Не знаю, что случилось с родителями, что они так легко отпустили со мной Ольгу в Санкт-Петербург — может, перестали видеть во мне взбалмошного юнца, каковыми являются многие мои сверстники, а может, повлияло то, что я приглашён на день рождения Николая Павловича и лучшей спутницы, чем сестра придумать сложно. Матушка, конечно, попыталась сказать, мол, тоже готова составить мне партию на празднике, но услышав мой намёк, что я не намерен спонсировать пошив её бальных нарядов, благоразумно заткнулась.

Как бы то ни было, а улетели мы с Ольгой из Михайловского без всяких скандалов. Правда, накануне до самых сумерек мне пришлось катать на самолёте Лёву и отца, но тут уж никуда не денешься. Иметь возможность доставить радость родным и отказать им в этом удовольствии… Я ещё не очерствел до такой степени и не считаю себя неблагодарной свиньей.

Насчёт радости и удовольствия я, может быть, немного преувеличил, поскольку что отец, что брат вывалились из самолёта зелёными, но тут уж моей вины нет. Я честно предупреждал, что будет укачивать.

— Саша, а ты можешь мне сделать перл, чтобы я тоже мог управлять самолётом? — не успел отойти от гидроплана Лёва, как полез ко мне с просьбой.

— Обязательно сделаю, — потрепал я брату волосы. — Как только подрастёшь немного, так сразу и сформирую. Иначе ты начнёшь пытаться с его помощью без всяких самолётов летать. Взлетишь, эдак, саженей на двадцать, а как приземлиться не будешь знать. И что прикажешь родителям делать? Кого они звать будут, чтобы тебя с высоты снять?

— А я не буду без самолёта пробовать летать, — попробовал убедить меня Лёва в своей благоразумности.

— Все пробуют, а ты не будешь? — не зло посмеялся я над попыткой брата. — Клянусь, что будет тебе артефакт. Я даже дядю Пашу с тётей Варей попрошу, чтобы они тебя научили пилотированию, но давай отложим этот момент на пару лет.

— Выходит, что ты и без самолёта можешь летать? — вычленил главное из диалога брат.

— Любой человек может летать, если у него есть мощный воздушный перл, — не стал я скрывать очевидное. — Просто тело приходиться много напрягать, чтобы не нарушать траекторию полёта и потому ты не видишь летающих по небу людей. А так, при необходимости нашу Сороть я вполне могу перелететь.

— Значит, если с самолётом что-то случится, то ты не разобьёшься? — последовал вполне логичный вопрос.

— Как может разбиться человек, у которого есть воздушный артефакт? — активировал я под ногами слабенький воздушный поток, резко оторвался от земли на полметра и медленно приземлился. — Если не поддаваться панике, то при падении всегда можно под собой создать воздушную подушку.

На самом деле в столице Ольга мне нужна не только в качестве спутницы на балу. Нам предстоит принимать в эксплуатацию четырёхэтажный доходный дом, построенный артелью Бетанкура, а сестре уготована роль его совладелицы и управляющей. Так что без её участия здание я в одиночку принимать не собираюсь.

Так-то понятно, что номинально владельцем здания буду числиться я.

В конце концов, надо же как-то использовать и монетизировать жалованные мне налоговые каникулы. Но управлять домом предстоит Ольге. Впрочем, как и будущим магазином-ателье, которое я планирую построить на месте халупы, уступленной мне Клавдией Захаровной намедни прибывшей вместе с внуком в Велье.

Там, судя по обильным всходам, меня ожидает огромный урожай льна, а значит, будет и много ткани. Так почему бы мне её не продавать в собственном магазине⁈ Там же можно и швейные машинки начать реализовывать, а на втором этаже открыть ателье, где быстро и недорого пошьют любую вещь, украсив её ровнейшими строчками, которые станут нашей визитной карточкой.

— Я почему-то решила, что мы сразу в Санкт-Петербург полетим, — вздохнула сестра, когда фюзеляж гидроплана коснулся поверхности Велье. — Думала, что все свои внутренности в пакете оставлю.

Что поделаешь — летом болтанка интенсивней, чем зимой. Всё из-за того, что каждый участок земли прогревается по-разному. Например, от пашни и поля тёплого воздуха в небо поднимается больше, чем от леса, а над рекой и вовсе конвекции нет. Вот и бросает самолётик, как пушинку. Бороться с воздушными ямами можно набрав высоту, но для пятнадцатиминутного перелёта нет смысла забираться в небо на два-три километра. Потому и пришлось сестрёнке терпеть, да опорожнять свой желудок в полиэтиленовый пакет.

— И в чём ты собираешься на бал к Николаю Павловичу идти? — посмотрел я на сёстренку, стыдливо прячущую пакет. — Те наряды, в которых ты на моём дне рождении была, великий князь уже видел, и скажу тебе по секрету, память у него отличная.

— И как же быть? — потупилась Ольга. — Никто в этой дыре не пошьёт за пару дней бальное платье. Да что там платье, даже юбку не успеют сшить. Да и откуда здесь нормальным тканям взяться.

— А вот сейчас обидно было, — насупился я. — И за дыру, и за шёлковые ткани из Москвы, и за рукодельниц, которые тебе уже весь наряд на живую нитку сметали.

— Но как? — покраснела сестра.

— Ушами об косяк, — не удержался я от прибаутки своей эпохи. — Помнишь, тем летом тебе редингот шили? Так вот, я твои мерки запомнил, и по ним скроили все твои новые наряды. Из Москвы я привёз выбеленные шёлковые ткани, которые покрасили на моей фабрике. Можно было, конечно, сшить тебе платья фиолетовых оттенков, но поверь мне на слово, на балу у Николая Павловича нынче будет засилье этого цвета. Поэтому специально для тебя я создал новую краску и щеголять ты будешь в платье глубокого изумрудного цвета с элементами серого и золотого.

— Даже если платье сшито на живую, то его всё равно прошивать нужно, — всё ещё не верила сестра в то, что её наряд почти готов. — Там же швов не один аршин.

— Помнишь сюртук, в котором щеголял Кюхельбекер на моём дне рождения? — начинал надоедать мне Ольгин скепсис и я решил зайти с козырей. — Так вот, его по моим выкройкам пошили за один вечер всего две швеи. Не забывай — у меня портнихи на машинках строчат, а не вручную шьют. У них аршин крепкого шва за минуту получается.

— На день рождения подарок принято дарить, — не переставала канючить сестра. — А у меня даже картины никакой нет, чтобы её можно было великому князю вручить.

— Видишь вот этот большой самолёт? — развернул я за плечи Ольгу в сторону летающего дормеза, стоящего на берегу озера. — Это подарок Николаю Павловичу от клана Ганнибалов. Ты в него, если помнишь, с самого рождения входишь. При презентации гидросамолёта я тебя, естественно, упомяну. Ну, а если хочешь персонально выделиться, то можешь подарить князю малахитовые ручки для письма с золотыми перьями. Я это комплект специально делал, на случай, если самолёт не успеем построить. Кстати, ручки и малахитовая чернильница в тон твоему платью будут.

— Ты ещё и перья делаешь? — удивилась сестрёнка. — Тогда почему я до сих пор пишу гусиными?

— Я как раз об этом и хотел поговорить. Что если в новом доме на первом этаже открыть небольшой магазинчик, где будут продаваться стальные перья, ручки к ним и чернила с чернильницами?

— Почему бы и нет? Правда дом у нас на отшибе, хоть и на проспект выходит.

— Ключевое слово «проспект», — назидательно поднял я палец. — Мимо нас кто только не проезжает. А так как на канцелярский магазин много места не нужно, то предлагаю часть первого этажа сдать в аренду под кофейню.

Можно было бы, конечно, и ресторацию открыть в новом здании, но где искать именитого шеф-повара в такое предприятие, чтобы оно сразу стало популярным, я пока не знаю. Так что пусть пока будет кофейня, а там посмотрим.

Лично для меня бал начался намного раньше, чем для остальных приглашённых гостей.

Весь предыдущий вечер мы с гвардейцами — осветителями репетировали. Куда и как светить, в какой очерёдности убавлять свет, и как взаимодействовать меж собой.

Чуть было не охрип. Если вся гвардия настолько тупенькая, то просто беда. Я же не просил у них ничего сверхъестественного.

В конце концов уселся на стуле посреди зала, врубил «мегафон», и уже спокойно начал сразу всем объяснять, что именно я хочу увидеть.

Сработало.

А когда у нас начало что-то внятное получаться, то гвардейцы и сами изрядно воодушевились. Еле успокоил, а то уже перебор порой начался.

У нас же мирный Императорский бал, где не стоит никого слепить и пугать.

Впрочем, у меня своих забот полно. Я уже дважды облетел Царское Село, чтобы запомнить местность и убедиться, что пруд не спущен.

Летающий дормез для Николая мне уже пригнали, но он пришвартован пока около доков Берда.

Дело за малым осталось — обставить своё появление так, чтобы все рты раскрыли и надолго запомнили. Как бы не на всю жизнь.

Если бы не Яков Васильевич Захаржевский, тот самый генерал, заведующий дворцовым управлением Царского Села, то на прилёт прямо на Царскосельский пруд я бы не сподобился. Попросту — ничего бы не вышло.

Знакомство с ним изрядно помогло. И будущее место стоянки гидросамолёта определили, освободив один из мостков от перил, и остальные организационные вопросы решили.

Вот только двух гвардейцев из дворцовой стражи генерал мне всё-таки навязал в пассажиры, ссылаясь на регламент охраны.

Вторым пилотом я позвал Петра Исааковича. И пусть в списке приглашённых он не значится, но этот вопрос мы уже на месте решим. И я даже знаю, как.

Длина Большого Царскосельского пруда порядка семисот метров, и это в два раза больше того, что мне нужно для взлёта и посадки даже при сильном неблагоприятном ветре. Пришлось линейкой вымерять эту дистанцию по плану, предоставленному Захаржевским. Летающий домрез — это вам не «Шаврушка», которой совсем небольшого открытого участка воды бывает достаточно, более серьёзный самолёт получился.

При его создании и мне довелось блеснуть талантом. Обычным деревом, фанерой и тканями мы бы не обошлись. Пришлось впервые пробовать на прочность вываренную в щелочи древесину, которая затем прошла мощное прессование и практически «вручную», если так можно называть воздействие магии на металл, формировать из трёх полос стали хребет нашего самолёта. Я целый день из стали ваял всего лишь одну несущую трёхгранную балку, но со множеством крепёжных площадок. Как потом оказалось, зачастую избыточных.

Ещё и в гидроизоляцию нужно было вникать. В своей прошлой жизни прототип этого гидросамолёта после каждого вылета полагалось вытаскивать на берег и сушить. Теперь этого не нужно, если корпус ни обо что не побьют. Зарекаться не стану, но на этот сезон гидроизоляции корпуса должно хватить с избытком. В пять слоёв положили.

И вот, казалось бы — на что я бездарно время трачу, когда у меня война идёт…

Какая война? Так обычная, экономическая. Она иногда бывает страшней и результативней, чем те, где пушки стреляют и солдатики под барабанную дробь и вой труб в штыковую бегут.

Понятно, что кровь рекой не льётся и того превозмогания нет, как и чего-то героического, но это только на первый взгляд.

На самом деле один патент иногда важней, чем пара захваченных крепостей. По крайней мере — для простого народа и процветания страны. А уж материала на патенты у меня столько скопилось, что скоро впору третью тетрадь заводить.

О чём патенты? Так о разном. Начиная с обычной иглы для слепых, где нитку можно в ушко сбоку вставлять, практически на ощупь, что при свете лучины крестьянкам немаловажно, и заканчивая теми же самолётами, удобрениями, оборудованием для полотняной фабрики и красителями.

Оттого я и собираюсь прогнуться на этом празднике сверх меры, чтобы мне дали «зелёный свет» на любые мои привилегии и поддержали это веяние на правительственном уровне. Это же живые и быстрые деньги, для начала, и мощная финансовая поддержка в долгосрочной перспективе.

Тут главное успеть. После победы над Наполеоном наш Император Александр l обладает пока громадным политическим весом для всей Европы. Потом он это дело благополучно просрёт, но это уже не важно. Патенты-то будут к тому заявлены, как положено. По всей Европе. А потом и серьёзную юридическую компанию не грех будет открыть — очень могучий аргумент в экономических войнах. Полтора — два десятка опытных стряпчих порой целой дивизии стоят, а то и целой армии, если судить по экономическим результатам их деятельности. Впрочем, а чем ещё стоит определять победы в экономической войне?

Наше приводнение удалось. Дворецкий, подговорённый Захаржевским, зычно выдал на весь зал: — Желающие могут увидеть прибытие самолёта с князем Пушкиным на наш пруд, если пройдут к окнам восточного крыла, или выйдут на улицу!

Мда-а. Пожалуй, парой ящиков кальвадоса мне с генералом не расплатиться.

Это я понял, когда увидел, что почти все гости Николая высыпали на веранду, а потом и рассказали мне, отчего.

Первыми из самолёта выскочили на причал гвардейцы, а затем и Пётр Исаакович Ольге руку подал. Я выходил последним, закрыв на ключ дверь каюты и положил этот ключ в пенал из красного дерева.

Нетерпеливый Николай, ну, а каким ещё быть юноше, которому лишь сегодня стукнуло двадцать два года, уже стремительно шёл от дворца мне на встречу. Сопровождающие за ним едва поспевали.

— Ваше Высочество, моя сестра Ольга Сергеевна, — представил я ему сестрёнку, хотя он мог её и знать.

Пётр Исаакович в представлении обойдётся. Они и так знакомы.

— Это же что-то другое? — ткнул Николай пальцем в сторону пруда.

— Всего лишь подарок от Клана Ганнибалов, — протянул я ему пенал с ключом, — Тот самый гидросамолёт, о которым вы мечтали.

— Вы же уже сделали мне подарок? — ничуть не обманулся один из наследников Императора моей риторикой, прекрасно сознавая, откуда уши растут.

— Два подарка всегда лучше, чем один, — чисто философски заметил я, всё-таки засунув в руки Николая этот чёртов пенал, — Моя сестра будет крайне признательна, если вы оцените внутренности пассажирской каюты. Без её участия она бы так не выглядела, — заметно преувеличил я вклад сестры в интерьер каюты, заставив её краснеть, что ей к лицу, кстати.

За следующие десять минут в каюте побывало не меньше полусотни посетителей, пока Николай решительно не приказал её закрыть.

Вот вроде мелочь же ­– раскладные кресла. Но отчего мужики на них пялятся, как на откровение Божье, а дамы краснеют?

Бал в Царском Селе ещё не пылал огнями люстр, отражавшимися в золоченых рамах и шелках дамских платьев.

Я же, уже одетый в строгий черный фрак с аккуратно повязанным галстуком, стоял у колонны, наблюдая, как сестра Ольга, в необычном платье изумрудного цвета с жемчужной нитью в волосах, смеется в кругу молодых фрейлин. Казалось, здесь все дышало празднеством — от звуков вальса до аромата свежих роз в вазах. Но в воздухе витало и напряжение. Аристократы жадно и с вниманием наблюдали за тем, кому Николай выскажет свои предпочтения, перед приходом своих венценосных родственников.

Шувалов, высокий лысеющий брюнет, с холодным взглядом цвета зимнего неба, уже не первый час следил за Пушкиным. Его мундир камер-юнкера сидел безупречно, а любой жест был выверен и привычен. Шуваловы — род знатный, но Андрей Петрович, в отличие предков, славы не снискал, зато мастерски владел искусством придворных интриг.

Причиной его внимания к Пушкину стали два танца, которые подарила молодому поэту «княгиня полуночи», как тогда называли княгиню Голицину, на которую Шувалов имел виды, собственно, как и на любую иную даму, с хорошим приданым и связями.

— Как поживает наш мятежный стихотворец? — Шувалов приблизился к нам, играя перстнем с фамильным гербом. — Слышал, вашу последнюю эпиграмму уже при дворе обсуждают. Жаль, не все оценили её… остроту.

— Вам соврали. Эпиграммами со времён лицея я не грешу, — спокойно отозвался я, любуюсь цветником дам и их оголёнными спинами, — Недосуг, знаете ли.

Ольга, заметив диалог, подошла, слегка сжав веер. Она знала: брат не даст себя унизить, но Шувалов был опасен. Его связи при дворе могли вмиг превратить шутку в донос.

— Мсье Шувалов, не желаете ли присоединиться к мазурке? — вставила она мягко, пытаясь его отвлечь.

— Благодарю, но я предпочитаю наблюдать, — ответил Шувалов не сводя с меня глаз. — Интересно, как долго ваши эпиграммы будут развлекать общество, прежде чем кое-кому покажутся… излишне вольными.

— Давайте кое-что проверим, — предложил я, живо поворачиваясь к нему лицом, — Можете прикрыть глаза и разворачиваться на щелчки пальцев, — пощёлкал я сначала пальцами одной руки, а потом другой, — Нет. Ничего страшного. По крайней мере со слухом у вас всё в порядке. На звуки реагируете. А вот если головой скорбны, то тут я вам не помощник, — сокрушённо вздохнул я, глядя Шувалову в глаза, — Няня вас в детстве головой вниз не роняла?

Нас слышали, и моё представление наблюдали. По меньшей мере дюжина дворян прыснула в платки, когда они поняли, что я только что тонко поиздевался над Шуваловым. Наверняка завтра сплетни по всему Петербургу разлетятся.

— Что вы себе позволяете?

— Проверил ваш слух. Спешу вас порадовать — вы не глухой, — пожал я плечами.

— Я это уже слышал, — скрипнул Шувалов зубами.

— О как… — в задумчивости поскрёб я пальцем бакенбарду, — И вроде не глупый. Тогда уже я решительно ничего не понимаю.

— Что у вас тут происходит, господа? Уж не дуэль ли на моём дне рождения вы надумали устроить? — прогремел у нас из-за спин голос Великого князя.

— Помилуйте, Ваше Высочество, ну какая со мной дуэль может быть, если я в яблоко с тридцати шагов попадаю, — весело откликнулся я, — Вот только граф в это не верит.

— Не может быть! — действительно не поверил Шувалов.

— Пари? На тысячу рублей! — азартно предложил я, но граф уже успел придти в себя и почуял запах наживы.

— Для князя вы излишне мелочны, — желчно произнёс Шувалов.

— Господи, где ж мои манеры! Я же с самим графом Шуваловым пари заключаю! Сто тысяч серебром! Такая ставка вас устроит?

Деваться графу было некуда, и вскоре в парке, под общие аплодисменты, я разнёс яблоко, выставленное на перила беседки.

— Пройдёмте граф, вы вексель оформите или чеком расплатитесь? — вежливо поинтересовался я у Шувалова, — А заодно объясните, что за ересь вы несли про эпиграммы моего авторства.

— Источник у меня достоверный. Можете не сомневаться, и вряд ли вы станете отказываться от того, что вы Ганнибал-Пушкин, — упрямо пробормотал граф, обескураженный огромным проигрышем.

— Вот даже как, — заулыбался я, чувствуя, что близок к разгадке, — А ваш источник случайно не молод собой, и не обучается ли он в пансионе?

— И что с того? — нахмурился граф.

— Да, так-то ничего особенного. У меня туда брат осенью поступил. Князь Лев Сергеевич Ганнибал-Пушкин. Не слыхали про такого? Он вроде уже несколько детских стихотворений уже успел опубликовать, — продолжил я, мысленно хохоча над дурацкой ситуацией.

— Митька… Засранец! В блуд меня втравил! Выпорю, как сидорову козу! — неожиданно резво подорвался граф и покинул праздник, ни с кем не простившись.

— Что это с Шуваловым? — поинтересовался у меня Николай, подошедший, чтобы поздравить с выигранным пари.

— Неотложные семейные дела, как я понял, — ответил я, пряча улыбку.

Объясниться с Его Высочеством не успел. Так-то весело вышло — детский стишок принёс мне изрядную прибыль и статус стрелка, на дуэль с которым только самоубийца подпишется.

Фанфары прервали.

На праздник сам Император пожаловал. Хм, и Императрица — мать вместе с ним.