Князь поневоле. Большая война

Глава 17

Долго пробыть на континенте мне не удалось. Едва я прибыл во Владивосток, как меня вновь отправили в Японию, вместе с армадой кораблей для общих боевых действий в Тихом Океане и большим десантным кораблём, на котором находилось три сотни штурмовиков из ветеранов Одерской операции. Они ехали со мной не для охраны, а в качестве показательной силы и инструкторов для наших японских «коллег», которые в последнее время воевали лишь со слабо организованными китайцами, но не передовыми европейскими армиями.

Токио встретил нас душным дыханием летнего муссона. Воздух был густым, словно пропитанным запахом морской соли, водорослей и чего-то неуловимого — того, что я бы назвал духом этой страны. Он витал повсюду: в узких улочках, где деревянные дома теснились, будто боясь упасть в воду; в молчаливых взглядах прохожих, скользящих по нам, чужакам в мундирах, как холодные лезвия.

Мы сошли с трапа десантного корабля «Гардарика» под пристальными взглядами японских офицеров. Их лица были непроницаемы, но я уловил в них то, что не скроешь даже за безупречной выправкой — настороженность. Не страх, нет. Скорее, холодное любопытство хищника, оценивающего силу соперника.

— Добро пожаловать в Иокогаму, ваша светлость, — произнес худощавый полковник с безукоризненным русским. Его губы дрогнули в подобии улыбки, но глаза оставались пустыми, как чистое стекло.

Я кивнул, окидывая взглядом бухту. На рейде стояли десятки кораблей — от старых канонерок до новейших броненосцев с длинными, как иглы, орудиями. Это был не просто порт. Это была демонстрация силы и не только для нас, но и британцев, множество которых было в японской столице. Они совершенно точно пошлют весточку в Лондон о том, что вооружённый континент русских, которые не так давно проломили крепкую германскую оборону на Одере, для многих считавшуюся образцовой и едва ли непреодолимой.

— Генерал Ямагата ждет вас в Токио, — добавил полковник, и в его голосе прозвучала едва уловимая нота… чего? Нетерпения? Раздражения?

Дорога в столицу пролегала через рисовые поля, где крестьяне в соломенных шляпах, не поднимая голов, сгибались над водой. Их труд был размерен, как молитва. Но за этой идиллией скрывалось нечто иное.

— Они ненавидят нас, — негромко сказал Устов, глядя в окно вагона, — Ямагата, кажется, был куда более приветливым. Его офицеры не все готовы с нами сотрудничать. Ощущаю в них такую настороженность, словно в нас они видят таких же противников, как и в англичанах.

— Не все, — поправил я. — Только половина. Другие более разумны.

И это была правда. Японский генералитет раскололся надвое, как раскалывает головы самурайский меч в сражении. Одни — сторонники Ямагаты — видели в России союзника против Британии. Другие — старые кланы, воспитанные на легендах о войнах с «северными варварами», — считали этот союз предательством. Старые самураи думали, что союз с «западными варварами» приведёт к тому, что будет разрушено само естество, сама сущность японской нации. Это было характерно для японского общества, на котором сильно сказались века добровольной изоляции.

Императорский дворец встретил нас тишиной. Но это была не мирная тишина — она звенела, как натянутая тетива. В приемной зале, где стены были украшены свитками с изображениями драконов, нас ждал сам Ямагата. Он сидел за низким столиком, его пальцы медленно перебирали четки. Лицо — словно высеченное из желтого камня — не выражало ничего. К моему удивлению, я заметил на груди японского генерала простой деревянный крестик, что было не столь характерно для древних родов Японии.

— Садитесь, князь, — сказал он по-русски.

Я опустился на циновку, чувствуя, как под коленями хрустнут суставы.

— Ваши люди уже начали обучение? — спросил я.

— Начали, — кивнул он. — Но не все этому рады.

Дверь за его спиной приоткрылась, и в щель мелькнуло лицо молодого офицера. Его глаза — горящие, как угли — на мгновение встретились с моими. Потом дверь бесшумно закрылась.

— Кто это? — спросил я.

— Капитан Сибата, — ответил Ямагата, и в его голосе впервые прозвучала усталость. — Он считает, что учиться у вас — все равно что пить воду из руки врага.

— Мне стоит его опасаться?

— Не думаю. Сибата горяч характером, но он мой ученик — не будет бросаться на тех, кто получил моё покровительство. — мужчина показал мне карту, — Лучше не будем обсуждать людей за спинами — это не дело воинов. Учения будут происходить здесь…

Полигон Фудзи встретил нас холодным утром. Туман стелился по земле, цепляясь за стволы криптомерий. На плацу уже стояли японские солдаты — безупречные, как куклы, в своих синих мундирах. Первыми выступили мечники. Они двигались, как тени, их клинки сверкали в утреннем свете, рассекая воздух с шипящим звуком. Мишени — связки бамбука — падали на землю, разрубленные одним ударом. Вот только, выступления у них были исключительно художественные, танцевальные, но мало связанные с практикой. Меч — хорошо, когда ты скачешь в седле, но не когда сражаешься в глубоких окопах, где клинок может застрять в теле убитого ворога, полностью обезоружив тебя в траншейной мясорубке.

— Это для нас, — прошептал Устов.

Я знал, что он прав. Это был вызов. Когда подошла наша очередь, штурмовики не стали устраивать представление. Они просто прошли полосу препятствий — быстро, молча, без лишних движений. Потом взяли штурмом макет окопа, забросали его гранатами и очистили штыками.

— Безобразно, — раздался чей-то голос за моей спиной.

Я обернулся. Капитан Сибата стоял в двух шагах, его лицо было искажено презрением.

— Настоящий воин сражается лицом к лицу, — сказал он по-японски.

— Настоящий воин побеждает, — ответил я на ломаном языке.

Его глаза вспыхнули. Он резко развернулся и ушел, хлопнув ножнами по бедру. Японец был слишком зол и возмущён для того, чтобы разговаривать с «русским варваром», возомнившим себя гением войны.

Вечером, когда солнце садилось за Фудзи, окрашивая снежную вершину в кровавый цвет, ко мне в палатку вошел молодой переводчик — Акира.

— Генерал Ямагата просит вас быть осторожнее, — сказал он, избегая моего взгляда. — Капитан Сибата — не просто офицер. Он из клана Отори.

— И что это значит?

— Это значит, — прошептал он, — что завтра на учениях могут быть начаты провокации. Сибата не будет атаковать в открытую, но может постараться задеть вашу честь. Тот же, кто свою честь не защищает — не способен сражаться.

Лёгкая дымка висела над полигоном, а влажный воздух прилипал к лицу, смешиваясь с потом, а под ногами хлюпала размокшая земля. Я медленно шёл впереди роты штурмовиков, чувствуя, как напряжены их спины. Эти ребята были закалёнными в сражениях за Карпаты и Одер, но здесь был совсем другой регион. Казалось бы, уже заключён союз и можно не бояться новых столкновений, но буквально спинным мозгом ощущалась исходящая от японцев неприязнь.

Японцы встретили нас на плацу. Их строй был безупречен — синие мундиры, блестящие штыки, лица, словно вырезанные из дерева. Ни улыбки, ни гримасы. Только глаза — узкие, блестящие, как лезвия. Генерал Ямагата стоял на возвышении, его трость покоилась на плече. Он кивнул мне, но в этом жесте не было тепла — лишь холодная формальность.

— Учения начнутся с атаки на укрепленный пункт, — перевел Акира, и его голос дрогнул.

Я оглядел «пункт» — грубо сколоченные из досок траншеи на склоне холма. Слишком просто. Слишком… неестественно.

Первыми пошли японцы. Они атаковали молча, без криков «банзай», которые описывали в сводках. Их движения были точны, как часы — перебежки, короткие очереди, снова перебежки. Но что-то было не так. Их взгляды скользили не вперед, а в нашу сторону.

— Ваша очередь, князь, — сказал Сибато.

Мы пошли. Первые десять метров — тишина. Потом раздался хлопок — один, другой. Я думал, это холостые, пока пуля не срезала ветку над моей головой.

— Боевые! — закричал кто-то сзади.

Все смешалось. Справа упал сержант Петров, хватая за плечо. Кровь сочилась сквозь пальцы, алая, как японские флаги на плацу. Штурмовики бросились в укрытие, но японцы уже стреляли не в макеты — они стреляли в нас.

— Предательство! — рявкнул Устов, выдергивая гранату.

Я схватил его за руку:

— Не стрелять!

Нам нельзя было отвечать. Один выстрел с нашей стороны — и это превратилось бы в бойню. Мы стояли, прижавшись к земле, пока пули звенели над головами.

Я поднял голову и увидел капитана Сибату. Он стоял на холме, его меч был обнажен. Он не стрелял — только смотрел. И улыбался.

Потом все кончилось так же внезапно, как началось. Свисток. Японцы опустили винтовки. Будто ничего не было.

— Несчастный случай, — сказал Сибато, подходя. Его лицо было каменным. — Кто-то перепутал патроны.

Я посмотрел на Петрова. Его уже тащили к санитарам.

— Случай, — повторил я.

В лагере царила тишина. Штурмовики чистили оружие — слишком тщательно, слишком медленно. Они не говорили о произошедшем, но в их глазах горело одно: Мы не отступим.

Акира принес чай. Его руки дрожали.

— Это был Сибата, — прошептал он.

Я молча взял чашку. Чай был горьким, как правда.

— Завтра будут новые учения, — сказал Акира. — В горах.

За окном завыл ветер. Где-то в темноте кричала птица — резко, как сигнал тревоги. Было понятно, что очередная выходка этого японского идиота не заставит себя долго ждать и нужно было быть к этому готовым, а потому я подозвал к себе одного из офицеров.

— Слушай меня внимательно. — я по-дружески хлопнул солдата по плечу, — Завтра берите с собой как можно больше боеприпасов, зарядите все магазины. Гранат с собой побольше. Сидоры забивайте максимально, чтобы каждый кубический сантиметр был забит необходимым. Пайки с собой тоже возьмите. Чёрт его знает, что может вообще произойти.

На следующий же день мы выдвинулись из лагеря первыми. Учения предполагали, что мы будем в окружении, но нам давалось несколько часов для того, чтобы укрепить свою позицию. Я же собирался воспользоваться этой возможностью по-максимуму, понимая опасность, которая нас настигла в лицах японских офицерах. Благо, все солдаты были обеспечены малыми пехотными лопатками, отчего строительство будет не столь тяжёлым или неудобным.

Местом для нашей обороны оказался старый, полуразрушенный храм. Странно, что японцы решились выдать нам именно такой пункт, но это волновало меня в последнюю очередь. Едва бойцы расположились на месте, как последовал приказ к строительству. Под моей рукой сейчас была почти сотня воинов и не простых новичков, а прожжённых войной ветеранов.

Удивительно, как споро принялись работать солдаты. Одни вооружились лопатками, принявшись выкапывать в сырой японской земле траншеи вокруг храма, тогда как остальные, используя лопатки и небольшие походные топоры, рубили деревья и бамбук для укреплений.

Сам я засел на крыше храма, едва несколько раз не рухнув по мокрой крыше из керамической черепицы. Казалось бы, зачем мне рисковать единственной шеей, но в руках у меня была винтовка с оптическим прицелом, которую мне прислали из столицы. Уж что-что, но собственными навыками разбрасываться просто так не стоило. Сейчас профессиональных снайперов было не столь много, они только-только начали пребывать на фронты из сибирских снайперских школ, а потому даже единственный стрелок с прямыми руками может сильно поменять ситуацию в случае столкновения.

Акира стоял у резных ворот, его пальцы нервно перебирали рукоять катаны:

— Они знают эти места лучше нас, — прошептал он, глядя в сторону леса, где уже сгущались сумерки.

Я лишь хмыкнул, проверяя распиханные по подсумкам патроны — мы и не надеялись на преимущество в местности. Наша сила была в другом.

Первая атака началась значительно позже, чем было рассчитано и записано по плану учений. Сначала мы даже не заметили выстрелов, но затем послышался едва различимый шорох в бамбуковых зарослях, а за ним раздался свист и стук стрел, втыкающихся в дерево. Нас явно попытались устранить по-тихому, но попытка оказалась не самой удачной, ведь даже лёгкого ранения никто из воинов так и не получил. Это точно не входило в наши планы, а потому Устов, бывший в составе роты, ответил короткой очередью из пулемёта. Пули срезали высокий бамбук, и кто-то там закричал зверем.

Ответа долго ждать не пришлось. Выстрелы раздались разрозненным залпом, а пули в темноте втыкались в землю с влажными шлепками. Японцы прятались за бугорками, за любыми складками местности, но не приближались к нам, оставаясь на почтительном расстоянии. Я же залёг на крыше и стрелял аккуратно, по огонькам от японских выстрелов. Глушитель собственной конструкции глушил вырывающийся из ствола огонь, позволяя мне не менять позиции.

Долго сидеть японцы не стали. Похоже, сначала они подумали нас напугать, заставить сидеть на одном месте, помирая от голода и жажды, но эту их тактику мне удалось нейтрализовать в моменте. Потому япошки пошли в атаку, поднявшись над своими укрытиями в полный рост и крича свой знаменитый «Банзай».

Первая атака была отражена слитной стрельбой из пулемётов и автоматов. Такого плотного и яростного огня они не ждали. Сразу же повалились несколько низкорослых фигурок, яростные крики сменились на вопли боли. Первый натиск моментально был отброшен, но за ним последовал второй, куда более стремительный, но что могла сделать пехота, атакующая вверх по склону под плотным автоматическим огнём и без поддержки пусть даже полевой, но арты. Трупы появлялись с завидной регулярностью, но они бросались вверх по склону самоотверженно, со страшной упёртостью, которая стоила им бессмысленных потерь. Мы успели укрепиться слишком хорошо, взяли с собой слишком много боеприпасов, чтобы так просто сдать позиции.

К тому мгновению, когда на небе начал появляться красный жаркий диск, то за окном вдруг раздался голос на ломаном русском: «Князь Ермаков! Генерал Ямагата желает говорить!»

Я подошёл к проломленной стене. Внизу, в свете факелов, стоял сам Ямагата в сопровождении десятка гвардейцев. Его трость блестела в лунном свете.

— Вы нарушили правила учений! Троих моих людей убили!

— Вы первыми начали стрелять, князь. Вы держитесь достойно, удивительно достойно. Полторы сотни моих людей погибли всего за несколько часов, ещё больше получили ранения. — мужчина ткнул тростью в землю, — Завтра будет последнее испытание, — продолжил Ямагата. — Отори вызывает вас на поединок.

Тень за моей спиной дрогнула — Акира встал, бледный как полотно.

— Не ходите, — прошептал он. — Это ловушка.

Но я уже знал ответ.

— Передайте старику — я приду.

Ямагата кивнул и растворился в темноте, оставив нас среди развалин монастыря, пахнущих порохом, кровью и старым деревом. Где-то в горах завыл ветер, предвещая бурю.

Отори-сэнсэй уже ждал, его сухонькая фигура казалась вырезанной из древнего дерева — сгорбленная, но невероятно крепкая. В руках он держал не тренировочный, а настоящий меч, клинок которого блестел в первых лучах солнца.

— Вы принесли оружие, князь? — спросил он через переводчика, и в его голосе звучало что-то среднее между насмешкой и любопытством.

Я достал из ножен шашку — обычную, казацкую. Она была грубее, чем японские мечи, но профессионально заточена до бритвенной остроты.

— Начнём?

Он атаковал первым. Его удар был молниеносным — я едва успел отклониться, почувствовав, как лезвие свистит в сантиметре от горла. Второй удар последовал сразу же, без паузы, и я отскочил назад, спотыкаясь о камни. Отори двигался как тень, его ноги скользили по земле беззвучно, а меч описывал в воздухе сложные траектории, заставляя меня пятиться.

— Ты держишь меч как мясник, — бросил он, и в следующий момент его клинок чиркнул по моему предплечью, оставляя тонкую кровавую полоску.

Я ответил рубящим ударом сверху — грубым, неотразимым. Он парировал, но отшатнулся, впервые за весь бой потеряв равновесие.

— А ты дерёшься как старый учитель, — выдохнул я, — слишком много красивых движений.

Толпа вокруг нас замерла. Даже штурмовики, сжимавшие винтовки, забыли на мгновение о возможной засаде.

Отори рассмеялся — резко, почти по-звериному — и снова бросился вперёд. На этот раз я не отступал. Мы сошлись в центре площадки, клинки звеня, искры сыпались от ударов. Он пытался зайти сбоку, использовать свою скорость, но я бил прямо, без ухищрений, заставляя его принимать мой темп. Кровь текла по моей руке, капая на камни, но я уже не чувствовал боли — только ярость, холодную и чёткую.

И тогда он сделал ошибку. Пытаясь закончить всё одним ударом, он занёс меч для мощного рубящего движения — и на мгновение открыл бок.

Я не стал рубить. Вместо этого я резко шагнул вперёд и ударил его рукоятью сабли в висок. Отори рухнул как подкошенный. Уж не знаю, что привело его к поражению — старость или слишком высокая уверенность в своей победе, но теперь он лежал без сознания на земле. Его худое тело выглядело слишком слабым и старым, но будь он лишь на грамм менее уверенным, то наверняка бы на его месте лежал уже я с распоротым мечом горлом.

Тишина. Потом — взрыв криков. Японские офицеры вскинули винтовки, штурмовики ответили тем же. Всё висело на волоске. И в этот момент раздался громкий хлопок — не выстрел, а удар в ладоши. Все обернулись. На склоне, в окружении гвардейцев в золотых церемониальных доспехах, стоял император. Его лицо было непроницаемым, но глаза горели.

— Довольно. — жёстко сказал князь и посмотрел на офицера Отори.

Гвардейцы двинулись вперёд, хватая офицеров из клики японского офицера. Те не сопротивлялись — один лишь Сибата попытался выхватить меч, но его мгновенно скрутили.

Император повернулся к Ямагате:

— Арестуйте всех, кто ставил под сомнение мой указ о союзе. Пусть проведут месяц в размышлениях в горах. Потом решим их судьбу. — император посмотрел в мою сторону, — А вас, князь, я приглашаю на чай. У меня есть к вам предложение.