Князь поневоле. Большая война

Глава 1

Два десятка тяжёлых бронемашин продвигались по полю, взрывая землю мощными гусеницами. Их многолитровые дизельные двигатели рычали так, что земля дрожала, а облака чёрного дыма застилали небо беспросветной пеленой. Танки прямо на ходу били из орудий, разя противника. Снаряды разрывались вдалеке, а отдача заставляла машины на мгновение останавливаться, качаясь на гусеницах, но затем они вновь рвались вперёд.

— Красавцы, князь!

На учениях собрались многочисленные военные чины государства. Три десятка генералов в богато украшенных мундирах и длинных колодках, на которых закреплялись многочисленные награды, пожалованные несколькими царями. Все они наблюдали за учениями, которые проводились первой отдельной механизированной дивизией вблизи Варшавы.

Общая сумма танков, которая была в моей дивизии, равнялась восьмидесяти тяжёлым танкам «Тур» — именно тех машин, первую модель которых уничтожили революционеры на московском заводе. Они были ничем иным, как гордостью современной российской армии, которая за последние четыре года изменилась настолько сильно, что её нельзя было не узнать. Дело было даже не только в танках, которые сейчас внушали ужас вообще во всех, кто хоть раз замечал их приближающееся рычание или краем уха слышал громовые раскаты, раздающиеся после выстрелов из мощных пушек. Дело было в самом понимании войны. Генералам старательно вдалбливали мысль о том, что не получится более рассчитывать на стремительную казачью кавалерию, массовые штурмы со штыками наперевес или быстрые войны с неразвитыми южными соседями. Они наконец поняли, что война будет отнюдь не быстрой, что людей нужно будет беречь, ведь нас ожидали не действия отдельных армий, марширующих от города к городу, а громадный, многокилометровый и, быть может, всеевропейский единый фронт, тянущийся от янтарных берегов Пруссии, заканчивая Карпатами, а может быть, что и тёплым побережьем Чёрного моря.

— А какими должны быть мои танки? — я хмыкнул, поправляя надетую фуражку и с наслаждением глядя на свежеокрашенные машины, проезжающие мимо трибун с многочисленными офицерами. — Все детали обслужены, экипажи вышколены, а баки полны горючего. Они готовы к войне.

Генерал хмыкнул, а я погрузился в размышления. За танками проехали приземистые броневики, со стороны напоминающие приплюснутые металлические трапеции с толстыми сварными швами. Потом двинулись и грузовики со штурмовой пехотой в стальных зелёных панцирях и металлическими касками. Они махали в сторону военачальников, прижимая к панцирям автоматы.

Война на пороге. Это понимали все, кто смотрел хотя бы краем глаза на новостные сводки, появляющиеся в газетах и радиопередачах. Чуть меньше года назад, а именно десятого сентября одна тысяча девятьсот четырнадцатого года, Италия и Германия объявили об объединении своих стран. Милан и Берлин, с разницей всего в несколько минут, своими решениями разительно уменьшили количество стран в Европе. Их правительства взяли курс на объединение в один альянс, обозначив итальянскую и германскую нации как братские народы. В декабре того же года эти страны и вовсе сделали миру очень «приятный» предновогодний подарок, официально объявив о создании своего европейского братского альянса, в состав которого входили Великобритания, Германия, Италия и Австро-Венгерская уния.

Я находил такое название забавным. Всё же, все эти страны были образованы путём переселения германских племён, хлынувших сплошной страшной волной цунами на земли ещё некогда живой Римской империи. Теперь же эти страны соединились в сплошную громадную силу, явно угрожающую остальным странам по всему миру.

Кто мог выступить против такой громадной силы? Фактически единственным военным союзом, способным справиться с «братьями», был союз Франции и России вместе с вассалами и протекторатами. Мексика и Япония, как наиболее серьёзные государства, старательно сохраняли подобие нейтралитета, торгуя с обоими союзами одновременно. Конечно, этот нейтралитет был исключительно показательным, и было понятно, что они захотят урвать свой кусок пирога в ходе такого масштабного передела власти воистину мирового масштаба. Одному только чёрту было известно, как такая серьёзная война может пойти.

— Задумались, Игорь Олегович?

На меня посмотрел Василий Семёнович Сретенский — командир первой механизированной дивизией, которую я считал своей не по праву командования, а по духу. Сам мужчина был слишком молод для назначения командованием столь большой войсковой единицей. Тридцатилетний князь смотрел на меня с холодным огоньком светло-серых глаз, отлично сочетающимся с его необычной формой. Он был одет не в стандартный офицерский китель, а в тёмно-синий, практически чёрный с серебряными пуговицами, узкие рейтузы и высокие лакированные сапоги. Такие мундиры принадлежали к полкам, которые в армейском жаргоне очень быстро стали называть не иначе, как полками «Нового строя». Когда-то так называли войска, созданные по западному образцу ещё во времена ранних царей, но теперь такие полки были настоящим прорывом для армейского руководства не только России, но и всего остального мира.

— А как же тут не задумываться, Василий Семёнович? Практически из всех столиц Европы приходят не самые добрые новости. В Париже уже сейчас в шаге от того, чтобы начать мобилизацию, парламент Нидерландов находится в панике и в спешке укрепляет свои владения в Океании, а прусаки и вовсе обнаглели настолько, что уже прямо сейчас готовы развернуть свои орудия в нашу сторону по всей границе. — Я кивнул в сторону удаляющихся танков, ощущая неприятный запах сгоревшего дизельного топлива. — Этим парням скоро не на парадах красоваться придётся, а Вену и Берлин штурмовать. Скоро многие жизни будут потеряны, придётся хоронить сынов России и проливать кровь врага.

— Думаете, что война начнётся скоро?

— Я твержу об этом столько лет, что дурно становится. Не представляю, сколько нам ещё отведено времени перед тем, как придётся вновь раскопать топор войны.

— Сложно не верить вашему чутью. — Генерал сел рядом и затянулся заранее подожжённой сигаретой. — Я увидел вашу фамилию в списках добровольцев нашей дивизии. Вам вновь тянет на фронт, где не получится прожить спокойную жизнь и воспользоваться своими навыками? Вы уже дважды отправлялись на войны и успели доказать свою храбрость. Зачем же вам вновь надевать форму и прозябать на фронте, если у вас есть место в «Марсе» и собственный конструкторский отдел?

Я кивнул, попытался вытянуться на деревянной скамье, но лишь зашипел. Старое ранение давало о себе знать. Тогда, на берегу озера, я умудрился убить незнакомца, который, словно охотник, пытался застрелить нас с Ольгой. Из того дня запомнилось немногое, несмотря на мощные впечатления, которые отголосками продолжали появляться из памяти даже после нескольких лет спокойной жизни. Я помнил перестрелку в полной темноте, когда каждый потерянный боеприпас, каждый выстрел или шум мог стать последним. Тот стрелок прекрасно понимал, что в разы превосходит меня по всем характеристикам, он осознавал свою силу, свои навыки и способности. Я до сих пор не понимал, каким вообще образом он смог организовать засаду, но итог был явным — мы сражались до последнего. Не понимаю, каким образом я выжил, но помнил, как уральские, а затем и столичные медики несколько недель и даже месяцев боролись за мою жизнь. Пуля в револьвере провернулась у меня в животе несколько раз, превратив часть плоти в неприятный мясной фарш.

— А вы предполагаете, что у меня имеется другая возможность отреагировать на войну? Я не профессиональный военный, но эти танки… — Зашипев от боли, я махнул в сторону укатывающихся машин. — Моё детище. Никто лучше меня не может справиться с ними. Да, вы умеете правильно командовать войсками, но давайте не будем опускать тот момент, что мы, как русские дворяне, обязаны защищать своё отечество.

— Вы указали себя как командира танка? Только вот все экипажи уже давно укомплектованы, и у меня нет свободных машин для того, чтобы посадить вас на запрошенное место.

— Снимите лейтенанта Попова. Он слишком молод — всего восемнадцать лет. Я прекрасно понимаю, что он племянник генерала Попова, но он никак не подходит на руководство таким важным и дорогим аппаратом.

— Он уже назначен. Это принесёт ещё больший разлад в армию. На «новостройцев» и так нехорошо смотрят, а если мы перед самой войной ещё и кадры начнём тасовать, то и для других офицеров дуралеями выставимся. Вы человек знатный, ваши заводы работают на нашу страну, не замедляясь ни на мгновение, но сами должны понимать, каков может быть исход.

— Перестаньте, Василий Семёнович. — Я отмахнулся от офицера, который сейчас смотрел на меня со смесью усталости и уважения в глазах. — Мы оба понимаем, что на эту должность вас поставили не из-за любви подчиняться правилам и распорядкам старого офицерства. Мы должны действовать так, чтобы наша с вами армия была наиболее эффективна, а кто может справиться с таким сложным механизмом, как танк, если не его изобретатель?

— Я напишу прошение на имя великого князя, чтобы он лично назначил вас на этот пост. — Наконец сдался генерал и поправил закрученные кверху усы. — Вы слишком напористы, чтобы так просто устоять.

— Это не напор, а здравый расчёт. К тому же жена лейтенанта Попова уже на сносях и может уже третьего родить, так что подле жены ему быть нужно, а мне Бог до сих пор детей не даровал.

Я горестно вздохнул. Отношения с Ольгой после того сражения на озере поправились, и теперь мы жили не как два отдельных человека, а как полноценная и даже счастливая семья. Правда, вот попытки дать потомство ничем положительным не заканчивались. Уж не знаю, в ком была проблема, но я до сих пор оставался бездетным и в этой реальности.

— Тогда предлагаю нам сегодня отметить удачный парад в ближайшем неплохом кабаке. — Генерал хлопнул меня по плечу. — Вы как на это смотрите, Игорь Олегович?

— Варшава в качестве питейных заведений сильно уступает столице, но выбора нам не остаётся. Только сердечно вас убеждаю — сильно на алкоголь не налегать. Сегодня — завтра наступит война, а пьяные офицеры есть ничто иное, как преступление перед простыми бойцами.

На одной из оживлённых улиц Варшавы, где фонари уже зажигались газовым светом, выделялся своей массивной дубовой дверью ресторан «У Яна Собеского». Войдя внутрь, мы попали в просторный зал с высокими потолками, украшенными лепниной, украшениями на стенах с польскими национальными мотивами и массивными хрустальными люстрами, чьё мерцание отражалось в полированных стенах.

За столиками с прекрасными белоснежными скатертями сидели офицеры в мундирах и местные магнаты в строгих деловых костюмах в сопровождении дам — их присутствие здесь не вызывало никаких предрассудков. За последнее время здесь успело прибыть много русских лиц — офицеры, солдаты и торговцы приехали в этот край, понимая приближение войны. Одни готовились сражаться, другие предвещали большую прибыль от этой самой войны.

В воздухе витал аромат жареной дичи, дорогого табака и тонкого коньяка. У стойки, обитой бархатом и золотыми нитями, местный владелец в безупречном фраке наливал в бокалы красное вино, а официанты в белых перчатках ловко приносили серебряные подносы с только что приготовленной едой.

В дальнем углу, за тяжёлыми портьерами, располагался бильярдный стол, где молодые поручики с азартом делали ставки, а у камина, украшенного бронзовыми львами, седой полковник с наслаждением потягивал арманьяк, обсуждая последние новости из Вены.

Мы едва успели усесться, как к нам сразу подоспел официант. В его глазах читалось неприкрытое презрение. Глупо было ожидать, что в этом краю с большим удовольствием будут принимать русскую власть. Всё же, сначала с Польшей, а затем и с объединённой Речью Посполитой конфликтов было почти столько же, сколько с Турцией, а если учитывать ещё и восстания, которые поляки устраивали с удивительной регулярностью, то и вовсе больше.

— Что пожелаете, господа? — улыбнулся официант, вытаскивая из нагрудного кармана рубашки небольшой перекидной блокнот и заточенный карандаш. — Если вы готовы сделать заказ, то я с радостью принесу вам необходимые блюда.

— Я думаю, что начнём с аперитива. — Сретенский улыбнулся и посмотрел на меня. — Давайте нам по литру пенного тёмного и нарезки мясной. Только чтобы всё было красиво: мяско, копчёности, сальца.

— Всё будет готово в течение десяти минут. — Парень вновь озарил нас улыбкой, после чего развернулся и двинулся в сторону кухни.

— Посмотрите на него, Игорь Олегович. — Танковый офицер посмотрел на меня и театрально вздохнул. — Вот вроде говорят, что Россию аршином не измерить, а умом не понять, но вот мне кажется, что всё сильно иначе. Я вот считаю, что умом поляков понять нельзя. В своё время они проиграли в честной борьбе нашим дедам. Мы воевали веками, поколениями, и итог оказался известен. Мы победили, а они проиграли. Да, мы успели в своё время втиснуться в их политику, в их польскую вольницу, нарушить такой спокойный ход их вещей, где магнаты были шляхту, а шляхта в ответ резала магнатов. Вот только я полностью и бесповоротно уверен, что проиграй мы в Ливонской войне, то поляки бы совершили точно такой же поступок: попытались бы посадить к нам какого-то условного Лжедмитрия, насадили бы веру католическую и бриться приказали на польский манер.

Я непроизвольно удивился от такого поворота событий. Сретенский буквально описал ход истории из моей исторической вселенной. Действительно, поляки посадили пусть и временно, но представителя ложной династии Рюриковичей, едва не поставив Россию под собственный польский контроль. Конечно, не вышло ни с первым Лжедмитрием, ни со вторым, а затем и вовсе появилась целая когорта из таких вот «истинных» потомков царей.

— Вы не представляете, насколько правы.

— Мне вот кажется, что эти свободолюбивые поляки не понимают всего положения вещей. — Сретенский закурил. — Мы стали владельцами этой земли по самому древнему праву, которое существовало ещё с того момента, как появились первые своды законов — по праву сильного. Поляки думают, что если над ними будет править рука германского короля или австрийского императора, то станет в разы лучше, чем под управлением славянского царя.

— Нам придётся защищать их земли, а иначе винтовки польских крестьян будут обращены в нашу сторону. Поверьте мне, Сретенский, если немцы действительно умные, то уже сейчас создают из поляков в их странах отдельные легионы.

— Думаете?

— Уверен. Сейчас, когда фронт расположен по большей части в Польше, то никак нельзя нам с вами допускать поражений и участия набранных из поляков полков. Стоит нам допустить всего одно незначительное поражение на полях сражений, и тогда ситуация радикально изменится. Все нелояльные царской власти народы захотят независимости, отделения и создания собственных национальных государств. Если проблему с литовцами, латышами и эстонцами мы смогли решить, рассеяв их кровь в русском народе, то с поляками и финнами всё сложнее в стократном объёме.

В этот момент нам наконец принесли напитки вместе с мясной нарезкой, пахнущей по-настоящему прелестно. От этого приятного запаха у меня потекли слюнки, но одного только взгляда, сидящего напротив генерала, было понятно, что он желает продолжения разговора.

— Теперь мне становится понятно, почему вас так сильно выделяет великий князь. Вы будто читаете сценарий для какой-то театральной постановки, а не анализируете предстоящую войну.

— А война и есть сценарий, только жестокий и кровавый. Мы угробим великое множество людей в этой войне, затем государи договорятся, пройдёт несколько лет мира, может быть, десяток-другой, и найдётся ещё много причин поднять винтовку на своего соседа. Вам же, как военачальнику, стоит сделать так, чтобы в этих сражениях погибало как можно меньше людей. Не десяток миллионов, а всего один миллион. Войны будут продолжаться ровно до того момента, как существует человечество.

— А если людей кто-то сможет объединить? Создаст вместо десятка разрозненных королевств, герцогств, республик, империй что-то единое?

— То этот человек получит себе титул Бога-Императора Человечества. — Я хохотнул и поглотил кусок вяленой колбасы. — А если серьёзно, то и тогда найдутся враги. Уж не знаю, откуда они появятся: прибудут с другой планеты или их просто назначат из подданных, но будьте уверены — без врагов человечество не останется никогда. Рано или поздно мы просто уничтожим друг друга.

— А вы у нас ещё и философ, Игорь Олегович?

— Нет, это просто жизненные наблюдения.

Какое-то время мы просто разговаривали. Командир особенной дивизии был человеком с очень серьёзным характером, но вместе с тем обладал не только жаждой командовать войсками, но и таким же серьёзным желанием к познанию. Уж не знаю, кого он увидел во мне, но говорил и говорил, задавал вопросы, а затем долго и внимательно слушал мои ответы. При этом я рассказывал очень многое, выходящее далеко за познания даже прошлого обладателя моего нынешнего тела. Уж не знаю, что так сильно повлияло на мою словоохотливость: разговоры под пиво или просто хорошая компания, но говорили мы слишком долго. Разговоры стихли только к тому моменту, когда темнота уже активно наступала на землю.

В момент, когда опустошалась уже третья полулитровая кружка, прямиком в кабак ворвался солдат с винтовкой наперевес. На нём не было лица, а отдышка он сипел.

— Война! — наконец смог сказать солдат, втянув в лёгкие воздух. — Австрийцы спустились с Карпат!