Княжество Семиречье

Глава 5

Сказать, что население столичного города Покровска с восторгом встречало своего повелителя и его супругу — будет слишком приукрасить реальность. Горожане, что встретились по дороге от железнодорожной станции до княжеской резиденции, в основном молча пялились на нас, особенно на едущую рядом со мной, верхом, Гюлер, разве что пальцами в нас не тыкали. И это после моей блистательной победы над британцами⁈ Люди, что с вами происходит?

В общем, так сказать, к порогу отчего дома я приехал в крайней степени раздражения, соскочил с лошади и даже не удивился, когда, стоящий на часах у дверей княжеского дворца, стрелок вскинул к плечу винтовку… Уже «на автомате» упал на колено, активируя защитный экран и пальнул в злодея из револьвера, после чего ткнул дымящимся стволом в сторону замершего поодаль начальника контрразведки — «Ты, когда с этими заговорщиками разберешься?», ухватил за руку, напуганную Гюлер и шагнул в тепло дворца. Так, с оружием в руке, таща ошеломлённую жену за руку, как ледокол баржу, и дошёл до покоев на втором этаже, где мне навстречу шагнула девица Ухтомская, Ванда Гамаюновна, по случаю встречи с владетелем, облачённая в бальное платье с открытыми плечами и почти открытой грудью.

— Ваша светлость, что случилось? Я выстрелы слышала.

— Часовой меня решил салютом поприветствовать… — я наконец сунул оружие в кобуру и повернулся к жене: — Дорогая, разреши тебе представить моего министра пропаганды госпожу Ухтомскую Ванду Гамаюновну. Моя жена княгиня Гюлер, дочь хана Бакра.

Девушки раскланялись, имея при этом вид диких кошек, готовых в любой момент кинуться в драку. И я кажется знал, какое платье сегодня наденет моя жена на приём, во всяком случае, плечи и грудь ее были не хуже, чем у моего министра.

— Вы что-то хотели срочно сообщить, Ванда Гамаюновна? — я кивнул на газеты, что держала в руке, как веер, госпожа Ухтомская.

— Олег, если ты не против, я пойду…- Гюлер кивнула на своих служанок, что в сопровождении старшего камердинера, замерли в паре шагов от нас, не смея помешать нашей беседе.

— Нет, останься, послушаем, что хочет мне сообщить госпожа Ухтомская. А вы проходите, занимайтесь своими делами. — я сделал маленький шажочек в сторону и кивнул смуглым девицам, что тащили в наши покои какие-то баулы.

— Ваша светлость, вчера получены газеты из Империи… — Ванда опустила глаза и протянула мне печатные издания: — Известия тревожные, народ в смятении…

Я фыркнул, сунул газеты под мышку и свернул в сторону своего кабинета, кивнув девицам, чтобы следовали за мной. А хорошо они смотрятся, двигаясь рядом, две злые и грациозные красотки.

В кабинете, я посадил девушек в кресла, подальше друг от друга, кинул шубку жены и свой полушубок на стол, и наконец смог ознакомиться с тревожными новостями, вогнавшими в смятение моих подданных.

Не знаю, каким образом новости так быстро долетали до столицы Империи, учитывая, что линии телеграфа еще только тянули по моим владениям, но реакция в столице на мои «подвиги» была молниеносная. Полуофициальное «Русское слово», в редакционной статье на первой странице, не стесняясь в выражениях, описывала меня, как душегуба и разбойника, что разорял мирные городки, захватывал научные экспедиции британского Географического общества, насиловал все без разбора. Описание подвига пяти британских офицеров, что не побоялись выйти навстречу моей банде, и ценой своих жизней обеспечили эвакуацию беззащитных женщин и детей даже у меня вызвало слезы умиления и желание поквитаться с агрессором. Остальные статейки были не столь яркими, а эпитеты в мой адрес — совсем не смачными, поэтому я с досадой отбросил прессу.

— И вы хотите сказать, уважаемая Ванда Гамаюновна, что народ мрачно встретил меня, потому, что все прочитали статью в «Русском слове»?

— Да нет, конечно, ваша светлость. — Девушка изобразила глубокий поклон, на мгновение ослепив меня белизной полушарий, почти не скрываемых корсажем: — Большинство обывателей газет не читают, только город заполнили слухи, что со дня на день из Орлова прибудет карательная экспедиция, у которой стоит задача вас повесить, а всех жителей княжества отправить на каторгу, пожизненно.

— Понятно. — я постучал пальцами по столешнице, после чего крикнул в сторону закрытой двери: — Крас, загляни на минуточку!

— Что угодно, ваша светлость? — из-за двери в кабинет шагнул вестовой Полянкин.

— Будь добр, уведоми дежурного офицера, что на завтра, на девять часов утра назначен строевой смотр. Быть всем частям, что находятся в городе, и лучшим людям города. Прием по поводу нашего возвращения в столицу переносится на завтрашний вечер. Войскам на смотре быть при боевых патронах и пайках в вещевых мешках. После этого можешь быть свободным.

— Ванда Гамаюновна. — я встал из-за стола и подал руку жене: — На этом мы прощаемся до завтра, жду вас на строевом смотре. Заодно там отчитаетесь, насколько блестяще вы выполнили моё предыдущее задание — по вышей поездке в Империю и работе по улучшению имиджа Великого княжества в глазах российского общества и власть предержащих…

По тому, как изменилось личико милой барышне я понял, что докладывать особо нечего, но все разбирательства будут завтра, а сегодня меня ждет тихий вечер в кругу семьи.

Следующее утро.

Площадь перед княжеским дворцом.

Слава богам, наконец то дома, вчера вечером и сегодня утром хоть поел нормально, а не мясо с лепешками и лепешки с мясом, что кормили меня служанки жены, взявшие в походе на себя вопрос питания княжеского семейства.

Сегодня подскочил ни свет, ни заря. С сожалением оторвался от прохладного бедра княгини, которая, не открывая глаз, попыталась меня остановить и не выпустить из-под одеяла, выпил чашку кофе, приличный запас которого был захвачен в британской фактории, после чего облачился уже в привычную форму чиновника таможенного департамента Российской империи и двинулся по делам. До девяти утра, когда на площади перед дворцом выстроилось около пятисот человек личного состава успел побывать на подворье деда Литвина, где старый алкоголик предъявил мне несколько наборов истуканов наших божеств, по одному для каждого поселка Великого княжества, и малых, так сказать, мобильных, для каждого батальона моих войск. Тут же набросал деду инструкции, каким образом устраивать капища, а также меры по их укреплённости и охране, и выписал вексель на получение денег в казначействе. Деньги в княжестве по-прежнему чеканили стальные, но теперь не было смысла шифроваться, поэтому, из ворот закрытого цеха металлургического завода теперь вывозились в казначейских мешках дукаты Великого княжества Семиречья. Не скажу, что мои деньги были очень популярны среди населения, народ старался, всеми правдами и неправдами, получить привычное серебро и золото, но пока подати, налоги и сборы государство принимало этими монетами, а государственные лавки и кабаки, которых было большинство в моих городках, принимали эти деньги в качестве средства платежа, народ скрипел, но деньги использовал. Вот и сегодня, дед Литвин поморщился, когда увидел, что в вексель я выписываю оговоренную сумму в дукатах, но на мой вопрос «Всем ли доволен, старче?», резчик только поклонился. Почти час я провел на станции, прыгая по крытым вагонам и касаясь руками стеллажей с продуктами, забившими товарные вагоны от пола до потолка. Все товары облапать я не успел, даже на строевой смотр опоздал, за шмыгнул в ворота княжеской твердыни, когда войска и народ уже собрались на площади.

Сразу за воротами меня ждали.

— Ну где ты ходишь, горе мое? — на дикой смеси русского и тюркского шептала мне молодая жена, широко улыбаясь и натягивая на меня шубу и приглаживая взлохмаченные волосы: — Люди уже пятнадцать минут ждут…

— Дорогая, начальство не опаздывает…- буркнул я, вдевая ногу в стремя подведенного коня черного цвета. Ну да, заработался, некому было остановить и сказать, мол ваша светлость, время, время вас не ждет!

Перед строем войск мы с женой проскакали верхом, в сопровождении вестового. Конечно, по сравнению со мной, гордая степнячка сидела на лошади гораздо изящнее…

Гордая степнячка? Я бросил внимательный взгляд на жену — Гюлер не выглядела гордой дочерью степного князя. Лицо девушки как-то осунулось, она постоянно кусала губы, как будто у нее что-то болело.

— Дорогая, с тобой все в порядке? — я сдержал коня, идущего вперед на полкорпуса, поравнялся с женой, ухватившись за узду.

— Да, Олег, все хорошо…

— Или ты сейчас мне скажешь правду, или я прекращаю церемонию и везу тебя во дворец, сразу к доктору…

— Муж мой, все эти люди…- Гюлер задумалась, подбирая слова: — Все эти люди меня сильно –сильно не любят, а я это чувствую…

— Ну, это вполне объяснимо…- я улыбнулся, глядя вперед: — Они и меня не особо обожают. Значит, будем воспитывать в них любовь к тебе и ко мне. Улыбайся, не давай им повод.

Первым в построении войск замер кавалерийский полк. В противовес традиции, моя верховая пехота на площадь прибыла на своих двоих, оставив в казармах как, законсервированные до весны велосипеды, так и лошадей в конюшнях.

Командир полка штабс-капитан Галкин Иван Лукич, единственный из полка был сегодня верхом, он выехал мне навстречу и отдал рапорт, после чего, пристроился сбоку от нашей группы.

— Братцы. — я привстал на стременах: — В тяжелый час судьба свела нас вместе, и я каждую минуту благодарен ей за то, что позволила мне встретиться с вами — лучшими воинами на расстоянии в тысячи и тысячи верст во все стороны света. Мы через многое прошли вместе с вами, было трудно и больно, не все наши товарищи сумели пройти этот путь, но каждый бой, каждый переход делал из вас воинов из самой лучшей, самой упругой стали. И как я вам обещал, служите верно, да и воздастся вам. С сего дня именуется ваш полк конногвардейским со всеми вытекающими из слова «гвардия» привилегиями, а именно, присвоение следующего звания со всеми выплатами и содержанием…

Строй радостно вздохнул… Хотя и стальная монета, но больше её будет выплачиваться примерно на десятину.

— Капитан гвардии Галкин, спешится.

Иван Лукич, пребывая в полном недоумении, спустился с седла и повинуясь моему жесту встал передо мной, то же самое сделали и Гюлер с вестовым, но встали они сбоку от моего коня.

— Капитан гвардии Галкин, за то, что из ничего, фактически, на пустом месте, создали один из лучших полков мира, награждаетесь орденом «Феникса» с мечами.

Пока капитан пучил в изумлении глаза, Гюлер шагнула вперед и повесила на шею командиру полка серебристую звезду с изображением бессмертной птицы, продетую через черную ленту.

— Старший унтер –офицер Медовиков, ко мне…

Из строя вышел, старательно изображая строевой шаг, высокий унтер, которому Гюлер, встав на цыпочки повесила орден «Степного волка» третьей степени.

После небольшой заминки, с моей подсказки, свежеиспеченный кавалер подхватил под уздцы коней Гюлер и Галкина, которых и увел за строй полка, а я продолжил свою программу воспитания любви к правящей фамилии:

— Прежде чем мы вернемся к приятной процедуре награждения героев, хочу добавить, что по традиции у любого гвардейского полка, кроме отца командира, есть еще и земной покровитель, а именно шеф полка, назначаемый из числа лиц правящей династии. Так как шеф гвардейской кавалерии не может сидеть в седле, как собака на заборе, то я с болью в сердце вынужден отказаться от этой высокой чести. (Как писалось когда-то в советских газетах «смех в зале»).

— Но…- я благосклонно разрешил бойцам посмеяться, после чего продолжил:

— Но я нашёл вам не менее достойного шефа, из правящей семьи, но исконного кавалериста. Итак, прошу любить и жаловать — шеф конногвардейского полка великая княгиня Гюлер…

Тишина повисла над площадью. Кавалеристы тупо таращились на нас, моя жена досадливо кусала губы. Положение спас мой вестовой. Старший унтер –офицер Полянкин. Крас Людинович шагнул вперед, выразительно тряхнул зажатым в руке мешком с неврученными орденами и гаркнул во все горло:

— Матушке великой княгине ура!

— Уррра! Урра! Ура! — завопил полк, инстинктивно поняв самую правильную линию поведения.

Полянкин вручил командиру полка мешок с орденами, а я жене — список награждаемых, и мы с вестовым поскакали в сторону заждавшегося пехотного полка, который сегодня внезапно тоже стал гвардейским, и шефом которого я назначил себя.

После того, как процедура награждений была закончена и полки под марш «Прощание славянки» прошли мимо нас с женой и публикой торжественным маршем, я обратился к обывателям и прочим, «лучшим людям» города.

— Господа! Братья и сёстры! Сегодня мы чествовали и награждали лучших воинов нашего княжества. Воинов действительно лучших на десятки дней езды на паровозе в любую сторону света. Мы с ними за последний два месяца победили многократно превосходящих нас в численности врагов, захватили и включили в состав наших земель четыре города, множество пушек и пленных. Кони и повозки, металлургические печи и паровозы — все это теперь трудится для благоденствия нашего молодого государства и вас, моего народа. У нас появился военный флот, что утвердит наше право на многочисленные озера и реки и их богатства. Наделы вокруг города Верный впервые позволили нашему народу не беспокоиться относительно запасов продовольствия. Линии телеграфа скоро свяжут все наши поселения, а затем туда придет и железная дорога. Наше государство с каждым днем становится все сильнее и богаче. И тем больнее мне слушать о трусливых шепотках, что раздаются по темным углам, что мы скоро все умрем, что придут бесчисленные орды с Севера, разгонят наше потешное войско, меня казнят, а вас всех отправят на каторгу. Так вот, я хочу сказать, что все эти разговоры ведут враги нашего государства и нашего народа. Нет на севере бесчисленных орд, а если и явятся сюда какие-то отряды, то обратно они не вернутся. Все останутся здесь. Кто-то непогребённым, лежать в степи, на поживу лисам и волкам, кто-то в безымянных могилах, а остальные, те, кто останется жив, будут ударным трудом в шахтах искупать свою вину перед нашим Великим Княжеством. Я не боюсь гостей с Севера, и, чтобы вам всем стало это понятно, я приглашаю всех желающих на открытие нового торгового центра, что мы, с нашим главным негоциантом Пяткиным Татомиром Забожановичем, на паях, открыли в пятистах саженях от южной заставы города Орлова — Южного. Отправление состава через час, сегодня проезд туда-обратно бесплатный.

Ну, всех желающих, как оказалось, наш состав вместить не смог. Наряду с почётными гостями, оркестром и ротой охраны, на станцию набежало великое множество любопытствующих, которые в вагоны вместиться не смогли. Пришлось, после разговора с нашим главным железнодорожником, изрядно заматеревшим Даниловым Велимиром Изославовичем, пообещать верноподданным, что через два часа будет ещё один рейс, после чего первый за сегодня состав, дав гудок, неторопливо отошёл от перрона.

Что я сегодня открывал сразу за околицей самого ближнего имперского городка? Торговый центр. Хотя, наверное, это слишком громко сказано. Пожалуй, моё предприятие больше соответствовало понятию «Продуктовый магазин».

Огромное помещение, заполненное множеством стеллажей, в которые уложены аккуратные конопляные мешочки с крупами и зерном, а также сетки с овощами. В отдельном помещении — бочки с солёной, и ящики с вяленой рыбой. Рыба — из Верного, с озера Зайсан, в котором она обитала в огромном количестве. Вопрос доставкой живой рыбы пока прорабатывается, возможно, следующей весной, когда закончим тянуть через княжество железную дорогу, и поедут через степь специальные охлаждаемые цистерны с живыми осетрами. Зимой планировали снабжать магазин мороженной рыбой, благо уже сейчас часть выловленной в озере рыбы пересаживали в большие огороженные заводи у берега, откуда ее извлекут при первых морозах. Мясо и колбаса здесь продавались в ограниченном количестве, и только из самого лучшего сырья, с множеством специй, что были изъяты мной в торговой фактории британцев. Но колбасой в степи никого не удивишь, а вот на рыбу я всерьёз рассчитывал.