Княжество Семиречье

Глава 22

Упав в заросли лопуха, я умудрился не выронить револьвер, что совсем уже было позором и утерей лица, чувствуя себя раненым Пушкиным на дуэли я пытался поймать на мушку плотную тушку главы местного самоуправления, но тот, к моему удивлению, отбросил в сторону свою ручную бомбарду, а сам прыгнул за груду дров и оттуда заорал:

— Господин маг, не убивайте, прощения просим, ошибочка вышла!

— Какая ошибочка⁈ Вылезай придурок, а то вместе с дровами испепелю!

— Убивать точно не будете? — деловито уточнила бородатая голова в меховом колпаке, что осторожно показалась из-за груды поленьев.

— Ничего не обещаю, но если не вылезешь, точно убью!

Над дровами появилось бледное лицо старосты, по глазам которого было видно, что он готов в любой миг нырнуть обратно, в свое крайне ненадежное укрытие.

— Поднимите меня, черти! — крикнул я своим, разбежавшимся подальше от линии огня, сопровождающим.

Меня вздернули вверх, утвердили на все еще подрагивающих, ногах и даже немного отряхнули.

— Иди сюда, староста! — я поманил местного мэра стволом револьвера: — Это что сейчас было? Покушение?

— Да какое покушение⁈ — староста брякнулся на колени: — Это эти пьяницы во всем виноваты, совсем разорили демоны. Они мне недавно привели вот такого-же — высокий, бородка начинает отрастать, и одет точно, как вы, господин маг. Сказали, что это важное лицо из столицы, следует мимо по важным государственным делам. А мы что? Мы люди малограмотные. Сказали — начальство, мы всему и верим. От этот тип у меня в доме четыре дня жрал от пуза и пил до полного изумления, да еще этих паразитов угощал, пока на четвертый день не проговорился мне, что он беглый мазурик с каторги. Какого-то прохожего зарезал и одежду всю с того бедолаги забрал… А неделю назад привели пузана такого, одетый дорого, ничего не скажу. Сказали, что с купеческого парохода человек в воду упал, а они его спасли. Так этот скотину у меня денег занял, под расписку, все честь по чести, а потом я его в кабаке видел, с этими мои денежки пропивал… Вот я и решил, что они опять какого-то жулика тащат, решил сразу с этим… прощения просим, в общем обознался, пока не увидел, что заряд мой от вас отскочил.

Н-да. Мужика тоже можно понять — так жестко развели его на деньги, и не первый раз — удивляюсь, как его, при такой доверчивости, на такую ответственную должность народ избирает. У него поди все общественные ценности из-под носа умыкнули… И тут мои мысли с пропавших общественных ценностей перекинулись на пустой сарай…

— Да, погоди ты! — я оттолкнул руку старосты, в которой тот совал мне под нос смятую свинцовую «пулю», что сбила меня с ног, при этом умильно приговаривая, что только истинно героическая личность могла отразить удар такой силы.

— Ты мне лучше расскажи, куда из общественного хранилища налоги в натуральном виде, собранные для передачи в княжескую казну дел? Я туда заглядывал — там ни хрена нет!

— Ну как же нет, ваша светлость? –породил во мне пустую надежду муниципал: — Там, после того, как его сиятельство отказался две беличьи шкурки, мышами порченные, получать, аккурат эти две шкурки в углу и висят.

— Какое такое еще сиятельство? — взревел я: — Ты кому, душегуб, казенное добро успел разбазарить?

— Не извольте беспокоиться, господин маг, у нас все без обмана…- затараторил староста: — И сиятельство настоящий, с английского корабля, важный такой и красивый, а не те ханурики, что эти пьяницы вечно приводят…

Муниципал смерил меня испуганным взглядом, вспомнив, что меня тоже эти пьяницы привели и закашлялся.

Я со злостью хлопнул его по спине и потребовал дальнейших объяснений:

— Так я и рассказываю, господин маг, у меня все по уму. Англичанин важный сказал, что он их сиятельство и титул свой сказал…- староста отчаянно зачесал немытую голову, постриженную «под горшок»: — Что-то в голове такое вертится, торжественное такое…эсквер, эскайр… Помню, что на «э», в нашей тьмутаракани таких титулов отродясь не было.

— Хрен с ним, с этим эсквайром. — отмахнулся я: — Ты про добро рассказывай! Где налоги, приду… поверхностный человек⁈

— Так его сиятельство господин…ну, как вы сказали, точь-в-точь, он доверенность принес от господина княжеского управляющего Саввы Никитовича Бочкина, что мол доверяю мистеру полностью и стало быть, все добро отдать ему, а он хозяину нашему передаст в лучшем виде. Вот.

— Ты что за ахинею несешь? — мне хотелось кого-то убить.

— Я господин маг ахинею не несу, а говорю, что в той бумаге было написано и даже магическая печать внизу светилась. У меня даже список с той бумаги есть, мой старшенький писать больно мастак, так он все с той бумаги переписал. Его сиятельство ему даже копейку дал за быстрое письмо.

— Тащи бумагу, или я за себя не ручаюсь. — топнул я ногой.

Бумага, через пару минут оказавшаяся у меня в руках оказалась копией текста обычной доверенности, написанной в соответствии с законами, действующими в Империи.

'…я, Савва Никитович Бочкин, управляющий делами князя…в порядке передоверия…поручаю мистеру Вилкову, Джон Уилл Мария, эсквайру… принять и доставить налоговые поступления в натуральной форме…действовать согласно письменных указаний…

В самом низу документа был выведен аккуратный круг, в котором присутствовала надпись «Печать блестящая»

— Скажи, а британец этот не с корабля, который на якоре у причала стоит?

— Как есть с него. Он два дня назад добро в трюм сложил, и теперь стоит, торгует товаром разным, кровопивец. — закивал староста.

— Так, что же ты молчал, борода? — обрадовался я, почувствовав, как душу согревает тонкий лучик надежды — Все за мной, бегом!

И бежать вроде недалеко, но мои похмельные приятели до берега еле доплелись, чтобы понаблюдать за еще одной постыдной сценой. Я топал ногами, ругался и, на смеси русского и английского, требовал, именем закона, чтобы отходивший от берега британский корабль вернулся на стоянку, а с борта судна, с мостика, мне весело отвечал вертлявый молодой человек:

— Из ит инпосибл! Ноу возможноть! Прилив гоу, бай бай!

За моей спиной отдыхивались мои бывшие собутыльники, в компании старосты, который уважительно-восторженно шептал землякам:

— Видите, как господин маг колдует! Англичашку так и корежит, что он по-русски болтать разучился, хотя вчера на нашем языке еще лучше нас с вами изъяснялся.

Потом народ принялся дискутировать, что быстрее произойдет — я своими огненными шарами сожгу зловредный фрегат, или бриташки своими пушками спалят городок. Я с тоской посмотрел на скорострельные морские пушки иноземцев, что были открыто установлены на палубе, могли достойно отвечать моим колесным самоделкам, со старыми пушками, по одной на борт, что гордо именовались речными крейсерами…

— Так. — я резко обернулся к толпе за спиной и что-то было в моем взгляде, что народ немедленно вытянулся и принялся преданно «есть» меня, выпученными от усердия, глазами: — Меня зовут Великий князь Олег Александрович, княжу я в Великом княжестве Семиречье, что на юге, у истоков Иртыша раскинулось. Завтра, крайний срок послезавтра сюда придут военные корабли с войсками, которыми командует княгиня Строганова Ванда Гамаюновна, владетельница этих мест и вдова покойного князя Бориса Милановича Строганова, коего злодейски отправили в доме его двоюродного брата Строганова Милослава Ратиборовича. Так вот, никакие указания или бумаги от последнего или его людей не принимать и не исполнять, это воры душегубы и братоубийцы. С англичанами никаких дел не вести — это запрещено! Всем понятно?

К тому времени на пристани уже шумела большая толпа, видимо на мою с британцем перебранку прибежали посмотреть, и из задних рядов выкрикнули:

— А как же с ними дел не вести, когда лавки по всей округе заколочены? А зимой что жрать будем? На мясе и черемше не вытянем! Соли нет, пороха нет, одежда худая!

— Молчать! — гаркнул я: — У меня на юге всего этого добра — магазины ломятся. Сейчас вы все расходитесь, пусть останутся пять человек, из самых уважаемых, и мы с ними обговорим, какого товара и по какой цене вам надо. Только сразу скажу — не вздумайте меня обманывать. Если скажете, что морковка за фунт в вашей лавке продавалась за четыре копейки, а окажется, что по книгам учета цена этой морковки — гривенник… Кто мне соврет, того будут нещадно пороть кнутом за обман, и поверьте, соль, чтобы отмочить кнут в соляном растворе, чтобы урок впрок пошел, я достать сумею, у тех же остяков их горькую соль куплю.

— Все меня услышали? А теперь по домам, готовьтесь к торжественной встрече своей правительницы…

И на этой мажорной ноте должна была закончиться эта встреча с населением, электоратом, можно сказать, но из потянувшейся расходиться толпы снова раздался чей-то голос:

— Ваше величество, а нам бы разъяснение получить по одному вопросу! Вот вы сказали, что госпожу звать Ванда Гамаюновна. Общество желает прояснить, что госпожа имеет отношение в срамной девке Ванде-манде, про которую еще картинки приказчик привозил и на площади зачитывал?

— Ты выйди из толпы, мил человек, а то мне так несподручно с тобой разговаривать…- ласково предложил я, но к сожалению, никто не стал ко мне проталкиваться.

— Ну ладно, я вам всем так скажу. Эти лживые картинки враги владелицы вашей распространяют. Но они то враги, мы с ними, придет время — разберемся, вон сколько у вас сосенок небольших вокруг растет, удобно человека на них насаживать. Но если Ванда Гамаюновна от вас такие слова услышит…Ну вы тоже ее должны понять — несколько раз враги пытались убить, наследника погибшего мужа в чреве носит, гормональный фон нестабильный, эмоции скачут — просто сгоряча прикажет язык такому болтуну вырвать и все. Потом, конечно, поплачет, пожалеет человека, но вам то это не особо поможет, правда? Так что берегите свое здоровье, больше гуляйте, дышите воздухом и меньше болтайте…

Вполголоса обсуждая, означает совет «дышать воздухом», что вешать будут, народ начал торопливо расходиться, а я пошел в кабак, ожидая прибытия делегации выборных.

Встретил городок Самарово прибытие своей владычицы как положено — связали из травы и веток триумфальную арку на причале, поднесли хлеб с солью, надеясь, что Ванда не будет пробовать ни того, ни другого. Умытые жители трижды прокричали «Ура!», на чем официальная программа торжественного въезда законодательной и исполнительной власти в населенный пункт была выполнена, и я вслед за Вандой поднялся в княжескую каюту на «Рюрике» (в поселке не было помещений, подходящих по комфорту).

— Докладывай…- резко бросила мне Ванда, усевшись в кресло, стоящее у журнального столика. Видимо, успела хорошо вжиться в роль «матери драконов».

— Ты, мать, берега не попутала? — я повесил пыльник на крюк и подтянул к себе стул: — Если мои офицеры тебе лихо честь отдают и ты, в связи с этим, что-то себе там на придумывала, то ты только скажи — мы это дело мигом поправим, тем более в местных краях у тебя репутация очень неоднозначная.

— Прости…- помолчав минуту и одарив меня нехорошим блеском глаз, девушка покаянно склонила голову: — Не могу быстро перестроиться из роли, что я владычица местных мест…

— Насчет владычицы — с этим еще надо работать и работать, потому как пока у тебя здесь другой образ… — я выложил на столик несколько лубочных картинок, на которых развеселая девица Ванда в основном совокуплялась, менялись только партнеры и их количество. Одна картинка вызвала у меня вопросы — кто на ней нарисован — олень или местная вариация чёрта.

— Это что⁈ — Ванда отбросила картинки от себя с таким выражением лица, будто случайно погладила живого таракана.

— Ни что, а кто. Авторы сих рисунков уверены, что это ты, даже подписали везде — «Ванда-манда и десять гвардейцев». С местными то я разберусь — сказал, что кто что-то подобное скажет, языки рвать будем. Надо еще награду, небольшую объявить, кто донесет на таких болтунов. Но вот со светом-то что делать? Ты же не будешь вечно здесь прозябать?

По тому, как передернуло княгиню я понял, что жизни в этих суровых местах она не видит, а хотела бы немедленно мчаться в блистательный Ярославль или Воронеж…

— Вот гляди, что я на досуге набросал…- я протянул девушке, наскоро сшитую суровой нитью, стопку густо исписанной бумаги.

— Что это? — Ванда взяла бумаги в руки и прочитала первую страницу:

— «Неуловимая княгиня». «Блистательной В. Г. посвящается». Это что?

— О! Это начало романа про некую скромную девицу, волею судьбы поступившую на службу в одну интересную контору. И вот, оная девушка, во время выполнения одного из тайных поручений, попадет на светский раут, где ее ангажирует на тур вальса один известный сановник. Оный мужчина, привыкший, что ему ни в чем не бывает отказа, а любая дама готова…на многое только за несколько часов его внимания, приглашает нашу скромную героиню в свой дворец, дабы выпить кофе, посмотреть экзотических рыбок, разделить с ним…кхм… поздний ужин или ранний завтрак. Но наша девица — она слеплена из крутого теста. Вежливо отказывает опешившему сановнику и покидает бал. На этом приключения девушки не заканчиваются. Личная свита этого сановника, желая выслужиться перед магнатом, пытается задержать нашу героиню, дабы преподнести ее хозяину в подарочной коробке с розовой ленточкой, но наша девушка не зря проходила курс первоначальной подготовке в своей секретной службе. Она, с помощью парочки приемов, уверенно отбивается от гайдуков сановника и бежит, потеряв на лестнице туфельку.

Магнат узнав о фиаско своих людей преисполняется сильнейшим желанием найти девушку и бросает на это все свои силы, а найдя, посылает ей, в качестве знака покаяния, ее же туфельку, наполненную бриллиантами, изумрудами и топазами, моля лишь о одной встречи.

Девушка соглашается встретиться в публичном и приличном месте, пытается вернуть дорогой подарок, объясняя, что она «не такая». Они очень мило беседуют в кофейне, и она выясняет, что ее кавалер в принципе неплохой человек. Только походы, войны и торговые экспедиции накрепко выбили из него всяческую романтику, сталкивая долгие годы в определенным типом женщин, и вот он встретил…

Короче, там дальше всякая дамская белиберда про возвышенные чувства. Потом свадьба, медовый месяц, свадебное путешествие и наконец наша героиня, стыдливо пряча глаза, сообщает своему мужу, что она не праздна, зрелый мужчина, уже не верящий, что у него когда-то будет потомство, устраивает празднество во дворце своих родственников, что живут в роскоши его милостью. В общем, «молодого» мужа родственники, что живут в роскоши на его деньги, благодетеля своего отравили, а беременную жену попытались удавить, но она, проявляя хладнокровие и изобретательность, ловко выскальзывала из всех ловушек, заметая следы и уходя от безжалостных убийц, свято храня свой плод, последнего из рода ее мужа, последнюю надежду человечества…

— Что? — Ванда захлопала длинными ресницами.

— А? — я спохватился: — Не обращай внимание, с последней фразой меня несколько занесло, а все остальное — здесь, надеюсь, взыскательная имперская публика благосклонно примет, созданный мной, литературный образ — новый идеал для молодых девиц.

— Это я проявляю «хладнокровие и изобретательность»? — инстинктивно прижала руки к животу, будущая мать.

— Ну а кто — я что -ли? — удивился я: — Ты вспомни, как тебя по всей стране гоняли, как ты по снегу убегала, пока ко мне не попала. Ты же сама рассказывала. Или что, ты все выдумала?

— Да, в общем то, нет…- вынуждена была признать Ванда: — Хладнокровием там конечно и не пахло…

— Ну это ты потом, в интервью будешь рассказывать, как сидя в вонючей канализации, пыталась уговорить двух грудных младенцев не плакать, когда наверху, прямо над люком, рыскали наемные убийцы, посланные твоим деверем…

— Но не было же такого! Какие два младенца?

— Слушай, не мешай автору, когда у него «поперло»! — я достал маленький блокнот и стал быстренько записывать в него новый эпизод: — Вот ты можешь дать гарантию, что этого в будущем не произойдет? У тебя и двойня может родиться. Просто сцена такая смачная, как будто я ее воочию вижу. Это пусть твой деверь потом оправдывается, что такого не было. Да его, после того, как роман опубликуют, ни в один приличный дом, даже на порог, не пустят.