Княжество Семиречье

Глава 21

Бег с горячим от выстрелов, многоствольным монстром по кустам — удовольствие не из приятных, но пока я выигрывал по очкам у команды парохода — они никак не могли понять, что противостоит им один человек, а не десяток стрелков… Ребята метко стреляли в кусты, из которых я уже ускользнул и безнадежно опаздывали — у меня даже защитное поле ни разу не сработало, прикрывая мою тушку от ружейной пули.

Мне надоело дырявить фальшборт парохода, и я перенес огонь на рубку корабля, что экипажу сразу не понравилось. Сразу после звона осыпавшегося стекла над бортом взметнулась белая тряпка и голос, усиленный жестяным раструбом громкоговорителя, прокричал:

— Переговоры! Не стреляйте!

— Лодку присылай, стрелять не будем. — гаркнул в ответ я и, на всякий случай пополз в сторону…

Лодка с переговорщиком подошла к берегу минут через десять. В небольшом ялике сидели двое — матрос на веслах и представительный мужчина, при капитанской фуражке, трубке и седой, как морская соль, в общем натуральный капитан.

Ялик у берега сильно качало прибрежной волной, поэтому капитан ловко соскочил в воду и в два шага добрел до берега, благо предусмотрительно обул высокие сапоги.

— Я Бойко Велемирович Надеждин, капитан парохода «Тобол» княжеского дома Строгановых. Кто вы такой и почему напали на нас?

— Великий князь Олег Александрович, княжество Семиречье…

— Не слышал о таком…

— Так и я о вас не слышал капитан. Ладно, суть не в этом. Я здесь представляю интересы княгини Строгановой Ванды Гамаюновны…

— А! А вот об этой девке я что-то слышал…

Нас разделяли два шага, и вот уже ничего не разделяет, а мой револьвер упирается прямо в середину загорелого капитанского лба, сбив фуражку на землю.

— Мы же на переговорах, так нельзя! — сипит капитан, показывая выпученными глазами себе за спину, где на лавке ялика лежит белая тряпка, привязанная к палке.

— Капитан, оскорбление правящей особы, да еще и совершенное ее подданным, является тягчайшим преступлением, и никакая белая тряпка не может тут служить оправданием. А я держал в руках брачный договор между князем Борисом Милановичем Строгановым и его супругой — Вандой Гамаюновной, а также его завещание в пользу той-же Ванды Гамаюновны, все скрепленное магическими печатями и все документы подлинные. Кстати, по завещанию все вокруг, в том числе и ваш пароход с баржей и грузом принадлежат Ванде Гамаюновне, а не тому гуляке в столице, что прогулял все свое добро, отравил двоюродного брата и теперь пытается уничтожить его вдову, которая носит в себе наследника рода Строгановых…ь

— Но мне говорили…

— Тот, что говорит что-то иное является государственным преступником и подлежит казни. Вы, капитан, являетесь таким преступником? — я взвел курок револьвера.

— Вы не можете выстрелить в меня, я под охраной обычая… Ваше имя покроется несмываемым позором…

— Боги с вами, капитан…- я отступил на шаг, опустив револьвер: — Я глава государства, у меня таких пароходов, поездов, городов и шахт…много. Тысячи людей работают на меня и готовы умереть по моему приказу. Для меня государственные интересы выше всех этих обычаев, а мое имя, в любом случае будут поливать грязью, потому, что на моем уровне врагов считают сотнями. Я могу сейчас застрелить вас, того молодца, что подслушивает нас из лодки и всех, кто целится в меня с борта вашего судна, и мне наплевать, что обо мне кто-то скажет. Тысяча сюда, тысяча туда — судьба десятка человек никого уже не волнует.

— Что вы хотите? — уже сдался капитан.

— Я хочу…Кстати, у вас на корабле что-то горит.

Потом мы с матросом, на пару, гребли в сторону корабля, рывками бросая ялик вперед, а капитан, забравшись на кормовую банку, зычным голосом, перемежая слова матом, руководил мечущимися по пароходу матросами. Оказалось, что горит не пароход, а принайтованная за кормой буксира баржа с ценным грузом, что тоже неприятно. Пока подтянули за концы баржу, пока перебросили сходни…

В общем, пара сотен драгоценных шкурок соболя были уничтожены, а примерно сотня сгодятся только на детские варежки.

Пока капитан орал, пытаясь выяснить что произошло, я задал логичный вопрос — а где, собственно, находится господин управляющий Савва Никитович Бочкин, который должен был следовать этим кораблем?

Минут через пять выяснилось, что за суетой, случившейся из-за ружейного обстрела с берега, все упустили из виду фигуру господина управляющего и сопровождающего его слугу, а теперь на борту отсутствуют и тот, и другой, кроме того исчезла лодка –плоскодонка, что на всякий случай находилась на корме баржи.

Ну, теперь мой счет к управляющему сильно вырос, и я не уверен, что мое желание мести за триста шкурок удовлетворит его собственная шкура, содранная с него…

Как-то само собой получилось, что капитан, отдав срочные распоряжения по пресечению пожара, встал напротив меня, всем видом показывая, что ожидает моих распоряжений.

— Бойко Велемирович, мой вам совет — встать на якорь, приводить баржу и груз в порядок и ожидать подхода каравана с вооруженными пароходами и войсками. Там вам стоит попасть на аудиенцию к княгине Строгановой Ванде Гамаюновне, выразить ей свое искреннее желание служить, после чего следовать ее указаниям, и тогда никто и никогда не вспомнит о ваших дерзких словах, произнесенных…

— Ваша светлость, я кабы знал… Да я бы никогда…

— Да, капитан… Если вдруг здесь снова покажется господин Бочкин — не сочтите за труд, просто пристрелите его, этим сделаете мне очень приятно.

Отказавшись от помощи и сопровождения, разрешив только вернуть меня на остров, откуда забрали, я взвалил на плечо, уже остывшую, митральезу… А что я с этим дурацким названием мучаюсь, язык себе ломаю? Будет теперь по-русски, пулеметом. Взвалил пулемет на плечо и двинулся в сторону, где замаскировал самолет. Надеюсь, что гад Бочкин его еще не нашел, а то, больно шустер этот тип на пакости.

Кружил я над окрестностями очень долго, но так и не заметил нигде ни беглецов, ни их следов, поэтому мне ничего не оставалось, как лететь в сторону городка Самарово, главного оплота князей Строгановых в этих землях.

Унылое зрелище, надо сказать, представляла собой княжеская твердыня. Старый, с покосившимися бревенчатыми стенами острог, надо полагать оставшийся от первых пионеров, осваивающих эти неласковые земли, десяток ободранных бараков и столько же домишек — вот и вся архитектура городка, крупнейшего на сотню верст. У бревенчатого причала стояло несколько лодок, а чуть подальше, у фарватера, на якорях, замерли большой пароход и одномачтовый парусник.

Я, по обыкновению, посадил аэроплан в нескольких верстах от Самарово, накинул его темно-зеленой сеткой и, налегке, двинулся в сторону поселения.

На подходе к поселку мне повстречались, бредущие навстречу, двое местных. С виду охотники, одетые примерно, как я — кожаные высокие сапоги, мокроступы, длинные плащи, шапки с опущенными сетками- накомарниками, стволы ружей из-за плеча. Один из мужиков тащил за собой что-то вроде небольшой лодки, в которой легко перемещать по болотам значительную по весу поклажу.

— Здорово, отцы. — я коротко кивнул прохожим — судя по лицам, плохо различимым за сетками накомарников, путники были значительно меня старше.

— И тебе поздорову, паря. — охотники остановились.

— Что нового в поселке слышно? Как торг, удачно ли расторговались?

— Да какой там. — мужики досадливо замахали руками: — Княжеская лавка закрыта, говорят, что товар не завезли — приблудная девка покойного князя заворожила и всю казну, что на закуп, поистратила на всякие камушки драгоценные и вино заморское. Говорят, что одна бутылка зеленого ликера, который она только и потребляет, больше двух тысяч рублей стоит. А английский купец, что торговлю на пароходе открыл, такие цены ломит, что мама не горюй. Почитай, в два раза дороже за все просит, по сравнению со старыми ценами, что в лавке были.

— И что вы? Купили что? — я кивнул на, почти пустые, санки, на дне которых лежал совсем небольшой сверток.

— Да что мы купили — ниток немного, а то прохудились совсем, да соль, потому как ту, что туземцы привозят, в пищу употреблять совсем невозможно. Она не сколько соленая, сколько горькая и вся пища после нее сильно горчит…

— Интересные дела у вас, отцы, творятся. — я поднял сетку накомарника, все равно меня комары и прочий гнус не кусали. Вились вокруг и, обиженно жужжа, улетали в поисках более легкой добычи.

— Приблудной девкой законную жену, вернее, теперь вдову покойного князя называют только враги, что князя извели и теперь пытаются весь народ, что княжество населяет, разорить, деньги все из княжества высосать и в разорении все оставить. А вдова покойного князя, княгиня Ванда Гамаюновна сюда идет с кораблями военными и воинской силой, дабы в княжестве должный порядок установить…

— Это, мил человек, не знаем, как тебя звать –величать, конечно хорошо, и если княгиня твоя все положенные бумаги имеет, то народ ее конечно примет. — охотники опять переглянулись: — Ты нам только скажи, как нам зимы пережить при таких ценах. Налоги собрали, деньжат у народа осталось немного, только на эти копейки ничего не укупишь у англичанина…

Понятно. Опять блокада, удушение конкурентов и опять англичанка гадит. Только все еще усугубляется срывом «северного завоза».

— Мужики! — я сунул руку в карман и побренчал монетами: — А давайте вы меня в поселок проводите, покажите, расскажите, что там и где, потом где-нибудь посидим с вами, выпьем, я угощаю. И вы мне про местное житье –бытье поведаете, как и с чего живете, что за товары в лавку нужно до ледостава завести и по какой цене продавать, чтобы население неудобство не испытывало и к власти уважение имело.

Городок Самарово. Какая-то лачуга.

Мои новые друзья, которые назвались Желаном и Васильком, привели меня к своему знакомцу, представленному как Тихомир после экскурсии по территории города. И теперь потребляя вонючую жижу, которую местные считали за брагу, и заедая эту брагу ягодой и слабосоленой рыбой, которая еще утром плескалась в водах Иртыша, я понимал, что мы с Вандой очень сильно попали. Пока девушка металась по стране, спасаясь от убийц, на огромных территориях княжества творился полнейший бедлам. Поставки товаров в лавки, осуществляемые до этого княжескими судами, были сорваны, по причине, что капитанам не давались деньги на закупки заказанных товаров, ссылаясь на то, что новая полюбовница покойного князя обчистила казну. С некоторыми лавочниками случились разные неприятности –кто на рыбалке утонул, а кто пропал, пойдя по ягоды. Единственным ручейком, что поставляли необходимое местным обывателям были британские суда, что приходили с Севера, но и цены за британский товар выросли в несколько раз. А ведь север, что русские, что местные племена нуждались во множестве видов товаров, на Севере ни ткани, ни металлы не производили, ни хлеб, ни картошка, ни капуста здесь не росли. Порох и свинец были привозными, и так чего ни возьмись, ничего нет. Соболиными шкурками сыт не будешь, а если питаться одной рыбой и олениной, то быстро протянешь ноги. И так со всем, чего не возьмись. А народ здесь очень себе на уме, не боящийся ни Богов, ни чертей, ни белых медведей, а сюда плывет та самая, «распутная девка», что якобы обчистила княжеские кладовые и сорвав подвоз всего необходимого, обрекла местных на обнищание и гибель. И если торговые лавки вновь не откроются, а их полки и лари не заполняться товарами по привычным ценам, никто не будет разбираться, жена это или любовница, брала она деньги или нет. Быстренько назначат Ванду виноватой во всех бедах и рано или поздно расправятся с ней, несмотря на любую охрану.

Городок Самарово. Пристань

Встал я сегодня очень рано и в очень плохом настроении. Если против похмелья, которым сейчас страдали мои вчерашние собутыльники, что вповалку лежали на земляном полу избы Тихомира, мой организм легко защищался примитивным заклинанием, то от всех остальных составляющих этой браги я просто отравился. С трудом утихомирив свой ревущий и бурлящий желудок, я встал с лавки, которую мне выделили из уважения, обвел покрасневшими глазами тесную избу. Из-за большой печи выглянула испуганная хозяйка, что с раннего утра хлопотала в бабьем углу. Увидев, что «важный человек» изволил пробудиться, замотанная в платок женская фигура с поклоном подала мне, вырезанную из цельного дерева, какую-то жидкость, оказавшуюся весьма годным рассолом. Сунув женщине в ладонь серебряный гривенник, я потянулся, вышел во двор, где, за отсутствием туалета, даже в виде дощатой будки, облегчился в заросли лопуха, после чего вернулся в избу и принялся будить своих собутыльников.

Свое помятое воинство на пристань я смог вывести только через полтора часа. Люди, вчера рвавшие у себя на груди ветхие рубахи и клявшиеся всеми клятвами, утром порвать в клочки проклятых англичашек, сегодня выглядели, как живые мертвецы. Но, тем не менее, молча собрались, подпоясались, выпили два жбана того же рассола, после чего разбежались, через десять минут вернувшись при оружии. Не знаю, способны ли стрелять их разномастные карамультуки, что, при размещении на выставке, могли заменить экспозицию «История развития ручного огнестрельного оружия на протяжении трех веков», но выглядели парни грозно, если смотреть издалека.

Первым делом, меня повели к общественному амбару, где хранились налоговые отчисления всего округа, сданные в своей натуральной форме. Честно говоря, этот сарай я хотел осмотреть еще ночью, и мы даже ходили на берег, запалив пару факелов, чтобы его срочно разыскать, но почему-то не нашли. Реку нашли, причал нашли, а вот сарай, что располагался в двух шагах от причала, почему-то, не нашли. Волшба какая-то, честное слово, не иначе.

Ну, при утреннем солнышке мне сарай конечно показали, и сейчас я пытался, через щель между, закрытыми на амбарный замок, створками ворот, рассмотреть, что же там, в сарае, хранится.

— И не надо, почтенный господин там ничего выглядывать. — позади меня остановился еще один покачивающийся абориген, выглядевший ничем не лучше моих собутыльников: — Все равно вы там ничего не разглядите…

— Это еще почему? — Удивился я: — У меня зрение очень острое…

— Да без разницы, какое у господина зрение…- абориген шатался с закрытыми глазами, но говорил четко: — Если из сарая все вывезли еще позавчера.

— Как вывезли? Кто посмел? — я хотел начать трясти гонца плохих новостей за грудки, но понял, что у него или оторвется голова, или порвется ветхая, заштопанная в десятке мест, рубаха.

— А я знаю? — резонно ответил мне мужик: — Я здесь ночной сторож. Был. Позавчера вечером вышел на службу, а мне староста сказал, что сарай пустой и в моей службе поселок более не нуждается. Вот я и пью.

— За мной. — скомандовал я своему воинству: — К дому старосты. И покажите кто-нибудь дорогу.

Разговор со старостой не задался.

Из добротной избы вышел мужик, лет сорока, одетый вполне прилично, а когда я, перед началом разговора, представился.

Не успел я закончить перечислять свои титулы, как местный голова дерзко прервал меня, заметив, что никаких великих князей в их ебенях никогда не было и ни будет, а перед собой он видит какого-то проходимца, что собрал местных пьяниц и теперь, дерзко, пытается что-то обманом получить у законной власти…

Я вам говорил, что водка и брага — это зло?

Если бы я столько не выпил вчера. Я был бы более адекватным, но, что сделано, то сделано… В общем, я повел себя совершенно неправильно. Привыкнув к легким победам, я сообщил старосте, что раз у него плохое зрение, и он не видит перед собой великого князя, значит я назначаю муниципальные перевыборы, в ходе которых мы выберем более зоркого главу муниципалитета…

Видимо, я слишком расслабленно тянул из кобуры свой револьвер. Во всяком случае злобный староста успел достать из складок армяка какую-то ручную бомбарду чудовищного калибра, выстрелить в меня и даже попасть. Моя магическая защита сработала штатно, отфутболив это ядро в рикошет, но только впервые сработала отдача, которая лягнула меня, как лошадь своим копытом, так, что мою светлость отбросило назад на пару шагов.