Книга Пророков

Глава 17 Самоубийца

Корабли пиратской эскадры шли на всех парусах. Четырнадцать самых крепких и мощных судов растянулись на целую морскую лигу. Капитан Лиск по кличке Лохматый стоял на флагманском мостике и обозревал окрестности через древнюю как мир трубу. Раздобыл он ее у одного купца. Дурак решил сопротивляться и теперь покоился на дне со всем экипажем шхуны. Поделом! Будь он более покладистым — может быть, и смог бы спокойно поплыть дальше на своей выпотрошенной, как копченый окунь, лоханке. Или без оной. Или вовсе вплавь…

Как, собственно, он все равно и закончил. Лиск усмехнулся — от той схватки у него остался косой шрам на щеке и вытекший глаз. Славные отметины. Любому издалека понятно, что Лохматый не стоит в сторонке, когда его ребята проливают кровь, а варится в самой гуще схватки. Давненько их, кстати, не случалось…

Труба описывала полукруг — от востока на запад и обратно. Никого, ни одного паруса. Лишь волны, да белые штрихи чаек, да соль на языке.

— Рыбью кость в задницу! — выругался капитан. — Словно все повымерло!

За двое суток им так и не удалось встретить ни одного паруса. Даже рыбачьи лодки — уж на что вездесущи — и те куда-то попрятались.

Экипаж маялся бездельем. Матросня резалась в карты, пила ром и дралась почем зря, зверея от скуки…

— Крысиный хвост мне в глотку! — снова проревел капитан.

В такие минуты Лиску казалось, что его подопечные — просто последний сброд. В общем-то, так оно и было: народ стекался на острова отчаянный и разгульный. Убийцы и грабители — висельники, другого слова не подберешь. Да еще убогие разные. Взять хоть последнего.

Из Нагрокалиса на рыбачьей лодке каким-то совершенно невероятным образом добрался человек не человек, зверь не зверь. Назвался Луи. Кривой, однорукий, шестипалый. Весь в крови, и пальцы на ногах переломаны. Говорит, был у Боба соглядатаем в Нагрокалисе. Да кто ж проверит-то? Сгинул Боб третьего дня в пучине. По собственной дурости — рому перепил, да купаться полез, его рыбина какая-то и сожрала.

Зато уродец рассказал немало интересного — про то, что в прибрежном городе у половины жителей словно мозги повывихнулись: работу бросили, жрут каких-то улиток и уличных крыс, грызутся между собой, разворошили кладбище, перебили священников. И, что самое главное — городская стража почти вся разбежалась, оставшиеся легионеры своего командира палачу сдали, сами больше службы не несут, только брагой наливаются, да купцов заезжих грабят. Городского голову местный киллмен с самострела пристрелил.

Короче — полный развал, и даже малому внешнему напору Нагрокалис противостоять теперь не способен.

Ну как тут доброму пиратскому братству не поучить обывателя уму-разуму? Тем более, что при неспешном разграблении — а спешить там будет некуда — с города можно куда как больше добра себе в карманы начесать, чем с одинокого корабля и десятка нищей матросни. Плюс развлечения, после обычного абордажа неведомые — бабенки молодые, да сочные, ласковые и перепугано визжащие, да еще сколько угодно, на выбор. Мягкие постели, вино и жратва от пуза… Короче, есть ради чего пройти под парусами восемь дней через половину Внутреннего моря.

Все бы хорошо, да вот команда — сборище тупых и жадных дураков. И хуже всего то, что не могут они дня прожить без того, чтобы не устроить драки. Даже когда на горизонте маячат баснословные богатства — и то не могут набраться терпения. Уже сейчас на двух кораблях случилась поножовщина и пять тел с распоротыми животами и резанными глотками ушло за борт кормить рыб.

Недаром за эскадрой всегда тянется целая стая водных хищников и падальщиков…

— Петлю вам на шею!

Восемь дней. Нет, не дойдет так просто эскадра до Нагрокалиса. Бунт будет почти наверняка. Перепьются, подерутся, решат, что добыча маловата, а доля капитана слишком велика.

Тут же найдутся желающие занять его место. Они и приволокут щепу с надписью «низложен», накарябанной судовым грамотеем. А потом, по заведенной традиции, придется в поединке на ножах выпустить кишки паре идиотов, да еще нескольких умников отправить в последний путь по доске — прочим в назидание. А все это — лишнее потраченное время и потерянные для команды бойцы.

— Раздери вас спрут через три колена!

Команде нужно развлечение, возможность развеять скуку хоть как-нибудь, выплеснуть ее на некстати попавшегося по дороге пузатого «торговца» или плоскодонку несчастного рыболова, с которого и взять нечего, кроме десятка сазанов, да возможности самого немного потыкать клинками, а потом отправить по доске, да за борт.

— Вижу судно! — вдруг взвился дозорный. — Судно!

Команда радостно гаркнула, рассыпаясь по палубе и хватаясь за кривые абордажные тесаки. Драться среди вант, парусов, мачт и прочего такелажа, мешающего хорошо размахнуться, удобнее всего было короткими клинками — а потому большинство искателей удачи были вооружены просто стилетами или короткими мечами с тяжелым широким клинком. Распри оказались позабыты, карточные долги — на время — прощены, размеры будущей добычи в затуманенных хмелем мозгах выросли до невероятных размеров, а капитан стал казаться мудрейшим из людей.

У Лохматого отлегло от сердца.

— Абордажные крючья на правый борт! — рявкнул он. — Рулевой, лево руля. Команде разбиться на абордажные отряды! Метательные машины к бою! Передать приказ на другие суда.

С мостика скатился и ринулся на бизань-мачту юнга. Угнездился в корзине, вытащил из-за пояса два красных флажка и принялся размахивать ими в сторону замеченной добычи.

Через некоторое время на мачтах идущих позади кораблей тоже замелькали флажки.

— Они услышали, капитан! — крикнул парнишка. — Идут за нами.

Корабли эскадры начали поворачивать одновременно с флагманом, и строй из кильватерной колонны превратился в широкую цепь — вроде той, с помощью которой дикие лисы загоняют свою добычу. Однако жертва даже не пробовала скрыться от преследователей.

Она стояла на одном месте, лишь медленно дрейфуя под ударами волн, не пытаясь повернуть, поднять паруса или хотя бы подать знак, что сдается на милость победителя, надеясь хоть на какое-то снисхождение к команде и пассажирам.

Ветер был добрый, и флагман стремительно приближался к огромному кораблю. Откуда он взялся, капитан не понял — он мог поклясться всеми морскими чертями, что ничего подобного здесь и в помине не было.

Судно появилось так внезапно, будто всплыло из пучины. Без мачт, без метательных машин, без бортовых люков для загрузки товаров в твиндек.

Впрочем, пираты уже подошли на расстояние выстрела, и Лиск забыл обо всем на свете. На него нахлынул охотничий азарт.

— Внимание всем! Приготовиться к высадке! Абордажные крючья и штурмовые мостики, к борту! На машине: фитили запалить. Стреляй!

Когда на крейсере поняли, что их собираются взять на абордаж, было уже поздно. Воины Голубого Круга привыкли видеть пиратов раболепными попрошайками, то и дело толкущимися возле правителя своего острова, и никак не ожидали, что в открытом море эти трусишки могут попытаться показать зубы. Пусть даже их выйдет четырнадцать против одного.

На флагмане хлопнул об отбойник длинный рычаг баллисты, пущенный опытным снайпером снаряд, скользнув между вантами вытянутого вперед бушприта, описал в воздухе крутую дугу, и сверху вниз обрушился на крейсер, расколовшись о палубу, по которой тут же поструилось горящее масло. Выбравшиеся было к бортам Ревуны вынужденно отступили перед огнем, прячась обратно в трюмы и захлопывая дверцы, с испуганным ревом забираясь на надстройки или прыгая, в ужасе от нестерпимой боли, за борт. Этих считанных мгновений пиратам вполне хватило, чтобы приблизиться к неподвижному кораблю и выбросить абордажные крюки.

Работая быстро и слаженно — одни заматывают на крепежные брусы веревки, другие выдвигают мостки, третьи кидаются по ним вперед — они торопливо спрыгивали на палубу, сторонясь догорающих масляных пятен, и выглядывая прячущихся членов команды.

Лиск, покинув мостик сразу после выстрела баллисты, кинулся к борту, выхватив подаренный в прошлом году самим С’мугой тяжелый обоюдоострый акинак, ворвался на вражеское судно одним из первых, ловко раскроил башку здоровенному Волосатому Ревуну, который с ревом катался по палубе, не в силах вынести боль от множества ожогов. Рядом выстраивалась и остальная команда.

Масло еще чадило черным смолянистым дымом, и лезть вперед, рискуя обуглить свои сапоги или запалить штанины никто не решался. Ненадолго над морем повисла мертвая тишина, нарушаемая лишь мирным плеском волн.

Но вот порыв ветра развеял последние дымы, и с серых надстроек с визгом и рычанием на пиратскую братию бросились спасавшиеся там от огня Ревуны. Перед огромными полуразумными обезьянами были чужаки, которых можно безнаказанно бить, терзать, рвать в клочья и пожирать, не опасаясь окриков вечно недовольных адептов. Из люков ринулись на свет, размахивая саблями, Люди-Крысы и все те же Ревуны…

Искатели приключений оказались отброшены и прижаты к борту — широкоплечие Ревуны, взмахивая тяжелыми секирами, обрушивали их на врагов из-за головы, словно не сражались, а рубили сосны где-то в глубине Тайга. При попытке парировать такой удар стилетом — стилет раскалывался на куски, словно был отлит из стекла. При попытке подставить тесак — тесак отбрасывался назад и входил в тело владельца вместе с лезвием топора. Единственное, что мог противопоставить этой силе человек — это ловкость. Увернуться от удара, подставляя под него соседа, и тыкать, тыкать раз за разом в мохнатое тело мечом или ножом.

С Людьми-Крысами пираты резались на равных. Именно резались — лемуты не рубили врагов с размаха, подобно Ревунам, а тыкали их саблями, либо вонзая, либо врезая в тело быстрыми движениями вперед-назад.

Если пирату удавалось, он успевал подставить под подобный тычок свое оружие. Если нет — то стремился сам заколоть или зарезать Крысу до того, как упадет от потери крови: сабельные порезы почти никогда не доставали до жизненно важных органов, но через огромные раны кровь текла из тела просто ручьем.

Кровь текла, местами собираясь в липкие лужи, но большей частью струясь вдоль борта и выливаясь через шпигаты вниз, доводя до безумия кружащуюся внизу стаю окуней, толстолобов и зубастых сазанов, пиратские абордажные отряды таяли на глазах — но как раз в это время второй пиратский корабль пришвартовался к левому борту крейсера Нечистого. Третий — перекинул сходни через нос, четвертый — через корму. Да еще на подходе был целый десяток. Пираты хлынули вперед, словно накатывающая на берег штормовая волна, и ударили в спины уже торжествующим победу окровавленным лемутам, умело вонзая стилеты и мечи им в печень, сердце, отсекая головы и перерезая горло.

Прежде, чем Люди-Крысы и Ревуны успели разобраться, в чем дело и повернуться к новому врагу, жизнь у них уже была отнята, вырвана из сильных тел и спущена в море, вперемешку с жизнями еще дышащих, но уже обреченных из-за огромной потери крови людей. Пираты прокатились до самой рубки, потом попятились, напоровшись на могучих Волосатых Ревунов, один за другим выскакивающих из ведущей в обширные трюмы двери. Одновременно на палубу продолжали прибывать подкрепления с пришвартовавшихся к бортам и корме пиратских судов.

В возникшей на палубе давке все решала только грубая сила и везение — никто не мог увернуться от падающего на голову удара, даже вовремя его увидев, никто не мог парировать несущегося в грудь клинка. Пираты кололи Ревунов тесаками, те в ответ крушили их головы тяжелыми секирами.

В считанные мгновения с обеих сторон полегла едва ли не половина сражавшихся, и только после того, как ряды воинов изрядно поредели, стало ясно, что огромные обезьяны имеют немалое преимущество: пираты не пользовались щитами, а встречать удары тяжелых топоров тонкими клинками оказалось занятием бесполезным. Пираты начали пятиться, испуганно оглядываясь в ожидании подкрепления и начиная понимать, что происходит что-то не то, что-то неправильное.

До этого боя морские разбойники и дрессированные животные Нечистого сражались большей частью на одной стороне, и во многих людях зародилось сомнение: а что они, собственно, делают на палубе боевого корабля Голубого Круга, на котором нечего грабить и который невозможно захватить — ибо обычный смертный не способен противостоять умелым в рукопашных и ментальных поединках темным адептам? Однако сражение уже началось, и бежать — теперь означало подставлять спину.

Проще всех в этой ситуации пришлось лемутам: созданные именно для сражений, они дрались решительно и самоотверженно, не задумываясь ни о чем. Ревуны с визгом и улюлюканьем кромсали пьяненьких людей огромными секирами, Люди-Крысы рубились на длинных и изогнутых саблях.

Адепт же, их возглавлявший, тоже испытывал некоторые сомнения: он никак не мог понять, почему давно прикормленные Мануном пираты вдруг вцепились в кормящую их руку? Впрочем, он все равно принимал активное участие в бою. Азр держал в руках самострел, причем не обычный, а крепостной, «выплевывающий» по три коротких стрелы за раз. Стрелы расходились веером и могли поразить троих врагов… или друзей — какая, в сущности, разница!

Пространство вокруг рубки вскоре оказалось расчищено. Большинство лемутов продолжало гнать искателей удачи к носу, а примерно треть, перебив скопившихся на корме врагов, уже перепрыгивала на двухмачтовую шхуну, что была накрепко принайтована к корме.

Здесь, в ожидании своей доли добычи, присматривали за кораблем несколько человек: сидящий в бочонке на фок-мачте юнга-сигнальщик, двое рулевых на мостике — в одиночку тяжелое дубовое колесо человек провернуть не способен, хромой снайпер возле метательной машины, кок, которому в благодарность за ежедневную работу разрешалось не ходить на абордаж и однорукий Луи.

И их доля в общей добыче пришла…

Снайпер, увидев ринувшуюся через борт рыжую толпу, смог только взвизгнуть — его тут схватили за руки и за ноги десятки лап, порвали на куски и победители принялись с утробным ревом пожирать парное мясо. Еще десяток ревунов кинулись к мостику. Рулевые, кинувшись к лестнице, обнажили тесаки…

Однако их надежда на то, что сверху вниз отбиться от наступающего врага будет легче, не сбылась. Хотя, отдернув ногу от мелькнувшей секиры, один из пиратов смог, наклонившись вперед, глубоко погрузить свой клинок в грудь Ревуна, его тут же сдернули вниз и затоптали. Второй продлил свою жизнь минуты на две — он постоянно подпрыгивал на ступенях, размахивал тесаком с невероятной скоростью, образовав перед глазами обезьян сверкающий полукруг и сдерживал их напор, пока один из ударов секиры не поймал его ногу опущенной на дерево и не отсек половину ступни. Пират, вскрикнув от боли, потерял равновесие, сверкающий полукруг исчез — и человека не стало.

Луи, увидев подходящего Ревуна сделал единственное, что только оставалось калеке: он опустился на колени, моля о пощаде.

Однако интересовало ли его самого хоть раз мнение истошно крякающей утки, которую он собирался зажарить для гостей? Ревун, сгребя его за волосы, поднял бывшего кабатчика в воздух, перехватил другой рукой под ногу, поднес живот ко рту и с жадным чавканьем вгрызся в тело, добираясь до самого вкусного — до печени.

Наблюдавший за всем этим юнга, побелев от страха, перестал дышать и прижал руки к сердцу, надеясь хоть как-то заглушить слишком громкий стук. Он знал, что взрослые пираты всегда богаты, всегда веселятся, ими восхищаются женщины и низко кланяются кабатчики, выбирая самые вкусные из блюд и самые дорогие из вин. Что постарев, пираты покупают себе большие дома, нанимают множество слуг, ухаживающих за ними днем и ночью и проводят вечера, покачиваясь в кресле-качалке и любуясь предзакатным морем.

То что честный, благородный и веселый пират может закончить жизнь, упокоившись в брюхе грязной и вонючей обезьяны, в его разуме никак не укладывалось. Как же тогда кресло-качалка, слуги и большой кусок жаркого каждый день?

Один из Ревунов, обглодав костяшку, откинул ее в сторону, почесал подмышкой, посмотрел в одну сторону, в другую, поднял морду к небу. Юнга, испуганно вскрикнув, шарахнулся назад и присел в бочке, надеясь, что его не заметили. Однако, когда он через некоторое время осторожно выглянул через край, обезьяна, карабкаясь со скоростью, которой позавидовал бы любой из моряков, поднималась по вантам.

— Господи… — в эту минуту паренек почему-то вспомнил именно о Боге, а не о Нечистом, испокон веков покровительствовавшим искателям приключений. — Господи, помоги…

До поднимающегося Ревуна оставалось всего ничего, и юнга, вскочив на край бочки, со всех сил оттолкнулся, надеясь долететь до катящихся внизу волн и скрыться среди них от жестоких врагов. До края борта он не долетел всего половину шага… и на корабле, привязанном девятью веревками к корме крейсера, не осталось ни единого живого человека.

Между тем в рубке корабля мастер Голубого Круга метался перед приборами, судорожно пытаясь понять причину отказа почти всех механизмов. Он принимался крутить рукояти, давил кнопки, он обшаривал трюмы корабля ментальным щупом. Пользы не приносило ни то, ни другое. Рукояти и кнопки не запускали никаких систем, а в зале управляющего кристалла в груде мелких осколков лежали без сознания живые, но избитые до полусмерти брейнеры. Увидеть повреждения их глазами С’тана не мог, а все лемуты находились на палубе.

Дигр с усмешкой наблюдал за его стараниями. Пару раз он даже делал попытку подкрасться к своему врагу, но в голове тут же начинало звучать уже знакомое предупреждающее пощелкивание:

«Подожди, не трогай его!»

«Почему?! Сейчас хорошая возможность свернуть ему шею.»

«Он отобьется, и ты не увидишь всего того, что я сотворил, — Солайтер весело защелкал, — и не узнаешь того, чего тебе так хочется».

«Мне хочется его убить…» — Киллмен сделал еще одну попытку приблизиться к мастеру.

«Нет, тебе хочется узнать, каким образом Голубой Круг захватил прибрежные города.»

При последних словах священник остановился:

«Ты знаешь, как это произошло?»

«Это знает С’тана», — насмешливо ответил Солайтер.

Тем временем мастер Голубого Круга наконец признал свое поражение в схватке с приборами, толкнул дверь рубки и вышел на свет, едва не поскользнувшись в обширной луже крови. Палубу устилали мертвые тела, со всех сторон звенело железо, доносились звериные крики радости и боли.

На корме Волосатые Ревуны уже возвращались с разоренного пиратского корабля. Со стороны носа лемуты еще не успели отбить атаку, но пираты явно отступали.

Вмиг оценив обстановку, С’тана быстро поднялся на крышу рубки, огляделся: море вокруг застилали паруса десятка пиратских кораблей, спешащих на сближение. У самых их бортов сверкали обнаженные клинки абордажных отрядов. На крейсер Голубого Круга напали пираты! И, судя по всему, собирались продолжить атаку.

На этот раз темный мастер не испытал даже приятного возбуждения от покалывающего сердце страха.

— Они сошли с ума, — удивленно качнул он головой, полуприкрыл глаза и положил ладонь на свисающий с шеи амулет.

Из горла его вырвался хрип, словно от натуги, адепт Нечистого медленно повел лицом по кругу, и там, куда падал его прищуренный взгляд, картина разительно преображалась. Баллисты начинали беспорядочно метать горшки с горящим маслом, корабли шарахались из стороны в сторону, сталкиваясь между собой, проламывая борта и обрывая такелаж. Кое-где метательные снаряды попали в цель, и на деревянных палубах вспыхнул пожар, но тушить его оказалось некому — разозленные люди вступали между собой в яростные схватки.

С’тана повел взглядом в обратную сторону, и все те суда, которых миновали горшки с пылающим маслом или таранные удары соседей, сами повернули к образовавшимся поблизости свалкам, заваливаясь с борта на борт, путаясь своими мачтами в вантах соседей.

Немного времени — и могучая эскадра практически перестала существовать, сладострастно добивая самое себя.

Дигр, вышедший на палубу следом за адептом, судорожно сглотнул от увиденного и схватился рукой за косяк двери.

«Это я, я сделал, — с детской радостью восторженно защелкал Солайтер. — Все благодаря мне».

«Ты заставил пиратов напасть на крейсер Нечистого?» — не поверил священник.

«Больше, — с гордостью поправил неведомый собеседник. — Намного больше. Но никого ничему не заставлял. Только чуть-чуть подправил. Заставил С’тану бояться тебя чуть-чуть побольше, и он сам поднялся на корабль и лично помчался в погоню. Немного уменьшил страх пиратов перед темным мастером, и они сами решили ограбить этот крейсер. Добавил немного храбрости главному Ревуну, надоумил его солдат усомниться в его храбрости, и они устроили поединок с твоим медведем, а потом перебрались продолжать его возле управляющего кристалла… — Солайтер опять весело защелкал. — Я даже не вмешивался, они его сами сломали».

— Великий Господь, — перекрестился киллмен.

Наверное, ему следовало радоваться — но зрелище того, как некое далекое существо смеха ради столкнуло в смертельной схватке тысячи людей, вызвало у него ужас. Сегодня он помогает Аббатствам, завтра захочет повеселиться со священниками… Что тогда? Разрушенные города, сожженные монастыри, груда мертвых тел — и никто так и не поймет, чего ради все началось?

На крыше рубки С’тана громко перевел дух, созерцая дело рук своих: множество пылающих вокруг крейсера кораблей, сцепившиеся в абордажной схватке недавние союзники.

И все, что только потребовалось для победы, — это несколько точных мысленных импульсов в разумы снайперов, рулевых, капитанов, волна беспричинной ярости, брошенная в сознание и без того готовых к бою пиратов.

Воистину, у неизменных друзей острова Манун помутился разум: неужели они, прекрасно зная силу адептов Нечистого, не понимали, чем кончится это бессмысленное нападение? Почему…

Правитель Голубого Круга судорожно схватился за амулет, протянул перед собой свободную руку, внезапно уловив уже знакомый ментальный щуп, что постоянно ощущался то тут, то там вокруг острова, — призрак чужого разума, оставивший свой след в сознаниях гибнущих людей. Значит, все это не просто так?

— Но кто же ты, кто? Явись, — со злобой пробормотал себе под нос мастер, вызывая неведомого врага. — Выйди на честный поединок, если хочешь войны.

В голове священника послышалось насмешливое пощелкивание:

«Так тебе интересны секреты С’таны, киллмен? Тогда иди в его разум, я приоткрою тебе узкую щелочку.»

Дигр мгновенно стряхнул с себя все печальные думы и сосредоточился на прощупывании памяти адепта тьмы. Он прекрасно понимал: другого такого шанса не представится.

Сознание правителя Голубого Круга пронизывал холод. В нем почти не ощущались обычные человеческие эмоции — их полностью вытеснили жажда власти и искренняя преданность Нечистому. Основные чувства переплетались настолько, что трудно было понять, служит С’тана темным силам, чтобы добиться власти, или стремится к власти, чтобы лучше служить своей вере.

Отсюда, из низших, чувственных пластов Дигр и начал пробираться наверх, к самым поздним воспоминаниям.

Сливаясь с сознанием мастера, священник понял, что никакого детства, никакой молодости у того не было. Во всяком случае, ничего подобного в его памяти не отражалось.

Там сохранились только пытки, новорожденные лемуты, расчлененные тела. Причем жертвами пыток и убийств в основном оказывались не люди, а именно юные глитики и ревунчики. Имелось несколько воспоминаний о войнах, в которых С’тана командовал крупным отрядом Псов Скорби, а потом опять — опыты, опыты, опыты, причем навязчивой манией проглядывала одна мысль: лемуты должны уметь говорить! В этом таилась какая-то огромная, невероятная возможность.

Первый из говорящих лемутов стал самым ярким из воспоминаний. Киллмен различил его в подробностях: уродливый, скособоченный, коротколапый глит. Потом опять война, вспышка радости от принятия поста правителя Голубого Круга, снова опыты — на этот раз большинством жертв были люди, от девушек и детей до глубоких стариков и сильных воинов. Их головы испепелялись на глазах, бегали одетые в рясы адепты, а самого С’тану переполняла ярость.

Огромные машины непонятного назначения и самых причудливых форм, ковыряющиеся в них мастера — по необходимости одетые не в привычные балахоны, а в куртки с короткими рукавами, — выращенные в подземных лабораториях драгоценные кристаллы, погружаемые в железные внутренности кораблей и механизмов.

И снова удача — хлопающий глазами лысоватый толстяк, в растерянности пытающийся перегрызть лежащий на столе осиновый крест.

Воспоминания стали более подробными, и священник начал понимать, что метсианские селения вовсе не обязательно завоевывать силой — достаточно внедрить в сознания руководителей воинских отрядов и правительства другие личности. Например — специально выведенных для этого лемутов.

Теперь становилась ясна и конечная цель изысканий темного мастера: он создавал говорящего лемута с достаточно развитым сознанием, который смог бы заменить человеческую личность в ее теле так, чтобы резко изменившегося правителя или командира не приняли за одержимого или лишившегося разума. Говорящие воины: глиты, Волосатые Ревуны, Люди-Крысы — стали всего лишь побочным результатом большого эксперимента.

Воспоминания становились все более и более четкими. Дигр словно сам, своею рукой толкнул тяжелую дверь и вошел в большой, тускло освещенный зал. Несколько сот лемутов стояли здесь не шелохнувшись так близко друг к другу, что, казалось, образовывали единый организм. На стене светился экран. Киллмен узнал на нем изображение Нагрокалиса с высоты птичьего полета.

Священник знал, что каждый из лемутов невидимыми узами соединен с одним из жителей города. Разум нелюдей перекачан в человеческие тела: убей лемута, и он останется в человеке навсегда. Правда, тогда новое существо станет самодостаточным и неуправляемым.

Машина для перекачки разума более всего походила на гроб с укрепленным на крышке тележным колесом из полупрозрачного голубоватого стекла. По ободу располагались таинственные руны. Внутри гроба что-то клокотало и булькало. Священник прошел меж омертвевших тел по единственному проходу и повернул колесо. Бульканье стихло. Лемуты шевельнулись…

На ночь давление на сознания далеких людей можно было ослаблять — все равно большинство спит. Зато оставшиеся здесь тела начинали двигаться, махать лапами и переступать ногами, в соответствии с идущими вдалеке снами. Это тоже необходимо — от долгой неподвижности оставленные здесь тела начинали болеть.

Нагрокалис, Алигана, Тоторик — вспоминал священник уже покорные его воле города. Первые из лазутчиков обретали тела в Баннере и Калгари. Скоро все они почувствуют на себе железную руку Голубого Круга.

Дигра привело в себя веселое щелканье — он увидел перекошенное от ярости лицо мастера.

— Ты проник в мое сознание, изменник! — С’тана указующе вытянул перед собой руку: — Взять его!

«Да почему же изменник?» — промелькнуло искреннее удивление в голове киллмена, он юркнул назад в рубку и захлопнул дверь, судорожно ища запорную рукоять. Таковой не имелось — и он с грохотом кинулся вниз по ступенькам. Спустя минуту за спиной послышался тяжелый топот Волосатых Ревунов.

Священник метнулся в одну сторону, в другую, высматривая хоть что-нибудь, способное послужить оружием — но обнаруживал лишь прочно закрепленные на полу кресла и темные прямоугольники колдовских экранов перед ними. Он развернулся, вскинул руку, пытаясь парализовать ноги подбегающего лемута, но добился лишь того, что на груди говорящей обезьяны ярко вспыхнул амулет. Взметнулась остро отточенная, тяжелая секира.

— Живьем! — очень вовремя прозвучал издалека голос темного мастера. — Он мне нужен живым!

Секира опустилась. Киллмен, уже успевший вознести по себе короткую поминальную молитву, облегченно перевел дух. Изрядно уставшие в бою с пиратами, Ревуны, пользуясь моментом, пытались отдышаться, стоя перед загнанным в угол пленником на расстоянии пары шагов.

«И что ты станешь делать теперь?» — послышались в голове знакомые щелчки Солайтера.

Действительно, что? Он мог немедленно убить себя одним из десятка способов, известных каждому воину-священнику — но тогда вместе с ним умрут те важнейшие сведения, которые он только что заполучил из памяти правителя Голубого Круга. Знания, от которых зависит судьба уже пораженных оборотнями прибрежных городов, а может быть — судьба Союза Атви и самих Аббатств.

Он мог сдаться — но удастся ли ему снова вырваться из лап палачей? Удастся ли донести добытые сведения до Аббатства? Или С’тана взломает его разум и высосет оттуда все, известное киллмену о планах его организации, получит в свое распоряжение сохраненные Книгой Пророков знания.

Наконец, Дигр мог вступить в бой и… И геройски умереть или попасть в плен — попытка нападения с пустыми руками на прикрытых ментальным щитом Волосатых Ревунов не давала ни единого шанса на успех.

«Помоги мне! — впервые в своей жизни взмолился священник не к Господу, а земному живому существу. — Помоги мне, Солайтер, сейчас я не имею права сгинуть! Ни в пучине, ни в пыточных подвалах. Помоги мне, раз ты настолько могуч, дай мне связаться с аббатом Демеро — все остальное будет уже не важно».

«У тебя не получится, — невозмутимо сообщил собеседник. — Вокруг слишком много ментальных щитов, да и С’тана уже пытается блокировать твой разум. Он чувствует мое присутствие и сильно злится…»

«Помоги мне! Вытащи меня отсюда или хотя бы пробей мне щель для разговора с Демеро!»

«Но зачем? Для чего мне делать все это? — удивился Солайтер. — Что я получу взамен?»

«Но ведь ты помогал мне все последние месяцы?! Давал советы, поддерживал ментально, иногда и просто защищал!»

«Мне было интересно, как ты выкручиваешься из самых безнадежных положений, — защелкал Солайтер. — Я только иногда подправлял возможные ошибки. Чуть-чуть. Остальное ты делал сам. Сейчас у тебя нет шансов. Чтобы спасти тебя, придется изменить все вокруг. Твоя игра закончилась. Нужно поискать кого-то другого».

— Подожди! — Не удержавшись, киллмен закричал вслух, отчего столпившиеся вокруг Волосатые Ревуны вздрогнули. Лемуты стояли на расстоянии вытянутой руки и… не нападали. Почему? Что удерживало их от последнего шага? Дигр начал понимать, что Солайтер его обманывает — он чего-то хочет от священника, но не действует столь же прямо, как С’тана.

И вот тут его словно окатило кипятком: Книга Пророков! И Солайтер, и темный мастер стремились к одному — ознакомиться с Книгой! И для обоих он, Рой Дигр, оказывался единственным доступным ключом…

Теперь все сразу становилось на свои места.

Киллмен ощутил, как к нему вернулись спокойствие и холодная уравновешенность. Итак, он мог умереть, унеся с собой новое знание и сотни тысяч жизней в уже начавшейся войне, о которой пока никто не подозревает и не узнает, если он исчезнет. Он мог отдать знания Солайтеру в обмен на спасение прибрежных городов.

Еще имелся С’тана — но тут лучше умереть, чем пойти на соглашение.

Лемуты, опершись на секиры, спокойно ждали его решения.

«Солайтер! — решительно вызвал своего собеседника Дигр. — Я поделюсь с тобой всеми знаниями, почерпнутыми из Книги Пророчеств, если ты спасешь меня и моих друзей, передашь аббату Демеро известие о тайном плане Голубого Круга и поможешь избавиться от проникших в прибрежные города оборотней».

«А с чего ты взял, что мне нужны эти знания? — весело защелкало в голове. — Они слишком стары. Оставь их себе».

«Тогда — что?! — Дигр ощутил, как его охватывает паника. Спасение казалось совсем уже близким, оно было здесь, совсем рядом — и вдруг… — Что тебе нужно от меня, Солайтер?»

«Тело, — наконец смилостивился собеседник. — Я хочу получить себе небольшое, но сильное и послушное тело. Лучше всего — приспособленное для передвижения на четырех лапах. Я хочу осмотреть мир сам, а не подглядывать то тут, то там чужими глазами».

«Тело?» — изумился киллмен.

«Да, тело. Я несколько раз пытался получить его силой, вытесняя прежнего хозяина. Но при этом оно становилось совершенно неуправляемым. Я хочу, чтобы кто-то передал мне тело добровольно, сдвинувшись сам в глубину подсознания. Тогда тело сможет ходить, разговаривать, есть, пить, а я стану лишь управлять им. Я стану его новым разумом, а прежний хозяин пусть занимается всеми естественными надобностями.»

«Но ведь ты можешь проникнуть в разум любого…»

«Надоело проникать. Хочу получить себе тело, подобное вашим. Побыть в шкуре обычного существа. Хочу попутешествовать по свету, побывать в разных лесах и городах, попробовать на вкус вино или жаренную курятину, которая так нравится двуногим. Хочу испытать голод и страх. Хочу сражаться со зверьми силами рук и ног, мечами и копьями, а не порабощать их ментальным воздействием. Хочу сражаться против адептов Нечистого — киллмены и аббаты слишком слабы, чтобы стать интересными врагами. Хочу вступить в схватку с мастерами Кругов. Пусть попытаются проникнуть в меня, убить меня, испугать или перехитрить…»

Мысль о том, что кто-то сможет его испугать или перехитрить — пусть даже и в образе обычного животного, — несказанно развеселила Солайтера, и он зашелся в частом щелканье.

«Но тогда существо, в которое ты вселишься, фактически умрет…» — понял Дигр.

«Да. И оно должно сделать это добровольно, иначе у меня опять не получится управлять чужим телом. Здесь, в соседнем трюме, как раз приходят в себя и начинают двигаться два брейнера. Один из них считает себя твоим рабом. Прикажи ему принять меня в свое тело, и я спасу вас обоих.»

«Нас четверо», — поправил собеседника киллмен, и Солайтер моментально встрепенулся:

«Хорошо, я выручу всех четверых. Ты согласен?»

«Позволить тебе убить моего друга?..»

«Раба.»

«Он не раб, Кизр — мой друг и соратник…»

«Ну и что? Разве ты не повел бы его в бой, на верную смерть ради спасения этих прибрежных городков? Так отдай его мне — и города будут спасены!»

Разумом Дигр понимал всю логичность и правильность этого предложения, но душой… Душа его категорически протестовала против того, чтобы приказать другу умереть. Одно дело — повести за правое дело соратников в бой, другое — просто убить их, пусть даже ради того же дела.

«Ты согласен на мое предложение, священник? — поторопил Дигра Солайтер. — Мне надоело сдерживать твоих врагов».

Душа метса продолжала метаться меж двумя ценностями, ни одною из которых он не мог пожертвовать — между жизнью друга и сведениями о тайной войне С’таны.

«Ты согласен?»

«Не-ет!.. — сорвался киллмен. — Я не могу отдать Кизра! Мне легче умереть, чем предать друга. Поэтому, если ты вытащишь нас из этой западни и поможешь донести сообщение о плане Голубого Круга в Аббатство, я готов отдать тебе свое тело, раз и навсегда».

«Принято!»

В этот миг Дигр запоздало понял, что мудрый Солайтер все-таки смог его перехитрить: ведь вместе с телом священника он возьмет его память, а значит — и знания из Книги Пророчеств. Получит их фактически даром, но теперь это не имело никакого значения. Рой ощутил внезапную слабость в ногах и устало осел на пол.

— Он умер! — воскликнул один из Волосатых Ревунов.

— Он умер, умер! — подхватили остальные говорящие лемуты.

— Как это умер?! — растолкав воинов, приблизился к священнику С’тана, внимательно вгляделся в глаза Дигра. От повеявшего из них холода киллмен невольно моргнул. Темный мастер злобно пнул его ногой: — Проклятый самоубийца! Ладно, может, хоть из твоей головы на острове удастся что-то извлечь. Надо будет отрезать ее и поместить в донный охладитель.

Слуга Нечистого круто развернулся и пошел назад, к лестнице. Лемуты устремились за ним.

Священник, все еще не веря, что все разрешилось так просто — его приняли за мертвеца и бросили одного, поднялся, огляделся по сторонам.

На стенах, давая слабый красноватый свет, горели факела. Не обычные — деревянные, обмотанные паклей и пропитанные смолой или салом, а железные. Потрескивая, как настоящие, они тем не менее не горели в полном смысле этого слова, а исходили множеством коротких толстых молний, выскакивающих из тонкого стержня и бьющих в верх рукояти. По сторонам имелось несколько кресел перед темными экранами.

Возможно, адепты, которые должны работать на этих местах, сейчас бьются наверху с безумными пиратами, ставшие жертвой детского розыгрыша Солайтера. А возможно, эти механизмы используются для каких-то конкретных целей и во время перехода через море ради пленения его, киллмена Роя Дигра, даже не включались.

Священник в очередной раз изумился тому, как мало они знали о могуществе слуг Нечистого, об их целях и способностях. Хотя… Хотя, как бы сильны они не были — Атвианский союз успешно противостоит натиску Кругов не первое столетие, а в последние годы даже смог их изрядно потеснить.

«Ты собираешься созерцать трюмы, или бежать отсюда?» — насмешливо защелкало в голове.

— Я должен спасти своих товарищей! — потребовал исполнения всех обговоренных условий священник.

«Без труда! — кичась своим могуществом, опять защелкал Солайтер. — Иди в угол зала, там должна быть дверь».

То, что могучий покровитель киллмена называл дверью, на деле оказалось округлым люком, запертым с помощью самого обыкновенного воротка — безо всяких ментальных замков и стопоров или иных выкрутасов, любимых адептами темных сил.

Открутив ворот и откинув створку Рой забрался в темное пространство между голых железных стен, прикрыл люк за собой и принялся на ощупь ползти вперед.

Назвать его путешествие легким было нельзя: каждые пять-шесть шагов впереди обнаруживалась поперечная перегородка со множеством дыр, через которые и приходилось переползать в следующую свободную секцию. Полого изогнутая стена за спиной была постоянно холодной и мокрой, за ней постоянно мерещилось журчание и звонкие шлепки, стена перед киллменом — относительно теплой и шершавой, но местами становилась раскаленной до нестерпимости. Зато тут не бегали лемуты с секирами наперевес, и не рубили все, что шевелится, обозленные сопротивлением пираты.

Вскоре священник начал догадываться, что находится в междудонном пространстве, попал в которое через люк, предназначенный для его осмотра и ремонта. Интересно, кто и как ухитряется его осматривать и латать в таких условиях?

«Ищи дверь!» — прозвучало в голове.

Рой принялся ощупывать стену перед собой, и вскоре действительно обнаружил овальную выпуклость с воротом сбоку. Открутив запор, он вывалился в обширный зал и зажмурился от света факелов, который на этот раз показался ему ослепительным.

Пол трюма осыпало огромное количество сверкающих кроваво-алыми отблесками осколков, в углу гудел какой-то высокий ящик, ритмическое пощелкивание доносилось со стороны темного экрана — но без кресла перед ним.

Священник закрутил головой в поисках оружия, желая сломать и эти агрегаты, но быстро понял, что его друзья и так набедокурили здесь вполне достаточно — но вот сами лежали, не подавая никаких признаков жизни.

Священник закрыл глаза, заставляя себя успокоиться, затем протянул руки вперед и почти сразу ощутил теплые волны энергии исходящие от мохнатых тел. Значит, живы.

— Ничего, медвежата, сейчас мы приведем вас в чувство…

Он подошел ближе, запустил пальцы в густую шерсть на загривке Кизра, снова закрыл глаза и сосредоточился, регулируя дыхание. Вдох через нос — выдох через рот, вдох через нос — выдох через рот. Одновременно он представил себе, что вдыхая, он приобретает немного развеянной в окружающем мире энергии, а выдыхая — выбрасывает немного назад, в пространство.

Вдох-выдох. Вдох-выдох. Так, шаг за шагом от смог установить контроль над своей жизненной энергией, которая является сутью любого существа, увязать ее со своим дыханием и в тот миг, когда, как ему показалось, возникло полное единение того и другого, он наклонился и словно бы выдохнул себя в затылок брейнеру.

Кизр дрогнул и тихонько зарычал. Шевельнул передней лапой, несколько раз дернул задней, приподнял голову, нашел мутным взглядом священника.

— Это вы, господин?..

— Вставай, Кизр, вставай. Нам нужно бежать отсюда, если ты хочешь сохранить для племени жизнь его нового шамана и маленького надоедливого Шептуна.

— Я готов, господин… — и медведь уронил голову обратно на осколки. Потом внезапно зарычал, рывком вскочил на четвереньки и замер, пошатываясь.

Выглядел он не лучшим образом — окровавленный, шерсть местами свалялась, местами выдрана. Но — живой и не сильно покалеченный.

— Тебе придется нести Шептуна на себе, — устало перевел дух священник. — У меня не хватит сил вернуть в чувство еще и его.

— Р-р-разумно… — Кизр, не поднимаясь на задние лапы, сграбастал своего малорослого помощника за загривок, оторвал от пола. — Мы можем идти, господин!

На мгновение киллмен изумленно замер, не в силах понять, каким образом брейнер ухитряется разговаривать с занятым ртом, но быстро вспомнил, что основная часть медвежьей речи — ментальная. И он настолько привык слушать их мысли, что уже не тратит на постоянное поддержание мысленного контакта никаких усилий.

«Твой лорс в заднем трюме, — прощелкал в голове киллмена Солайтер. — Он вполне сможет выбраться сам».

— Идем, Кизр. Нам нужно пробиваться наверх.

Тем временем на палубе вовсю шло веселье. После того, как большинство Волосатых Ревунов по приказу мастера бросились за киллменом, численное преимущество мгновенно переменилось в пользу искателей добычи.

Они воспрянули духом, и двинулись вперед, подныривая под секиры, настолько тяжелые, что даже могучие Ревуны, взмахнув ею, уже не могли изменить направление движения топора — даже видя, что врага в месте удара уже нет. Пираты подскакивали ближе, коротко тыкали в тело тесаками или стилетами, которые и вовсе входили в плоть без малейших усилий, тут же отскакивали назад, прыгали из стороны в сторону, не давая нацелить в себя неуклюжее оружие, подскакивали снова.

Рыжие мохнатые гиганты падали один за другим, получая смертельные уколы то в печень, то в сердце, то в надпочечники. Они либо умирали сразу, либо бились в агонии по несколько минут, захлебываясь кровью, заливающей легкие через разорванные артерии, или медленно ослабевали из-за разрывов брюшины.

Люди-Крысы отбивались куда дольше — легкие сабли позволяли им быстро отмахиваться от брошенных издалека тесаков, рубить тех пиратов, кто оказывался слишком близко; колоть, выбрасывая кривоватые лапы на всю длину, потерявших бдительность людей.

Но оказавшись против чересчур многочисленного врага и постоянно опасаясь окружения, они шаг за шагом отступали, пока не оказались прижаты спиной к рубке и не потеряли возможность отмахиваться по сторонам от тела или рубить врагов из-за головы. Пираты же приволокли несколько весел, которыми и забили беспомощных животных с безопасного расстояния, после чего ринулись по палубе вперед, азартно гоняясь за уцелевшими членами команды. В большинстве своем уцелевшие адепты были мастерами в управлении сложными механизмами корабля, а не в рукопашных схватках, а потому быстро полегли под ударами тесаков и ножей.

Особенный интерес у искателей удачи вызвал Азр. Адепта загнали на рубку, на самый верх. Он стоял на крыше, бешено размахивая разряженным самострелом, и поминутно делал вид, будто бы вот-вот выстрелит.

Пираты в ответ радостно улюлюкали и карабкались друг дружке на плечи, дабы достать нечестивца. В конце концов, Азр бросил бесполезный арбалет, выхватил палаш, сжал обеими руками рукоять и приготовился к последней схватке. Вскоре он очутился в центре живого кольца.

— Ату его, ату, — веселились довольные победители, подкалывая его с разных сторон своими тесаками.

— Ладно, хватит мучиться! — Из толпы вразвалочку вышел толстый мужик. — Тебе же хуже будет. Отдай ножик, — протянул он руку, — и, клянусь морскими чертями, мы тебя пальцем не тронем.

— А верна ли твоя клятва? — запыхтел Азр, не отпуская оружие.

— Матерью клянусь.

Пираты заржали:

— Ма-атерью! Гы, гы, гы!

— Чего ржете, бестолочи, — довольный таким успехом, воскликнул толстяк, — самая верная клятва. Ну как, согласен?

Азр в очередной раз попытался пробиться в сознание врага, но ему снова ничего не удалось. Казалось, кто-то всемогущий взял искателей удачи под свою защиту и не позволяет слугам Нечистого воспользоваться преимуществом более развитого разума. Адепт отбросил оружие и встал на колени, покоряясь судьбе. Толстяк тут же подлетел к нему и врезал коленом по лицу. Азр зашелся кровью и выплюнул пару зубов.

— Ты же поклялся!

— А он сирота! — загоготали пираты. — Си-ро-та. Может, ты и убил его родителей!

— Точно, — подхватил толстяк, — как сейчас помню. Лежал я в люльке, а тут этот выродок, да еще с войском…

— Я же еще не родился, когда ты в люльке лежал!

— Ой, братцы, он еще и разговаривает, — зашелся пират, — можно, я его снова ударю?

— Можно, можно!

Толстяк вновь саданул в лицо. Азр умолк.

— За борт его, по доске! — заорал кто-то.

Идея была одобрена общим гулом, и адепта стащили вниз, на палубу.

Доску уже успели приволочь с пиратского флагмана и положили на носу — как раз для такого случая. Длиннющая, усеянная острыми штырями, она перегибалась через борт, открывая дорогу в никуда. Со слуги Нечистого стянули мокасины и голыми ступнями поставили на штыри.

— Пошел.

Позади стоял толстяк с обнаженным палашом, и адепту не оставалось ничего, кроме как выполнить приказ. Он дошагал до края доски — ноги превратились в кровавое месиво, бросил последний раз взгляд на своих мучителей и прыгнул.

Пираты бросились к борту, чтобы не пропустить зрелища. Представление еще только начиналось.

— Держи!

В воду полетел обломок станины от орудия. Азр с облегчением уцепился за него и принялся грести. Кто знает, может, он и доплыл бы до берега, если б не кровавое пятно, неумолимо расползавшееся по воде. Запах плоти почуяла огромная рыбина, устремилась к поверхности, разевая зубастую пасть и готовясь к схватке за добычу. Острый плавник вспорол волну, неотвратимо приближаясь к Азру.

«Смотри, смотри!» — взволновались пираты.

Смотреть, однако, оказалось не на что. Рыбина выпрыгнула из воды, вспорола Азру живот и утащила извивающееся тело в пучину.

— Жаль, что так быстро, — разочарованно сказал толстяк.

— Ничего, Тощий, следующих по очереди кидать будем.

— А что, кто-то остался?

— Сейчас, рубку вскроем. Там, наверняка, еще кто-то отсиживается.

Полсотни пиратов, уцелевших в жестокой резне, побежали по кровавой палубе к рубке, предвкушая продолжение забавы. Дверь распахнулась от первого же рывка, и…

С радостно-грозным воем на расслабившихся людей кинулась толпа свежих, успевших отдохнуть и набраться сил, Волосатых Ревунов. Они вылетали из двери один за другим, снося секирами головы, разрубая тела наискось от плеч до поясницы, сбивая с ног и затаптывая когтистыми лапами. Почти половина разбойников полегли на месте, не успев понять, что же все-таки происходит. Остальные кинулись наутек, преследуемые разъяренными лемутами. От рубки вперед — на нос, туда, где поджидала своих жертв усеянная шипами доска.

Несколько человек, окончательно потерявших разум от страха, так и пробежали по доске вперед, падая в море с окровавленными ногами — и на запах еды стали подниматься из глубин все новые и новые хищники. Но большинство пиратов успели взять себя в руки, остановиться, обернуться к наступающим лемутам, готовясь еще раз преподать им смертельный урок.

Увы, ситуация изменилась: неудержимо наступающие Волосатые Ревуны зажимали пиратов на тесном, все более и более сужающимся к носу пространстве. Люди больше не могли метаться из стороны в сторону, уворачиваясь от тяжелых секир, прыгнув к врагу — они уже не имели возможности отскочить обратно, и огромные обезьяны с радостью прижимали своих жертв к себе и смыкали челюсти на их загривке. А лемуты не просто рубили пиратов — они наступали вперед, выдавливая самых дальних искателей приключений, до которых не доставало оружие, на злополучную доску.

Воздух наполнился криками — если те, кто сражался в первом ряду просто тяжело дышали, нанося удары или умирая с расколотыми черепами и перекушенными шеями, то тем, кто оказался ногами на шипах, оставалось только кричать от боли и предсмертного ужаса — и падать вниз.

Некоторые из пиратов, начиная осознавать неизбежное и не желая оказаться на доске, выбирались на борт, сами спрыгивали вниз, в бурлящую воду — но многочисленным тварям, собравшимся сюда со всей округи, было уже все равно, истекает их новая жертва кровью, или она пока еще цела и невредима.

Они, отчаянно торопясь слопать добычу еще до того, как это успели сделать другие, хватали все подряд, выпрыгивая из воды навстречу спасающимся от смерти и муки людям и подхватывая их прямо в воздухе.

Пока Ревуны добивали попавших на крейсер несчастных, сам С’тана неспешно поднялся на крышу рубки и обозрел море, сходу подправив ситуацию в нескольких местах, где люди успели успокоиться, корабли — расцепиться, а пожары — поутихнуть. И моряки, только что бок о бок тушившие огонь, неожиданно бросали мягкие кожаные ведра, выхватывали клинки и начинали яростно кромсать друг друга острой сталью, в то время, как воспрянувшее пламя уже подбиралось к их ногам.

Опять защелкали об отбойники длинные рычаги баллист — полные масла горшки, разрывая ванты, взлетали, разбивались о мачты и опадали назад, вниз, огненным дождем. Обозленные капитаны, команд которых никто не слушал, сами кидались в свалки, пытаясь с помощью меча и кулака навести порядок — но только усугубляли неразбериху. Обожженные горящим маслом пираты лезли на палубы соседей и вспарывали животы снайперам соседей. А если не могли добраться до соседей — нападали на своих, рубили обвязки и валы метательных машин, выкидывали горшки с маслом в море. Там их подхватывали волны и вскоре разбивали — опять же о борта кораблей.

С’тана, накрыв медальон ладонью, молча улыбался, следя за происходящим — и принимая в нем самое непосредственное участие. Ревуны добивали пиратов на носу, и уже начинали кое-кого из них пожирать, к небу тянулись клубы черного, маслянистого дыма.

В суматохе возобновившегося боя никто и внимания не обратил, как на корме сдвинулся люк и из него на палубу выпрыгнул красавец-лорс, следом за которым выполз паренек с висящим на шее пучком травы.

Чуть позже из рубки медленно вышел человек, сопровождаемый двумя опоясанными ремнями медведями, и все пятеро быстро перебрались на залитый кровью, мертвый и пустой корабль, принайтованный к корме.

Дигр вынул из руки одного из мертвецов тесак, прошел вдоль борта и перерубил десяток канатов, удерживавших абордажные крюки.

Корабль качнулся. Между ним и крейсером возникла черная щель, которая стала медленно расширяться.

— Надо попытаться поднять пару парусов, — негромко произнес священник. — Тогда нас точно никому не нагнать.

— Им уже сейчас не до нас, господин, — рыкнул брейнер.

— Это не важно, — тряхнул головой метс, — важно другое. Слушай меня внимательно, Кизр, слушай и запоминай. Все, что я тебе скажу, ты будешь обязан донести в Аббатство, до слуха аббата Демеро, и слово в слово повторить. Ты обещаешь мне сделать это, Кизр?

— Как пр-рикажете, господин. Но почему вы не хотите сделать это сами?

— Мне кажется, Кизр, — бросил палаш на палубу киллмен и поднял лицо к небу, — нет, я уверен, что как только произнесу последнее слово, то сразу перестану существовать. Вот и все. Так готов ли ты выслушать мою последнюю речь и донести ее до Аббатства?

— Готов, господин.

— Тогда слушай…

И священник-воин Пер Рой Дигр начал последний в своей жизни рассказ.