Книга Пророков

Глава 15 Внутреннее Море

Расправившись с братом Отто, поле на время успокоилось. Травы больше не сплетались в гигантских змей. Осока превратилась в самую обычную траву, высокую и жесткую, подсушенную солнцем.

Силы поля были подточены — оно чувствовало себя истощенным. Мириады корней с наслаждением пили влагу, смешанную с кровью мертвых врагов. Оставались еще четверо. Но полю было не до них. Оно успеет еще ими заняться.

Священник почувствовал эту перемену.

— Будем прорываться!

— Но, господин, ты же видел, что осока сделала вон с теми! — Кизр показал на трупы вдалеке.

— Пока эта чертова трава занимается ими, у нас есть шанс! Кроме того, ты забываешь, что у нас есть вутья.

Брейнер приободрился:

— Точно! Надо его натр-равить на эту осоку.

Священник не успел и глазом моргнуть, как шаман усыпил гуму: «Спи пр-роклятая, не то листья пообр-рываю…»

Вулли встрепенулся и диким взором посмотрел окрест.

— Осока — враг твой, — ввернул священник. И вовремя — толстяк уже шарил глазами в поисках того, на кого бы наброситься.

Уяснив задачу, Вулли с диким ревом кинулся к траве и принялся выдергивать ее голыми руками, вместе с комьями земли. На лице застыла зверская гримаса, руки кровоточили, но вутья не останавливался ни на миг.

— Повороти левее, — подсказал метс.

Вулли послушался. Он еще не совсем пробудился от грез и потому воспринимал любые слова как приказ. Путники медленно двинулись к побережью Внутреннего моря.

Осока все еще пыталась причинить им вред. То и дело какая-нибудь хилая змейка цеплялась за чью-то ногу или лапу. Но поле явно выдохлось. Достаточно было посильнее пнуть травяной жгут, чтобы он отстал.

Кое-где из земли показывались ростки, но были они какие-то мягкие, никчемные — едва достигнув пол-локтя в вышину, опадали и стелились по земле. Поле затратило слишком много сил на предыдущую битву.

Примерно через час отряд пересек Мертвую Пустошь. И на сей раз почти без приключений — если не считать разодранных штанин и сочащихся кровью лап.

Море подступало чуть не к самой осоке. Волны с глухим рокотом набегали на мелкий и серый, точно пепел, песок.

Берег устилали раковины. Их было так много, будто кто-то выложил ими берег специально, превратив в подобие мостовой. Они хрустели под ногами и рассыпались в мелкую крошку, временами болезненно покалывая брейнерам лапы. Однако путники, избегая ступать на край поросшего осокой поля, все-таки предпочли ракушки и пошли почти по самой кромке воды.

Спрут почувствовал добычу почти сразу. Компания еще только вышла на берег, а морской охотник уже знал: жертва сама идет к нему в щупальца. Он редко выбирался из своей прибрежной пещеры, большую часть жизни проводя в спячке, из которой выходил лишь на время брачных игр, да когда подводило брюхо от голода. Но сейчас, когда теплое мясо словно само просилось к нему в живот, имело смысл хорошенько пошевелиться.

Бочком, бочком Большой Коготь вывернулся из укрытия и поплыл. Двигался он быстро, отталкиваясь от воды одновременно всеми двадцатью щупальцами. Очень скоро он добрался до берега.

Небольшой заплыв освежил его, прогнав остатки сна. Правда, в крохотном сознании спрута возникло противное и чересчур привязчивое ощущение, будто кто-то забрался внутрь и пялится на подводный мир через его глаза.

Большой Коготь выбрался на берег на некотором расстоянии от добычи. Его будущие жертвы шли медленно и спокойно — похоже, ничего не подозревали. Морской охотник торопливо вырыл щупальцами в песке яму и залег в нее. Со стороны он был практически незаметен — точно камень, забросанный песком. Волны прибоя то и дело накатывали на спрута, обдавая пенными брызгами.

Он весь обратился в обоняние и слух. Спрут чувствовал, как приближается добыча. Аппетит в нем разгорался все сильнее. Скоро, очень скоро Большой Коготь вопьется клыками в нежное мясо. Сухопутные твари всегда отличались более мягким мясом по сравнению с обитателями холодных глубин.

Коготь ждал. Уж что-что, а это он умел. Часами он мог просиживать в засаде в ожидании косяка окуней или ламантины.

Он обладал воистину бесконечным терпением. И эта охота казалась ему детской забавой. Вот сейчас поравняется с ним первая жертва, и он стремительно выскочит из засады.

Легкие-жабры нервно раздувались. Малое сердце бешено колотилось, но второе — большое — отмеряло уверенный ритм. И это хороший знак. Его тело было сильно и здорово, как никогда.

Пора! Первый путник поравнялся с укрытием. Коготь набрал побольше воздуха и оттого раздулся, как рыба-шар. И распрямил щупальца. Подняв фонтан брызг, разбрасывая во все стороны мелкий морской песок, спрут подлетел локтя на три к жертве и шлепнулся прямо у нее на пути.

Однако шедший первым киллмен не растерялся. Сверкнул палаш, и два жгутовидных отростка упали на песок. Священник устремился в атаку. Ужасное оружие разило с холодной яростью. Каждый удар находил цель, а прочная, остро отточенная сталь легко рассекала бескостное тело.

Вскоре Коготь уже истекал кровью. Он начал понимать, что проигрывает, но не сдавался, пытаясь зацепить бешеного двуногого своими острыми когтями. Один хороший бросок — и человек, насаженный на толстое кривое острие, отправится к нему в пасть. И пусть беснуется там, если сможет! Но ничего не выходило. Любой выпад встречался точным ударом, и щупальца одно за другим оставались извиваться на берегу.

Внезапно послышался громкий плевок — по ракушкам потекла едкая черная масса, а Коготь попятился. Подобная тактика не раз спасала ему жизнь — но на суше проклятая краска не смогла превратиться в прикрывающую отступление густую завесу. Преследователь кинулся за ним, мелькнула стальная молния, и свет вокруг померк. Последнее, что услышал Коготь, были слова:

— Ну, вот и рыбу ловить не надо.

Кизр остался очень доволен поведением господина. Тот добыл много вкусного мяса. Очень много вкусного мяса. Брейнер поднял одно из обрубленных щупалец и с явным удовольствием облизал. На морде «мишки» выразилось неземное блаженство, шкура сделалась ярко-розовой. Зажмурив глаза, шаман впился в мясо. Он громко чавкал, урчал и приговаривал: «Хор-рошее мясо… вкусное мясо…».

Шептун исходил слюной, но не смел присоединиться к трапезе. Он вертелся вокруг и с жалобной миной смотрел на шамана. Ждал, пока тот соблаговолит пригласить его.

Но Кизр был слишком занят. Расправившись с первым отростком, он принялся за второй, потом за третий — и так до тех пор, пока не сожрал все щупальца. На Шептуна было тяжко смотреть. Наконец Кизр сыто икнул и, осоловело посмотрев на помощника, мотнул головой.

Шептун не заставил себя упрашивать. Он бросился на изрубленное тело и принялся отрывать от него куски. Туша спрута была покрыта сероватой слизью, но Шептуна это ничуть не смущало — с утробным урчанием он отправлял один кусок за другим в пасть.

Священник с улыбкой наблюдал за этим пиршеством и думал о том, как далеко все же ушло человечество от первобытных предков. «Вообще-то, не загони человек свои первобытные желания в бездонную пропасть подсознания, может, и Смерти бы не случилось. Ну, ели бы друг дружку, велика беда! Насытятся — остановятся. Природа мудра. А мы обуздали ее, мы стали чем-то отличным от того, какими были созданы. Стали размышлять о грехе, о Боге, о Вере. И эти же размышления нас и погубили в конечном счете. Убивать начали не для еды — а потому без счета…»

Тем временем, Шептун выел в теле спрута глубокую ямку и извлек самое вкусное: мозг. Мозг был не обычным — не та студенистая масса, готовая превратиться в мерзкие ошметки при первом прикосновении, — а похожим на твердый, покрытый искусной резьбой, камень. Брейнер уже собирался запихнуть его в пасть, когда метс его одернул:

— Ну-ка, постой!

Шептун с сожалением протянул мозг Рою:

— Пр-рости, господин. Конечно же, он пр-ринадлежит тебе!

Кизр отвесил помощнику звучный подзатыльник:

— Еще р-раз… — И обратился к Дигру: — Пр-рости меня, господин, это мой пр-ромах!

Священник поморщился. История повторялась.

— Я вовсе не собираюсь его есть.

— Тогда что? — удивился Кизр.

Вместо ответа киллмен взял мозг и сильно встряхнул. Масса оказалась на удивление плотной — словно каменная. Дигр стиснул пальцы — лишь небольшая вмятина образовалась на серой поверхности.

— Дай-ка мне вон ту раковину.

Шаман поднял расколотую крупную ракушку. Скол образовывал острый выступ и вполне мог использоваться в качестве шила.

Священник примерился и, ловко вдавив «шило», сделал круговое движение. Из лунки брызнула желтоватая жижа, вокруг потек неприятный, едкий запах. Расковыряв изрядную дырку, киллмен просунул в нее палец и принялся что-то нащупывать.

— Так я и знал!

Дигр вытащил палец. Мерзкая вонючая слизь стекала с ногтя, крупными каплями шлепалась наземь и медленно ползла в сторону воды. На лице киллмена отражалось отчаяние.

— Что случилось, господин?

Метс недобро посмотрел на спутников, видимо, прикидывая: сказать всю правду или повременить, — и поняв, что деваться некуда, выпалил:

— Плохи дела! Похоже, нас обнаружили!

— Но здесь же никого нет, — возразил Кизр, — конечно, если не считать осоку.

— Ты видишь эту дрянь? — Священник указал на слизистый ручеек, змеящийся к воде. — Так вот, это не что иное, как «сыворотка подчинения». Я эту гадость ни с чем не спутаю! Сколько лемутов ни препарировал — у всех одно и то же — не мозг, а камень, и внутри — эта пакость. Можешь не сомневаться, за нами уже выслана погоня. Может, спрут и не служил Нечистому, много беглых тварей, порожденных его слугами, шастает по миру.

Брейнеры слушали угрюмо, нехорошо таращили глаза — чуяли беду. Но роптать не решались. Шаман только угрюмо покряхтывал.

— Ты хочешь сказать, господин, — не выдержал наконец он, — что мы попали в ловушку?

— Да. Наверняка за сознанием спрута кто-то приглядывал. С’тана ведь знал, что мы идем в эту сторону, и, наверняка, использовал все возможности для слежки.

— И что же будем делать, господин? — с опаской оглянулся Кизр по сторонам.

— Или отступать на поле осоки, или готовиться к схватке.

Трава неподалеку зашелестела, словно приглашая путников в свои объятия, но снова оказаться во власти вампира никому не захотелось. Шептун подошел к самой воде, наклонился и, зачерпнув пригоршню, опрокинул на макушку. И так раз десять.

— Что он делает? — удивился метс.

— В бой с чистой шкур-рой идти надобно. — Шаман встал рядом с помощником и тоже начал «готовиться».

Очень скоро на горизонте замаячила темная точка, быстро выросшая в остроносый профиль — корабль адептов Нечистого, закованный в броню и движимый колдовскими силами, стремительно приближался.

Тем временем Паркинс-вутья, усыпленный гумой, увидел что-то невероятно приятное. Детина расплылся в блаженной улыбке, зачмокал губами:

— Ну, иди ко мне, птичка!

И двинулся на священника, широко распахнув объятья. По тому, как вздыбились порты молодца, Дигр понял, что намерения у того самые пакостные. Рой извернулся, проскочил под мышкой у прелюбодея и, оказавшись у него за спиной, резко ударил под колено.

Подъедало все с той же блаженной улыбкой повалился на землю. Должно быть, гума была к тому же хорошим обезболивающим средством.

— О, какая ты горячая, — томно прошептал Вулли и пополз к священнику.

Киллмен попятился. Он испытал многое за свою непростую жизнь. Два раза горел, четыре раза тонул, несчетное количество раз в метса вонзали копья, метали стрелы, на него бросались с кулаками и опускали палаши. Но никто и никогда не покушался на его честь!

Прошептав укрепительную молитву, Дигр со всего маху приложил носок мокасина о подбородок Вулли. Парень откинулся на спину и затих. Блаженная улыбка наконец покинула его физиономию.

— Ты зачем вутью обидел, господин! — раздался испуганный голос Шептуна.

Священник промычал что-то невнятное и развел руками. Брейнеры смотрели на него с явным недоверием.

— Вутью нельзя обижать, вутью любить надо, — запыхтел Кизр, — а то боги пр-рогневаются. А что он на тебя пошел, так на это не надо было внимание обр-ращать — гума нашептала, вот он и возжелал тебя. Он-то думал, что не ты это, а дева какая прекр-расная. Гума она завсегда похоть пр-робуждает.

— Пр-рогневаются, пр-рогневаются, — поддакнул Шептун, — и еще кар-ру нашлют. Виданное ли дело — вутью ногами…

Как по заказу, со стороны моря ярко полыхнуло, и тут же мощно ударил вверх фонтан воды у самого берега. Повалил пар.

— Ну, зачем ты обидел вутью, господин? — простонал шаман. — Тепер-рь все пр-ропадем!

Вновь полыхнуло. На сей раз громовержец был точнее — молния взрыла песок у ног священника. Судно Нечистого покачивалось всего в сотне шагов от берега, но ни аншаб, ни священник, ни лорс никак не могли заставить себя поверить в то, что стреляют именно с него. Могучие машины корабля смели ментальный щит киллмена, как ураган уносит опавший лист клена, и не позволяли никому из своих жертв связать возникшую опасность с носовой установкой, осознать то, что они находятся под сильнейшим чужим мысленным воздействием.

Дигр смотрел на море и думал о том, что всему должно быть материальное объяснение. Душа, однако, тянулась к молитве. Губы зашептали сами собой — сокровенное и не раз говоренное. «Отче наш, иже еси на небеси…» — трепетали, дрожали губы у Дигра. Вспоминались грехи покаянные и непокаянные. Вспоминались враги, коим свернул когда-то шею, а не подставил другую щеку. Перст творил крестное знамение, а душа взывала к ангелам небесным.

И тут свершилось чудо. Не оставил Всевышний милостью своей! В солнечном нимбе появилась шлюпка черная, с бортом позолоченным. Правил шлюпкой черный монах — капюшон на глазах, ряса бечевой подпоясана. А на веслах — ангелы мщения, с зевами оскаленными.

Священник, как зачарованный, смотрел на божественную ладью. Кажется, он уже стоял на коленях. Кажется, отбивал земные поклоны. Священник впал в тот особый экстаз, что даруется только самым верным служителям Всевышнего. Он видел глазами Его. Он был дыханием Его. Скромный священник из Аббатств. Маленький служитель Его культа.

Между тем, из шлюпки высыпали Волосатые Ревуны во главе с темным адептом, опрокинули священника на песок и умело связали узкими ремнями. А затем, для подстраховки, надели еще и колодки: голову просунули в «переносную плаху», туда же продели кисти. Только после этого отключились машины корабля, и с разума киллмена спал молитвенный экстаз. Рой попытался было раскидать обидчиков, дико мотнувшись из стороны в сторону. Но, сбив одного из Ревунов в воду, добился лишь хорошего пинка в живот — захрипел и поник головой.

Так же быстро лемуты скрутили и брейнеров, потом Вулли, который, надо сказать, не особо и сопротивлялся: вутье казалось, что он предается любовным утехам. Кира просто загнали на нос лодки — адепт Нечистого сжал его сознание точно железными тисками.

Лодка отчалила. Гребцы мерно и слаженно заработали веслами. Над водой стелился невесть откуда взявшийся туман. Священник лежал на корме. Рядом распластались его друзья. Кир же стоял на носу с понуренной головой, ветвистые рога чуть не скребли по днищу.

Легкая победа быстро превратила Волосатых Ревунов в тех, кем они являлись на самом деле, — в гигантских обезьян.

Как ни старались они держать себя в рамках дисциплины, но восторг пробивался наружу. То и дело кто-нибудь из команды вдруг растягивал губы, ощеривался и, бросив весло, принимался молотить себя в грудь, при этом истово ухая. Неистребимая память поколений давала о себе знать.

В такие моменты адепт, сидевший на носу, вздрагивал, словно просыпался, и, мгновенно оценив обстановку, обрушивал ментальный удар на крикуна. На морде несчастного изображалось замешательство. Лемут прекращал безобразие и вновь принимался за греблю.

Лодка удалилась от берега уже на две сотни шагов — гребцы знали свое дело. Море было спокойно, даже легкая рябь не тревожила воды. До горизонта раскинулся серый и безразличный ко всему на свете саван, укрывший тысячи тысяч живых существ.

Через некоторое время нос лодки стукнулся обо что-то, невидимое в сгустившемся тумане. Суденышко качнулось, чуть не вытряхнув содержимое.

— Сгружай их, — заухал здоровенный Ревун, видно, десятник. — Чего расселись?!

Команда побросала весла, для порядка поухала, почесалась, попрыгала на нижних лапах и принялась за дело.

Лодка была довольно широкой, и лемуты могли по ней перемещаться по два в ряд. Пара гигантских обезьян вприпрыжку подлетела к Вулли-вутье, взгромоздила толстяка на плечи и бросилась к носу. Перемахнула через борт и побежала прямо по туману.

Видимо, добравшись до палубы корабля Нечистого, Ревуны сбросили поклажу. Та с грохотом ударилась обо что-то железное. Внезапно прямо из клубов тумана возникла еще парочка — на сей раз отборных Людей-Крыс. Они подхватили Вулли и скрылись с ним в полупрозрачной пелене.

Затем примерно то же повторилось с брейнерами. Единственное отличие заключалось в количестве носильщиков. На каждого пленника приходилось уже четыре лемута.

Потом ведомый под уздцы Кир понуро протопал по невидимым ступеням.

Дошла очередь и до священника. Ревуны потащили его за ноги. Подъем оказался неожиданно коротким — и метс оказался на борту огромного судна.

Было оно сплошь отковано из металла. На палубе не имелось почти никаких построек — лишь небольшая рубка на корме, да капитанский мостик, да орудие, укрепленное на треноге у левого борта.

Орудие привлекло особенное внимание метса. Раньше о смертоносной машине он слышал только из рассказов бывалых киллменов, а теперь мог лицезреть ее воочию.

Жерло, достигавшее в длину шесть локтей, смотрело за корму. Было оно иссиня-черное, словно безлунная, беззвездная ночь, и могло бы внушать страх, если б не тренога. Тренога же была самая обыкновенная — из наспех сколоченных жердей, — подъемно-поворотный механизм тоже не отличался оригинальностью — рычаг да зубчатое колесо. Поскупился оружейник.

У орудия стоял темный адепт. Висящий на груди амулет с рубином говорил о высоком его положении. Капюшон был надвинут глубоко, оставляя на воле лишь тонкие, плотно сжатые губы, выдающие жестокую натуру, да узкий, совершенно прямой нос.

Адепт стоял молча, не выказывая ни малейшего желания поприветствовать гостя. Длинные, напоминающие вязальные спицы, пальцы постоянно перебирали четки, костяшки которых были выполнены в виде человеческих черепов.

— Ты из Красного Круга? — спросил его Дигр, остановив взгляд на амулете.

— Кто пожаловал, — качнул головой слуга Нечистого. — Я ждал этой встречи.

Голос показался знакомым. Священник пристально посмотрел на адепта. Его облик пробуждал какие-то воспоминания. Но где они могли встречаться?

Взгляд священника невольно упал на голого зеленокожего глита, уныло стоящего рядом с подъемным рычагом. Другой — не менее здоровый — облокотился на поворотное колесо.

— Что, застоялись, ребята?

«Ребята» не отреагировали. Лишь тот, что у рычага, натужно зевнул.

Адепт положил руку на лафет и, видимо, намереваясь продемонстрировать необоримую мощь орудия, мысленно приказал наводчикам развернуть жерло в сторону берега.

Глиты лениво принялись за работу. Раздался тихий шорох, и орудие принялось медленно поворачиваться в заданном направлении. Наконец, цель была поймана в прицел — небольшое деревце, чудом проросшее сквозь песок.

Адепт дернул за толстенный канат, и пушка, подпрыгнув, выплюнула струю огня напополам с дымом, дернулась назад и ударила стрелка в плечо. Когда дым рассеялся, священник увидел, что дерево стоит как ни в чем не бывало.

— Браво! — съехидничал он.

Лицо адепта исказилось выражением боли и злобы. Он схватился за плечо и сжал пальцы. Вскоре жалкая гримаса сменилась жестокой улыбкой.

— Сглазил ты меня, отче. Ты представляешь, опять по тому же плечу!

— Ах, вот ты кто такой…

В этот момент священник весьма пожалел о том, что не прикончил Азра. Как же просто было это сделать тогда, на стойбище. И как трудно сейчас… Впрочем, не все потеряно. Ведь подчинился же адепт Нечистого его желанию увидеть оружие в действии! Может, выполнит и другие приказы…

— А я тебя и не признал сперва.

Адепт выпятил хилую грудь:

— А ты не так умен, как мне говорили. Неужели ты подумал, что стаду брейнеров под силу сбить летуна. Пф… — презрительно скривился адепт. — И неужели ты думаешь, что служитель Голубого Круга всерьез станет договариваться с каким-то попиком о том, чтобы тот замолвил за него словечко. А что до стихий — это да. В этом ты прав! — Азр довольно разулыбался. — Мне и корабль доверить можно, и летун, да и войско немалое. Со всем справлюсь.

— Полагаю, слуга Нечистого, что, ежели будет на то корысть, ты с кем угодно договоришься! А что до того, будто ты умен, — это ты кому другому расскажи, уж я-то твои извилины изучил, можешь не сомневаться. Так что не бахвалься!

Азр озлился. Капюшон скрывал верхнюю часть лица, но и по той, что выглядывала наружу, можно было понять: адепт вот-вот лопнет от ярости.

— Не твое это дело, метс, судить о том, что тебе неведомо. Твое дело — ожидать смерти. Лютой смерти. Твое дело — валяться в ногах у моего господина, выпрашивая, чтобы он поскорее избавил тебя от твоей жалкой жизни.

— Не пугай, — спокойно сказал киллмен.

Посмотрел на солнце — светило только что выглянуло из-за туч, на небо — и голубого стало больше, чем серого. Возможно, все это он видит в последний раз. Что ж, значит, пришла пора, пенять не на кого.

— Если бы ты мог, ты давно бы убил меня, — проговорил он. — Но ты не можешь. И в этом твоя беда.

— В этом твое счастье! — взвизгнул Азр. — Если бы не мастер, кормить бы тебе рыб. Но знаешь, не слишком радуйся, ведь всегда может произойти несчастный случай.

Несмотря на угрожающий тон, слова адепта звучали не слишком убедительно. За бахвальством и разнузданностью скрывался страх. Азр смертельно боялся священника. И потому костистые пальцы беспрестанно перебирали четки, и потому капюшон скрывал глаза, желтоватые, как у больного болотной лихорадкой пса.

— А теперь ты послушаешь, что я тебе скажу! — шевельнул колодкой киллмен. — Если ты не оставишь пустую болтовню, то я не дам за твою жизнь и тухлого окуня.

Губы адепта дрогнули, чуткие пальцы на мгновение взлетели над костяшками четок.

— В трюм его! — не в силах скрыть дрожь, крикнул Азр. — И не спускать с него глаз.

Двое Людей-Крыс схватили Дигра и, дотащив до люка, швырнули в темноту.

— И помни, — донесся сверху все еще срывающийся на фальцет голос, — ты значительно ближе к тому, чем к этому свету. Не испытывай же судьбу.