Книга Пророков

Глава 10 Подъедало

Вулли Паркинс, по кличке Подъедало, все время хотел есть, отчего постоянно что-то жевал и, как ни старался, ничего не мог с этим поделать. Карманы его кожаных штанов вечно оттопыривались под тяжестью снеди, ладони лоснились от жира, в волосах порой можно было найти хлебных крошек на целый птичий выводок.

— Эй, Вулли, — непременно поддевал Паркинса какой-нибудь остряк, едва тот появлялся на горизонте, — это не ты сожрал мои мокасины, второй день не могу разыскать?

Если под рукой оказывалась палка или камень, то шутнику приходилось несладко — Паркинс редко давал промах. Но чаще подручные средства отсутствовали, и Вулли довольствовался площадной бранью, искусством извержения которой владел в совершенстве.

Отец Паркинса сгинул в водах Внутреннего моря, когда Вулли едва минуло десять лет, вместе с рыбацкой лодкой и всеми снастями. Паркинсу пришлось помогать матери — кроме него, в семье было еще четверо детей. Именно с тех пор Вулли и терзало постоянное мерзкое, сосущее чувство, которое зовется «голод» и которое он всей душой ненавидел.

Этим утром Подъедало получил увольнительную и первое, что сделал, — зашел в покосившуюся хибарку, где когда-то жил. Теперь дом пустовал: мать умерла несколько лет назад, братья разлетелись по белу свету. Вулли отсчитал от двери четыре шага, наклонился и подцепил половицу.

За доской скрывался сверток. Вулли достал его и вновь водрузил половицу на место. Затем развернул сверток и придирчиво осмотрел его содержимое.

Рогатка, сделанная из гибкой можжевеловой ветки, была излюбленным оружием городской бедноты. Несмотря на неказистый вид, била она исправно: в лесу ею можно было даже подстрелить небольшого зверька или птицу. Правда, человека этим, конечно, не убьешь — а потому к подобной приспособе в карманах отребья городская стража относилась с безразличием.

Подъедало порылся в кармане, извлек обломок какой-то кости, положил его на кожаную площадку, прикрепленную к бечеве, и выстрелил в стену. Гибкие рога стремительно распрямились, и кость, врезавшись в стену, отрикошетила с такой скоростью, что Вулли едва успел увернуться.

— Может быть, я обжора и увалень, — довольно сказал он, — но пусть только попробуют сказать это вслух!

С чувством выполненного долга Подъедало вышел из дома. Теперь предстояло истратить несколько монет — недельное содержание стражника-новобранца. Немного поразмыслив, Вулли направился к базарной площади. Не идти же, в самом деле, к Максу-мясорубу? Там на все сбережения только и можно, что получить кусок ливерной колбасы.

Под ложечкой предательски посасывало, и Вулли ускорил шаг. Он был уже близок к цели, когда грубый голос окликнул его:

— Эй, толстяк, куда торопишься?

Вулли невольно остановился и вжал голову в плечи. В следующий момент сильная рука рванула его сзади за рукав, и Паркинса развернуло, словно перышко.

Он увидел человека довольно высокого роста с добродушной физиономией, выражение которой совершенно не вязалось с голосом и поведением. Лицо незнакомца показалось Вулли ужасно знакомым. Но где он мог его видеть, как ни старался, припомнить не мог.

— Эй ты! Чего уставился? — надвинулся незнакомец.

«Наверное, рыбак с побережья, — предположил Подъедало, — они никогда не утруждали себя хорошими манерами».

Словно прочитав его мысли, незнакомец сказал:

— Слышь, малый, у меня здесь груз рыбы. Поможешь продать, пока не залежался, — пятая часть барыша твоя. Ну как, по рукам?

«Что ж, — решил Вулли, — монеты еще никому не повредили». Предложение выглядело соблазнительным, и если бы оно прозвучало из других уст, Вулли не раздумывал бы ни мгновения. Однако сейчас что-то удерживало его от заключение сделки: толстяк ощущал странное беспокойство, даже голод заметно отступил.

— Для начала я хотел бы узнать ваше имя, милорд, — как можно более солидно сказал Вулли. — И было бы неплохо увидеть товар.

— Милорд? — осклабился незнакомец. — Ты меня еще калиннским королем назови! А имя мое — Чак. Что до товара, так он неподалеку, у кладбища. Телега, запряженная парой кау, а на ней — рыбы видимо-невидимо.

«Телега у кладбища… — засомневался Вулли. — Что-то здесь не так. Кто же оставляет товар у кладбищенской ограды, враз нищие и бродяги растащат. Пойду-ка я по добру по здоров…»

— Покорно благодарим, — сказал Паркинс, — только ничего не выйдет. Я внезапно вспомнил, что у меня есть одно неотложное дело. Так что позвольте откланяться.

— Какое еще дело? — воскликнул Чак. — Четвертая часть твоя — и по рукам! Что скажешь?

Чем дольше Вулли говорил с незнакомцем, тем больше его пробивала дрожь. Уж очень старался Чак, уж очень хотел, чтобы юноша отправился с ним. А мало ли в лесах лихих людей? Выйдут из Тайга в Нагрокалис подкормиться — и обратно. Только трупы потом находят. Вулли украдкой взглянул на незнакомца и обмер: тот как две капли воды походил на купца, зарезанного прошлой ночью. Чертовщина какая-то!

— Не пойду, и точка, — сказал Вулли. — Вы идете своей дорогой, а у меня — своя. И нам, я глубоко в этом убежден, не по пути.

— Дело твое, парень, — процедил Чак, — только знай: ты совершаешь большую ошибку.

Вулли развернулся и пошел прочь — вернее, собрался пойти. Сделав шагов десять, он почувствовал, как что-то настойчиво поворачивает его назад. Будто тянут за тонкую жилу, наподобие той, что используют в рыбачьих артелях для промысла огромного морского тунца, достигающего в длину до пяти локтей. И толстяк вернулся.

— Ну, вот и молодец, — сказал Чак. — Ты не пожалеешь, парень, что пошел со мной. Уж я тебе обещаю.

— Я не пожалею, что пошел с вами, — как во сне повторил Вулли, — я не пожалею…

Паркинс не хотел идти. Каждая клетка его тела кричала: не делай этого! Наплюй на барыши и беги отсюда! Беги что есть мочи, как в детстве, когда вожделенный яблоневый сад вдруг ощетинивался сторожами с арбалетами.

Но какая-то странная сила вынуждала его подчиниться. В глубине сознания возникла мысль, чужая и холодная: «А он славный малый, этот Чак». Мысль пульсировала и расширялась. Наконец, она вытеснила все другие, и Вулли поверил, что страхи его напрасны, — точнее, был вынужден поверить.

Они пошли по направлению к окраине, туда, где находилось городское кладбище. Паркинс чувствовал, что проваливается в бездну, в какую-то бесконечную черную нору. Но сопротивляться не было сил.

Поравнявшись с покосившейся оградой, незнакомец остановился и втянул ноздрями воздух, словно лорс, ищущий запах хозяина.

— Славный будет денек, паря, — сказал Чак и хлопнул Вулли по плечу. — Ох, и славный.

— Денек будет славный… — механически повторил Паркинс.

Ветер, дувший со стороны кладбища, доносил запах свежей земли и тлена. Мало того, он доносил и звуки. Жуткие звуки, от которых кровь застывала в жилах.

— Наши встают, — ухмыльнулся Чак, — скоро ты их увидишь, паря. Славные ребята, только вот осталось от них маловато. Свежая кровь требуется…

Вулли слышал отвратительный скрип и скрежет, то и дело прерываемый сатанинским хохотом. С треском разлетались доски, стонали, выворачиваемые из земли, камни.

Чак еще раз втянул воздух и, видимо, убедившись, что все идет по заранее намеченному плану, осклабился:

— Успели!

К кладбищенской ограде невероятно медленно двигалась странная процессия. Возглавлял ее некто в черном саване, который был местами изъеден червями, местами истлел, но все еще являл миру величие золотого узора, пущенного рукой умелого мастера. Вслед за головой процессии двигались существа в одеждах попроще. Собственно, и одеждой-то это назвать было нельзя — гнилое разноцветное тряпье, едва прикрывающее не менее гнилую и не менее разноцветную из-за трупных пятен плоть.

— Ты думал, это все сказки? — не унимался Чак, — ан нет. Мои хозяева нашли способ использовать мертвые оболочки. Совсем недавно, но нашли. Загружают в мертвяков какое-нибудь сознание вперемешку с жизненной силой — и айда… Никакой мистики — одна чистая наука. Только вот беда: жизненной силы этой хватает не надолго. Слишком уж быстро расходуется. Повывертывались из могил — устали, сделали три шага — устали… Но это лишь до того, как крови живой напьются. Вот выпьют тебя и воспрянут — жаль, ты этого не увидишь.

Голос купца дрожал — похоже, ему и самому не нравилась его миссия, он жутко боялся оживших трупов и непрерывно говорил, чтобы хоть немного избавиться от ужаса.

Тем временем, процессия доползла до ограды, вывернула ее из земли и зазмеилась к Чаку.

— Ну вот, паря, пришел твой смертный час, — молитвенно сложил руки Чак, — упокой, Господи, душу раба твоего. Ату его, ребята!

Однако, мертвяки имели свое мнение. Чак был на целую голову выше Подъедала и чуть не на два локтя шире в плечах. А значит, в нем помещалось куда больше свежей, теплой, соленой крови, которая так им была необходима.

Предводитель, что красовался в черном саване, весомо положил костистую лапу на плечо Чака и рванул. Брызнула кровь.

— Да не меня, безмозглые идиоты! — взревел Чак. — Не меня! Вон этого. — И зачем-то сунул в морду нелюди небольшой амулет в виде железного кольца, в центр которого сходились извилистые линии.

Кольцо не подействовало. Что может сделать какое-то кольцо мертвякам? Началась свалка… Чак испуганно взвизгнул и, вытащив откуда-то из-за спины палаш, принялся торопливо отмахиваться. Захрустели кости, черепа, мелькнула отлетающая в сторону землистая плоть.

Внезапно Паркинс почувствовал, что сознание вновь вернулось к нему. Похоже, Чак нанес сокрушительный ментальный удар по обступившим его чудищам и потому на время потерял контроль над Вулли.

Детина стоял посреди трупов и судорожно прижимал ко лбу тот самый амулет.

— Проклятье, — шипел Чак, — пришлось перерубить канал сознания. С’тана за такое по головке не погладит! — Тут Чак взглянул на Паркинса с такой ненавистью, что у того чуть ноги не подкосились. — Ну, что вылупился?! Думаешь, отделался от меня? — Чак закрыл глаза и вжал амулет в лоб.

За следующие несколько мгновений Вулли Паркинс невероятно вырос в собственных глазах. Во-первых, он смекнул, что именно кольцо дает лже-купцу власть над сознаниями. И во вторых — не растерялся.

Он не стал выяснять, как же действует это зловредное устройство в виде кольца, а, с невиданным проворством выхватив рогатку, влепил в лицо Чаку обломок кости. Снаряд впился тому прямо в глаз, и враг, издав нечеловеческий вой, повалился на землю.

Амулет выпал из рук детины и допрыгал до Вулли. Тот не долго думая схватил вещицу, сунул в карман и, не особенно надеясь на разрушительную силу своего оружия, бросился наутек. Город закружил в безумном водовороте, отдавая в висках током крови.

— Ты труп! — орал Чак. — Ты уже труп!!!

Но Подъедало был с этим не согласен: трупы не умеют так быстро бегать.

За поворотом, там, где сплеталась улица Большого камня с улицей Дикой утки, он наконец перевел дух. Преследователя не было видно, но его истошные вопли до сих пор звенели в ушах. О прогулке по базарной площади не могло быть и речи. Сердце Паркинса трепыхалось, словно пойманная в силки птица.

Вулли стоял напротив кондитерской лавки. Это было приземистое и довольно-таки старое здание, сложенное из грубо обтесанных бревен. Стены потемнели от времени и местами обветшали. Деревянный флюгер в виде кренделя все время показывал одно единственное направление — северо-запад — и даже в самый сильный ветер не менял его. Ставни, украшенные затейливой резьбой, были наглухо заперты. То же можно было сказать и о массивной дубовой двери, на которой была вырезана гривастая львиная морда — причуда владельца лавки, господина Прикли. В нос льва было продето массивное кольцо, служившее одновременно и ручкой, и устройством для подачи сигнала хозяину.

Вулли взялся за кольцо и несколько раз с силой стукнул в дверь, но так и не дождался ответа. Впрочем, какой-то шорох послышался, и даже почудился звук приближающихся шагов. Но, увы, лавка так и осталась на запоре.

Юноша потоптался немного у порога и заковылял к гарнизону. В голове у него было на удивление пусто. Как ни странно, его совершенно не тревожил незнакомец, с которым он расстался у городского кладбища. Процессия мертвецов тоже не произвела на него должного впечатления.

К тому же он не испытывал ни малейшей тревоги в связи с тем, что в столь поздний час — солнце уже стояло в зените — собственность господина Прикли оказалась закрыта. А ведь все в Нагрокалисе прекрасно знали, что Прикли — изрядный педант и выжига, не пропускает ни одного дня без барыша. Городские старожилы шутили, что, если на ратуше вдруг выйдут из строя часы, время вполне можно будет определить по лавке сластей.

Более того, Подъедало даже не ощущал привычного голода. И это было поистине странно.

Он неторопливо двигался по лабиринтам улиц, натыкался на редких, каких-то измученных и неестественных прохожих, чуть раскланивался и продолжал путь. Перед внутренним взором Вулли то и дело вставало окровавленное лицо купца. Лицо это было одновременно и мертвым, и живым. Посиневшие губы, растянутые в зловещей ухмылке, как бы говорили: ты многого не знаешь, Вулли, и где тебе тягаться с той силой, что породила меня.

Лицо это преследовало юношу, но не внушало страха. Вулли казалось, что его мозг опутал сетью отвратительный паук. Паук дергал за нити, и Паркинс шел и шел, как марионетка, почти не отдавая отчета в своих действиях. И самое неприятное состояло в том, что он не мог определить момент, когда его воля была вновь поймана в силки. Все произошло совершенно незаметно. Очевидно, на сей раз проделал это не лже-купец по кличке Чак. Но кто тогда?

Наконец, показалась стена гарнизона — врытые в землю бревна с заостренными концами. Вулли обогнул ее и остановился у прохода. Два огромных стражника преграждали путь. Странно, что он их до сих пор не видел — Легион стражи был не слишком велик.

— Кто такой? — пророкотал верзила, тот, что стоял слева от Паркинса. Лицо стражника, обезображенное шрамом, проходившим косым росчерком через переносицу и терявшимся в густой бороде, пылало.

Замешательство новобранца было недолгим. Он представился и произнес секретный пароль — «свет». Как и следовало ожидать, секиры дрогнули и разошлись в стороны. И Вулли на плохо гнущихся ногах прошел внутрь. Перво-наперво предстояло доложить кентуриону о прибытии — таков был порядок, а потому Паркинс направился в стражный дом.

Марк Крысобой сидел за столом, на котором были кучей навалены карты, и водил пальцем по одной из них. Заметив вошедшего, он тяжело поднял голову и прохрипел:

— А, это ты…

И вновь уткнулся взглядом в карты. За спиной Крысобоя находился очаг, и из котелка, подвешенного над огнем, доносился прогорклый запах, отдающий болотом и гнилью.

Вдоволь наглядевшись на карту, Марк вновь обратился к Вулли:

— Подай мне котелок, легионер Паркинс!

Подъедало, преодолевая отвращение, подошел к очагу, снял палку, на которой висел котелок, с рогатин и поставил кипящую мерзость перед кентурионом.

— Не желаешь присоединиться?

Новобранец отрицательно покачал головой.

— Ну, как знаешь, а я подкреплюсь.

Марк взял внушительных размеров деревянную ложку и принялся заглатывать смердящую жижу. При этом кентурион издавал такие звуки, что Вулли стало совсем нехорошо.

— Простите, командир, — пробормотал он, — я вообще-то зашел для того, чтобы сказать, что я вернулся. Может быть, я пойду?

— Иди, иди, — прочавкал Крысобой, — а я пообедаю.

С этими словами Марк извлек из варева мясистую кость, придирчиво осмотрел, а затем принялся обгладывать. Поймав изумленный взгляд новобранца, Крысобой оторвался от лакомства и сказал:

— Ну, что уставился! Хочешь идти — иди.

Два раза повторять не пришлось. Вулли стрелой вылетел вон и бросился в казарму.

Войдя в полутемное помещение, он почувствовал, что и тут не все в порядке. Легионеры, обычно не пропускавшие случая подтрунить над ним, казалось, не замечали Паркинса. В помещении стояла гробовая тишина. Вулли подошел к одному из приятелей, малышу Мики, и попытался заговорить.

— Представляешь, — сказал Подъедало, — в городе на меня напал какой-то ненормальный. Я едва скрылся.

Малыш Мики смотрел на Вулли совершенно пустыми глазами и никак не реагировал на слова. Пробурчав еще что-то вроде того, что теперь следует быть осторожным, Паркинс начал медленно пятиться к выходу.

«Похоже, надо уносить ноги.»

Он не понимал, что происходит, но чувствовал: ничем хорошим это для него не обернется. Повинуясь инстинкту самосохранения, Юноша степенно пересек плац, подошел к воротам и довольно развязно сказал верзилам с секирами:

— Крысобой приказал проведать посты.

Ничего более достоверного в голову не пришло, и Вулли уже приготовился к неприятностям. Однако стражники не стали допытываться, что да почему. Секиры разомкнулись, и Подъедало прошмыгнул на волю.

— Смотри, — донеслось вслед, — не попорти оболочки. Иначе, С’тана с тебя шкуру спустит.

Что происходило потом, у Вулли отложилось в памяти, но как-то кусками. Он помнил стражников, подозрительно заглядывающих в лицо, помнил дерево, на котором, кажется, висел мертвец, помнил черных птиц, кружащих над городом. И еще — что-то вязкое и враждебное, присутствующее в самом воздухе. И лужи — нет, целые моря крови.

Когда Вулли очухался, то обнаружил, что сидит невдалеке от городской стены на какой-то коряге. Рядом уютно расположились несколько бледных поганок, и он не отказал себе в удовольствии придавить пяткой главу этого семейства.

Одежда была мокрой и грязной, волосы слиплись, саднило ободранные ладони, голова горела. Он попытался вспомнить, как попал сюда, но вскоре сдался — у него было такое чувство, будто его мозги вынули, хорошо прополоскали и вновь определили на положенное место.

Состояние Вулли было вполне объяснимым. Во-первых, он понятия не имел, с чем столкнулся. То, что произошло с ним, более всего напоминало кошмарный сон и могло подкосить кого угодно. И, во-вторых, Вулли все еще находился под влиянием некого ментального воздействия. Оно ослабло, стало значительно мягче, но все же Паркинс ощущал присутствие силы, которая направляла его.

Внезапно перед глазами все поплыло, мир смазался. Очертания предметов стали зыбкими и расплывчатыми. Лишь рядом с городской стеной угадывалась некая определенность и устойчивость.

Повинуясь ментальному приказу, Подъедало поднялся и пошел в указанном направлении. Час или два он ковылял вдоль однообразного земляного вала, пока не увидел лаз, прорытый каким-то животным. Ход был достаточно широк, и юноша без труда пролез в него.

Вынырнув по ту сторону, Паркинс оказался вблизи замка. Здание окружал глубокий ров, дно которого было усеяно острыми кольями. Паркинс проследовал по мосту к воротам и со всех сил навалился на них. Ворота поддались. Тяжелые створки медленно отворились, и… огромное животное чуть не сбило Паркинса с ног. Лорс стрелой промелькнул по мосту и скрылся в городской круговерти.

Тотчас наваждение исчезло, словно голову охолонуло ведром колодезной воды, и Паркинс от неожиданности даже споткнулся и упал.

Немного придя в себя, Вулли поднялся, тряхнул головой. Ему хотелось забиться в какую-нибудь нору, скрыться с глаз неведомых колдунов и адептов, исчезнуть, стать маленьким и невидимым. Он вошел в сторожевую башню, поднялся по крутой лестнице и оказался в круглом помещении с бойницами вместо окон.

Паркинс осмотрелся. Внутри было пусто. Лишь на западной стене чернела цепь, намертво прикованная к камню, да где-то у самого купола виднелась плетеная клетка.

Вулли задрал голову. В клетке что-то белело, но что именно, он не понимал: потолок оказался слишком высок. Он пошарил в кармане и достал рогатку. Огляделся в поисках подходящего снаряда. Башня, как и сам замок, была очень старая. Осколки стены валялись повсюду. Паркинс подобрал один, подходящий по размеру, и, прицелившись, послал снаряд в таинственное белое пятно.

Выстрел получился точным. Послышался скрежет, и Вулли поймал что-то круглое. Он с любопытством опустил взгляд и тут же в ужасе отшвырнул «подарочек».

Это был череп, самый обычный, ничем не примечательный — с провалами глазниц и злой усмешкой. Костяк без особого для себя ущерба пропрыгал по каменным плитам, затем развернулся, клацнул челюстью и, как показалось Паркинсу, подмигнул правым глазом. Затем поднялся в воздух и принялся раскачиваться, словно кобра, завороженная факиром.

Вулли не стал выяснять, чем вызвано столь странное поведение чьих-то останков. Он попятился к двери, той, что вела на винтовую лестницу, и бросился вон. Слетел вниз, пересек внутренний двор, ворвался в помещение для прислуги, проскочил мрачный коридор, освещенный доброй тысячей факелов, и очутился еще перед одной лестницей. Судя по слою пыли, нога человека не ступала по этим ступеням, по меньшей мере, лет триста.

«И не удивительно, — фыркнул Вулли, — кому охота ноги ломать».

Но тому, кто им управлял, дела до этого не было. В наличии «управляющего» Вулли уже не сомневался, ибо по доброй воле он ни за что не стал бы бродить по замку. Он понимал, что действует по чужому повелению, но изменить ничего не мог.

Должно быть, лестница вела в подвал. Но Вулли казалось, что она спускается в преисподнюю. Чтобы хоть как-то справиться со страхом, он принялся считать ступени, но где-то на пятой сотне сбился и оставил пустое занятие.

Более всего Паркинсу досаждали летучие мыши — проклятые твари доводили его до исступления. Второй неприятностью были мертвецы — вернее, скелеты, прикованные к стенам. Эти вели себя мирно и пристойно, но доверия не внушали. Впрочем, они не слишком удивили Вулли: о замке ходили самые мрачные слухи. Поговаривали, что все его хозяева умирали насильственной смертью.

Никто не знал, когда и кем построен замок. Но было в нем нечто зловещее, это уж точно. Стены источали зло — тончайший, едва уловимый запах мысли, который мог воспринять лишь очень сильный телепат. Слава Всевышнему, Паркинс в этом ремесле мастером не являлся, а то бы точно получил разрыв сердца.

Наконец, спуск закончился, и юноша остановился перед железной решеткой. Повинуясь все тому же ментальному приказу, он снял со стены пылающий факел и приблизил к ржавым прутьям.

За решеткой открывалось что-то странное — множество толстых колонн, стоявших, точно деревья в лесу.

Сбоку от решетки драгоценными камнями была выложена пятнадцатиконечная звезда, в центре которой располагался выпуклый семиугольник. Над углами виднелись полуистертые цифры. Примерно на уровне пояса из двери выступали семь изумрудных цилиндров, над которыми так же имелись цифры, но не блеклые, а блистающие позолотой.

Очевидно, это был ключ, и для непосвященного он послужил бы непреодолимой преградой. Но Вулли откуда-то знал, что странные фигуры были не чем иным, как магическим замком секты Хранителей.

Знал он и то, что секта была образована вскоре после того, как Смерть спустилась на оставленную Предвечным планету.

Хранители объединяли людей, которые, стремясь к постижению истины, основной целью ставили прочтение книги, в которой, как они считали, хранится все собранное человечеством знание. В середине третьего тысячелетия следы Хранителей затерялись…

Возможно, они примкнули к Темному Братству или уничтожили сами себя. Кто знает?

Вулли приложил ухо к стене и принялся медленно поворачивать семиугольник. На цифре «пять» раздался легкий щелчок. Он остановил вращение и утопил в лунке пятый цилиндр. Повторив операцию шесть раз, он ввел цифровой код, и решетка со скрежетом отворилась.

Подъедало вошел в зал. Факел выхватил из темноты черные силуэты колонн. Они стояли рядами, оставляя для прохода лишь узкие тропы. Юноше казалось, что зал столь огромен, что теряется в бесконечности. На стене виднелся желоб, в котором блистала какая-то жидкость. Это оказалось масло. Вулли поднес факел, и огненная полоса опоясала зал.

Паркинс пошел по одной из троп, и она привела его к алтарю. Посреди небольшой поляны — именно так окрестил Вулли площадку, не занятую колоннами, — возвышался продолговатый камень, который, казалось, был напитан человеческой кровью. Вулли осветил его факелом.

Вмиг из темноты вынырнула книга — в кожаном переплете, с древним знаком огня. Юноша трепетно протянул руки к фолианту и замер. Его глазами смотрел кто-то другой. И этот другой знал, что именно он ищет!

Вулли раскрыл таинственную книгу. Но за переплетом скрывались не страницы, испещренные древними письменами, а переливающаяся всеми цветами радуги пластина, с золотым оттиском человеческой ладони. Такой красоты Паркинс не видел за всю свою жизнь.

— Вот это да! — ахнул толстяк. — Сколько же она должна стоить?

Мечты, мечты… Вулли представил, как переедет в столицу, купит зажиточное хозяйство, обзаведется семьей и заживет всласть. Трое детишек — два мальчика, этакие маленькие, толстенькие подъедальчики, и девочка, несомненно будущая принцесса, — уже возились возле его ног. Златокудрая красавица-жена уже гремела на кухне котелками и горшками, что-то напевая при этом ангельским голоском. Как вдруг все закончилось.

«Не примеряйся, не примеряйся, — зазвенело в голове, — это чудо не про тебя, Вулли Паркинс по прозвищу Подъедало».

— Это еще почему? — воскликнул Вулли. — Я нашел эту книгу, и значит, она принадлежит мне по праву.

«Ты ошибаешься, Паркинс, — защелкал невидимый собеседник, — это не ты, это я ее нашел. И значит, ты будешь делать то, что прикажу тебе я. А о своих желаниях можешь забыть!»

— Кто ты? — попятился Вулли, крутя головой во все стороны.

«Меня зовут Солайтер, — прозвучало в его сознании. — Я тот, кто смог узнать о существовании этой книги, и о том, кому дано ее прочитать. И мне очень любопытно, что же в ней написано. Правда, ни мне, ни тебе ее не открыть, а потому придется отнести книгу тому, кто сможет впитать ее знания… Вот что — пожалуй, я одолжу твое тело. Давно хотел побывать в человеческой шкуре».

— Нель… нельзя… — залепетал Паркинс, но тут очертания подземелья смазались, словно попавшая под дождь акварель.

Исчезли колонны, исчез алтарь, словно укутанные черным бархатом. Исчез и сам Вулли, превратясь в телесную оболочку для невероятно могучего сознания. То, что еще недавно было Подъедалом, положило книгу за пазуху и направилось к выходу из подземелья. Сперва шаги были неуверенными, но вскоре обрели некоторую, весьма относительную твердость.

«До чего примитивные существа, — бурчал про себя Вулли-Солайтер, — это же сколько энергии на одну балансировку приходится тратить. Однако их-то племя как раз выжило, а мое…»

Замкнув решетку, Солайтер принялся подниматься по лестнице. И это оказалось выше его сил. Ужасную оболочку мотало из стороны в сторону, ноги попадали на ступени лишь со второй, а то и с третьей попытки. И, в конце концов, случилось то, что и должно было случиться: Солайтер оступился и с грохотом обрушился вниз. И первый раз в жизни потерял сознание.

«Это одно сплошное мучение… Придется вернуть оболочку ее законному владельцу, — очнувшись от удара, решил могучий разум, — и управлять ею на расстоянии».

Вулли открыл глаза. Он лежал у подножья лестницы, бока невероятно болели.

— Пора выбираться отсюда. Бежать, бежать, бежать. Через Тайг к Внутреннему морю, а там, может, и братца отыщу…

Он кряхтя встал на ноги и стал медленно подниматься по лестнице.

Солайтер приходил в себя после неудачного эксперимента. Он сидел в озерце, берег которого устилали кости людей и животных, и размышлял о бренности бытия.

Когда-то, задолго до Смерти, он был обыкновенной улиткой, каких десятки тысяч в любом водоеме. Он не осознавал себя и потому, вероятно, был счастлив. Солайтер являлся частицей природы, и природа благоволила к нему. Но с тех пор минули тысячелетия, и тело его до неузнаваемости изменилось. На самом деле, сперва изменилось сознание, а тело лишь последовало за ним. Теперь он был невероятно сильным разумом, он мог подчинить себе любое сознание на расстоянии едва ли не в половину материка. Но что толку? Текли годы, а вокруг ничего не менялось, за исключением разве что количества костей, разбросанных на берегу.

Мимо проплыла здоровенная рыбина, и Солайтер, непроизвольно выпростав щупальце-отросток, стиснул ее чешуйчатое тело. «И так до самого конца, — подумал моллюск, перемалывая мощными челюстями рыбьи кости. — Какая чудовищная насмешка!»

Переварив добычу, Солайтер поплыл к берегу. Несмотря на внушительные размеры, двигался он легко и с завидной скоростью. Огромные волны расходились от могучего тела. Плотоядные кувшинки, лепестки которых были усыпаны длинными шипами, будто спина дикобраза, поворачивали головки в сторону проплывающего монстра и подобострастно кивали. «Глупые существа, — промелькнуло в мыслях у Солайтера, — только и знаете, что выпрашивать объедки».

Моллюск выбрался на берег. Хрустнул чей-то череп, несколько черных птиц, шумно пировавших на останках, тревожно захлопали крыльями и взмыли в небо. Пространство огласилось резкими криками.

«А ну, пошли!» — мысленно рявкнул Солайтер, и мгновением позже небо очистилось и засияло.

И оно было бирюзового цвета, высокое, недостижимое. Оно манило, притягивало, зачаровывало. «Если бы у меня были крылья, — тоскливо подумал Солайтер. — Странно, почему я не могу вырастить крылья, подобно тому, как вырастил эти щупальца?»

С незапамятных времен моллюск умел изменять свое тело. Впрочем, еще раньше он научился подманивать к озеру живых существ, чтобы питаться ими. И если олени и медведи были всего лишь вкусны, то из разумов множества поглощенных им людей Солайтер узнал, что существуют любовь и ненависть, прошлое и будущее, существуют неведомые края за пределами озера. Он заразился от двуногих любопытством, желанием познавать неизвестное. Он обрел от них понятия Добра и Зла. Правда, как он узнал из тысяч разумов, двуногие сами не могли разобраться, что это такое. В незапамятные времена люди считали: сжигать себе подобных на кострах — благое дело, если эти «подобные» чем-то отличаются от основной массы. А потом считали невозможным наказывать даже самых отъявленных мерзавцев, убийц и прочих преступников. Потом сочли возможным убивать тех, кто не соглашался с правом выродков на полноценную жизнь. В общем-то, все, что привело к Злу, считалось Добром.

Впрочем, для себя он очень быстро смог различить Добро и Зло. Зло — это когда он не способен передвигаться, защищаться или когда начинает болеть. Добро — это когда он сыт и здоров. Борясь со Злом, моллюск сумел вырастить себе конечности. Он даже научился создавать тот или иной хирургический инструмент из собственной плоти.

Так он врачевал себя, а однажды смог излечить явившегося к озеру на его зов больного человека. И так возгордился успехом, что отпустил двуногого, съев лишь его скакуна.

Но крылья… Он, конечно, пробовал, но добился лишь того, что однажды чуть не переломал себе тело. Резко взмыв над водной гладью, он промчался локтей на сто, до самого берега, а потом… Связки и сухожилия не выдержали веса массивного туловища, и Солайтер рухнул, словно камень, скатившийся с обрыва… С тех пор он оставил все попытки.

Не обращая внимания на хруст под собой, Солайтер повалился на бок, выгнул голову и впился взглядом в небесную синь. Моллюск чувствовал себя маленькой и ничтожной букашкой. Минуют тысячелетия, и он, Солайтер, уйдет в небытие. Зарастут травой груды костей; быть может, и озеро, его дом, превратится в пересохшую лужу. Народятся новые невиданные создания. А небо — небо останется прежним. И ничто не удивит его…

Солайтер немного поворочался, повздыхал, посетовал на судьбу и, опустив голову, затих. Только, когда солнце стало совсем нестерпимым и толстая шкура нагрелась и сморщилась, он вернулся в озеро.

Преломляясь сквозь воду, солнечные лучи разливались золотым сиянием. Казалось, вода превратилась в свет, к которому так стремился моллюск. И Солайтер забыл обо всем в мире. Он кружил и кружил в искристых потоках. И был счастлив, ибо ни одна мысль не тревожила его. А потом…

Потом набежала туча, и свет померк. И моллюск вновь превратился в угрюмого свидетеля, который замечает мысли и деяния каждого живого существа на сотни миль вокруг, который фиксирует каждое биение Времени и способен понудить практически любого из животных, людей или темных мастеров подчиниться своей воле… И не было существа несчастнее его во всей Вселенной.

Великий разумом, он словно цепями прикован к этому болоту. А ему хотелось хоть раз попробовать, каково это: идти по миру, куда глядят глаза; сражаться руками, а не мыслью; почувствовать себя не всесильным, а самым обычным существом. Таким, как все. Одним из многих.

Хоть на несколько лет перестать испытывать одиночество.