Книга Пророков

Глава 9 Пытка

Тьма подземелья и глубокая тишина были нескончаемо, безнадежно долгими. Даже оконце в потолке оказалось лишь фантазией. Не являлись стражники и соглядатаи, не слышалось шагов на лестнице. Не было ничего, кроме дыхания и биения сердца, кроме досады на самого себя.

С’тана не бросал слов на ветер. Дигр не мог уйти, как ни старался, — некоторые области сознания оказались заблокированы, и он попросту не помнил того, чему учил аббат. Священник знал лишь, что усилием воли возможно убить себя. Но как? Оставалось только проклинать судьбу и ждать, когда С’тана соизволит прислать какого-нибудь мучителя. И в самом деле, наконец послышались шаги, оглушительно взвизгнули отроду не смазывавшиеся петли, и дверь темницы отворилась.

Свет из узкого дверного проема клинком полоснул по глазам. На пороге стоял тот самый палач в красном одеянии, с глухим капюшоном на голове. В его руке на сей раз не было секиры, но это скорее настораживало, нежели вселяло надежду.

— Ты, что ли, будешь бывший начальник стражи города Нагрокалис по имени Рой Дигр? — поинтересовался вошедший. Священник кивнул, не спуская с него глаз. — Ну, пошли.

И вновь ступени, каменные идолы с факелами в зубастых пастях. Палач не подгонял, не толкал в спину. Торопиться ему было некуда.

— Слышишь, господин, — довольно мирно произнес он, — ты не бойся. Коли будешь делать, как скажу, то и почувствовать ничего не успеешь. Хрясь — и все. Чай не первый год головы рублю! Еще при прежнем, убиенном хозяине за мастерство свое награды имел.

— Премного благодарен, — буркнул метс.

«Проломить бы тебе череп, — подумал священник, представляя кровавую картину, — резко развернуться, ударить ногой пониже пояса и айда отсюда».

— Не стоит, приятель, — мигом откликнулся палач, любовно поглаживая странный амулет, висящий на груди, — навидался я таких, сил нет. Ну, бросится какой-нибудь нервный, помашет ручонками, поорет. А толку? Мне что здесь тебе башку открутить, что на эшафоте… Да только на плахе оно как-то благочиннее. Так что, не дури, веди себя смирно, может, и проживешь подольше.

— А может, я не хочу подольше? — озлился священник.

— Хочешь или не хочешь, — деловито произнес палач, — а только нам это без разницы. Велено доставить в пыточную в целости и сохранности — значит, велено. И не будь я Буркс по кличке Миляга, если не выполню приказание.

Он выхватил из-за пазухи короткую деревянную дубинку и приложился ею к затылку конвоируемого, причем так ловко, что тот не успел оказать ни малейшего сопротивления. Затем Миляга взвалил обмякшую тушу на спину и потащил вверх по лестнице.

— Здоровый, черт, — тяжело переступая со ступени на ступень, отдувался он, — и сдалась мне эта работенка, будь она неладна. Сидел бы сейчас на Мануне да потягивал брагу из кувшинчика, или еще чем занимался бы с бабеночкой какой. Э-эх, надо было соглашаться на предложение С’таны… — Палач мечтательно облизнулся. — Так ведь нет, все цеховая солидарность, будь она трижды проклята. Не захотел сдуру от друзей отдаляться. Ладно бы еще подъемные платили. Ка-а-к же, у этого скряги, С’таны, снега зимой не допросишься. А за золотой — так и вовсе удавится. Ну, разве это дело? И это с моим-то опытом! В провинциальный городишко заслали, словно и заслуг у меня никаких. — Поднявшись на последнюю ступеньку, палач прислонил ношу к стене и перевел дух. — И этот еще на меня… — Миляга поправил Дигра так, чтобы тот не свалился. — Всем известно, что со священниками лучше не связываться. Оприходуешь одного, а потом все их Аббатство на тебя навалится… Да что уж…

Миляга вновь взвалил Дигра на плечи и потащил дальше. Идти пришлось недолго — всего лишь по коридору до двери, с которой таращился потрепанный череп.

Череп этот был прибит бронзовым костылем, причем прибит криво. Выглядел костяк как угодно, только не зловеще: нижняя челюсть раскрошилась, левая глазница проедена крысами, дырка на месте виска. Палач, вновь прислонив метса к стене, забарабанил в дверь. Череп нервно задергался в такт громовым ударам.

— Да иду, иду, — раздался противный голос, — угомонись ты!

— Отворяй, Кипл! — взбесился Миляга. — Не испытывай мое терпение.

Лязгнул засов, и на пороге появилось человекоподобное существо небольшого роста. Кожа на его лице висела складками и имела зеленоватый оттенок, мертвенно бледные губы были растянуты в презрительной ухмылке, острые уши подрагивали и, казалось, улавливали каждый, даже едва слышный звук. Довершали картину кожаный мясницкий фартук, обильно заляпанный красно-бурыми пятнами, и ржавый нож с изогнутой костяной рукояткой.

Более всего существо походило на невероятно захиревшего глита, да, по сути, таковым и являлось — один из чудовищных генетических экспериментов мастеров Нечистого потерпел неудачу, и некоторые лемуты вышли уродцами. Впрочем, из выживших получились неплохие палачи. В отличие от прежних поколений глитов, они могли хорошо разговаривать и оказались достаточно умны, чтобы выполнять свое дело без присмотра. Они не испытывали к жертвам ненависти, а потому никогда не переходили грани, которая приводила испытуемых к смерти. Получив приказ пытать человека двое суток — пытали именно столько времени и возвращали подследственного живым.

— До чего людишки пошли хилые, — нагло ухмыляясь, проскрипел Кипл, — чуть что — в крик. Ну, что ты орешь, Миляга, работать мешаешь!

— Так ты, значит, работаешь, — рыкнул палач, — а я думал — развлекаешься.

— Я люблю свою работу, это правда, — попытался изобразить усмешку глит, — и получаю от нее удовольствие. Я ведь не головы рублю, здесь ума много не надо. Мое дело куда тоньше — вытянуть из живой твари всю подноготную…

— Ну, ну, опять старая песня. Тебе самому-то не надоело? Только и знаешь, что талдычить о своих невероятных способностях. — С этими словами Миляга оттолкнул Кипла и вломился в помещение. — Клиента принимай. Я тебе не нанимался таскать его за бесплатно! Вон он у стеночки отдыхает. Если такой умный, то и тащи сам. — И Миляга прошел внутрь.

В грязной, скверно освещенной комнате на четырех пыточных столах подергивались залитые кровью тела, на дыбе обмяк какой-то здоровяк, над жаровней, под которой весело плясал огонь, извивался худосочный однорукий калека с шестипалой ладонью.

Калека был подвешен за руку к потолочным балкам на внушительных цепях; он отчаянно кричал и пытался вырваться, но, разумеется, тщетно.

— Не дергайся, — посоветовал палач, поравнявшись с беднягой, — хуже будет. И вообще, приятель, я бы на твоем месте во всем признался. Охота тебе мучиться?!

— Да в чем, в чем признался?! — взвыл несчастный. — Кабатчик я, Луи кличут. Никогда ничего дурного не делал! Да за что же, а-а-а-а-а!!! — Огонь почему-то подпрыгнул и лизнул пятки несчастному. — Хоть вы за меня заступитесь, господарь палач. Все сделаю — страшной клятвой клянусь, а-а-а-а-а-а-а!!!!

— Заступитесь, заступитесь, — проворчал Миляга, — делать мне больше нечего, только за вашего брата заступаться.

Не обращая больше внимания на мольбы, Миляга отошел прочь. «Ну, что за изверг, — думал он, исподлобья наблюдая, как Кипл пытается перевалить тело священника через порог, — хлебом не корми, дай запытать кого-нибудь без пользы, за просто так. Надо на него при случае донос написать».

— Смотри, не надорвись, — буркнул он.

— Помог бы лучше! — зло бросил Кипл.

— Только советом, Кипл, — усмехнулся Миляга. — Ты его под мышки возьми и волоком, волоком. Глядишь, к вечеру и управишься.

Глит с ненавистью посмотрел на Милягу:

— Смотри, как бы сам на его месте не оказался!

«Ну, это уже слишком, — вскипел Миляга, — эта зеленая тварь осмеливается мне угрожать!»

В следующее мгновенье, палач сгреб Кипла в охапку, тот даже пикнуть не успел:

— Ты утомил меня, Кипл. Я вот думаю — не свернуть ли тебе шею?

— Тебе не простят! — взвизгнул лемут. — С’тана…

— Нет, мой зеленокожий друг, — засмеялся Миляга, все сильнее сжимая горло Кипла, — еще как простят. И знаешь, почему? Потому, что тебя никто не найдет. — Глит уже начал синеть, шершавый язык вывалился, и изо рта капала желтоватая пена. — Я изрублю тебя на куски, а потом положу в мешок и закопаю где-нибудь в Тайге… А С’тане скажу, что ты сбежал. Ну, как тебе? — В ответ послышалось нечленораздельное клокотание. — Ну, вижу — ты все постиг. — Палач ослабил железную хватку. — Подыши немного.

— Ты сумасшедший, — просипел Кипл.

— Разумеется, — осклабился Миляга, — это наш общий недуг.

— Если убьешь меня, то…

— Нет, зеленокожее страшилище, — засмеялся палач, — не надейся. Это было бы слишком просто. Я превращусь в твой кошмар. И, еще, Кипл, я приложу все усилия, чтобы стать твоим начальником. В общем-то, мне уже предлагали сделаться старшим палачом Мануна, да я отказался — уж больно работа грязная. Но теперь, когда мы так близко познакомились… Непременно напишу прошение мастеру. Думаю, учитывая мои заслуги перед Темным Братством, он простит мне то, что я не согласился прежде. Как ты думаешь?

Услышав сдавленный стон, палач наконец разжал руки. Кипл рухнул на пол.

— Да, и еще скажи мне, Кипл, — поинтересовался напоследок Миляга, — тот, что поджаривается на медленном огне, что он-то натворил? Или это твое обычное служебное рвение?

— Подозревается в связях с пиратами!

— Да кабы он был виновен, — проговорил Миляга, — то давно бы уж сознался. Отпустил бы человека!

— Под твою ответственность! — замотал головой глит.

— Это твое дело, Кипл. Только, если ты не прекратишь подрывать авторитет Голубого Круга, разговор с тобой будет коротким. И вот еще что: священника долго не мучай, как бы не сдох. Он мне приглянулся. Коль не сломаешь сразу — отправляй ко мне, а там — уладим. — С этими словами Миляга вышел, не забыв на прощанье хлопнуть дверью.

Кипл наклонился над Дигром и приподнял безжизненную руку.

— Что он себе вообразил, — шипел глит, снова ухватывая метса под плечи. — Да за такие слова… Только ведь от всего откажется и меня еще дураком выставит, а то и похуже…

Усадив священника в кресло и закрепив на ногах и руках кожаные ремни с шипами, Кипл чуть приободрился. Хоть одно дело закончил. Лемут снял с пояса небольшую деревянную флягу и смазал виски подопечного серо-зеленой зловонной жидкостью. Запах был настолько резок, что Кипл зажал нос.

Зелье подействовало — киллмен открыл глаза, которые тут же заслезились.

— Добро пожаловать, — борясь с подступившим к горлу кашлем сказал Кипл. — Надеюсь, вам у нас понравится.

Рой попытался встать, но шипы больно впились в руки и ноги.

— Ваше радушие не знает границ! — стиснул он зубы.

— Не стоит благодарности, отче. Располагайтесь. Можете откинуться на спинку и подремать — правда, там длинная игла, и она всенепременно продырявит ваш затылок, но, как известно, за удовольствие приходится платить.

То, что видел священник со своего «насеста», представлялось более, чем мрачным. Какие-то склянки с человеческими органами, обгрызенные конечности. Похоже, лемут не только выведывал правду из своих пленников, но иногда и закусывал ими же.

— Вижу, друг мой, вы немного осмотрелись, — осклабился Кипл. Когда он улыбался, кожа на щеках и на лбу отвисала, отчего лицо становилось похоже на ритуальную маску, давно отслужившую свой век, но все еще хранимую колдуном как дань ушедшей молодости. — У нас мило, не правда ли?

— По-моему, у тебя грязновато!

— Я вам не Волосатый Ревун какой, — насупилась зеленая человекоподобная тварь, — а палач высшей пробы. Да будет вам известно, что оказаться у меня в руках — величайшая честь, каковой только может удостоиться пленник, приговоренный к истязанию. Извольте обращаться на «вы».

— Выродок, — дернулся в своих путах киллмен.

— Не стоит тратить драгоценное время на бесполезные споры, тем более, что у вас его осталось немного, — довольно зашипел лемут. — Клянусь силой Нечистого, что через какие-нибудь два-три часа вы станете сговорчивым, словно ягненок. И тогда на смену мне придет другой.

— Тоже хороший специалист? — не удержался Дигр.

— О, несомненно, несомненно. Скажу вам по секрету — второго такого нет на всем Мануне.

— И чем же он занимается?

— Магией, — просто ответил Кипл. — Фреди наложит заклятие, которое заставит вас выполнять наши приказы даже вопреки своим желаниям. — Лемут довольно засипел. — А потом, отче, мы вас выпустим, и вы, не сознавая того, выполните свою миссию. Правда, вы не будете и понятия иметь, в чем же она состоит. А потом, справившись с задачей, вы обязательно покончите жизнь самоубийством. Потому что начнете понимать, что натворили собственными руками.

С этими словами Кипл вынул из жаровни раскаленную кочергу и, приложив ее к плечу Дигра, долго слушал, как тот заходится нечеловеческим криком.

— Вот работаю, и чуть не плачу, — задумчиво проговорил уродец, — а что делать — приказ.

Однако муки жертвы явно доставляли Киплу удовольствие. Черные глазки его сверкали, как два слизняка в лучах утреннего солнца. Блаженная улыбка блуждала на отвратительном лице.

— Здесь самое важное, — приговаривал Кипл, поводя кочергой из стороны в сторону, — не пережать. Чтобы кость не потревожить. Иначе, отче, вмиг сознание потеряете. Врачуй вас потом. А я этот запах страсть не люблю. Да ты кричи, кричи, не стесняйся. Можешь меня обругать, страсть люблю, когда меня ругают!

— Гадина! — проорал Дигр. — Да я из тебя…

Глит усмехнулся и вновь повел кочергой. Когда железо остыло, подошла очередь иглам, загоняемым под ногти. А потом палач вздернул жертву на дыбу и принялся охаживать кнутом. Он уже не выглядел столь бодрым — несмотря на все свои усилия, ему никак не удавалось сломить дух священника. Зеленоватая кожа Кипла покрылась бледной слизью — так всегда случалось, когда он начинал терять терпение.

— Да что же он все не светится, — бормотал Кипл, вовсю орудуя пыточными щипцами, — в чем душа держится, а кристалл — словно мертвый.

На груди Кипла на золотой цепи висел прозрачный шар, в котором трепетал обморочный желтоватый огонек. Сломай живодер волю истязаемого — этот огонек из желтого превратился бы в кроваво-красный с черными вкраплениями. Но священник держался. Неведомо как, но держался.

— А, ну тебя! — Кипл в раздражении отбросил щипцы. — Маяться с тобой!

Вообще-то, в том случае, когда палач не справлялся со своими обязанностями, участь его ждала незавидная. Несмотря на то, что интеллект у пыточников был необыкновенно развит, С’тана считал их обыкновенными слугами, а значит, за малейшую провинность мог лишить жизни. Конечно же, под такой угрозой глит не отступил бы, пока не упал сам, но сейчас у него имелась отговорка — палач по кличке Миляга.

Теперь предложение Миляги выглядело более чем заманчиво. Отдать своего подопечного палачу — и пусть потом с мастером сам разбирается. А он, Кипл, всегда сможет сказать, что просто исполнял приказ.

— Все, хватит, — рявкнул Кипл, — надоел ты мне, отче, и во грех вогнал страшный. Приходится недоделанную работу бросать.

— Я не мог вогнать тебя в грех, исчадие ада, — прохрипел чуть живой метс, — ибо ты есть сам грех во плоти. И дыхание твое подобно зловонной кло…

Увидев, что священник потерял сознание, Кипл еще более укрепился в своем решении. Приводить его в чувство и начинать все заново — нет, это выше его сил.

Живодер снял с указательного пальца правой руки перстень с большим, не менее пяти каратов, бриллиантом и поднес ко лбу. «Он твой, Буркс.» Магический камень усилил ментальные волны и донес их до сознания палача.

Не успел Кипл надеть перстень, как в пыточную вломился Миляга:

— Где он?

Глит раздраженно махнул рукой в сторону окровавленного тела.

— Эх, Кипл, Кипл, не умрешь ты своей смертью!

— Как и ты, — огрызнулся тот.

Миляга подхватил Дигра на руки и пошел прочь.

— Ну, вот и все, — задумчиво бормотал палач, баюкая священника. — Всем страданиям конец. Ведь страдания что — наши желания. Нет желаний, нет и страданий. А что лучше всего помогает от желаний? Хороший, острый топор…

Миляга шел по каким-то коридорам, поднимался и спускался по узким винтовым лестницам, опять — по коридорам, потом снова — по лестницам. Факелы кровожадно пылали на стенах. Стража провожала Милягу недоуменными, но все же почтительными взглядами. Он был здешним героем. Бесстрастным косарем, срезающим спелые травы, чистым и неподкупным рыцарем Смерти. Он один знал, как далеко простирается ее власть. Он один разумел ее замыслы. И стражники расступались пред ним, некоторые даже парадно взмахивали палашами. И мир замирал, едва заслышав его поступь…

Миляга вышел из резиденции градоначальника и прошествовал к эшафоту. Шел он медленно, словно каждый его шаг был частью какого-то магического ритуала, обряда прекращения жизни.

Стая ворон кружила над площадью, оглашая пространство древним, как сама Вселенная, криком.

— Это хороший знак, отче, очень хороший знак. Они всегда появляются, когда казнят достойного человека. Ты не бойся, они подхватят тебя и вознесут к Всевышнему. А захочешь, так и сам вольешься в их стаю. И над полями, над Тайгом, над Внутренним морем… Ты не бойся, отче, все хорошо. Твой путь уже почти завершен.

Поднявшись по шатким ступеням, Буркс аккуратно, так, чтобы не потревожить, положил Дигра на эшафот. Голова священника свесилась с плахи. Палач аккуратно загнул воротник кожаной куртки приговоренного и отошел на шаг, словно художник, который любуется только что написанным полотном.

— Эта шея создана для секиры! — воскликнул Буркс. — Ты ничего не почувствуешь, отче, уж я тебе обещаю. Скоро ты будешь далеко. Там, где тебя ожидает свет, там, куда ты так стремился.

Не медля более, Буркс взмахнул секирой…