Кейта: Дочь Леса. Книга 1

Глава 6 Бремя выбора

Вечер опустился на айыл, принеся с собой запах дыма, прохладу и тяжелое, гнетущее ожидание. Большой общинный балаган, где проходили все важные собрания, был ярко освещен. В центре гудел большой камелек, бросая пляшущие тени на серьезные, обветренные лица старейшин, сидевших в кругу на деревянных скамьях. Кейта сидела на почетном месте, которое обычно занимал ее отец. Резное сиденье, покрытое медвежьей шкурой, казалось ей слишком большим и холодным. Она чувствовала на себе взгляды всех присутствующих — старейшин, главных охотников, старых удаганок. Они ждали от нее мудрости и силы, а она чувствовала себя самозванкой, в чьей душе до сих пор пахло болотной тиной и предавшей ее отвагой.

— Дозорные вернулись с южных границ, — начал Ойгон, нарушив тишину. Его голос гулко разнесся под бревенчатым потолком. — Каскил, говори. Что вы видели?

Вперед выступил кряжистый, молчаливый охотник, чье лицо было картой всех лесных троп в округе.

— Улус степняков стоит на месте, у подножия Красных холмов, — доложил он ровным голосом. — Их главный отряд не двинулся на север. Они готовятся не к войне, а к празднику.

По кругу пронесся удивленный шепот.

— К пра-азднику? — недоверчиво протянул один из старейшин, седобородый Содор. — Они обивают пороги нашей земли, угрожая всему живому, и собираются устраивать торжество? Что за безумие?

— Это не просто праздник, почтенный, — продолжил Каскил. Он подобрался к их лагерю достаточно близко, чтобы подслушать разговоры. — Это свадьба. Младший сын хана женится. Говорят, духи пытались забрать его в топях, но он вернулся живым. Хан счел это великим знамением и решил немедленно сыграть свадьбу, чтобы укрепить дух воинов перед походом. Праздновать будут три дня.

Сердце Кейты пропустило удар. А потом еще один. Каждое слово охотника было как удар молота по натянутой струне ее души. Младший сын хана, вернулся из топей… Сомнений не было — это он! Воин, которого она вытащила с того света. Новость о том, что он целый и невредимый вернулся в родной улус, отозвалась в ней странной, непрошеной радостью. Но следующее слово — свадьба — вонзилось в самое сердце ледяной иглой. Он женится. Ну конечно. Почему вообще может быть иначе? Почему она вообще допустила в своей голове какие-то иные мысли? Он — сын хана, потенциальный наследник его трона, они — враги. Но от этой мысли во рту появился горький привкус, а к горлу подступил ком. Кейта изо всех сил вцепилась в подлокотники кресла, чтобы никто не заметил, как дрогнули ее пальцы. Она старательно гнала образ юного воина из своих мыслей весь день, но теперь он вернулся, яркий и неотступный, что прочно поселился в ее сердце.

— Свадьба… — задумчиво протянул старейшина Содор, перебирая пальцами прядь густой бороды, и его глаза хищно блеснули в свете огня. — Три дня праздника. Это значит три дня и три ночи рекой будет литься айраг. Их воины ослабнут… Их дозорные будут пьяны. Их бдительность уснет!

Он обвел взглядом остальных старейшин.

— Братья и сестры, битвы не избежать. Они сами пришли на нашу землю с мечом и стрелами. Так не будет ли мудрым решением нанести удар первыми, пока змея пьяна и не может обнажить ядовитые клыки?

Несколько охотников согласно закивали. В словах Содора была жестокая, но неоспоримая логика. Напасть на ослабленного врага — верный путь к победе с наименьшими потерями. Но Кейта слушала их, и внутри у нее все похолодело от ужаса. Нет. Только не это. Они не могут так поступить. Это было бы… бесчестно. Это был путь степняков, но уж точно не их шаманский путь!

— Нет, — без доли размышлений отрезала девушка, и ее голос, хоть и прозвучал тихо, заставил всех замолчать и повернуться к дочери верховного шамана. Она встала, чувствуя, как все взгляды устремились в ее сторону. — Мы не будем этого делать.

— Но, дитя, это же такой шанс! — сердечно возразил Содор. — Шанс, посланный нам самими духами!

— Духи не посылают нам бесчестные пути! — яростно ответила Кейта, и ее голос окреп. — Мы — хранители. Мы защищаем, а не нападаем. Что нас тогда отличит от степняков, если мы ударим в спину людям во время торжества, во время свадебного пира? Мы станем такими же, как они!

Кейта посмотрела в глаза каждому старейшине.

— Отец учил меня, что сила нашего айыла не в остроте батасов, а в силе нашего сур, в нашей связи с землей и чести перед духами. Напав на степное племя таким образом, мы потеряем и то, и другое. Мы оскверним сами себя!

Громогласные слова юной шаманки повисли в воздухе. Старейшины молчали, пораженные ее пылом и мудростью, которая казалась не по годам. Верно. Она говорила в точности как ее отец. Как настоящий вождь.

— Мы не будем нападать, — твердо закончила свою мысль Кейта, чувствуя, как внутри нее что-то окончательно встало на свое место. — Мы удвоим дозоры, подготовимся к обороне и встретим их с честью, когда степняки придут на наши земли. Но мы не станем убийцами, прячущимися в тени. Таково мое слово, слово дочери верховного шамана, пока мой отец не имеет возможности самому вершить судьбу клана.

Девушка плюхнулась на место, чувствуя, как дрожат колени. Она защитила не только честь своего клана, но и, сама того не ведая, снова спасла его. И от осознания этого ей было одновременно и больно, и спокойно. Старейшины молчали, переваривая слова Кейты. В воздухе висело тяжелое несогласие. Содор хмуро теребил свою седую бороду, а охотники избегали смотреть на девушку, уставившись в огонь. Они подчинились ее воле, потому что она была дочерью Алтана, но ее решение пришлось им не по духу. Отказаться от такого тактического преимущества казалось им верхом безрассудства.

— Хорошо, дочь Алтана, — наконец нарушил тишину Ойгон, пытаясь сгладить напряжение. — Твое слово — закон. Мы будем готовиться к обороне. Но есть и другие вести. Вести из мира духов.

Он повернулся к самому пожилому шаману в кругу, седому, как лунь, старцу по имени Эрдэни, чьи глаза, казалось, видели не только Средний мир, но и то, что лежало за его пределами.

— Эрдэни, расскажи Совету свой сон.

Старик медленно приподнял голову. Его голос был тихим, скрипучим, как старое дерево, но в нем была сила, заставлявшая всех прислушиваться.

— Мне приснилась битва, — начал он, глядя в самый центр пламени. — Но бились в ней не два войска. Бились двое. Юноша, быстрый, как степной ветер, и дева, стойкая, как корень мирового древа.

Кейта застыла, как каменное изваяние. Холод, не имеющий отношения к вечерней прохладе, ледяными иглами впился ей в кожу.

— Они бились долго, и никто не мог одержать верх, — продолжал Эрдэни. — А потом земля содрогнулась, и голос, древний, как сами горы, произнес слова, которые я не могу забыть.

Старый шаман закрыл глаза, и его губы беззвучно зашевелились. А затем он произнес их. Те самые слова. Он процитировал уже так знакомое Кейте пророчество!

Когда он закончил, в балагане повисла мертвая тишина. Кейта чувствовала, как кровь отхлынула от ее лица. Неужели это возможно? Неужели этот сон видела не только она? Она всегда считала его своим, личным кошмаром, посланием, предназначенным лишь ей. Но если его видел и старый Эрдэни… что же это тогда означало?

— Я… я тоже видел похожий сон, — раздался неуверенный голос. Это был один из молодых охотников, сидевший в дальнем углу. Он говорил, глядя в пол, словно боялся собственных слов. — Не так ясно. Лишь тени, сражающиеся друг с другом. И этот голос… он гремел в голове, как гром.

И тут случилось невероятное. Словно прорвало плотину.

— И я! — сказала одна из старых удаганок. — Мне приснился орел и медведица, которые терзали друг друга, а потом голос сказал, что лишь соединив крыло и лапу, можно усмирить Тьму.

— А мне — река и скала, — подхватил другой старейшина. — Река пыталась подточить скалу, а скала — преградить путь реке. И снова эти слова… о предательстве и смерти.

Они говорили один за другим, и их рассказы, хоть и отличались в деталях, сходились в главном. Образы юноши и девы. Смертельная битва. И жуткое пророчество, которое набатом звучало в их снах, въедаясь в душу огненными знаками. Кейта слушала их, и ее мир переворачивался. Это было не просто видение. Это было послание духов всему айылу. Коллективный сон, предупреждение, которое нельзя было игнорировать. И если все они видели этот сон, возможно, его видели и по ту сторону границы. В степи. Девушка вспомнила взгляд Инсина во время боя. Его удивление, его растерянность. Неужели он?..

— Что это значит? — резко спросил Каскил, охотник, и его голос выразил общий страх и недоумение. — Кто этот Сын Степи? И кто… Дочь Леса?

Все взгляды обратились к Кейте. Она была дочерью Алтана, самой сильной из молодых удаганок. Ответ должен был быть у нее. Тяжело сглотнув, шаманка встала. Ноги казались ватными. Она смотрела на их встревоженные, полные надежды лица. Кейта могла бы солгать. Сказать, что не знает. Но она понимала — время лжи прошло, ведь мозаика окончательно сложилась. Духи говорили не только с ней, они говорили со всем ее народом. И она должна была быть честной.

— Сын Степи — это Шу Инсин, младший сын Хулан-хана, — произнесла она ровным, хоть и немного дрожащим голосом. — Тот, чью свадьбу степняки собираются праздновать.

По рядам снова пронесся гул.

— А Дочь Леса… — она сделала глубокий вдох, собираясь с силами, чтобы произнести слова, которые изменят все. — По всей видимости, Дочь Леса — это я.

Слова Кейты упали в наступившую тишину балагана, как камень в спокойное озеро. Первой реакцией был шок. Затем — очередной недоверчивый гул.

— Ты? — переспросил Содор, и в его голосе смешались удивление и скепсис. — Дитя, ты уверена? Сны духов часто говорят загадками. Может, ты неверно истолковала… Может, Дочь Леса — это символ, а не…

— Я тоже хотела бы в это верить, почтенный, — прервала его Кейта, и в ее голосе прозвучала такая горечь, что все споры утихли. — Я тоже хотела бы думать, что это просто страшный сон. Но все сходится.

Она обвела взглядом встревоженные лица.

— Охотник Каскил сказал, что младший сын хана вернулся из топей. Я была там. И я… виделась с ним.

В балагане воцарилась мертвая тишина. Теперь все смотрели на нее не просто как на дочь вождя, а как на живое воплощение древнего и страшного пророчества.

— Великая Мать… — прошептала одна из удаганок, прижимая руку ко рту. — Значит, это правда.

— Если это правда, — подал голос Ойгон, и его лицо стало серьезным, как никогда, — Тогда им нельзя больше видеться! Ни в коем случае! Если вы участники пророчества, то каждая ваша встреча будет подталкивать колесо судьбы к его ужасному финалу! Мы должны спрятать тебя, Кейта. Укрыть в самой дальней лесной пещере, пока эта война не закончится. Нельзя допустить, чтобы вы снова встретились.

Его слова были полны логики и заботы. И это было бы правильным решением. Если бы не одно «но». Кейта опустила голову. Признаться в этом было тяжелее, чем сражаться с Инсином. Тяжелее, чем вытаскивать его из болота.

— Поздно, — прошептала она.

— Что значит «поздно»? — не понял Ойгон.

Девушка подняла на них глаза, и в них стояла вся боль и тяжесть этого бесконечного дня.

— Я солгала вам. Я не просто видела его, говорила с ним. Я… сражалась с ним. Сегодня, у Черных Топей. Пророчество уже начало сбываться! Наша первая встреча стала битвой… Колесо судьбы уже запущено.

Признание прозвучало как приговор. Старейшины ахнули. Теперь все встало на свои места: ее долгое отсутствие, измотанный вид и странная осведомленность.

— Ты… сражалась с сыном степного хана? И осталась жива? — недоверчиво спросил охотник Каскил. Боевые способности детей Хулан-хана весьма сложно ставить под сомнения. Молодая шаманка и минуты бы не простояла против их стрел, подобных полету ястреба, и клинка, подобного броску ядовитой кобры.

— Мы закончили бой ничьей, — глухо ответила Кейта.

Все повернулись к старому шаману Эрдэни. В такой момент только его мудрость могла пролить свет на происходящее. Старик, который все это время молча сидел с закрытыми глазами, медленно открыл их. Его взгляд был устремлен в пустоту, словно он читал невидимые руны в воздухе.

— Раз в тысячу лет, когда мир подходит к краю великих перемен, духи посылают такое пророчество, — заговорил он, и его тихий, скрипучий голос заполнил все пространство. — Они не выбирают героев случайно. Они выбирают две души, связанные воедино еще до своего рождения.

Он перевел свой туманный взгляд на Кейту.

— То, что вы чувствуете друг к другу, дитя, это не просто вражда или любопытство. Ваша связь — это нечто большее, чем просто совпадение. Вы как две половины одного целого, разделенные рождением и враждой своих народов. Ветер и Корень. Один не может существовать без другого. И ваше противостояние — битва самой сути мироздания.

Он сделал паузу, давая присутствующим осознать глубину его слов.

— Пророчество — это не приговор, а предупреждение. Оно говорит не о том, что должно случиться, а о том, что может случиться, если вы пойдете по самому легкому пути — пути ненависти. Слова «предать свой род, чтобы спасти свой народ»… Они могут означать не только измену, но и выбор. Выбор между слепой верностью традициям и спасением всех — и степи, и тайги.

— Но… смерть? — дрожащим голосом спросила одна из пожилых удаганок, которая все это время молча сидела в углу. — Там говорится, что один должен умереть.

— Смерть не всегда означает конец жизни, — туманно ответил Эрдэни. — Иногда, чтобы родиться заново, старое «я» должно умереть. Старая ненависть. Старая вражда. Старая жизнь. Пророчество ставит перед вами выбор, Дочь Леса. Уничтожить друг друга, ввергнуть мир во тьму… или найти третий путь. Путь, который еще никто не находил.

Эрдэни закрыл глаза и умолк. В балагане стояла такая тишина, что было слышно, как трещат угли в очаге. Кейта слушала его, и ее мир, который, казалось, уже был разрушен, начал медленно собираться заново, но уже в совершенно ином порядке. Ее личная история, ее боль, странная связь с врагом — все это оказалось лишь частью чего-то неизмеримо большего. Слова старого шамана должны были принести ясность, но вместо этого они разожгли в душе Кейты настоящий пожар. Тихая, смиренная обреченность, с которой она приняла свою роль в пророчестве, в один миг сменилась огнем необъятной, жгучей злости.

Связанные души? Две половины одного целого? Какая чушь! Какая возвышенная, красивая ложь, чтобы прикрыть жестокую правду!

Она смотрела на мудрые, понимающие лица старейшин, и ей хотелось кричать. Они не видели того, что видела девушка. Они не чувствовали боли от удара стрелы, не ощущали на своих губах холода чужой кожи, не слышали предсмертного хрипа. Для них Инсин был лишь Сыном Степи, абстрактным символом из древнего пророчества. А для Кейты он был вполне реальным человеком. И этот человек, эта «вторая половина ее души», как изящно выразился Эрдэни, прямо сейчас готовится к свадьбе! Он, без пяти минут женатый мужчина, наверняка уже забыл и про их бой, и про свое спасение. Ему нет никакого дела до душевных мук какой-то лесной ведьмы. Он будет пировать, принимать поздравления и строить планы, как лучше сжечь ее дом и убить ее народ. А она должна сидеть здесь и слушать сказки о «третьем пути»? Пф-ф!

Внутри Кейты все буквально кипело. Она была не только Дочерью Леса, не только заместителем своего отца на этом проклятом Совете Старейшин. Она была еще и простой девушкой. Импульсивной, раненой, униженной самой судьбой, которая сначала столкнула их, зародив в ее сердце непонятное, запретное чувство, а потом тут же растоптала его новостью о свадьбе. Эмоции взяли верх над разумом и долгом. Она больше не могла сидеть здесь и делать вид, что она — мудрый и спокойный вождь. Девушка чувствовала, как слезы обиды и гнева подступают к горлу, затягивают на нем невидимые путы. Еще мгновение — и она либо разрыдается, либо начнет крушить все вокруг!

Не говоря более ни слова, Кейта резко поднялась. Ее кресло с грохотом упало на земляной пол. Все взгляды в изумлении обратились к ней.

— Дитя, что с тобой? — начал было Ойгон, но девушка его не слушала. Развернувшись, она бросилась к выходу. Кейта растолкала ошеломленных дозорных у входа и выбежала из душного, полного дыма и мудрых речей балагана в холодную, звенящую тишину ночи. Она бежала, не разбирая дороги, захлебываясь в собственных мыслях и переживаниях. «Путь, который еще никто не находил!» Легко говорить, сидя в тепле у очага! А как ей найти этот путь, если одна его половина ведет прямо к алтарю с другой женщиной, а вторая — к войне, где она должна будет убить его или умереть самой⁈ Спасибо, пророчество, поклон тебе от неба до земли!

Кейта выбежала за частокол и не останавливалась, пока не оказалась на своей любимой поляне, откуда открывался изумительный вид на звезды. Шаманка рухнула на влажную от росы траву, обхватив себя руками. Ее трясло. Но не от холода, а от бури, бушевавшей внутри. Она злилась. На старейшин с их фатализмом. На пророчество с его жестокими условиями. На отца, который оставил ее одну разбираться со всем этим. На проклятого Инсина, который посмел сначала умереть, а потом выжить, чтобы жениться на другой. Но больше всего она злилась на саму себя. За то, что позволила степному волку пробить брешь в своей защите. За то, что, несмотря на всю свою злость, мысль о его свадьбе причиняла ей такую острую, невыносимую боль.

Кейта подняла заплаканное лицо к молчаливым, далеким звездам.

— Ну и что мне теперь делать, Великая Мать? — прошептала она в холодную пустоту. — Что мне делать со всем этим?

Но Тэнгри, как и всегда, хранила молчание. Ответ она должна была найти сама.

Когда последние пьяные крики затихли и улус погрузился в тяжелый сон перед грядущим торжеством, хан Хулан остался один в своем большом гэр. Огонь в очаге почти погас, лишь красные угли отбрасывали зловещие тени на шкуры и оружие, развешанное на решетчатых стенах. Ночь была тихой, но в душе хана бушевала буря. Он сидел на своем месте, массивный и неподвижный, как скала. Возвращение Инсина, его странная история, предстоящая свадьба — все это были лишь продуманные шаги в большой игре. Игре, которую он, как ему казалось, начал проигрывать. Великая Сушь, падеж скота, а теперь еще и эта необъяснимая сила шаманов, позволившая его сыну вернуться из пасти смерти! Его собственной силы, силы его воинов, становилось недостаточно. Нужен был иной союзник. Тот, к кому он клялся никогда не обращаться.

Хулан встал и подошел к большому походному сундуку. Он открыл его, и на свет показались не мечи и доспехи, а нечто иное. Черная чаша из полированного камня, нож с рукоятью из человеческой кости и мешочек с высохшим, черным порошком, пахнущим серой и тленом. Это были атрибуты старой веры. Той, что была до Неба. Веры в темных, хтонических богов Нижнего мира.

— Я пытался идти путем чести, — отчаянно прошептал хан в гулкую тишину, словно оправдываясь перед невидимыми свидетелями. — Но Небо глухо к моим молитвам. Оно посылает мне не дождь, а смерть. Если Вечный Бог отвернулся от меня, я обращусь к тому, кто всегда ждет внизу.

Он высыпал порошок в чашу и поджег его. Вспыхнуло зеленое, холодное пламя, не дававшее ни тепла, ни света, лишь клубы едкого, удушливого дыма. Хан взял костяной нож и сделал неглубокий надрез на своей ладони. Несколько капель густой, темной крови упали в чашу, и пламя взревело, взметнувшись до самого тооно. Воздух в гэр стал ледяным. Тени на стенах заплясали, сплетаясь в одну огромную, бесформенную фигуру. Из глубины этой тьмы раздался голос — вкрадчивый, медовый, но с ледяными нотками, от которых стыла кровь.

— Давно же ты не звал меня, сын Шах-Хулана! Я уж было подумал, что ты совсем забыл своего старого доброго друга.

— Я не твой друг, Эрлик, — прорычал хан, не отступая. — Я пришел за сделкой, а не за дружбой.

— Ах, какая жалость, — сладко пропел голос из тьмы. — Но сделка так сделка. Я слушаю. Что же понадобилось великому хану, повелителю степей, от скромного владыки подземного царства? Золото? Власть? Смерть врагов? Говори, не стесняйся. Для такого старого клиента — любые капризы!

— Мне нужна победа, — сказал хан Хулан, и его голос был тверд, как гранит. — Мне нужно уничтожить северное племя. Стереть их с лица земли. Со всеми их духами и колдовством.

— Ух ты, шаманы? — в голосе Эрлика прозвучало неподдельное веселье. — Это же мои любимые враги! Эти вечные блюстители баланса, эти шептуны, что вечно суют свой нос в мои дела. С превеликим удовольствием помогу тебе заткнуть им рты навсегда. Ха-ха, я дам тебе силу, сын Шах-Хулана! Твои воины не будут знать ни страха, ни усталости. Их стрелы будут отравлены моим дыханием, а их мечи — закалены в холоде моего царства. Они пройдут по лесу, как огненный смерч, и от него не останется даже пепла. Но…

Голос сделал паузу, смакуя момент.

— … ты же знаешь, мои услуги не бесплатны. Какова будет твоя цена, хан?

— Забирай души всех, кого убьют мои воины, — без колебаний, ледяным голосом ответил Хулан. — Они твои.

— Щедрое предложение, конечно, — протянув, рассмеялся Эрлик. — Но души врагов — это лишь мои трофеи. Я хочу плату от тебя. Что ты готов отдать мне, Хулан? Свою душу после смерти? Или может… душу одного из твоих сыновей?

Хан вздрогнул. Этого он и боялся.

— Моя душа и души моих сыновей принадлежат нашему роду, — отрезал он.

— Какая щенячья преданность! — издевательски проворковал дух. — Что ж, хорошо. Я не буду требовать так много. Раз уж ты не хочешь отдавать свое, тогда уничтожь чужое. Но не просто чужое. О, да. Великое!

Тень в центре гэр сгустилась, обретая более четкие очертания.

— Твоя цель — не просто предводитель шаманов. Это мелко. Это не стоит моей силы. Твоя цель, хан, — их Божество!

Хулан нахмурился.

— Их Божество?

— О, да-а! Их Великая Мать. Хранительница. Их Тэнгри, — прошипел Эрлик, и в его голосе прозвучала тысячелетняя ненависть. — Она — источник их силы. Сердце их леса. Пока она жива, их магия не иссякнет. Пока она жива, лес всегда будет возрождаться. Я хочу, чтобы ты убил ее.

Хан отшатнулся. Убить Бога? Это было истинным безумием.

— Но… как? Как можно убить то, что является самим небом, самой землей?

— О, она не просто небо, — в голосе Эрлика зазвучало предвкушение. — Раз в поколение она спускается в Средний мир. Она обретает плоть. Ходит среди своих детей, чтобы разделить с ними их тяготы. И в этот момент она уязвима. Твои ведуны, те, что еще помнят старые пути, знают, как найти ее. Как загнать ее в ловушку. Как пронзить сердце клинком, омытым в крови ее собственных детей.

Эрлик сделал паузу, давая хану осознать весь ужас и величие этого замысла.

— Убей их Богиню, Хулан. И я не просто дам тебе победу. Я дам тебе весь этот мир. Лес и степь склонятся перед одним тобой! Ты станешь ханом ханов, равным Богам. А я… Что ж, твой верный друг просто немного погреется у костра, что останется от этого сгоревшего мира. Идет?

Хулан стоял, тяжело дыша. Сомнения боролись в нем с амбициями. Убить Бога… Это было святотатством. Но и награда была велика. Он думал о своем народе, умирающем от голода. Думал о своей жене, которую забрала лихорадка. О своем любимом сыне Инсине, чья мягкость могла погубить их всех. Мир жесток. И чтобы выжить в нем, нужно быть еще более жестоким. Сопротивление, которое еще жило в его душе, начало таять под медовыми речами злого духа.

— Я… — вполголоса начал он.

— Да, хан? — прошептал Эрлик, чувствуя слабость смертного человека из Среднего мира.

Хулан поднял голову, и в его глазах больше не было сомнений. Лишь холодная, стальная решимость.

— Я согласен.