Кейта: Дочь Леса. Книга 1

Глава 9 Караван скорби и лжи

Весть, принесенная дозорным, ударила в айыле как набат. Паника, которую до этого еще удавалось сдерживать, начала просачиваться сквозь щели спокойствия, как болотный туман. Но в этот раз старейшины действовали быстро и решительно. Немедленно был созван экстренный Совет. Речи были короткими и по делу, времени на споры не осталось.

— Мобилизовать всех! — провозгласил Ойгон, и его голос, обычно тихий и спокойный, заиграл острыми углами. — Каждый мужчина, способный держать в руках батас или лук, должен встать на защиту частокола! Каждая удаганка должна подготовиться к использованию боевых заклинаний! Все ученики бубна, соберитесь у большого сэргэ. Ваша задача — поддерживать шаманский дух и в случае нападения насылать на врага мелких духов, способных спутать их рассудок!

Сам Ойгон, вместе с Эрдэни и еще несколькими самыми старыми и могущественными шаманами, заперлись в общинном балагане. Они готовились к великому ритуалу — созданию защитного купола над всем айылом. Это было древнее, могущественное заклинание, требовавшее огромной концентрации и жизненной силы. Они должны были сплести из энергии духов и воли шаманов невидимую стену, которая могла бы сдержать первый, самый яростный натиск врага и дать им дополнительное время на подготовку.

Пока в таежном поселении царила лихорадочная подготовка к обороне, из степного улуса уже двинулся в путь странный караван. Он абсолютно не был похож ни на военный отряд, ни на торговое посольство. Впереди, на своем верном белоснежном коне Арионе, ехал Инсин, за ним следовал десяток воинов, отобранных лично ханом — самых молчаливых и преданных. Они не везли с собой осадных орудий, но их лица были мрачнее тучи. За воинами медленно двигалась одна-единственная повозка, запряженная черными быками. В ней, укрытые лучшими коврами, лежали тела Аяны и Темуджина. Замыкали процессию несколько лошадей, навьюченных тяжелыми тюками. Дары для мира — шелка, серебро и меха. Караван скорби и лжи.

Инсин ехал статно, выпрямив спину, его лицо было непроницаемой маской. Но внутри юноши бушевал ураган. Мысли, острые и колючие, как сухая степная трава, метались, сплетаясь в тугой узел. Смерть сестры, предательство братьев, безумие отца и его странная, темная аура, последняя воля Темуджина… И поверх всего этого — завещание самой Аяны: «Слушай свое сердце». А куда вело его сердце? Инсин отчаянно пытался заставить его молчать, но оно продолжало упрямо твердить одно и то же. И теперь к этому тугому узлу взаимосвязанных мыслей присоединилась еще одна, самая чуждая и самая запретная. Воин едет не просто в земли врага — он едет в место, где живет она, девушка с глазами цвета неба и спесью медведицы. Его спасительница. Дочь Леса из пророчества. При мысли о девушке сердце Инсина начинало биться быстрее. Он снова и снова прокручивал в голове их бой, их разговор, тот миг, когда он очнулся от ее дыхания. Юноша пытался вызвать в себе ненависть, гнев, жажду мести за тот позор, что она заставила его испытать. Но вместо этого он чувствовал лишь странную, ноющую тоску. И… предвкушение.

Он едет к ней. Под предлогом похорон и мира. Неужели воин снова увидит ее! Что тогда Инсин скажет ей? «Спасибо, что спасла меня, а теперь разреши похоронить мою сестру и ее возлюбленного на твоей земле, прежде чем мой отец придет и перережет вас всех»? Абсурд. К тому же, сама шаманка обещала, при следующей их встрече не быть такой милосердной. Юноша чувствовал себя никчемной пешкой в чужой, непонятной игре. В игре, которую вели его отец и… какая-то третья сторона. И в этой же партии, с другой стороны доски, стояла она. Возможно, только эта девушка могла дать ему ответы. Или, по крайней мере, разделить с Инсином это бремя — бремя быть фигурами в чужом пророчестве. Арион под степным воином нервно переступил с ноги на ногу, почувствовав напряжение хозяина. Инсин успокаивающе похлопал коня по шее, глядя на темную полосу леса на горизонте. Она становилась все ближе.

Караван ехал уже несколько часов. Бескрайняя степь постепенно начала меняться. Появились редкие, корявые деревца, земля стала мягче, а в воздухе повеяло влагой и запахом хвои. Они приближались к границе. Инсин ехал молча, погруженный в свои мысли, когда тишину нарушил удивленный возглас одного из воинов, ехавшего чуть в стороне.

— Нойон, смотрите! Это еще что за ерунда?

Инсин поднял голову и прищурился, вглядываясь в горизонт. Там, где темная стена леса встречалась с небом, виднелось нечто странное. Это было похоже на легкую, едва заметную дымку или марево, какое бывает в жаркий день. Но день был прохладным, а дымка эта не двигалась, не рассеивалась. Она стояла неподвижно, полупрозрачным, мерцающим куполом, накрывавшим ту часть леса, где, как он предполагал, находился айыл шаманов.

Воины в отряде обеспокоенно зашептались, сжимая копья и луки.

— Колдовство… — пробормотал один.

— Лесные духи строят себе стену! — подхватил другой.

Но Инсин знал, что это не духи. Это была работа шаманов — могущественное защитное заклинание. Он никогда не видел ничего подобного, но слышал о таких вещах в старых легендах. Стена, которую не пробить ни мечом, ни стрелой, сотканная из чистой воли и магии. Юноша нахмурился, и тревога в его сердце усилилась. Мирный разговор только что стал на порядок более затруднительной задачей. Такой купол не возводят просто так, ради предосторожности. Его возводят, когда готовятся к неминуемой атаке.

Это означало только одно: шаманы уже обо всем знают. Но как? Неужели их духи-иччи настолько могущественны, что могут видеть сквозь лиги степи и слышать крики битвы в чужом улусе? Или же… беглец из западного племени. Мог ли кто-то из бежавших с поля боя людей, обезумевший от горя, поскакать не домой, а к ним, к врагам своего новоявленного врага, в отчаянном поиске союза? Инсин посмотрел на мерцающую дымку. Эта стена была возведена не только против его отца и его орды. Она была возведена и против него. Для лесного племени, для нее, он был неотличим от остальных. Просто еще один степняк, пришедший с мечом и луком. Как он сможет доказать обратное? Как сможет просить о помощи, стоя перед магической крепостью, возведенной для защиты от него же самого?

План отца, и без того казавшийся безумным, теперь выглядел просто самоубийственным. Они приближались не как послы, а как враги, идущие на штурм уже подготовленной крепости.

— Что будем делать, нойон? — спросил старший из воинов, подъезжая к юноше. — Попробуем пробиться? Или вернемся и доложим об этой ситуации Хулан-хану?

Инсин посмотрел на повозку, где под коврами покоилась его сестра. Нет, он дал клятву. Он похоронит ее и ее любимого мужчину и до этого в улус не вернется.

— Продолжаем путь, — сказал воин твердо, и в его голосе не было и тени сомнения. — Мы едем с миром. И мы покажем им это.

Но про себя юноша подумал, что доказать мирные намерения тому, кто уже возвел вокруг себя стену, будет еще сложнее, чем идти на открытый бой. Сложнее, чем поединок с ней, чем борьба со смертью в болоте. Потому что на этот раз его оружием будет не сталь, а слова. А врагом будет не один шаман, а недоверие целого лесного народа.

Караван ехал вперед, и странная дымка становилась все плотнее, обретая очертания. Это уже не было похоже на марево, теперь это была видимая, вибрирующая стена из переливающегося света, похожая на застывший воздух. Она перекрывала единственную тропу, ведущую вглубь леса. Наконец караван остановился. Купол стал практически ощущаем, от него исходила едва заметная вибрация и тихий, низкий гул, похожий на пение мириадов насекомых. Один из воинов, самый молодой и дерзкий, не выдержал. Он спешился и, вытянув руку, осторожно пошел вперед.

— Это просто туман, — пробормотал он. — Колдовская обманка, чтобы нас напугать!

Как только его пальцы коснулись мерцающего воздуха, воин вскрикнул от боли и отдернул руку, словно дотронулся до раскаленного железа.

— Огонь! — закричал тот, тряся обожженной ладонью. — Новш 26, оно жжется!

Все остальные невольно попятились. Лошади испуганно захрапели, прядая ушами и отказываясь идти дальше. Даже Арион, верный конь Инсина, нервно переступал с ноги на ногу, чувствуя неестественную, чуждую силу. Сам же Инсин спешился и медленно подошел к невидимой преграде, останавливаясь в нескольких шагах от нее. Он внимательно изучал купол. Вблизи он казался сотканным из чистого света и звука. Это было невероятное, пугающее и в то же время завораживающее зрелище.

И в этот момент он услышал шепот. Сначала тихий, едва различимый, он принял его за шелест листьев. Но потом он стал громче, настойчивее. Множество голосов, мужских, женских, детских, сливались в один хор, и они произносили одно и то же.

«Сын Степи… Сын Степи!.. Он здесь!»

Шепот, казалось, исходил отовсюду и ниоткуда. Он разносился эхом вокруг него, вибрируя в самом воздухе. Инсин резко обернулся к своим воинам.

— Вы слышите?

Но они смотрели на младшего сына хана с недоумением. Старший воин покачал головой.

— Что слышим, нойон? Здесь смертельно тихо. Только ветер шумит.

Инсин понял, что никто, кроме него, не слышал этого шепота. Ведь это сам лес говорил с юношей. Он звал его и только его.

«Сын Степи… иди к нам…»

Страх боролся в воине с необъяснимым любопытством. Это могла быть ловушка. Смертельная ловушка, чтобы заманить его внутрь и уничтожить. Один раз духи его уже обманули. Но шепот в этот раз не был угрожающим. Он был… зовущим. Словно старый знакомый, которого он давно не видел. Инсин принял решение — он должен был узнать, что это все значит.

Словно притянутый магнитом, Инсин развернулся и пошел прямиком на мерцающую стену.

— Нойон, остановитесь! — закричали воины за его спиной. — Не трогайте эту проклятую стену! Она убьет вас!

Старший из них бросился было вперед, чтобы остановить сына хана, но было поздно. Под их испуганными, неверящими в происходящее взглядами Инсин сделал последний шаг и… с легкостью прошел сквозь купол. Без единой царапины. Без малейшего сопротивления. Для него мерцающая стена оказалась не более чем влажным утренним туманом. Он сделал еще пару шагов и обернулся. Юноша стоял уже внутри, в лесу, а его люди — снаружи, отделенные от него вибрирующей стеной света.

Инсин посмотрел на свои руки. Никаких ожогов. Он чувствовал себя совершенно нормально. Даже шепот прекратился. Воины смотрели на своего нойона, как на чудо, их рты были открыты от изумления. Инсин осознал — этот купол был настроен на врагов. На тех, кто пришел с оружием и злыми мыслями. Но не на него. Почему? Неужели… неужели пророчество давало ему какой-то особый пропуск в это запретное место?

Юноша обратился к своим людям.

— Ждите здесь, — приказал он, и его голос, усиленный странной акустикой купола, прозвучал громко и властно. — Не пытайтесь войти. И не трогайте эту стену. Пока что я пойду один.

Не дожидаясь их ответа, Инсин развернулся и решительно зашагал вглубь таинственного, молчаливого леса. Юноша шел по лесной тропе, и звенящая тишина давила на уши. После привычного степного ветра безмолвие под густыми кронами казалось неестественным, напряженным. Каждый хруст ветки под его сапогом звучал как выстрел. Воин был начеку, его рука лежала на рукояти ножа.

Инсин прошел не больше сотни шагов, когда его тренированное ухо уловило едва заметный звук — скрип натягиваемой тетивы где-то впереди, в густых зарослях папоротника. Реакция мэргэна была молниеносной. Он не успел даже увидеть лучника, но уже знал, откуда полетит стрела. В тот же миг, как раздался короткий свист, он выхватил нож и с силой отбил летевшую ему в грудь смерть. Лезвие встретилось с наконечником, раздался резкий звон, и стрела, изменив траекторию, вонзилась в ствол дерева рядом.

— Стойте! — крикнул он в сторону зарослей, не пытаясь атаковать в ответ. — Я пришел с миром!

Из-за деревьев выскочили двое. Это были охотники, дозорные, одетые в меха и кожу, с нацеленными на него луками. Их лица были суровы, а пальцы лежали на тетиве, готовые в любой миг послать в путь вторую стрелу. Одним из них был Каскил, тот самый, что не так давно принимал участие в Совете Старейшин.

Нельзя было терять ни секунды. Любое резкое движение, любой неверный жест — и Инсин будет мертв. Нужно было доказать, что он не представляет угрозы.

— Я не хочу сражаться! — громко и отчетливо произнес Инсин. Он медленно поднял обе руки вверх. — Я пришел с миротворческой миссией, пришел говорить.

Охотники переглянулись. Они видели, как степняк отбил стрелу — такая реакция была под силу лишь великому воину. Но его поза не была агрессивной. Дозорные лесного племени чуть ослабили натяжение тетивы, но луки не опустили. Увидев это, Инсин сделал следующий шаг. Он медленно разжал пальцы, и его нож, единственное оружие, что было у него сейчас в руках, с глухим стуком упал на мох у его ног. Жест полного разоружения.

«Но как он прошел через барьер⁈» — эта мысль звучала в голове у обоих дозорных. Они собственными глазами видели, как купол отбрасывал любого, кто пытался к нему прикоснуться. А этот степняк, их заклятый враг, просто взял и прошел сквозь него, будто никакого барьера и не было!

— Меня зовут Шу Инсин, я младший сын Шу Хулан-хана из рода Снежного Барса, — начал он свою продуманную, вежливую речь. Голос юноши звучал ровно и спокойно, без тени высокомерия. — Я пришел к вам не как воин, а как посол. Мой отец посылает вам свое уважение и предлагает перемирие.

Он жестом указал в ту сторону, откуда пришел.

— За барьером ждет мой караван. Мы привезли дары в знак наших добрых намерений. А также… — он на мгновение запнулся, и в голосе прозвучала неподдельная боль. — Мы привезли тела моей сестры и ее возлюбленного. Они погибли в результате трагической ссоры с нашими бывшими союзниками. Я пришел просить вашего верховного вождя об огромной милости — позволить похоронить их на этой нейтральной земле, чтобы их души нашли покой!

Инсин говорил горячо и искренне, его слова не были похожи на ложь. Из-за этого дозорные были в полном замешательстве. Сын хана просит мира, просит о помощи в похоронах. И проходит сквозь их магический щит. Все это просто не укладывалось в голове.

— Я прошу о встрече с вашим тойоном, — закончил Инсин, склонив голову в знак уважения. — Чтобы передать ему дары и лично изложить нашу просьбу.

Юноша стоял перед ними, безоружный, открытый, в белоснежных одеждах, больше походивших на траурное, нежели военное облачение, и не имел ни малейшего понятия о том, какой хаос творится сейчас в их племени. Он не знал, что верховный вождь был практически так же далек от этого мира, как и его покойная сестра. И что его заместительница, та, с кем он сражался и кому был обязан жизнью, сейчас сама боролась со смертью в лихорадочном бреду. Инсин просил аудиенции у тех, кто не мог ее дать! И его появление здесь, в самом сердце их земель, лишь туже затягивало узел пророчества, грозя оборвать последние нити хрупкого мира.

Дозорные молчали, переваривая услышанное. Второй, более молодой охотник, казалось, был сбит с толку и даже проникся сочувствием к горю чужака. Но Каскил, который присутствовал на вчерашнем Совете, смотрел на Инсина совсем другими глазами. «Младший сын хана, Инсин, вернулся из топей, и вот он здесь. Прошел сквозь барьер. Пророчество… Сын Степи…». Все кусочки мозаики сложились в голове Каскила в одну ужасающую картину. Это был он! Тот, о ком говорил старый Эрдэни. Тот, кого они поклялись не подпускать к их земле, к их айылу, и уж тем более — к Кейте! В один миг сочувствие на его лице сменилось яростью и страхом.

— Убирайся! — прорычал он, снова вскидывая лук. — Нам не нужны твои дары и твой лживый мир! Убирайся с нашей земли, степняк, пока я не нашпиговал тебя стрелами, как дикобраза!

Такая резкая перемена в настроении удивила даже его напарника.

— Каскил, что ты делаешь? — растерянно спросил тот. — Он же безоружен! И просит о встрече. Нам следует отвести его к старейшинам!

— Ни к кому мы его не поведем! — отрезал Каскил, не сводя с Инсина полного ненависти взгляда. — Его здесь быть не должно! Старейшины сами сказали — гнать его прочь! Он несет с собой беду.

— Да какую беду? Очевидно, что этот степной воин пришел с миром. А это наш шанс избежать войны! — спорил молодой дозорный.

— Ты ничего не понимаешь! Его появление здесь — это уже начало конца! Это все из-за него! Из-за него наша Кейта…

Каскил резко осекся. Второй дозорный, осознав, что тот готов выдать их главную тайну и слабость, подскочил к нему и зажал его рот ладонью.

— Замолчи! — прошипел он. Нашелся умник! Решил рассказать врагу, где сейчас шаманскому племени больнее всего? Но было поздно. Инсин услышал, что ему нужно было. Одно-единственное имя, произнесенное в пылу спора. Имя, которое его память уже могла стереть, но которое его душа узнала мгновенно.

Кейта.

Это имя отозвалось в юноше гулким эхом, заставив сердце пропустить удар, а затем забиться с удвоенной силой. Это было ее имя! Инсин не сомневался в этом ни на секунду.

— Кейта? — вполголоса переспросил он, и в его голосе прозвучала такая тревога, что оба дозорных замерли. — Что с ней? Что ты хотел сказать⁈

Он шагнул вперед, забыв и про мирный караван, и про похороны сестры. Сейчас в мире существовал только этот вопрос. Взгляд юноши был прикован к лицу Каскила, и на нем читался неподдельный, всепоглощающий страх. Охотник смотрел на него, и его собственная ярость начала таять, уступая место растерянности. Он ожидал увидеть в глазах врага что угодно: хитрость, жестокость, презрение. Но он увидел лишь обнаженную, уязвимую душу. Лесной дозорный увидел в этих медовых глазах такую же боль и страх, какие видел вчера в глазах своей предводительницы.

«Этот взгляд… — с внезапной ясностью подумал Каскил, — действительно, взгляд участника жестокого, властного над ним пророчества. Он не выбирал эту судьбу. Так же, как и она».

Охотник медленно и неохотно опустил лук. Вражда никуда не делась, но к ней примешалось нечто новое. Странное, горькое понимание. Он смотрел на Сына Степи и видел не врага — он видел вторую жертву. Каскил долго смотрел на Инсина, на его встревоженное лицо, а затем тяжело вздохнул, словно принимая какое-то трудное, неприятное решение.

— Пойдем, — только и бросил он, и в голосе больше не было былой ярости. — Но не как посол. Ты пойдешь как пленный.

Инсин без колебаний кивнул.

— Я согласен.

Молодой дозорный недоуменно смотрел то на напарника, то на степняка, который добровольно подставлял руки, чтобы ему их связали. Каскил грубо, но не слишком туго, обмотал запястья Инсина кожаным ремнем. Он забрал нож, который юноша обронил на землю, и повесил себе на пояс.

— Веди, — сказал Каскил своему напарнику. — Я пойду прослежу за его упомянутым караваном. Чтобы не было никаких сюрпризов.

Инсин бросил последний взгляд в сторону повозки, скрытой за деревьями, и, подталкиваемый в спину молодым охотником, направился вглубь леса. Когда они вышли на большую поляну, где раскинулся шаманский айыл, Инсин увидел, что их уже ждут. Перед частоколом, в ряд, стояли старейшины — Ойгон, Эрдэни и еще несколько седобородых старцев. Они не выглядели удивленными. Скорее, их лица выражали тяжелую, мрачную обреченность. Словно они предчувствовали появление кого-то очень важного для их леса. А может, и для чего-то большего.

Провожатый подвел Инсина к ним и остановился. Степной воин, не дожидаясь приказа, опустился на колени на влажную землю, не боясь испачкать белые одежды. Он склонил голову, демонстрируя полное смирение.

— Старейшины лесного племени, — начал юноша тем же ровным голосом, каким говорил и с дозорными. Он рассказал им все: о предложении мира, о дарах, о трагической гибели сестры и ее последней воле. Он говорил о чести и скорби, и его слова были искренними. Но в какой-то момент, когда Инсин говорил о том, что просит лишь о милости похоронить сестру, его речь дрогнула. Образ девушки с синими глазами вытеснил все остальные мысли. Не дожидаясь ответа старейшин, он поднял на них свой встревоженный взгляд, и вся его выдержка рухнула. — Но прежде… скажите мне. Кейта. Что с ней? Она… жива?

Старый Эрдэни, который до этого момента стоял с закрытыми глазами, медленно открыл их. Он всмотрелся в лицо Инсина, и его взгляд, казалось, проникал в самую душу. Он увидел не врага, а то, о чем говорил вчера на Совете. Старейшина узнал Сына Степи.

— Что вы делаете⁈ — голос шамана прозвучал неожиданно резко и властно. Он с возмущением посмотрел на дозорного. — Это гость, хоть и незваный. Развяжите его немедленно. Неслыханное варварство — связывать того, кто пришел с просьбой и разоружился по своей воле!

Молодой охотник, испугавшись гнева старейшины, спешно бросился развязывать Инсину руки. Ойгон стоял рядом, не зная, куда себя девать от переживаний. Он смотрел то на коленопреклоненного степного принца, то на небо, словно ища там ответы. Неужели это воля самой Тэнгри? Он и остальные старейшины пытались предотвратить их встречу, спрятать, изолировать. Но сама судьба, казалось, ломала все их сценарии и упрямо строила лишь те, где Ветер и Корень неизбежно находили путь друг к другу.

Старейшины безмолвно смирились. Сопротивляться воле духов было бесполезно. Когда путы упали с рук Инсина, Эрдэни сделал шаг вперед.

— Встань, Сын Степи, — сказал он, и в его голосе уже не было гнева, осталась только глубокая печаль. — Ты спрашиваешь о Кейте. И твоя тревога не напрасна.

Он посмотрел на вытянувшуюся перед ним фигуру, смотрел прямо в глаза.

— Нашу Дочь Леса поразила шаманская болезнь. Ее дух покинул тело и заблудился на тропах между мирами. Она сгорает в лихорадке, и наши травы… бессильны ей помочь. — Эрдэни сделал паузу, и его следующие слова прозвучали как приговор и как последняя надежда. — Мы верим, что ее душа ищет твою. И, вероятно, только ты, второй участник рокового пророчества, названный Сын Степи, сможешь войти в ее сон, найти ее и спасти нашу драгоценную медведицу.