Кейта: Дочь Леса. Книга 1

Глава 10 Междумирье

Дорога к балагану целительницы показалась Инсину длиннее, чем весь его путь через степь. Старейшины шли рядом, но он их не замечал. Он слышал их слова о шаманской болезни, блуждающей душе, о том, что он — ее единственная надежда, но разум отказывался принимать эту дикую истину. Когда Ойгон откинул тяжелый полог из шкуры, впуская его внутрь, Инсина окутал густой, дурманящий запах трав и еще чего-то — тонкого, едва уловимого аромата болезни и страдания. В центре просторного балагана целительницы, на низкой постели из мягких мехов, лежала она. Кейта.

Над юной шаманкой, как две обеспокоенные птицы, вились целительница Илин и ее ученица Ирена. Они протирали лоб девушки мокрой тканью, шептали успокаивающие заклинания, но все было тщетно. Инсин замер на пороге. Зрелище, открывшееся ему, было невыносимым. Это была не та яростная, полная жизни воительница, с которой он сражался. И не та уставшая, но сильная спасительница, что вытащила его из болота. Перед ним лежала хрупкая, беззащитная девушка, сгоравшая в огне невидимой лихорадки. Ее лицо пылало неестественным, лихорадочным румянцем, губы были сухими и потрескавшимися, а ресницы дрожали, выдавая муку, которую ее душа испытывала в ином мире. Она металась на своей постели, что-то бессвязно шепча, и от этого зрелища сердце Инсина сжалось в ледяной комок.

Илин и Ирена обернулись на звук шагов. Увидев за спиной Ойгона степняка, внешность и мягкий взгляд которого абсолютно не перекликалась с их убеждениями о людях степи, они переглянулись. В их глазах было понимание и тяжелая, мрачная обреченность. Они все поняли.

— Ее сур тает, как весенний снег, — тихо сказала Илин, подходя к Инсину. Ее голос был спокоен, как у целителя, привыкшего к виду смерти, но в ее взгляде отчетливо читалась глубокая печаль. — Кут заблудился. Пророчество связало вас так крепко, что ее душа, эмоционально сорвавшись, полетела искать твою. Кейта застряла где-то в Междумирье, на тропах, где охотятся абаасы. Если ее не вернуть до восхода новой луны… физическое тело умрет.

Инсин почти не слышал ее. Он медленно, как во сне, подошел к постели и опустился на колени рядом с Кейтой. Мириады эмоций захлестнули его юношеское сердце. Боль от вида ее страданий. Нежность, которую он отчаянно пытался в себе подавить. Чувство вины — ведь это их встреча, их бой, их пророчество довели ее до такого состояния. И страх. Всепоглощающий страх потерять ее снова, теперь уже навсегда.

Мир опять сузился до них двоих. Инсин осторожно, словно боясь обжечься, протянул руку и коснулся ее горячего лба. Она вздрогнула от прикосновения и на мгновение затихла, дыхание Кейты стало ровнее.

— Что я должен сделать? — спросил Сын Степи, не отрывая от нее взгляда. — Чем я могу помочь?

— Есть один ритуал, — ответила Илин, подходя ближе. — Мы можем помочь твоему духу отделиться от тела и отправиться за ней. Путь тебе укажем, но дальше будешь один. Придется найти ее в лабиринтах Междумирья и убедить вернуться. Ее душа… там может оказаться еще более капризной и непослушной, чем в Среднем мире.

Целительница посмотрела ему прямо в глаза, и ее взгляд стал еще более строгим.

— Но ты должен знать правду, Сын Степи. Из этого путешествия есть лишь две дороги. Либо вы вернетесь в наш мир вместе, либо оба останетесь на границе миров навсегда, и абаасы растерзают ваши заблудшие души на мелкие клочья. Твоя душа будет привязана к ее, если Кейта не сможет вернуться, не вернешься и ты.

Это был смертный приговор с ничтожным шансом на помилование. Но Инсин не раздумывал ни секунды. Неважно, как потом разведет их жизнь — остаться без нее в этом мире, зная, что девушка умерла из-за него, было страшнее любой смерти в мире духов.

— Я сделаю это, — сказал юноша твердо. Какая-то мысль промелькнула в его голове. Воин поднял глаза и посмотрел на старейшин, стоявших у входа. — Но предлагаю сделку. Бартер.

Ойгон нахмурился.

— Какую такую сделку?

— Я верну вам вашу Кейту, — сказал Инсин, и в его голосе прозвучала очевидная клятва. — Чего бы мне это ни стоило. А вы похороните мою сестру и славного воина Темуджина. Не просто позволите мне закопать их, а похороните по вашим обычаям. Со всеми почестями, какие оказываете своим воинам, чтобы их души обрели свободу и покой в мире духов.

Старейшины переглянулись. Просьба была неслыханной наглости — хоронить врагов как собственных героев! Но и цена, которую этот юноша был готов заплатить, была неизмеримо высока. Он ставил на кон свою собственную бессмертную душу.

— Мы согласны, — после долгой паузы произнес Эрдэни. — Если ты вернешь нам нашу Дочь Леса, мы проводим твою сестру и ее воина в Верхний мир, как своих собственных детей. Да будет так.

Согласие было достигнуто, слово старейшин было тверже камня. Теперь все зависело только от самого Инсина. Целительница Илин решительно взяла дело в свои руки.

— Все вон, — скомандовала она, и ее тихий, скрипучий голос прозвучал так властно, что никто не осмелился возразить. — Ойгон, проследи, чтобы никто не приближался к балагану и не шумел. Нам нужна полная тишина.

Старейшины и ученица молча вышли, плотно притворив за собой полог. В лечебнице остались только трое: бесчувственная Кейта, готовый ко всему Инсин и старая целительница, которая должна была стать его проводником на пороге миров. Началась сложная подготовка. Илин перемещалась быстро, но без суеты, ее движения были отточены годами практики. Первым делом она разожгла в небольшой глиняной плошке пучок сушеного можжевельника. Терпкий, священный дым наполнил балаган, очищая пространство от посторонних духов и мыслей. Целительница окурила стены, постель Кейты, а затем и самого Инсина, обводя его дымящейся веткой с головы до ног и что-то тихо бормоча на древнем, гортанном наречии. Затем она подошла к стене, где висели сотни мешочков и связок с травами, и выбрала несколько из них. Она смешала в каменной ступке сушеную полынь, отгоняющую злых духов, лепестки сонной травы, помогающей душе отделиться от тела, и щепотку серебристой пыльцы лунного цветка, которая, по поверьям, освещала путь в мире духов.

— Выпей, — приказала Илин, протягивая ему чашу с мутной, дурно пахнущей жидкостью.

Инсин без колебаний осушил ее до дна. Отвар был горьким, и по телу тут же разлилось странное, тягучее тепло, а в голове появился легкий туман. После этого Илин достала из старого резного ларца амулет. Это был простой, необработанный кусок дымчатого кварца, обвитый сухожилиями и подвешенный на кожаный шнурок.

— Это камень-ловушка для снов, — пояснила женщина, надевая амулет на шею степного воина. — Он защитит твое тело, пока душа будет отсутствовать. Злые духи, что могут просочиться сюда, будут привлечены им, а не тобой.

Наконец, целительница взяла катушку с тонкой, как паутина, но невероятно прочной красной шелковой нитью. Она обмотала один конец нити вокруг его правого запястья, а затем, немного подумав, сделала иначе. Она разжала его пальцы, вложила в его ладонь катушку, а затем снова сжала его пальцы в кулак.

— Держи крепко, — сказала Илин, и ее взгляд был очень серьезным. — Эта нить — твоя связь с этим миром, путеводная звезда. Твой якорь.

Она села напротив него на колени.

— Душа Кейты не могла уйти далеко. Ее привязанность к этому миру, к ее отцу, к ее народу… она сильна. Ты найдешь ее где-то поблизости, в преддверии Междумирья. Иди по зову своего сердца, и пока ты чувствуешь натяжение нити, ты на верном пути. Ты сможешь найти ее, не размотав катушку до конца.

Илин подалась вперед, и ее голос стал почти шепотом.

— Но послушай меня внимательно, Сын Степи. Ни в коем случае не заходи слишком глубоко. Не иди туда, где нить натянется до предела. И что бы ни случилось, не отпускай катушку. Если нить оборвется или ты ее выпустишь из рук, связь с этим миром прервется! Гарантированного пути назад больше не будет. Тебе останется надеяться лишь на чудо и на собственную силу духа, чтобы найти дорогу домой. А в тех краях чудеса случаются редко, а духи сильны.

Инсин слушал ее, кивая. В его сердце не было страха, лишь твердая решимость. Мысль о том, что он может заблудиться и умереть, казалась незначительной по сравнению с мыслью о том, что он может вернуться один, без нее.

— Я все понял, — уверенно сказал юноша.

— Хорошо, — кивнула Илин. — Теперь ложись рядом с ней. Возьми ее за руку. Закрой глаза и сосредоточься на дыхании. Представь, что ее дыхание — это твое дыхание. Что ее сердце — это твое сердце. Не сопротивляйся. Сонная трава и мое камлание сделают все остальное.

Юноша послушно лег на шкуры рядом с Кейтой, их плечи едва соприкасались. Опустив глаза, Инсин осторожно взял ее горячую, безвольную руку в свою. Ее кожа была сухой и пылала жаром. Воин сжал тонкие пальцы, а в другой руке крепко стиснул катушку с шелковой нитью. «С такой же волей в сердце ты тогда бросилась спасать меня, маленькая лесная колдунья?».

Илин села в изголовье, взяла в руки небольшой шаманский бубен и начала тихо, монотонно бить в него, напевая древнюю, усыпляющую песнь. Инсин закрыл глаза. Он слушал ритм бубна, чувствовал жар руки Кейты и тепло отвара, растекающееся по его венам. Мир вокруг начал таять, звуки — искажаться, а тяжесть собственного тела — исчезать. Он проваливался. Падал в глубокий, темный колодец, на дне которого его должна была ждать ее заблудшая душа.

Инсин ожидал увидеть все, что угодно. Мистические пейзажи из древних олонхо, о которых ему в детстве рассказывала мать. Огненные реки Нижнего мира, где правит Эрлик, или хрустальные дворцы Верхнего, где пируют Айыы. Он был готов к встрече с духами, как злыми, так и добрыми. Но когда тяжесть покинула его тело и он открыл глаза, он увидел… лес. Бесконечная, молчаливая тайга, залитая странным, призрачным светом, источник которого был непонятен. Не было ни солнца, ни луны, но все вокруг — стволы деревьев, мох, папоротники — светилось изнутри ровным, серебристым сиянием.

Воин стоял посреди тропы. Он огляделся — ничего. Только деревья, уходящие в туманную даль. Инсин сделал несколько шагов, его ноги не оставляли следов на мху, а под ногами не хрустела ни одна ветка. Мир был абсолютно беззвучным. Не было ни пения птиц, ни шелеста ветра, ни запаха хвои. Это была лишь декорация, оболочка, лишенная жизни. Он посмотрел на свою правую руку — кулак по-прежнему уверенно сжимал катушку. Красная нить лежала свободно, свернувшись в несколько колец у его запястья. Пока что все было в порядке.

Инсин пошел вперед, инстинктивно выбирая самую широкую тропу. Он шел, казалось, очень долго. Время здесь текло иначе, тягуче и неопределенно. Юноша не чувствовал ни усталости, ни голода, только странное, звенящее одиночество и нарастающую тревогу. Наконец, лес расступился, и он вышел на широкую, красивую поляну. И там, на траве посреди этой живописной поляны, он увидел ее. Кейта сидела к нему спиной и смотрела куда-то вдаль, на небо, которое здесь было небом лишь по названию — темный, бархатный купол, усыпанный незнакомыми, слишком яркими созвездиями. Ее длинная черная коса спадала на спину, а на плечи была накинута медвежья шкура. Это была не та изможденная девушка, что лежала в лихорадке, а та, кого он хорошо запомнил по их бою — сильная, гордая, полная жизни.

Инсин замер, не дыша. Вот она. Кейта! Живая и настоящая, всего в нескольких шагах. Облегчение было таким сильным, что у юноши едва не подогнулись колени. Все оказалось проще, чем он думал. Нужно было лишь подойти и позвать ее. Инсин уже открыл рот, чтобы окликнуть ее, как вдруг услышал другие голоса. И смех. Юноша тут же насторожился, отступая в тень деревьев. «Абаасы?». Но голоса были молодыми, человеческими. На поляну вышли трое — двое юношей и одна девушка, примерно одного возраста с Кейтой. Они были одеты в простую одежду лесного народа. Один был высоким и неуклюжим, второй — совсем юным и восторженным, а девушка — тихой и серьезной. Ребята подошли к Кейте, которая даже не обернулась, словно знала, что они придут. Они сели рядом с ней на траву, и высокий парень протянул ей что-то, похожее на лепешку.

— …и тут медведь ка-а-ак рявкнет! — говорил он, оживленно жестикулируя. — А старый Содор так испугался, что залез на сосну быстрее любой белки! Говорит, что это был сам дух-хозяин леса. А по-моему, он просто съел перед охотой какие-то неправильные грибы…

Все рассмеялись, и даже Кейта, сидевшая в профиль к Инсину, нежно улыбнулась. Улыбка преобразила ее лицо, сделав его по-детски открытым и беззащитным. Инсин стоял в тени, совершенно сбитый с толку. Это не было похоже на ловушку духов. Сцена перед ним была до боли обыденной, мирной. Теплой… Он видел дружбу, слышал беззаботный смех. Это было… воспоминание?

Воин решил проверить свою догадку. Медленно, стараясь не издавать ни звука, он начал выходить из-за деревьев. Четверо на поляне никак не отреагировали. Он сделал еще шаг, потом еще. Юноша подошел совсем близко, так, что мог бы дотронуться до плеча высокого парня. Но тот его не видел. Он смотрел прямо сквозь него, продолжая травить свои байки. Инсин понял — его здесь не было! Воин был лишь призрачным зрителем в чужом сне, в чужой памяти. Сейчас он смотрел на Кейту, на ее улыбку, и чувствовал странный укол ревности. Этот неуклюжий парень из лесного племени мог так просто сидеть рядом с ней, смешить ее, делить с ней еду. А младший сын степного хана был отделен от нее невидимой, неприступной стеной. Что же делать? Он не мог с ней поговорить, не мог дотронуться. Юноша просто безвольно наблюдал, как сцена повторяется снова и снова. Друзья приходят, садятся, смеются. Потом их образы тают, и Кейта снова остается одна, глядя в звездное небо. А через мгновение все начинается заново.

Наконец Инсину стало ясно — это и была ее ловушка. Не та, что строят абаасы, а та, что строит себе сама встревоженная, поникшая душа. Она застряла в одном-единственном счастливом, безопасном моменте, не желая возвращаться в реальность, где ее ждали пророчество, война и сердечная боль. Душа юной шаманки спряталась здесь, в этом теплом моменте, как испуганный ребенок прячется под одеялом.

Как же ему достучаться до Кейты? Как пробиться сквозь эту стену из счастливых воспоминаний? Инсин попробовал позвать ее.

— Кейта! — но звук не сорвался с его губ. В этом мире он был не только невидим, но и нем. Юноша смотрел на нее, на ее одинокую фигуру на примятой траве, и его сердце сжималось от сочувствия. Она была такой же пленницей, как и он. Пленницей своей судьбы, своего страха.

Инсин должен был что-то сделать. Что-то, что вырвет ее из этого бесконечного цикла. Он не мог использовать голос, не мог использовать силу. Но у него было кое-что еще. То, что связывало их на самом деле, сильнее любых пророчеств. Их общая боль. Юноша закрыл глаза и сосредоточился. Он перестал пытаться пробиться к ней извне. Вместо этого он попытался дотянуться до девушки изнутри. Он вспомнил все. Их бой. Каждое движение, каждый удар. Скрежет стали о кость. Ярость и страх в их глазах. Он вспомнил ее лицо, когда она склонилась над ним у болота, словно видел эту картину со стороны. Тепло ее дыхания… Отчаяние и надежду в ее глазах…

Юноша послал ей эти образы. Не как угрозу, а как напоминание. Напоминание о том, что жизнь — это не только веселье и дружеские посиделки, несмотря на то, что это ее важные, бесценные аспекты. Но любая жизнь, это еще и испытания, и боль, и страх. Это нормально, принимать такие чувства. И главное, Кейта должна помнить, что она — не та, кто прячется. Она — та, кто защищает и сражается. Ведь ей есть, ради кого сражаться и что защищать.

И тут сцена дрогнула. Смех ее друзей стал тише, их фигуры — прозрачнее. Звездное небо над головой на мгновение подернулось багровыми тучами. Кейта шелохнулась. Девушка медленно, очень медленно начала поворачивать голову в его сторону. Словно услышала беззвучный зов. Словно почувствовала его присутствие. Инсин открыл глаза и встретился с ее взглядом. Теперь она абсолютно точно его видела. Но в синих глазах было не узнавание, а настоящее вселенское одиночество.

— Что ты здесь делаешь⁈ — голос Кейты был не криком, а ядовитым шепотом. Фигуры ее друзей окончательно растаяли в воздухе. Солнечная поляна начала тускнеть, а серебристое свечение деревьев — меркнуть. — Что ты забыл в моем сне, степной шакал⁈ Убирайся прочь! Я ведь предупреждала!

Она вскочила с травы, и ее лицо исказилось от ярости. Но Инсин видел, что за этой яростью прячется страх. Он вторгся в ее единственное убежище. Разрушил ее хрупкий мир!

— Я пришел за тобой, — сказал он тихо, и, к его облегчению, голос вернулся к нему.

— За мной? — Кейта горько рассмеялась. — Чтобы закончить то, что начал у скал? Или твой брат снова послал тебя, чтобы утопить меня в болоте на этот раз?

Инсин чувствовал ее боль, каждое ее слово было пропитано ею. Он боялся подобрать неправильный ответ, который мог бы заставить ее замкнуться навсегда. Но медлить было нельзя. Ее гнев, ее страх, ее отчаяние — эти сильные, негативные эмоции были как маяк, как приманка. Иллюзорный мир вокруг них уже начал меняться. Цвета тускнели, а в беззвучном воздухе появилось едва уловимое, неприятное эхо. Что-то услышало их. Что-то злое и голодное начало стягиваться к этому островку чужой памяти.

— Кейта, послушай меня, — сказал он, делая осторожный шаг вперед. — Ты больна. Твое тело… оно в Среднем мире. Оно умирает!

— Ложь! — выкрикнула она. — Я чувствую себя прекрасно! Это ты — болезнь! Ненасытный призрак, который преследует меня даже здесь!

— Это неправда, и ты сама это знаешь, — он говорил мягко, но настойчиво. — Это место — не настоящее. Это лишь воспоминание. Твоя душа спряталась здесь, потому что боится. Боится пророчества, боится войны, боится…

Инсин тяжело выдохнул. Он не осмелился сказать «боится меня».

— Вздор! Я ничего не боюсь! — Кейта сжала кулаки, но он видел, как дрожат ее плечи. — Я просто… отдыхаю. Имею я право немного отдохнуть⁈

— Это не лучшее место для отдыха. Мы не можем здесь оставаться, — Инсин огляделся. Тени под деревьями стали гуще, темнее. Они, казалось, начали шевелиться. — Твои эмоции… они привлекают их. Абаасы уже близко. Мы должны уходить, вместе!

— Да никуда я с тобой не пойду! — девушка отступила на шаг. Глаза ее заискрились от подступающих слез. — Я лучше останусь здесь и заживо сгнию, чем вернусь в тот мир, где ты существуешь! Побери абаасы каждого, кто мне снова начнет навязывать мысли о каком-то убогом пророчестве с мужчиной, который связал себя узами…

Шаманка резко осеклась, но он все понял. До нее тоже дошли слухи о его свадьбе. И Инсин даже не догадывался, что это было последней каплей, сломившей девушку.

— … Тебя это так беспокоит? Вообще-то моей свадьбы не будет, — сказал он, и в его голосе прозвучала такая горечь, что она замерла. — Моя невеста… вернее будет сказать, моя сестра… она мертва.

Кейта смотрела на него, и ярость в ее глазах медленно сменилась растерянностью. Она увидела в лице Инсина не врага, а человека, раздавленного горем. Такого же, как она сама.

— Мы должны идти, — повторил он, протягивая руку. Ту, в которой не было катушки. — Пожалуйста. Я не могу вернуться без тебя. И я не хочу оставлять тебя здесь на растерзание им!

В этот момент из леса донесся первый звук. Низкий, горловой рык, от которого волосы на затылке встали дыбом. Тени под деревьями обрели форму. Уродливые, скрюченные силуэты с горящими, как угли, глазами начали медленно выходить на поляну. Иллюзорный мир, ее последнее убежище, превращался в смертельную ловушку. И единственный, кто мог ее отсюда вывести, был тот, от кого она так отчаянно пыталась сбежать. Увидев первых абаасы, Инсин понял — время уговоров кончилось. Вся его мягкость и осторожность вмиг испарились. Эти детские игры, обиды и обвинения были сейчас совершенно ни к месту. На кону стояли их бессмертные души!

— Соберись уже, Кейта! — рявкнул он, и его голос прозвучал как удар хлыста. — Хочешь умереть — так умирай в настоящем бою, а не здесь, в своих же слезах и соплях! Ты воительница или испуганный ребенок⁈

Его резкие, жестокие слова подействовали лучше любых уговоров. Они отрезвили Кейту, вырвали из плена жалости к себе. Ярость, направленная на него, мгновенно переключилась на новую, реальную угрозу. В ее синих глазах снова зажегся огонь. Она — Дочь Леса, а не добыча для подземных тварей! Девушка тут же подбежала к нему и, не говоря ни слова, крепко схватила протянутую руку. Их пальцы сплелись.

— Бежим! — крикнул Инсин, и они сорвались с места, уносясь прочь с поляны, которая на их глазах превращалась в пиршество для демонов.

Но куда бежать? Лес вокруг них менялся. Серебристое сияние сменилось багровым, больным светом. Деревья, казалось, изгибались, превращаясь в костлявые, скрюченные руки, которые пытались их схватить. Земля под ногами стала вязкой, как трясина. А рычание и хихиканье абаасов раздавались уже со всех сторон. Они бежали, не разбирая дороги, но коридор между жизнью и смертью не хотел отпускать своих новых гостей. Он был хуже любого болота Черных Топей — играл с ними, менял ландшафт, заводил их в тупики. Да еще и абаасов становилось все больше. Они не нападали в открытую, а кружили вокруг, как стая гиен, — хихикающие, бесформенные, сотканные из мрака тени, чьи горящие глаза разжигали в душе первобытный, леденящий ужас. Духи из Нижнего мира высасывали волю, питались страхом.

Инсин чувствовал, как слабеет хватка Кейты. Она была все еще духом, беззащитным и уязвимым.

— Я не могу… долго… — прошептала она, задыхаясь. — Они… забирают мои силы.

Неужели все так и закончится? Он вырвал ее из плена воспоминаний только для того, чтобы отдать на растерзание демонам? И тут он вспомнил про катушку в своей руке. Нить! Его якорь, их спасение!

— Сюда! — крикнул он, резко сворачивая в сторону. Инсин поднял руку, в которой был зажат кулак с катушкой, и увидел ее. Тонкая красная нить, натянутая, как струна, уходила куда-то в багровый туман. Она указывала путь. Путь к выходу! Заложники Междумирья побежали вдоль нити, и надежда снова вспыхнула в сердцах. Абаасы, казалось, боялись приближаться к алому следу, они держались на расстоянии, злобно шипя и рыча.

— Мы сможем! — крикнул Инсин, чувствуя, как нить подрагивает, словно кто-то тянет ее с другой стороны. — Ваша целительница… она ждет нас!

Но все пошло не так, как он рассчитывал. Впереди, прямо на их пути, из земли выросла огромная, черная тень. Она была не похожа на остальных, была плотнее, больше, и от нее исходила волна такого концентрированного зла, что воздух вокруг, казалось, замерз. Два огромных, красных, как кровь, глаза уставились прямо на них. Инсин инстинктивно заслонил собой Кейту.

— Прочь с дороги! — крикнул он, хотя и понимал всю тщетность своих слов. Но юноша был безоружен, и ничем не мог противостоять бестелесному злу.

Тень не двинулась. Она лишь протянула к ним свою когтистую лапу, но целилась далеко не в них. Абаасы целился в нить. Прежде чем Инсин успел что-либо предпринять, острый, как обсидиан, коготь полоснул по натянутой шелковой струне.

Дзинь!

Звук был тихим, почти неслышным, но для Инсина он прозвучал громче раската грома. Нить оборвалась! Катушка в его руке стала просто бесполезным куском дерева. Связь со Средним миром была прервана, а путеводная звезда погасла… Кейта и Инсин остались одни. Заблудившиеся, в самом сердце вражеской территории, окруженные стаей голодных демонов, и без малейшего понятия, в какой стороне находится выход из этого обреченного места. Чудо, на которое велела надеяться Илин, казалось сейчас насмешкой. В то же время и сама целительница, находящаяся далеко от этих мест, в Среднем мире, смотрела на оборвавшуюся нить, и лицо ее тронула тень страха. «Плохо. Очень плохо…».

Надежда, вспыхнувшая было так ярко, погасла, оставив после себя лишь холодный пепел отчаяния. Оборванная нить безвольно повисла на запястье Инсина, как символ их оборвавшейся судьбы. Абаасы, разрушив их единственный путь к спасению, издал торжествующий, клокочущий рык, и вся стая двинулась на них. Снова послышался свист когтей. Огромная тень замахнулась, целясь в Кейту. Она в ужасе прижалась к Инсину, закрывая глаза, но удара не последовало. Вместо этого она услышала сдавленный стон.

Инсин выставил вперед руку, приняв удар на себя. Он стиснул зубы от резкой, обжигающей боли. На его предплечье, от локтя до запястья, пролегла глубокая, дымящаяся царапина. Рана от когтя абаасы не кровоточила, она горела черным, ледяным огнем, высасывая жизненные силы. Увидев его рану, увидев боль на его лице, которое он пытался скрыть за маской ярости, в Кейте что-то оборвалось. Страх, неуверенность, жалость к себе — все это смыла волна совершенно иной, первобытной, всепоглощающей ярости. Он снова жертвует собой. Сначала эта очевидная уступка во время битвы, теперь — защищает ее всеми силами от когтей демона. Этот глупый, упрямый Сын Степи, ее враг, ее спаситель, раз за разом подставляется под удар ради нее!

— Не трогай его! — прорычала Кейта, и ее голос, усиленный эхом Междумирья, прозвучал как раскат грома. Девушка выступила вперед, заслоняя собой раненого Инсина. — Убирайтесь! Прочь, твари Нижнего мира! Чтоб вас Эрлик всех побрал!

Демоны на мгновение опешили от такой дерзости. А затем главный из них снова ударил. И снова Инсин, превозмогая боль, шагнул вперед и принял удар на себя. Он пошатнулся, но устоял, не давая сущностям Нижнего мира добраться до нее.

И тут Кейту прорвало. Вид его боли, его самопожертвования стал последней искрой, воспламенившей пороховую бочку ее скрытой божественной сути. Девушка закричала, но это был уже не крик ярости. Это был нечеловеческий, вибрирующий вопль, полный такой власти и мощи, что сама ткань сумрачного мира, казалось, задрожала. Проклятия, древние и страшные, которые она никогда не учила, лились из ее уст. Она говорила на языке, которого не знала, на языке самой земли, самих звезд.

Абаасы в недоумении отступили. Но не из-за ее проклятий, а из-за того, что произошло дальше. От тела Кейты начало исходить сияние. Сначала слабое, едва заметное, оно становилось все ярче и ярче, превращаясь в поток чистого, теплого, золотого света. Этот свет не обжигал, он нес в себе жизнь, покой и несокрушимую мощь. Он окутал сначала ее, потом раненого Инсина, смывая боль и отравляющий холод с его ран. Все пространство вокруг них начало заполняться этим светом. Багровый мрак Междумирья отступал под его натиском, демоны, словно крысы, с визгом прятались в тени. Свет становился ослепительным. Затем он начал сжиматься, стягиваясь в одну точку между Кейтой и Инсином, превращаясь в небольшой, пульсирующий шар, похожий на пойманное в ладони солнце. А потом этот шар беззвучно лопнул, как мыльный пузырь, и девушка с юношей исчезли.

На мрачной поляне, где мгновение назад кипела битва, снова воцарилась тишина. Абаасы выползли из своих укрытий, обнюхивая место, где только что стояли их жертвы. Ничего. Лишь едва уловимый запах озона и… жизни. Одна из теней, державшаяся все это время поодаль, отделилась от ствола дерева и медленно подошла к центру поляны. Она была не такой, как остальные — ее очертания были более четкими, почти человеческими. Она наклонилась, словно изучая невидимые следы, а затем медленно расплылась в довольной, хищной улыбке. Раздался медовый, тягучий, как патока, голос, который, казалось, заставил сам воздух вокруг похолодеть.

— Интересно. Как же интересно! — пропел Эрлик, владыка Нижнего мира, собственной персоной. — Значит, маленькая богиня все-таки проснулась. И этот мальчишка оказался ключом. Какая восхитительная ирония. Это меняет все! Ха-ха-ха, игра становится гораздо, гораздо веселее! Неужели… Пора и мне самому стать актером сия спектакля?