Кейта: Дочь Леса. Книга 1

Глава 14 Смена ролей

Инсин вошел в гэр и замер. Первое, что он увидел, это своего отца. Хан Хулан не лежал, а скорее полусидел на ковре, опираясь на одну руку, и тяжело, прерывисто дышал. Его лицо было бледным, а по подбородку и седой бороде была размазана кровь. Вид у хана был такой, словно его только что сбросил дикий, необъезженный конь. Инстинкт велел броситься к отцу, помочь, узнать, что случилось. Но Инсин не двинулся с места, потому что он почувствовал другое.

Темная аура. Она не просто витала в воздухе — буквально звенела здесь, как натянутая до предела тетива. Аура была настолько плотной, что казалась почти осязаемой, воздух был холодным, спертым, и в нем отчетливо чувствовался тот самый, едва уловимый запах серы и озона, который он теперь мог узнать из тысячи. Инсин с подозрением, как охотник, идущий по следу опасного зверя, медленно изучил глазами пространство. Искал источник. Но, к его величайшему изумлению, на этот раз аура не исходила от отца. Нет, хан был окутан ею, как паутиной, но она не была его частью. Источник был где-то еще, или… его уже не было. Это все лишь остаточное явление.

Что же, во имя всех духов, происходит в их улусе? Неужели тьма, которую, по словам старейшины из шаманского племени, призвал его отец, теперь разгуливает среди них, невидимая и смертоносная? Наконец, видя, что отец с трудом пытается подняться и снова падает, Инсин вышел из оцепенения. Он высунулся из гэр и окликнул Бату и еще пару воинов, которые стояли неподалеку, старательно слушая указания своего нойона.

— Сюда! Быстро! Отцу плохо!

Бату, хоть и с неохотой, подчинился. Вместе с прислужниками они вошли в гэр и помогли хану подняться, усадив его на трон.

— Отец, что с тобой? — спросил старший сын хана, и в его голосе, помимо абсолютно дежурного беспокойства, слышалось плохо скрытое любопытство. — Кровь… на тебя напали?

Хан Хулан поднял на сыновей тяжелый, мутный взгляд. Он все еще был слаб, но воля в нем была несгибаема. Он не мог. Не должен был позволить им узнать правду. Дети не должны стать соучастниками его величайшего преступления.

— Старость… — прохрипел он, заставляя себя говорить ровно. — Сердце… прихватило. Упал, ударился об стол и кровь пошла носом. Ничего страшного.

Это была слабая ложь, но он был ханом, и его слову не смели перечить.

— Воды, — строго приказал Хулан.

Инсин молча налил в пустой кубок свежей воды и протянул отцу. Их взгляды встретились и в глазах хана Инсин увидел не только боль и слабость, но и глубоко запрятанный, первобытный страх. Его отец, который не боялся ни вражеских армий, ни самой смерти, теперь чего-то боялся. И этот страх был связан с тем невидимым присутствием, что до сих пор витало в воздухе.

— Ты вернулся, сын, — расслабленно произнес Хулан, сделав несколько жадных глотков. — Как все прошло?

— Их похоронили, — коротко ответил Инсин. — Шаманы сдержали свое слово.

— А перемирие? — повернувшись к брату, спросил Бату с ехидной ухмылкой. — Лесные черти согласились на мир?

Инсин молчал, хотя и вполне мог дать свой подготовленный, расплывчатый ответ. Но слишком уж явным стал образ перед глазами — это хищные глаза с напускным гневом, и ледяные, как самые северные берега, слова. «Шу Инсин, надеюсь, ты не думаешь, что если каким-то чудом тебе удалось спасти меня, будучи частью пророчества, то наше племя с радостью примет ваши степные дары и даст добро на перемирие?». Моргнув, в надежде избавиться от этого наваждения, воин перевел строгий взгляд, но не на вопрошающего брата, а на отца.

— Такие серьезные решения не принимаются за один день, — доложил он хану. — Когда Совет придет к консенсусу, они направят нам посла с ответом.

Конечно, послушный сын и верный последователь своего славного рода не должен был ограничиться лишь сказанным. Нужно было рассказать все — о том, что предводитель соседствующего племени в настоящий момент физически отсутствует в Среднем мире, о том, что его заместитель ослаблен после тяжелой болезни. Эта информация позволила бы переиграть карты в руках, но это было последнее, что сейчас нужно было Инсину. Подставлять под удар то, что он готов был оберегать, жертвуя всем, в том числе, и самим собой? Но хан был мудрым правителем — он определенно услышал некие подозрительные нотки в этом наспех предоставленном сыном докладе. Несмотря ни на что, Хулан лишь слабо кивнул в ответ.

— Хорошо, это дает нам время. — хан выпрямился, и к нему, казалось, начали возвращаться силы. Он снова становился тем степным правителем, которого все знали. — Оставьте меня все. Мне нужно отдохнуть.

Бату и остальные, поклонившись, поспешили выйти. Но Инсин задержался. Имеет ли он право требовать от отца раскрытие каких бы то ни было тайн, когда он и сам не спешит раскрывать ему многое? Юноша решил попытать удачу, хоть и заранее был абсолютно уверен в ответе.

— Отец, — сказал он, практически подойдя к выходу из гэр и положив руку на полог. — Может расскажешь, что произошло? Я чувствую…

— Ничего ты не чувствуешь, кроме усталости, — резко прервал его Хулан, но в его голосе не было привычной грубости. — Сын, ты проделал долгий путь и пережил многое. Иди в свой гэр, выспись. Завтра будет новый день и новые начинания.

Это был приказ, который нельзя было ослушаться. Младший сын хана молча поклонился и вышел. Он стоял под холодным, звездным небом степи и понимал, что тьма сгущается не только на границах их улуса — незримый враг ворвался в самое его сердце.

Инсин вошел в свой гэр и опустил тяжелый войлочный полог, отрезая себя от холода и тревожных мыслей. Но тишина не принесла покоя. Едкий запах серы, казалось, преследовал его, въелся в одежду, в волосы. Юноша зажег небольшую масляную лампу, и ее тусклый свет выхватил из мрака знакомую обстановку — постель из шкур, стойку с его луком, походный сундук. Он долго сидел, глядя на пляшущий язычок пламени. Что теперь делать? Рассказать всем о своих подозрениях? Да его попросту поднимут на смех. Обвинят в непочтении к отцу, в безумии. Причем Бату будет первым, кто потребует его головы. Молчать? Но молчание — это соучастие. Он будет стоять и смотреть, как его отец, его народ, ведомые темной, неведомой силой, идут к своей погибели?

Степной воин чувствовал себя в ловушке, между долгом перед родом и долгом перед правдой. Между любовью к отцу, каким он его помнил, и ужасом перед тем, во что тот превратился. Тяжело вздохнув, Инсин начал раздеваться, готовясь ко сну, который, как он знал, не принесет ему отдыха. Он снял пояс с возвращенным ему ножом, стянул сапоги. Когда он распускал свою траурную рубаху, чтобы повесить ее на жердь, воин услышал тихий, прерывистый звук, похожий на всхлип.

— Нойон…

Голос был таким тихим и испуганным, что он сначала подумал, ему показалось. Юноша замер, прислушиваясь.

— Инсин-нойон…

Он резко обернулся. В самом дальнем, темном углу его гэр, там, где свет лампы почти не доставал, сжавшись в комочек, сидела женщина. Он даже не заметил ее, когда вошел. Это была Зере, наложница отца — она сидела на полу, обхватив колени руками, и ее трясло, как в лихорадке. Ее прекрасное лицо было залито слезами, а глаза, огромные от ужаса, смотрели на него, как на свое единственное спасение. Женщина выглядела так, словно только что увидела саму смерть. Инсин медленно, чтобы не напугать ее еще больше, подошел и сел на корточки рядом.

— Зере-ханум? Что ты здесь делаешь? Что случилось?

Она вздрогнула от звука его голоса и зарыдала еще сильнее, беззвучно, сотрясаясь всем телом.

— П-простите меня, нойон… Я… Я сижу тут уже около суток… — прошептала она сквозь слезы, и ее голос был полон отчаяния и решимости. — Мне… Нечего уже бояться. Пусть хан изгонит меня. Пусть казнит, все равно. После того, что я видела… Смерть — это уже не самое страшное!

Инсин терпеливо ждал, давая ей выговориться.

— Вы были правы, нойон, — Зере подняла на него свои заплаканные глаза. — Во всем правы. Ваш отец… он не один. В нем… в нем живет что-то иное. — женщина сделала глубокий, судорожный вдох. — Этой ночью… пока вы были на похоронах… в улусе творилась настоящая чертовщина. Я… я не спала. Мне было не по себе. Я вышла из своего гэр, чтобы набрать воды. Увидела свет в ханском шатре… и услышала голоса.

Ее начало трясти еще сильнее, и Зере вцепилась в руку младшего сына хана, ища защиты.

— Один голос был голосом вашего отца. А второй… второй был нечеловеческим. Он был красивым, мелодичным, но от него… от него замерзала кровь. Они говорили о сделке, о победе. И о… богине. Тот, второй, требовал, чтобы хан убил лесную богиню.

Инсин слушал, и его худшие догадки обретали плоть. Из-за того, как тряслись руки женщины, в праведном ужасе вцепившейся в юношу, не было заметно, как и по его телу пронеслась едва заметная дрожь.

— Я испугалась, — продолжала Зере, ее шепот был едва слышен. — Я спряталась за повозками, и я увидела, как из гэр вышел он. М-монстр… У него была одна рука, одна нога, глаз, нос и рот. Все остальное «тело» занимала черная дымка, от нее так и веяло холодом Нижнего мира. Он прошел мимо меня так близко, что я могла почувствовать едкий, омерзительный запах…

Женщина замолчала, переводя дыхание.

— Но это еще не все. Когда он ушел, я увидела, как павшие в битве… тела, которые подготовили к сожжению, но еще не увезли… они начали шевелиться. Они поднимались, двигались, как марионетки! Целый отряд мертвецов, нойон! Они ушли вслед за этим монстром.

Не выдержав эмоций, вырвавшихся вслед за ожившими воспоминаниями, Зере снова зарыдала, уткнувшись лицом в плечо Инсина.

— Я видела это, клянусь Небом! Я не сошла с ума! Ваш отец продал нас, продал наши души тьме. Что же нам теперь делать, нойон… Что нам делать?

Инсин сидел, обнимая дрожащую женщину, и чувствовал, как ледяное кольцо сжимается вокруг его сердца. Ситуация становилась все яснее, а оттого и все ужаснее. Его отец не просто заключил сделку — он буквально открыл врата в Нижний мир. Позволил его властелину использовать тела павших на территории улуса по собственному пожеланию. А Инсин со своим ничтожным «мирным» караваном был лишь прикрытием. Отвлекающим маневром в этой страшной, дьявольской игре. Но что больше всего тревожило сейчас его сердце — та, которую он не так давно спас, могла стать невольной пешкой в игре, ведь главной целью Тьмы являлась Великая Мать. Ее любимое, почитаемое божество, для защиты которого девушка определенно будет готова и жизнью пожертвовать.

Тихие всхлипывания наложницы были единственным звуком в гэр, ставшим для них обоих и убежищем, и тюрьмой. Инсин настолько погрузился в свои мысли, что не заметил, как войлочный полог на входе тихо приоткрылся.

— Братишка, хотел спросить… О! — голос Бату, полный ядовитой насмешки, разрезал тишину, как ржавый нож. Инсин поднял голову — на пороге, скрестив руки на могучей груди, стоял его старший брат. Его маленькие глазки с триумфом и злобой впились в сцену перед ним.

— Ну на-а-адо же, — протянул он, неспешной походкой, подобно змее, вползая в гэр. — Еще земля на могиле его невесты не улеглась, а наш скорбящий жених уже ищет утешения в объятиях другой женщины?

Зере в ужасе отпрянула от Инсина, пытаясь спрятаться в тени, ее лицо было белым, как мел.

— Еще и губа не дура, — продолжил Бату, обходя их по кругу, как хищная гиена. — На любимую наложницу хана позарился. А ты не промах, брат! Интересно, правда, что по этому поводу подумает отец…

Инсин медленно поднялся на ноги. Ярость, холодная и острая, вспыхнула в его груди. Но он заставил себя сохранить внешнее спокойствие. После того, что Бату сделал, он не заслуживал даже взгляда в свою сторону, не то что эмоциональной реакции.

— Что тебе нужно, Бату? — спросил юноша ледяным тоном.

— Мне? — ухмыльнулся тот. — Да так, пустяки. Отец посылает на рассвете дозор к границам. Хотел спросить, не желаешь ли ты присоединиться к моему отряду? Размяться после долгой дороги. А то, смотрю, ты уже от безделья нашел, чем себя занять.

Это было откровенное издевательство.

— Уходи, — спокойно ответил Инсин, становясь между ним и испуганной Зере. — Или мне указать тебе, где выход?

— Ого, какие мы грозные! — только лишь рассмеялся в ответ Бату, упираясь руками в бока. — Защищаешь свою новую пассию? Госпожа Зере, я бы на вашем месте поаккуратнее был. Одну свою драгоценную этот герой-любовник уже схоронил.

Разволновавшись пуще прежнего от разыгравшейся сцены, наложница в слезах выбежала из гэра. В этот момент Инсин не выдержал. Он сделал шаг вперед, и его медовые глаза потемнели.

— Знаешь, а ведь я все еще могу рассказать отцу правду, Бату, — прошипел степной воин, едва не скалясь от нахлынувшей ярости. — Всю правду! О «лунной траве», «злых духах», твоем предательстве. И о том, как я на самом деле «воскрес». Тогда мы посмотрим, чью голову хан снимет первой.

Бату смотрел прямо в его глаза, беспечно покачиваясь на одном месте, и улыбка постепенно стала расползаться по лицу, как трещина по высохшей пустынной земле.

— Правду? — старший сын хана произнес это с насмешливым придыханием. — И кто тебе поверит, братишка? Ты, который уже раз солгал ему, чтобы прикрыть побег сестры… Или я, его верный сын, который искренне оплакивал твою гибель?

Сделав шаг навстречу, Бату подошел к Инсину практически вплотную, и его лицо сияло твердой уверенностью.

— К тому же, козырей на моей стороне теперь больше. — язык прокатился по зубам за плотно сжатыми губами, словно старший сын хана так гордился собой и своими высказываниями, что хотел испробовать их на вкус. Инсин нахмурился, когда кровный враг наклонился ближе, чтобы издевательски прошептать тому на ухо: — Думал, я позволю тебе разгуливать по вражескому стану в одиночку? Я не такой дурак, как ты, братец. Прошлой ночью, пока ты играл в живописное благородство, один из моих верных людей, невидимый, как тень, следовал за тобой.

Юноша резко отстранился, заглядывая в глаза Бату. Взгляд Инсина выдавал его тревогу.

— И он видел много интересного, — продолжал тот, наслаждаясь увиденной реакцией. — Он видел, как ты вошел в их колдовской барьер, словной свой. Видел, как тебя повели в их айыл, как пленника. А когда барьер спал и ему удалось пробраться ближе к шаманскому айылу… он слышал. То, как старейшины говорили о тебе и их предводительнице. О каком-то пророчестве. О «Сыне Степи» и «Дочери Леса». О том, что только ты можешь ее спасти.

Старший сын хана смотрел на Инсина с триумфом.

— Так что, братишка, давай-ка подумаем! Что будет интереснее отцу? Твоя сомнительная история о моем предательстве? Или мой правдивый рассказ о том, что его любимый сын, его наследник, связан какой-то магической связью с предводительницей врагов? О том, что он, возможно, уже предал нас всех в своем сердце!

Омерзительное осознание растекалось по венам. Бату все знал и теперь собирался держать Инсина на коротком поводке. Любая попытка рассказать правду обернется против него же самого. Юноша, казалось, потерял дар речи.

— Спи спокойно, «степной сынок», — закончил Бату, «по-дружески» похлопав младшего сына хана по плечу и направившись к выходу. — Набирайся сил. Завтра будет… интересный день.

Он ушел, оставив Инсина одного посреди гэр, в еще более глубокой и безнадежной ловушке, чем прежде. Теперь наследник степного хана был не просто свидетелем. Он был подозреваемым и любой его шаг мог оказаться последним.

На следующее утро Кейта проснулась до того, как первые лучи солнца коснулись верхушек деревьев. Праздник, устроенный друзьями, действительно помог — он смыл поверхностный слой усталости и отчаяния, позволив ей поспать несколько часов без кошмаров. Но глубоко внутри тревога никуда не делась. Она была похожа на тлеющий уголек, готовый вспыхнуть от малейшего дуновения. Первым делом, едва накинув на плечи теплую накидку, Кейта направилась в балаган отца, нужно была его проведать. Верховный шаман говорил про три-пять дней… Сегодня шел уже четвертый. Пора ли начинать переживать по-настоящему?

Внутри балагана было тихо и сумрачно. Алтан сидел все в той же неподвижной позе у остывшего очага. Кейта подошла и осторожно коснулась его руки. Кожа была прохладной, но не ледяной. Дыхание — ровным, но очень редким, почти незаметным. Он был здесь, но в то же время его не было. Девушка знала об опасностях долгого камлания, отец много раз рассказывал ей об этом. Само путешествие духа было изнурительным, но не менее опасным было и состояние покинутого тела. Физическая оболочка, особенно при правильной подготовке — если шаман хорошо поел и попил перед отправкой, — могла продержаться и неделю, и даже дольше. Но это была борьба. Каждый день, проведенный душой в ином мире, ослаблял тело. Оно становилось все уязвимее, как дом, оставленный без хозяина. В него могли попытаться проникнуть мелкие злые духи, болезни, хворь. Жизненные силы медленно, но верно истощались, и чем дольше длилось камлание, тем сложнее было душе вернуться обратно, снова «срастись» со своим физическим телом. Иногда возвращение было таким шоком, что шаман мог серьезно заболеть или даже потерять часть памяти. Поэтому чем быстрее заканчивалось путешествие, тем лучше.

Кейта присела рядом с отцом и поправила медвежью шкуру на его плечах. Она принесла свежей воды и смочила его сухие, потрескавшиеся губы.

— Возвращайся скорее, отец. — словно уже привычную молитву, прошептала она. Девушка посидела еще немного, впитывая тишину и спокойствие, исходившее от неподвижной фигуры. А затем встала — ее ждали важные, до сих пор нерешенные дела.

Кейта решительно направилась к большому общинному балагану. Пора было принимать важное решение, касающееся перемирия с кланом степняков. Когда она вошла, старейшины уже были в сборе. Они сидели вокруг холодного очага, их лица были серьезны и сосредоточены. Увидев девушку, старцы почтительно склонили головы — ее статус изменился. Теперь Кейта была не просто дочерью вождя и временной предводительницей, но также была той, кто вернулся из Сердца Тэнгри. Той, чье слово теперь имело вес, безукоризненно сравнимый со словом самого Алтана.

Удаганка села на свое место, и Ойгон начал Совет.

— Кейта-хотун 29, — обратился он к ней, и использование титула подчеркнуло официальность момента. — Мы собрались, чтобы решить, какой ответ дать хану степняков. Его сын и его караван покинули наши земли еще позапрошлой ночью. Сегодня мы должны передать ответ их дозорным у Красных холмов.

— Каковы ваши мысли, почтенные? — спросила Кейта, обводя взглядом старейшин. Не хотелось сходу брать ответственность единолично в собственные руки.

Первым, как и ожидалось, заговорил Содор.

— Это очевидная ловушка, — сказал он без обиняков. — Мед, поданный с пчелиным ядом. Хан Хулан не тот человек, что так резко меняет свои планы, он хочет усыпить нашу бдительность. Мы должны ответить отказом. Решительным и твердым!

Несколько охотников согласно закивали. Это было самое простое и очевидное решение. Но потом заговорил старый Эрдэни.

— А что, если это не ложь? — тихим голосом спросил он. — Что, если горе от потери дочери действительно изменило его? И что, если Сын Степи, побывав на нашей земле и увидев нашу честь, смог убедить отца в бессмысленности войны?

— Это же наивно, Эрдэни! — категорически возразил Содор.

— Может, и так, — согласился старец. — Но что мы теряем, если попытаемся? Отказав, мы развяжем войну немедленно. Согласившись на переговоры, мы, по крайней мере, выиграем время. Время, которое так нужно нашему верховному шаману, чтобы вернуться в Средний мир.

Начался разгоряченный спор. Одни поддерживали Содора, призывая к немедленной подготовке к войне. Другие склонялись к мнению Эрдэни, предлагая тянуть время и вести переговоры. Кейта слушала их, и ее разум лихорадочно работал. Она знала то, чего не знали они. Она знала, что Инсин сам не верит в это перемирие. Права была не одна сторона, а обе — это была ловушка, но им отчаянно нужно было время.

— Мы сделаем и то, и другое, — наконец сказала она, и все споры утихли. Девушка подняла глаза на старейшин. — Пошлем дозорным ответ, что согласны на мирные переговоры. Но не здесь и не сейчас. Мы предложим встретиться через семь дней, в новолуние, на нейтральной земле у подножия Серых гор.

Кейта перевела взгляд на Содора и главных охотников.

— Эту неделю мы потратим не на пустые ожидание, а будем готовиться к войне. Укрепим частокол, сделаем запасы еды и стрел, расставим амулеты-ловушки на всех тропах. Будем надеяться на мир, но готовиться будем к худшему.

Это было мудрое, взвешенное решение, которое учитывало все риски. Старейшины молча переглянулись и согласно кивнули.

— Да будет так, — подытожил Ойгон. — Если протестующих больше нет, пора нам отправить гонца с ответом.

На этом Совет был окончен. Когда все начали расходиться, Кейта украдкой подозвала к себе Ойгона.

— Почтенный, — сказала она тихо, чтобы слышал только он. — Это вы рассказали Инсину о состоянии моего отца?

Ойгон приоткрыл рот, собираясь что-то сказать, после чего смутился и отвел глаза.

— Кейта, он… этот молодой человек был так обеспокоен тобой, он видел, что ты на грани… Я подумал, что если он поймет всю тяжесть нашего положения, то…

— Значит вы рассказали ему, — констатировала Кейта, и ее сердце похолодело. — Ойгон, вы понимаете, что отдали в руки врага наше главное оружие и нашу главную слабость?

Девушка посмотрела на него, и в ее глазах сверкал холодный, трезвый взгляд предводителя, осознавшего, что его предали из самых добрых побуждений. Несмотря на это, старейшина лишь продолжал смотреть куда-то вдаль. Словно не ощущал и доли того переживания, которое сейчас с головой накрыло Кейту.

— Молитесь духам, Ойгон, — понимая, что старец не желает продолжать разговор, сказала она тихо, но в ее голосе звенела угроза. — Молитесь, чтобы моя вера в его честь оказалась сильнее его верности своему отцу. Потому что если нет, то вы подписали нам всем смертный приговор.

С этими тяжелыми словами, повисшими в воздухе, как дым от погребального костра, Кейта развернулась и вышла из балагана. Когда солнце поднялось еще выше и осветило весь айыл, неподалеку от общинного жилища уже царила суета. Небольшой отряд из трех человек во главе с Каскилом готовился в дорогу. Именно этому суровому охотнику выпала честь — или бремя — доставить ответ шаманов на границу, к Красным холмам.

— Я провожу до чащи, — сказала Кейта, подходя к ним. Голос ее был ровным, но Каскил, встретившись с ней взглядом, понял, что разговор со старейшинами был не из легких.

— Как скажешь, предводительница, — коротко кивнул он.

Дел в айыле пока не было, а тишина леса всегда помогала Кейте привести мысли в порядок. К тому же, после вчерашнего масштабного праздника запасы свежей еды в клане заметно истощились. Девушка захватила с собой плетеную корзину, планируя на обратном пути собрать грибов и ягод к ужину.

Отряд шел молча, их шаги были бесшумны на мягкой лесной тропе. Солнечные лучи пробивались сквозь густые кроны, создавая на земле причудливые узоры из света и тени. Лес жил своей жизнью: где-то высоко стучал дятел, в кустах возился еж, а воздух был наполнен ароматами хвои, влажного мха и прелой листвы. Наконец, путники дошли до большой поляны, откуда начиналась тропа, ведущая прямо на юг, к границе.

— Дальше мы сами, — сказал Каскил, остановившись и обернувшись к их предводительнице. — До заката доберемся до холмов, передадим послание и к утру уже вернемся.

— Пусть духи хранят ваш путь, — кивнула Кейта. Она смотрела, как три фигуры медленно удаляются, пока те вовсе не скрылись за деревьями. Оставшись одна, девушка глубоко вздохнула, пытаясь стряхнуть с себя накопленное напряжение. Кейта закрыла глаза и прислушалась. К пению птиц, к шелесту ветра в ветвях, к тихому гулу жизни, что пронизывал все вокруг. Это был ее мир. Ее дом и ее сила. Удаганка медленно пошла по краю поляны, внимательно глядя под ноги. Вот, у подножия старой березы, целое семейство крепких боровиков. А чуть дальше, в зарослях вереска, алели гроздья спелой брусники. Корзина довольно быстро наполнялась, и эта работа успокаивала — простые, понятные действия помогали отогнать сложные, запутанные мысли.

На ветке орешника над головой Кейты сидела белка, с любопытством наблюдая за ней своими черными глазами-бусинками. Она держала в лапках засохший, прошлогодний орех и никак не решалась спуститься. Кейта улыбнулась. Девушка нашла на земле еще один, крепкий и свежий орешек и, сделав несколько шагов назад, осторожно подкинула его. Угощение упало прямо у ствола. Белка, мгновение поколебавшись, стрелой метнулась к нему, схватила орех и тут же взлетела обратно на свою безопасную ветку. Кейта смотрела на нее, и на душе стало немного легче. Окружающий мир был так прост. И он был прекрасен!

И тут ее сердце тревожно сжалось. Это произошло внезапно — ни звука, ни знака. Просто внезапный, ледяной укол страха в самой глубине души. Ощущение, что что-то не так. Лес вокруг, казалось, замер, птицы смолкли, ветер стих. Кейта выпрямилась, оставив корзину на земле. «Великая Мать, что-то стряслось!». Не раздумывая ни секунды, она бросилась бежать обратно, в айыл. Девушка неслась сквозь лес, не обращая внимания на ветки, хлеставшие ее по лицу, перепрыгивая через корни и мелкие ручьи. Страх гнал ее, ледяной и липкий.

Кейта прошла через ворота частокола и увидела, что в айыле царит паника. Люди бегали туда-сюда, женщины кричали, а у балагана ее отца собралась целая толпа. Заметив ее, из этого столпотворения вырвался старейшина Содор. Он побежал навстречу, спотыкаясь и падая на ровном месте. Его лицо было искажено ужасом.

— Кейта! — закричал он, и его голос сорвался. — Беда!

Девушка оцепенела от ужаса и не могла вымолвить ни слова. Подбежавший к ней Содор смотрел безумными глазами, не в силах сходу что-то внятно объяснить. Он лишь указал дрожащей рукой в сторону отцовского жилища.

— Твой отец… вождь племени… Он… он исчез!